Лето в деревне или проделки в старинном духе.

Глава 16. Я думал, что Феофания будет страшная седая старуха со спутанными волосами и свирепым выражением лица, как и полагается ведьме. А это оказалось довольно молодая женщина немного старше моей маменьки с добрым светлым взглядом, за которым скрывался пытливый ум и большой жизненный опыт. Одета она была в черное и длинное одеяние в пол, похожее на монашескую рясу из которого были видны лишь кисти рук и лицо. Одежда была идеально чистой и отглаженной. Она вся была вышита золотым шитьем, странными непонятными символами, которые, как я позднее узнал, называются рунами. Войдя в ее дом, я поклонился в пояс, и вежливо поздоровался. Она поприветствовала меня, а затем спросила: «С чем пожаловал касатик?» Я ответил, что от Павла Сергеевича. — Так, ты и есть тот мальчик в платье, который спас дочь Евдокии Кавериной? Это было скорее утверждение, чем вопрос, и признаться честно, я опешил. — Да ты не тушуйся милок, я все знаю и прекрасно тебя понимаю. Я тебя ждала. Бери касатик, вон те два ларца поменьше, а я возьму тот большой, он будет слишком тяжелый для тебя. Мне хочется осмотреть больную лично. Лекарства приготовим на месте. Да ты не бойся Саша, ручки на коробах хоть и тонкие они не оторвутся! Вот так … хорошо… иди вперед, а я запру дом. Полчаса езды и мы были вскоре у нас в имении. Феофания осмотрела и старательно ощупала больную, а затем подтвердила диагноз Павла Сергеевича. Потом доктор и целительница громко переговаривались где-то с полчаса смесью латыни и древнеславянского наречия. Сторонний наблюдатель мог подумать, что они громко ругаются непристойными словами. Экономка и кухарки слушали под дверьми этот разговор и крестились. Потом Феофания и доктор смешивали какие-то порошки, не переставая говорить на латыни, а затем доктор клал готовые снадобья себе в саквояж. Нашлась и мне работа, я растирал в маленьких ступках какие-то корни и бегал за кипятком на кухню и кипятил, какие-то растворы. После часа работы доктор закрыл свой саквояж и подал Феофании увесистую пачку ассигнаций, но женщина взяла лишь только половину, остальное категорически отказалась брать, а затем доктор подал и мне несколько купюр, но я от них отказался. Врач смазал ожоги на лице Ефросиньи целебной мазью и удалился. Целительница где-то около четверти часа, делала какие- то движения над головой бедной Фроси своими руками, словно рисовала невидимые знаки. Потом она объявила, что порча полностью снята, но с девушки полностью выпита душевная энергия. «Ты! Ты ее самый близкий человек из ныне живущих в этом мире! Ты наполнишь ее душевной энергией!» — сказала Феофания, сверкнув глазами и строго ткнув, пальцем на Таню. Девушка побледнела от страха, а ведьма продолжила: « Девонька, от тебя ни чего сложного не требуется, будь с ней как можно чаше, говори с ней, даже если, она тебе не будет отвечать. Говори с ней о самом приятном и о красивых вещах. Как только она будет наполнена душевной энергией в полной мере, страх уйдет, а речь к ней вернется. Если ты проявишь старание это произойдет где-то через неделю, может через две. Через два месяца ребра срастутся, а еще через полгода можно будет утянуть ее в корсет, но делать это нужно с большой осторожностью. Не забывайте принимать лекарства, которые дал вам доктор. Повязки менять регулярно, но не мочить их. Волосы сделайте ей короткие как у вас всех, они все равно испорчены. Через две недели, когда ожоги и раны немного заживут, можете ее помыть в ванне с травами, которые я сейчас дам, а пока только обтирания. У меня все…» Я спросил целительницу, что мы должны ей за осмотр, лечение и советы. Она же ответила, что денег ей не нужно, будет очень хорошо, если дам ей поработать часок в библиотеке. Там имеются две очень древние книги, с которых она хочет сделать кое какие выписки. Эти две «сатанинские книги», я нашел сразу. К ним боялась прикасаться даже моя тетушка. Их привез ее покойный муж из Индии. Тетка говорила, что эти книги могут быть опасны для верующего христианина. Что