Расколотые

      В одном теле переплелись двое: Мо Жань, его любимый ученик, защитник простых людей, и Тасянь-Цзюнь, Государь, наступающий на бессмертных, самопровозглашенный Император мира заклинателей. Осколки одной души, что творила добрые дела и бесчисленные зверства.       И Чу Ваньнин — одна из жертв Тасянь-Цзюня. Но он никогда его не боялся, даже после того как расплатился собою за жизнь последнего ученика. Он винил себя в падении Мо Жаня, и хотел спасти разрушенную душу Императора. Воспоминания Мо Жаня многое изменили в нем, но Тасянь-Цзюнь все равно был другим.       Они сменяли друг друга, но Император властвовал над телом всего один день на три дня отведенных Мо Жаню.       Хотя оба были одним и тем же человеком, заниматься любовью с ними было сродни погружению в лаву после прохладного источника.       Тасянь-Цзюнь спаривался как дикий зверь. От его страсти на теле Чу Ваньнина расцветали фиолетовые и бордовые цветы, а шею охватывало зеленоватое ожерелье из отпечатков пальцев. Мо Жань, напротив, хорошо подготавливал его, заставлял кончить раз или два, чтобы тело стало мягким и податливым, прежде чем позволял себе войти своим крупным, неимоверным, терзающим его внутренности членом.       Чу Ваньнин страшился, что однажды кто-то один возьмёт верх.       Два года Чу Ваньнин разрывался между ними и старался не замечать горечь в глазах Мо Жаня, когда тот занимал тело после целого дня властвования Императора. Первым делом его ученик менял перепачканные простыни, а потом молча лечил Чу Ваньнина, целуя искусанные плечи.       Не в силах вынести страдание и вину Мо Жаня, Чу Ваньнин отвернулся от того, другого. Сколько бы он ни убеждал себя, что идет на это ради своего ученика — перед глазами стояло темное, отчаянное выражение на лице Императора, и Чу Ваньнин чувствовал себя предателем.       Сегодня подошла очередь Тасянь-Цзюня пробудиться в теле Мо Жаня, и Чу Ваньнин сбежал, как делал это последние месяцы. Он отправился в одну из деревень на помощь жителям. В округе появился мелкий демон, который таскал живность со дворов, но Чу Ваньнин знал, что это только начало. Когда нечисть наберется сил, она перейдет на людей, и чем больше жертв соберет, тем сложнее будет с ней справиться.       Он не сказал Мо Жаню, куда отправится, тот не расспрашивал. Главное было уйти подальше, чтобы Тасянь-Цзюнь не нашел его.       Измученный мыслями о покинутом Императоре, Чу Ваньнин не заметил, что подошел к полю в котором, по словам старосты, и обитал зловредный дух.       Он не смотрел по сторонам, не видел, как тонкие нити тумана, словно живые, стелются по тропе и обвивают его ноги. Когда тело пронзил холод, было уже поздно. Руки и ноги оцепенели, и он не мог вытянуть свое божественное оружие.       Среди колосьев появился уродливый демон-карлик. Он хихикал, довольный добычей. И Чу Ваньнин едва не рассмеялся вместе с ним от своей глупости.       Он не боялся, такой мелкий дух не мог серьезно ему навредить, но придется выплеснуть немало сил, чтобы скинуть оковы. Он начал концентрироваться, когда понял, что рядом есть кто-то еще.       — Ты жалок! — раздался низкий голос. — Как ты позволил какому-то нелепому демону коснуться себя? — Из темноты выступил тот, кого Чу Ваньнин боялся увидеть больше всего.       Тасянь-Цзюнь выглядел как продолжение теней. В его руках загорелась алым ветвь-близнец оружия Чу Ваньнина. Не успел демон понять, что произошло, как огненный след рассек его плоть. Он завыл, заметался, распадаясь на части, и щупальца тумана отпустили добычу.       