***
Хисын провел в огромной, белой и относительно унылой коробке под названием «больница» уже две недели. Спустя два дня, как он пробыл в реаниматологическом отделении, его перевели в общую палату этажом ниже, где ему было положено восстанавливать свои силы до конца реабилитационного периода. То есть Хисыну по всем показаниям было отведено лечится в больнице ещё весь месяц. Сейчас по расписанию у него была лечебная терапия, которая проходила один раз в день. Ещё с утра он съел свой завтрак и сдал кровяные анализы с другими показаниями, идущими прямиком в кабинет специалиста. Один круг по больничному парку, и вот уже подошло время ложится на кровати, принимать на ней комфортное положение и подставлять свою руку медсестре, чтобы пустить по крови различные препараты. Эти ежедневные принужденные действия не шибко радовали его душу. Время, проведённое здесь, протекало в совершенно другом ритме, когда люди приходили навещать пациентов и вскоре уходили; кто-то что-то заносил или уносил отсюда, и так было постоянно. Выжидание выписки на одном и том же месте заставляло Хисына чувствовать себя узником, застрявшим в петле времени. Будто весь этот животрепещущий поток проскальзывал мимо него, забывая уносить за собой, а он продолжал там один стоять и смотреть за ним вслед. Но он знал, что эти тягостные обстоятельства не навечно. Обязательно настанет то время, когда он перешагнет через порог этого здания и вдохнёт полной грудью, возвращаясь обратно в свою обычную жизни. Ту, которая привлекала его больше всего и ценить которую он начал, испытав трудности, граничившие с жизнью и смертью, на собственной шкуре. — Рики, снова ты принёс мне мятное мороженое? — Хисына выбил из хода мыслей сварливый вопрос его соседа. В этой палате они пока были единственными её обитателями. И всё бы ничего, жили они поживали тут со своими хворями, но оба парня, разговаривающих о мороженом, заставляли его сомневаться в том, в какой степени реальность переплелась с его сном. Совпадений из этого было предостаточно. Одним доказательством уже являлось существование этих двух ребят. Из разговоров посетителей, приходивших к соседу по палате он узнал, что его звали Ким Сону и он являлся ярым защитником своего дела — скейтбординга. Он ни в какую не желал бросать его, даже при том, что он попал в больницу именно из-за травмоопасного спорта. Пару раз эти беседы доходили чуть не до конфликтов, однако никто их не разводил, ибо у всех было соображение, что поднимать свой шум в палате будет крайне неприлично по отношению к Хисыну. Парень, на вид подросток, переходящий в стадию юноши, через неделю поселился к нему в общую палату, и причиной его лечения, как заметил Хисын, был перелом или что-то похожее на него. Сложно было судить, каким образом он умудрился его получить, да и сам Хисын не желал заводить скоротечные отношения для ответа в этом неуютном месте, где в воздухе витал запах лекарств, усталых вздохов, и страданий. К Хисыну почти что через день захаживал брат или кто-то из родителей. Они всегда были готовы, невзирая на его претензии, побыть с ним больше чем на час. В случае с Сону, к нему чаще наведывался подросток, приблизительно его одногодка, с кем он мог часами болтать о новых трендах в мире скейтбординга, и о других вещах, о понятии которых Хисыну было как до Луны. Опять-таки, исходя из разговоров мальчишек он узнал имя постоянного посетителя Сону — Нишимура Рики. Не местный по внешности, но не по акценту товарищ Сону по делам скейтбординга. — Да, ты ведь сам раньше мне фанатично втирал про то, что если испытывать счастье и удовлетворение от любимых тебе вещей, то поправка не будет за горами. — Но не неделю же, Рики-я! Тебе не надо было воспринимать всё так буквально! Боже, кажется, у меня под селезенкой сидит этот мятный вкус! Просто принеси мне чаю. Только, прошу, не мятного. — Тогда мятный, — с сарказмом изрёк Рики. — Рики! А ну иди сюда, несносный ты мальчуган! — прикрикнул на младшего Сону, подрываясь с места и охая. — Ожидай себя в травмпункте, когда я встану. — Ага, с травмой на всю ногу, — Рики озорно ухмыльнулся и положил коробочку с мороженным на столик. Он вынул из кармана куртки красочную пачку с чаем и выбрал один из пакетиков оттуда. — Видишь? Это зеленый чай. Никакого мятного, — Рики с энтузиазмом повертел один пакетик перед глазами Сону. — Поэтому позволь отклониться за водой. — Хорошо, иди. Глаза Сону подобрели и он довольно заулыбался, когда Рики вышел за горячей водой. Хисын исподтишка наблюдал за перепалкой двух дружков-пирожков, когда к нему подошла та же медсестра, которая увидела пробуждения Хисына. Он даже не задумывался о том, как несколько-часовая процедура подошла к концу. — Господин Ли, вы правда быстро идёте на поправку с тех пор, как проснулись, — вдруг заговорила медсестра, проверяя его капельницу. — Поздравляю, — она лучезарно ему улыбнулась. — Спасибо, — Хисын поклонился головой и также приветливо улыбнулся ей в ответ.***