в них такого опасного может быть, я так и не мог понять. На вид они очень удивительные, подобных книг я ни разу не видел в своей жизни. Они не на латыни, не на русском, а вообще не на известном мне языке. Книги сплошь была испещрена какими-то символами. Похожими знаками вышита одежда Феофании. Да и сами книги не менее странные, окованные серебристым металлом и страницы в них, из какой-то дивной неимоверной белой, гладкой и тонкой бумаги, которая совсем не рвется. Я наблюдал за Феофанией издалека. Она быстро перелистывала страницы и быстро чертила символы в небольшой записной книжке. Писала она их не строками слева направо, а столбиками сверху вниз. — Это китайские иероглифы? — не удержавшись, спросил я. — Нет, руны. — Это древний трактат по медицине. — Ты почти угадал, это веды по целительству… -А, правда, что это сатанинские книги? — Нет… Все намного хуже, если ты об этом… Эти книги послание древних цивилизаций… Как у вас христиан говорят многие знания, которые умножают многие печали… Спустя час женщина, поднялась из-за стола, и принялась меня благодарить. Я ее отвез домой. Она снова меня поблагодарила за возможность поработать с книгами и сказала, чтобы я поменьше слушал людей, а обращался к ней без всяких церемоний, при первой же потребности. А еще она сказала, что когда придет мое время, у меня будут большие возможности… и я смогу помочь еще не одному человеку. На прощание целительница, посоветовала мне, чтобы я не обижал женщину, живущую во мне, прислушивался к ее советам и хоть иногда выпускал ее на волю, а также хоть изредка баловал ее подарками. Что под этим Феофания подразумевала, я тогда конечно не понял, но всего стало ясно, спустя годы… Вскоре я был снова в имении тети. Зашел в комнату, где положили бедную девушку. Но там прислуги уже не было. Фрося лежала на кровати и спала безмятежным сном младенца. На голове у нее, уже красовался тот же головной убор, что и у всех горничных и служанок в этом доме, плотный чепчик, из идеально белой, блестящей ткани, сплошь покрытый рядами рюш. Видимо волосы ей уже остригли, а то, что осталось от них, теперь полностью скрыто чепцом. Я за нее искренне порадовался. Я вышел из комнаты и уже направился на выход к ждавшей на улице меня коляски, чтобы отправиться, наконец, проведать мою подруженьку. И тут услышал цокот женских каблучков. Ко мне бежала Танька. — Подожди, ты забыл лекарства для Кати, нужно их срочно отвести! Девушка быстро запрыгнула в коляску и сказала Прошке, чтобы он быстрее трогал… — Ты куда? — Как куда вместе с тобой — проведать Катю. Она кстати тоже моя близкая подруга. — А как же твоя двоюродная сестра? — Она спит. Мы ее переодели в чистое белье и дали лекарство, которое назначил доктор. Он сказал, что после приема его, Фрося проспит до вечера. Пелагея на сегодня меня освободила от работы, так что я до вечера свободна. Честно говоря, Ефросинья еще очень легко отделалась. — Ничего себе легко! На нее же страшно было смотреть, она вся синяя. — Руки ноги целы, а это самое главное, тех пару ребер срастутся и синяки сойдут. Когда меня охаживала Строганыха, кроме поломанных ребер, у меня была еще и рука сломана, причем в двух местах, но благодаря Павлу Сергеевичу и травнице Феофании, она у меня срослась хорошо. Меня лишь пугает, что Фрося не говорит. Но Феофания заверила, что все будет в порядке, а она слов на ветер не бросает. Я хоть ей верю, но жутко ее боюсь. Как ты смог с ней вообще заговорить и найти общий язык? Она же такая страшная, как посмотрит своими черными глазищами, сразу душа в пятки! Я даже боюсь на нее посмотреть. — И вовсе она и не страшная. Просто очень необычная. А все люди боятся всего необычного, непонятного, а то, что не укладывается в их мировоззрение, вообще вселяет панический ужас. Большинство людей темные и необразованные. Феофания она очень образованная, но не поклоняется Христу, и это не значит, что она дьявол во плоти. Просто она верит другим богам более древним и не менее могущественным и это меня совсем не пугает. Но это совсем не