Все еще не чувствуя тела, Чу Ваньнин осел на землю.       — Как долго ты ходишь за мной? — спросил он, не поднимая взгляда на темную фигуру. Смотреть на преданного Императора было страшно.       Тасянь-Цзюнь замер. Он не собирался признаваться. Да и что он мог сказать? Жалкий, таскающийся за Чу Ваньнином, как брошенный пес за хозяином. Не зря Сюэ Мэн звал его собакой. Он проиграл Мо Жаню, он ревновал, он сходил с ума.       — Почему ты плачешь? — зарычал Тасянь-Цзюнь, глядя, как слезы катятся из-под прикрытых глаз Чу Ваньнина.       — Не подходи. Или я свяжу тебя Тяньвэнь, и ты просидишь так до пробуждения Мо Жаня, — пригрозил Чу Ваньнин, подняв покрасневшие, но не утратившие своей красоты глаза.       — Чем я плох? — спросил Тасянь-Цзюнь со злостью и отчаянием.       Чу Ваньнин не ответил, потому что и сам не знал ответа.       — Ты меня больше не получишь, — сказал он вместо этого, и в душе его будто открылась огромная кровоточащая рана.       Тасянь-Цзюнь застыл, глаза его были широко открыты, губы искривились. Он вглядывался в Чу Ваньнина, будто эти слова его по-настоящему испугали.       — Бросил меня ради него?       Император решил, что он просто придаток, от которого не могут избавиться, а если когда-нибудь смогут, то вышвырнут в тот же миг. И это Чу Ваньнин заставил его так думать.       Тасянь-Цзюнь зарычал от бессильной ярости и накинулся на Ваньнина. Он протащил его к навесу, под которым сохло сено, и бросил прямо на упругую колкую постель. А потом навалился, поглаживая сильное тело сквозь белые одежды.       — Не смей, — Чу Ваньнин упирался в его грудь слабыми руками, как вдруг раздались голоса.       — Староста, гляди, будто пожгли что! Говорю, я слышал вопль.       — А где же наш уважаемый заклинатель? Неужто демон его заборол?       — Быть того не может. Надо его поискать в деревне.       Тасянь-Цзюнь прижался к замершему Ваньнину.       — Покричи, давай, — предложил он ему, обводя языком ушную раковину. — Пусть спасенные жители поглядят на своего защитника, поверженного, задыхающегося…       Но Чу Ваньнин больше не вырывался. Он закрыл глаза, наслаждаясь близостью Тасянь-Цзюня.       Голоса деревенских жителей удалялись.       — Все равно. Я возьму тебя, хочешь ты или нет. Я привык к тому, что ты меня отталкиваешь.       — Сделай так, чтобы я умолял, — слова вырвались против его воли.       Тасянь-Цзюнь застыл, а потом впился поцелуем в шею, едва удержался от укуса и провел языком до мочки уха. Он сделает что угодно. Что угодно, только бы Чу Ваньнин и правда не оттолкнул его.       И вдруг он услышал что-то невероятное, совершенно недоступное для него.       Стон.       Услышав бесстыдный, громкий чуть вибрирующий звук, Тасянь-Цзюнь едва не сошел с ума. Ваньнин в прошлом стонал под ним только наполненный афродизиаком. Без этой отравы он кусал губы, но молчал, принимая член, который растягивал его так, что видно было, как плоский живот страдает от жестоких толчков.       — Ещё, — околдованный невыносимо сладким звучанием, запросил Тасянь-Цзюнь. — Ваньнин, еще.       Тот, задыхаясь проговорил:       — Это же я должен умолять. Ласкай так, чтобы я умолял, Тасянь-Цзюнь.       Император растерялся, а потом на его лице проступила гримаса ярости:       — Мо Жань! — Он стиснул его тонкие запястья и прижал к себе. — Я тоже Мо Жань! Как бы ты не хотел об этом забыть.       