посвяти свое сердце

«Я никогда не хотел быть таким, мама. Я не плохой, мама. Что бы ты подумала, увидь меня сейчас? Расстроилась бы? Поняла? Прижала бы теплую ладонь к моей одинокой щеке? Я не хотел, мама. Смотря на высокие стены, все, чего я желал — это свобода. Моим крыльям было слишком тесно в этих стенах. Они давили на меня, сжимали в кольце, перекрывали воздух, я физически не мог вдохнуть. Я хотел ощутить ветер свободы на своем лице, соль моря на губах, коснуться пальцами деревьев, что не росли в неволе. Мама, поймешь ли ты меня? Я ищу тебя за своей спиной, среди миллионов лиц призраков. Они все смотрят на меня. А ты там? Среди них? Знаешь, я так соскучился… Даже если ты возненавидишь меня, я пойму. Я так долго шел к своей цели, ломал преграды на пути, ломал других, но мне ни капли не жаль. Они ломали меня без сожалений. Обманывали, предавали, загоняли в угол, как дикое животное. Мама, неужели это и есть… свобода? Моя свобода, к которой я так стремился? Но почему же это так…»

Теплый ветер лизнул щеку мальчишки и скинул прядки черных волос с поцарапанного лба. От этого прикосновения он вздрогнул, пробудившись после долгого сна. Чонгук приоткрыл сонные глаза и потер пухлыми пальцами щеку, на которой отпечатался рисунок коры. Он проморгался и поднял голову к небу, наполовину закрытому огромными стенами. — Странно, — пролепетал Чонгук и поднялся на ватные ноги. — Мне снилось, что я уже вышел отсюда, но я все еще здесь… Такой реалистичный сон, — мальчик взъерошил волосы, наклонился и поднял с земли рюкзачок с немногочисленными грибами, которые удалось найти после дождя. Стены отбрасывали огромную тень на поля в округе, отчего казалось, что Чонгук сидит в темной клетке. Мальчик коснулся коры высокого дерева с раскидистыми ветвями, прощаясь с любимым местечком, где ему так нравилось отдыхать теплыми летними вечерами, лениво перекатывая в губах травинку и мечтая о том моменте, когда он выйдет отсюда, а после побежал вниз со склона. Когда Чонгук был маленьким, отсюда он мог видеть целый мир, заключенный в узких стенах. Шиганшина, город в кармане стены Мария, была для него целой неизведанной Вселенной. Он бороздил грязные закоулки и широкие каменные улицы, лазал по задним дворам домов, тайно воруя наливные ярко-красные яблоки и сочный зеленый виноград, мочил маленькие ножки в реке, что текла недалеко от приюта, бегал в лес за хворостом и на рынок по поручениям сестриц-воспитательниц. Это было для него неведанным приключением, где он встречал друзей и неприятелей, бродячих животных и музыкантов, шарлатанов и торговцев — словом, всякий сброд, порожденный прекрасным миром. Но с возрастом, чем дольше он смотрел на стены, чем выше становился, тем яснее понимал — это не свобода. Шиганшина для него — птичья клетка. Нет, не так. Чонгук поднял взгляд, наблюдая, как клин белоснежных птиц летит за стену. У птиц есть свобода. На протоптанной петляющей дорожке к приюту он увидел копну блондинистых волос, торчащих из-под соломенной шляпки на парочку размеров больше. Мальчишка шести лет примостился на небольшом камушке, покрытым мхом, и тихо играл со старым плюшевым мишкой. Ветер трепал голубую ленточку на шляпе, бодро подкидывая ее вверх и плавно опуская мальчику на плечо. Чонгук весело улыбнулся, завидев младшего братишку, и припустил стрекоча так, что из-под грязной обуви вырвался клубок пыли. — Поко! Эй, Поко! — крикнул Чонгук, размахивая ладонью. — Долго ты тут сидишь? — Не считал, — ответил мальчик и спрыгнул с камня, улыбнувшись почти беззубой улыбкой. — Почему раньше не разбудил? А если бы голову напекло, как тогда, помнишь? — мальчишка тронул младшего за голову, щупая, не сильно ли тот прогрелся. — Я бы сразу проснулся! И вообще, ты же сам не захотел идти со мной по грибы. Чего вдруг присоединиться решил? Соскучился? — миленько прописклявил Чонгук, дуя губы уточкой. — Сестрица сказала, что я должен помыть полы в нашей комнате, — смущенно ответил Поко, почесав пальчиком пухлую щеку. — Соскучился! Я не видел тебя почти полдня, — грустно вздохнул мальчик. Сердце Чонгука припустило галопом от нежности. Он поудобнее закинул рюкзак через плечо и присел на корточки. — Ты чего делаешь? — удивился Поко. — Забирайся. Поиграем в лошадку, как ты любишь? И-и-иго-го! — в ответ Поко рассмеялся, прикрыв пальчиками губы, а после вновь посерьезнел. — А ребята не будут смеяться надо мной, как в прошлый раз? Они и так считают меня глупым! — Пусть только попробуют. Ты знал, что лошади очень больно кусаются? Так