значит, что я совсем ничего не боюсь, и инстинкт самосохранения у меня начисто отсутствует. У меня такие же страхи, как у всех моих сверстников. — Не говори так! Сашка ты бесстрашный мужчина, поэтому ты ее и не боишься. Я тобой восхищаюсь. — Танька, ты же умная девочка! Ну, хоть ты будь умнее этих взрослых и отнесись к этому с пониманием. Какой к черту я мужчина?! Я еще ребенок, изнеженный подросток. А вот таким, как твоя кузина Фрося, действительно приходится рано взрослеть и становится не по годам взрослыми женщинами. Мы замолчали, каждый думая о своем. Коляска не спеша катались с пригорка, слышался мерный цокот конских копыт. И тут я увидел шедшую вдали девчачью фигурку. Девушка была в длинном платье на кринолине из светлой материи. В одной руке она держала зонтик, укрывающий от солнца, а чтобы быстрее идти другой рукой она придерживала приподнятый немного кверху подол длинной юбки, из-под которой мерцали кружева нижних юбок и длинных до щиколоток панталончиков. Когда она услышала шум от коляски, быстро опустила подол юбки, чтобы спрятать кружева белья и поправила длинную юбку платья. Она это движение продела изящно, на грани инстинктов, так как это делают все барышни. Когда мы подъехали ближе я узнал девушку. Это была Настя. Когда коляска поравнялась с ней, я попросил Прохора остановиться и спрыгнул с коляски. Сняв картуз, я поприветствовал девушку. Настя ничего мне не ответила, а лишь испуганно на меня смотрела. Ее глаза от испуга были большие, как блюдца. Я вначале подумал, что девушка увидела за мной приведение или еще чего хуже самого нечистого. Обернувшись и посмотрев по сторонам, разумеется, я не увидел никаких загробных существ. Тогда я подумал, что со мной что-то не так, потрогал себя сзади, посмотрел на свои ноги, дотронулся несколько раз до лба, но ни хвоста, ни копыт, ни даже маленьких рожек, у меня не было. Я состроил озадаченную рожу и, пожав плечами, посмотрел на Таню потом на Трифона, сидящего на козлах. Потом обратился к Насте: — Сударыня простите, если я вас чем-то напугал. — Ты…ты. — лишь смогла выдавить Настя. Я снова обернулся, потрогал себя за лоб и снова спросил девушку как можно мягче: — Настя, что ты такое увидела? Что тебя так сильно напугало? — Ты…ты — Я ведь не черт, видишь, у меня ведь нет даже рогов, и копыт не наблюдается — сказал я спокойно и снова потрогал себя за лоб и приподнял одну ногу. Танька, поняв, в чем дело громко расхохоталась, а затем, соскочив с коляски и подбежав к Анастасии молвила: — Да не бойся ты его Настя. Это все та же Саша, только без платья. — Без платья говоришь… А она… то есть он… не будет снова драться и дергать меня за косички — все еще испуганно посматривая на меня, спросила девочка. — Да успокойся ты, не будет! Зуб даю! Это Александра, паршивого и вредного мальчика Саньки здесь нет! — ответила Танька. Я утвердительно кивнул и изобразив легкое смущение, тихо молвил: — Некрасиво обижать девочек, а тем более моих подруг. Я никому не позволю это делать. Их нужно любить и защищать. А еще я очень люблю кукол и хочу в них поиграть. -Правда? — спросила, успокаиваясь, Настя. — Да. — Можешь ему верить. Представляешь, он снова хотел, чтобы его утянули в корсет и полностью облачили в платье на кринолине. Но ему все это запретили носить и Саша очень огорчился. Его наказание юбками закончилось. Взрослые сказали, что он теперь заслужил носить брюки, поскольку повзрослел и не зависит от женщин, теперь полностью считается мужчиной… — Мужчиной? Этого не может быть! Что он действительно хотел снова облачиться в девичий наряд? — переспросила Настя. — Говорю же тебе, что он, то есть она, все та же Александра… Девочка смешно округлила глаза и посмотрела на меня. Мы все переглянулись и захихикали. А я уже серьезно сказал: — Да Настя, это так… независимо от того во что я буду одет, всегда буду вашей подругой и с радостью буду играть с вами в ваши игры, только пожалуйста, не лишайте меня вашего общества девочек. Обещаю вам, что буду для вас прежней Александрой. Ваш девчачий мир такой