Он отбросил первый порыв быть нежным, наполненный злобой и ревностью. Развернул и швырнул его на солому — Ваньнин не успел даже выставить руки. Тасянь-Цзюнь проталкивал смоченные слюной пальцы, кусая нежную кожу, словно забыв о требованиях Ваньнина.       — Давай, запрети мне. Скажи, что ненавидишь это, скажи, что хочешь только ласки! Останови меня, — но Чу Ваньнин только сильнее прогибался, и ни звука не слетело с его губ. — Почему ты молчишь?! — В противовес своим словам, Тасянь-Цзюнь стиснул его горло, будто боялся, что Ваньнин и правда скажет это. А потом он зарычал и разжал пальцы, отталкивая Чу Ваньнина, но встретил темный жадный взгляд. — Лжец! — Он смотрел в дикие глаза. Впервые он видел такой взгляд у Чу Ваньнина. В душе Императора вспыхнуло восхищение, и этот свет отразился в темноте его глаз.       — Трахни меня! — Чу Ваньнин думал, что эти слова обожгут ему губы.       Он откинулся на колкую постель и развел ноги.       Тасянь-Цзюнь замер, его зрачки расширились, затапливая радужку, и он набросился, проталкивая член в едва подготовленный проход.       — Мы всегда будем разделены, потому что Мо Жань не даст тебе этого. — Он придавил его своим мощным телом. — Он боготворит тебя, а я готов тебя ломать. Он слабак! — прорычал Тасянь-Цзюнь. — Это я посмел взять тебя.       — Ты сломал меня. Ты меня сломал, — подтвердил Чу Ваньнин, выгибаясь под яростным напором.       Император уткнулся в его шею и целовал, не прекращая вбиваться в горячую глубину.       — Я завидую ему, — прорычал он. — Дай мне полюбить тебя, Ваньнин.       Тасянь-Цзюнь не осмеливался отступить от привычной страсти, боялся показаться жалким по сравнению с праведным и нежным Мо Жанем. Он видел в воспоминаниях, как тот опустился перед Ваньнином на колени и взял в рот, лаская его так, как никого другого. Одна только мысль об этом хлестнула его словно плеть, и он выгнулся.       — Ах-ха-а...       Чу Ваньнин застонал вместе с ним, двинул бедрами резко, так что член протолкнулся еще глубже, хотя и представить нельзя было, что он может вынести еще. И Тасянь-Цзюнь обжёг его изнутри своим семенем. Горячая розоватая жидкость потекла по бедрам, как только Император вышел из него.       Он еще шире развел ноги затраханного любовника и по-звериному накинулся на перепачканный прозрачными потеками член. Широкими движениями он прошелся языком, вылизал все и насадился ртом. Тасянь-Цзюнь не боялся пускать в ход зубы, прикусывая так, что Ваньнин вскрикивал и толкался ему навстречу. С каждым толчком Тасянь-Цзюнь опускался все глубже, и его горло заполнялось твердой словно камень плотью.       — Животное, — простонал Чу Ваньнин, но не оттолкнул, а кончил, выплескивая обжигающую сперму прямо в его глотку.       Тасянь-Цзюнь принял ее, не чувствуя вкуса на онемевшем языке. А потом выпустил член изо рта и рассмеялся сквозь хрипловатое дыхание. Он сжимал пальцы и разглядывал обессиленного Ваньнина. Грудная клетка сотрясалась от тяжелого дыхания, но он все равно хохотал.       Чу Ваньнин лежал молча, закрыв рукой глаза. Тасянь-Цзюнь был прав, тысячекратно прав. Он залит семенем, своим и чужим, до сих пор все его тело пульсирует от толчков, он растерзан, испачкан. Он счастлив.       Тасянь-Цзюнь погладил покрытые потом бедра Чу Ваньнина.       — Ты и правда это любишь, — сказал он, облизывая губы, и улыбка его была наполнена жестокой радостью. — Не важно, что я делаю, ты любишь то, как я это делаю. — Чу Ваньнин встретил его взгляд, глаза блестели от слез. — Кто из нас животное?