Хисын шёл на поправку стремительными шагами, несомненно радуя этим что свою семью, что оказывающий ему заботу медперсонал, что друзей. Если уж речи пошла о его трёх верных друзьях, то те совсем недавно пожаловали к нему после занятий со всякими гостинцами, на которые спустили общие деньги. Они постоянно подбрасывали по одной в тарелку старшего, без остановки пополняя ту. Отказаться от них Хисыну не предоставлялось ни одной возможности. В ином случае ему угрожали, чтобы он съел всё их добро до последней крошки, потому что их хён должен прийти в норму и опробовать с ними в старом интернет-кафе новые обновления, когда его выпишут с больницы. Они дали обещание, что без него туда не пойдут, и Хисын взамен дал им своё обещание, что будет поправляться быстрее. Ради них. Ради всех тех, кто, очертя голову, окружает его постоянной любовью и заботой. Когда они пришли в первый раз к нему, ещё в реаниматологическом отделении, их лица было практически невозможно отличить по цвету от побелки на стене. Их встреча после комы прошла относительно тихо, без бурных реакций и слез ребят (ну ладно, две слёзы по-мужски пустил лучший друг Чонсон), но свои переживания они выразили иным способом: они рассказывали ему о том, что происходило в университете за четыре дня его отсутствия, где-то припоминая совместные смешные эпизоды с жизни. В целом пытались всеми силами поднять уголки губ самого старшего вверх, а глаза ярко засиять. Хисын тогда ещё не мог одолевать приступы жуткой усталости как сейчас, поэтому он был в полусонном состоянии. Однако его глаза видели в их глазах чистую заботу. Особенно в глазах Чонсона. Всё же как-никак самый близкий кореш по парте и по жизни. Внутри их взгляда крылись очаги с глубоким переживанием, безо всякой деловитости, какая у них каждый день была из-за нелегко ритма жизни, ибо каждому из них было тяжело добиваться успехов в собственных отраслях. Но в тот день они были с ним другие, и наступит ли ещё в его жизни такое время, когда они будет смотреть на него идентичным взглядом? Это были особенное минуты, полные тишины и безмолвных извинений по отношению к дню, спровоцировавшему у него кому. Первую встречу они закончили на тёплых объятиях и вместе приняли решение больше не вспомнить о том дне и всё, что с ним было связанно. В поведении, фигурах, словах Сонхуна, Джея и Джейка Хисын увидел их достаточно противоположные версии из своего сна. Сначала это открытие немного смутило его. В первое время он не считал это за возможное объяснение всего увиденного, но всё-то в основном было взято с его жизни. Эта была его жизни, перевёрнутая вверх тормашками и Чонвоном — солнцем в его выгребной яме. Хисын в голове сравнивал всё со сна и действующего времени, и поражался явным сходствам и отличиям. Прежде всего его друзья никогда бы пришли праздновать его день рождения через неделю, не предупредив заранее. В этом плане они были совестными людьми, потому что для них подобное — это самое лучшее время, когда они могут быть вместе и отрываться по полной. Впрочем, там и всё остальное было переполнено несостыковками: 1. Назвать своих родителей бездушными у него даже под дулом пистолета духу не хватило бы. 2. С братом они были как не разлей вода. 3. Друзья были его ближайшими собеседниками и плечами, на которые можно было опереться. 