волнующий и такой яркий, не то, что наш мальчишеский. Для вас девочек все самое красивое, юбочки, платьица, шляпки и все это из самых чудесных и нежных материалов: из шелка, атласа и кружев. А для нас мальчиков одни брюки и бриджи из грубой некрасивой материи. Ну почему я не девочка? Какой к черту я мужчина! Я сделал паузу после сказанного и печально совсем по-девичьи вздохнул. Девочки переглянулись и с умилением посмотрели на меня — А он по-прежнему милашка — сказала, осмелев Настя, а затем чмокнула меня в щечку, словно обычную девочку, свою близкую подругу. — Настя мы с Сашей собрались проведать Катю. — Я тоже. — Тогда едем вместе. — А давай по пути заедем еще к Ксюше и заберем ее с собой — предложил я. — Это будет вообще здорово! — воскликнула Настя. Я разбудил задремавшего Прохора, тот раскурил трубку, и мы отправились дальше. Когда коляска набрала ход, мы начали болтать о всяком разном, о чем так любят болтать девочки подростки, о шляпках нарядах, игрушках и книжках. И тут мой взор уперся в шляпку Настя. Девочка, жившая во мне, снова ожила и подала свой голосок. Ее заинтересовала шляпка моей подруги, точнее то, чем она была украшена, витиеватый узор кружев, которыми был обшит головной убор. Настя посмотрела на меня и спросила: — Саша на что ты так пристально смотришь? — Твоя шляпка… — Что моя шляпка? С ней что-то не так? — Наоборот, она прелестная! Дай мне ее посмотреть. Настя развязала под подбородком розовые атласные ленты и протянула мне шляпку. Я коснулся ее кружев и не удержался от восхищения: — Боже мой! Какие прекрасные и нежные кружева! Какая тонкая изящная работа, какой вычурный узор. — Это мне тетушка прислала с Парижа! — с гордостью заявила Анастасия, а затем добавила — Это еще не все… Вот посмотри, они у меня, есть еще здесь! Настя, совсем не церемонясь, подняла подол длинной юбки, а затем чуточки кринолин, чтобы были видны ее панталончики. Подобное действие девочки — показывать перед мальчиком свое белье считалось в высшей степени неприличным, но похвастаться кружевами своего белья одной девочке перед другими девочками это было вполне нормально. Поскольку я для Насти был все той же девочкой Александрой, то она продемонстрировала мне свое белье без малейшего стеснения. Я так и ахнул от увиденного зрелища… Все оборки нижних юбок, их подолы, подол кринолиновой юбки, оборки панталон, все было обшито этим чудесным и прелестным кружевом. Девочка, жившая во мне, чуть ли не умирала с зависти. Я не удержался. Из моих уст вырвался стон изумления. Настя и Таня звонко рассмеялись. — Я же тебе говорила, что он вся та же Александра — сказала Танька. — Ай и впрямь, он как настоящая барышня! — Совсем как женщина! — подтвердила Таня. -Саша страдает, нужно его немедленно утянуть в корсет и обрядить в юбки — сказала Настя, толи шутя, толи с сочувствием. -Нельзя! Больше никаких юбок, кринолинов, а тем более корсетов! Он мужчина! — сказала Таня толи серьезно, толи издеваясь. Эти чертовки обе на меня посмотрели, скривили кокетливо губки, а затем снова звонко рассмеялись. Я же на них посмотрел с завистью, точнее на их хрупкие, изящные фигурки и с тонкими талиями, туго утянутые в корсеты. На них были красивые платья на кринолинах с нижними юбками, украшенные оборками и кружевами, которые так волновали мою душу. На мне же были брюки, которые казались в этот момент чем-то уродливым. Но что я мог поделать, лишь надуть губки, словно недовольная барышня, терпеть и смирится. Вскоре мы подъехали к имению Ксюши. Ксению быстро переодели горничные, и мы все втроем отправились в имение Кати. На Ксюше было пышное светло желтое платье в мелкий белый горошек. Когда она подошла к коляске, я как настоящий кавалер подал ей руку и помог ей удобно усесться в коляске. Она, когда меня сразу увидела без девчачьего наряда, то тоже попыталась испугаться, но Настя и Таня ей быстро разъяснили, кто это в брюках, на самом деле, предстал пред ее ясные очи — Санька разбойник или Александра робкая, тихая и послушная девочка, которая любит платья и куклы.