4. Чон Бёльджон была его троюродной сестрой по маминой линии, с которой у него завязалась тесная дружба, такая, что они хорошо дружат и по сей день. 5. Он учился на переводчика на факультете японского языка. И напоследок: он не жил ни в какой однушке, а в общежитии студенческого городка при университете. Сейчас он спускался с лестницы вниз. Обдумывая все те пакости, через которые заставило пройти собственное воображение, его впечатляло. Единственный вопрос в заключении его анализов крылся в одном: Из-за чего? Над этим он также энное количество раз и днём, и ночью раздумывал, делая необременительные светской суетой прогулки в первое время по больничным коридорам вдоль стен, а затем по дорожкам в больничном парке. На левой руке Хисына крепко сидела повязка, сделанная из широкой ленты, где немного размазанным черным цветом было написано: «Оставайся сильным». Этот небольшой презент ему во время первого визита вручил Чонсон и сам же его закрепил на худом запястье друга, едва ли способного вести особо эмоциональные разговоры с ними. Он со всей серьёзностью потребовал не снимать его, пока реабилитация полностью не закончиться, и сердечно прибавил, что таким нужно оставаться всегда. Хисыну не оставалось ничего, как с теплотой принять такой душевный подарок. Не напрасно прошло его ношение за две недели. Может это просто и безудержное самовнушение, но повязка, на которой он часто читал напоминание быть сильным, действительно выполняла свою функцию ради его блага. Прямо сейчас Хисын ходил в одиночестве вокруг больницы, накинув на себя вязаную кофту из овечьей шерсти. Сегодня, после лечебной терапии, он долго не мог сидеть в закрытом помещении, слушая подбадривание Сону по телефону для своего Рики, и громкий храп нового соседа, спящего буквально круглосуточно. Он присел на лавочку и его взору раскрылся потрясающий обзор со склона на небольшой водоём в низинке, спрятанный за ободком длинных сосен. Хисын длительно смотрел на одну точку в этом обширном пейзаже, сложив свои руки в замок на коленях. Это ему кое-что очень сильно напоминало. В травмированной голове сами по себе начали проецироваться отрывки сна, конкретно того дня, когда он забрал к себе домой Чонвона. Во многих местах грязная, твёрдая шерсть и чересчур легкий вес — таким котом Чонвон впервые отпечатался у Хисына в памяти. У него ещё в тот момент душа не была на месте: как кота-то помыть без разгрома и расцарапанных в лоскуты рук, раз у большинства из них она вызывает огромную антипатию? Единичные случаи вели себя так, как того хотели хозяева, по рассказам других. Но Чонвон прямо-таки и оказался этим единичным случаем. Он без лишних брыканий и агрессии позволил Хисыну, извиняющимся ему, взять себя на руки и поместить под тёплую струю воды в душе на постеленном внизу полотенце. Юноша обмывал бродяжку долго, зато предельно тщательно и заботливо. И Чонвон даже не мяукал ему над ухом жалобно, не царапался. Не кот, а чудо ходячее. Когда он выключил душ и достал сухое полотенце, то на него уставился кот, с усов которого капали капельки, и шерсть потрясывалась, избавляя себя от лишней влаги. Его глаза округлой формы были большими, с какой-то долькой мудрости от прожитой жизни и добротой, отливающейся в его ореховых радужных оболочках. По ним только в мелких частичках можно было рассмотреть благодарность, что скрывалась в мелком тельце Чонвона. После их первой близости он тоже на него похожее смотрел. Мягкие губы обхватили его собственные и они целовались так, пока Хисына наконец не сумел признаться ему в своих чувствах. Как же громко сердце Хисына танцевало свой танец радости, услышав взаимный ответ от Чонвона и этот взгляд. Парень тогда был готов на всё, чтобы остаться с ним навсегда, забыв о том, кем они на самом деле являются. Ему так было дурящее хорошо… Хисын разлепляет свои веки. С какой-то тяжестью не только в теле, но и в самом сердце он встаёт с лавочки. Не смотря больше на водоём, он идёт по брусчаточной дорожке назад в палату. Вокруг него скопилось большое количество людей, создающий непереносимый для Хисына шум. Как ни удивительно, от свежего воздуха потянуло на сон. На сегодня ему хватало всех этих прогулок. В общей палате, где он ютился с Сону и одним мужчиной средних лет, прибыло пополнение. Хисын не испытал чувство острого удивление, когда, открыв двери, заприметил напротив своей кровати нового соседа. Рядом с его койкой стояли двое людей из медперсонала: врач и медсестра. Хисын без шума заполз на свою кровать и перед тем, как закутаться по уши в больничный плед и крепко заснуть, глянул на противоположную сторону — новый больной лежал на правом боку и спал мертвым сном. «Опять какой-то бедолага от наркоза отходит», успел подумать Хисын и в ту же секунду отрубился, стоило найти правильную позу и удобнее устроиться на подушке. Во сне к нему заново пожаловал Чонвон. В это раз он шептал в его ухо разные сладкие глупости, по типу «Так бы и укусил тебя за ухо, но не хочется портить такую красоту», вынуждая его приходить в смущение до первых лучей солнца за окном. Это был до невозможности самым сладким сновидением, которое Хисын когда-либо видел. Когда Хисын встал и размял плечи после умиротворенного сна было уже примерно девять утра по часам на стене. Он поспевал спокойно съесть свой завтрак, дождаться время сдачи анализов и пройти лечебную терапию после полудня. На его столике стоял остывший завтрак и телефон, на экране которого высвечивалось со ста сообщений в групповом чате какаотолка его друзей. Хисын подумал ответить им до терапии и первым делом схватил ложку с металлического подноса и сунул её в рисовую кашу. В палате он находился один до поры до времени. Когда Хисын уже доедал последние остатки каши, в палату бесшумно вошёл парень в белой пижаме из противоположной кровати, руками протирая свои глаза от долгого сна. Странно… Хисын точно словил бы по своей совести затрещину от стыда, если спросил бы невзначай имя у этого парня. Просто он ему показался чистой копией Чонвона со стороны. Может он до сих пор бредит, раз всерьёз принял сон за реальность? Одного другого взгляда было в самый раз, чтобы сердце Хисына сделало смертельный кульбит назад и на секунду упало мертвым грузом в груду к его жизненно важным органам. С уголка его полураскрытого рта вывалились недожеванные рисинки и упали на складки пижамы. Перед его глазами, протяженно позевывая в кулак, забирался на свою кровать Чонвон. Это был Чонвон без ушей и хвоста. Но это был ЧОНВОН. Первый раз в жизни у него от взрыва эмоций так сильно затряслась рука, сжимавшая ложку. Он не знал, о чём думать и как с уверенностью прокричать в голове: «Он тут! Чонвон тут!». Хисын оставлял на своей колени красные пятна от второй руки. Он сдерживал себя, чтобы не сорваться и побежать к Чонвону. Раскинув всё препятствия по сторонам, рвануть к нему и крепко-накрепко обняв за талию, признаться, как он скучал по нему и как сильно хотел встретить в своей реальности. Мальчик недоумевающее зыркнул на него, опираясь на спинку больничной койки. Мол, чего пялитесь? Чонвон наверняка видит его глупо разинутый рот, руку, чуть не рвущую собственную плоть и думает «ну и к дураку меня заселили, повезло так повезло». Хисын отдал бы свою руку на отсечение, но продолжал бы утверждать как двинутый, что это настоящий Чонвон, а не плод его гребанного воображения. — Почему вы на меня так пристально смотрите, если можно спросить? Я как-то не так выгляжу? — любезно поинтересовался Чонвон. В его необыкновенно прекрасных глазах орехового оттенка была видна та самая теплота, как и при их первой встречи. Благодаря им Хисын отлепил свой присохший язык от нёба. Он боялся запинаться и как-то неправильно выразить свою мысль. — Ты… ты выглядишь очень хорошо и свежо. Не волнуйся за внешний вид, все мы после пыток на медицинском столе выглядим не так, как надо, — Хисын тихо отложил поднос на стол. Мало ли грохот металла имел свойство развеивать иллюзии, словно крупинки песка по пламенным горам пустыни. Хисын всё ещё не выражал доверия к голосу, что слышал. — Это хорошо, — Чонвон испытал облегчение от ответа чужака. — Между прочим, спасибо за комплимент. Что за… Таким темпами Хисын окончательно поверит в существование Чонвона перед собой. — По каким причинам ты попал сюда? — острожно полюбопытствовал у Чонвона Хисын. — Мне делали операцию в экстренном порядке по удалению острого аппендицита. Мама сказала мне, что в скором времени можно будет выписываться, вот только неизвестно через какое время. А у вас? — Мне пообещали, что меня выпишут отсюда через две недели, но это не факт. Могут не отпустить, если обнаружат осложнения. — Не повезло, — подобная ответу сочувственная гримаса образовалась на лице Чонвона. — Вы выглядите довольно молодо. Можно мне вас называть хёном? Хисын кивнул ему в одобрении. — Хён, из-за чего ты попал в больницу, если не секрет? — У меня была кома в легкой степени. Я пролежал в ней четыре дня. «Кома» моментально подогрела интерес младшего. — Кома?! Ого! И как там? Как в долгом сне, да? Жутко? — До жути невероятно. Хисын медленно признавал правдой то, что сейчас слышал, видел и чувствовал. Он улыбнулся Чонвону. Нам было суждено встретиться заново уже с самого начала. Здесь и сейчас.