вот, если они посмеют смеяться над моим братишкой, я их так покусаю, ни одна сестрица не остановит! — Правда? — с надеждой уверился малыш. — Клянусь своим сердцем! — воскликнул Чонгук и резво, подобно солдату, приложил правый кулак к левой стороне груди. Глаза Поко вспыхнули от радости, и он поспешил забраться на спину старшего братишки. — Ну, Поко, держись. Прокачу с ветерком! — и с этими словами, покрепче перехватив мальчика за ножки, галопом ринулся вперед. Среди ласково укачиваемых ветром макушек деревьев раздался радостный смех детей. Церковный приют Святой Марии стал пристанищем не только для Чонгука, но и для всех обездоленных, чьи родители оставили их на произвол судьбы. По всей стране существовало множество таких мест — церковь спонсировала их, проводила обучение и находила подходящие семьи, однако везло не всем. Чонгук в счастливчиках не числился. В своем приюте — небольшом трехэтажном домишке, скрипевшим при каждом порыве ветра, он был старшим ребенком. Из прошлого запомнилось мало, поэтому единственным ярким воспоминанием оставался голос матери и ее длинные, затянутые в тугой хвост волосы. Примерно с шести лет Чонгук начал спрашивать у сестриц-воспитательниц, почему мама отдала его сюда, но ответа не получал. С семи наблюдал, как товарищей одного за другим забирают в семьи, и лишь он оставался один. Усыновление Джеймси, первого и лучшего друга, стало ударом для маленького Чонгука. Он рыдал в подушку ночью перед расставанием, кусая мокрый уголок, чтобы не разбудить товарищей по несчастью. Наверное, это первое, самое болезненное воспоминание из осознанной жизни. Конечно, не меньшую боль причиняло предательство матери, но прошло уже так много лет и так много мыслей утекло из его маленькой черепушки, что он перестал обращать внимание на прошлое, сосредоточившись на настоящем. Но и здесь редко когда выдавались спокойные деньки. Чонгук не мог сказать, что жил ужасно. Нет. Он всегда был накормлен, пусть даже и постной пищей, ему всегда помогали стирать одежду, чтобы приучить к самостоятельности, исправно учили арифметике и родному языку, да и игрушки в приюте имелись, но что-то печальное, горькое окутывало с самого рождения. Предательства, боль расставания, лишения, каменные стены вокруг, несвобода… Все это было в жизни, сколько Чонгук себя помнил. С каждым годом заводить друзей становилось все сложнее, потому что мальчишка знал: однажды они могут уйти. В отличие от самого Чонгука. «Ну что же со мной не так?» — по вечерам думал он, смотря в треснувшее зеркало над раковиной. Чонгук чистил жесткой щеткой зубы, а на глаза наворачивались слезы. Почему других малышей забирали в семьи, а его нет? Неужели он дурен собой? Или глуп? Но сестрицы всегда говорили, что Чонгук похож на ангела, а по арифметике он и вовсе первый; всегда убирал за собой и помогал младшеньким — как же так получилось, чтобы совсем никто… ни единая живая душа… не хотела взять его под свое крыло? Думая об этом, Чонгук начинал плакать, а после ополаскивал лицо ледяной водой и грубо тер щеки, успокаиваясь. Да и какая теперь, собственно, разница? Конечно, до слез и сгрызенных под мясо ногтей больно терять друзей, успевших стать семьей, но ведь… Ребята ни в чем не виноваты. Становясь старше, мальчишка все больше осознавал свою роль в этом мире. Если он не заслужил любви родителей, значит, сам станет для младших братьев родителем. Хотя сестрицы хорошо заботились о воспитанниках, их на всех было всего-то трое, не считая поварихи — поэтому всегда оставалась нужда в лишних заботливых руках, коими и стал Чонгук. Наверное, в этой детской невинности он и не подозревал, что хотел быть кому-нибудь нужным. Всю жизнь, в которой мальчик начал осознавать себя, он терял и находил друзей, но это не сделало его черствым, жестоким. Это научило его любить ближних, заботиться о них, дарить всего себя. Чонгуку не хватило бы пальцев, чтобы сосчитать своих друзей! Со многими из тех, кого уже забрали в семьи, он до сих пор поддерживал связь: ребята присылали открытки, рисунки, цветные мелки, а бывший лучший друг на каждое Рождество отправлял большую банку вишневого варенья, которую мальчик всегда разделял с сестрицами и младшенькими. Ему не было важно набить живот, для него наибольшую ценность имела та атмосфера, когда они собирались за обеденным столом, открывали банку, из-под которой струился сладкий запах, заваривали чай и весь вечер наслаждались яствами и времяпровождением друг с другом. Конечно, иногда Чонгук скучал по маме, но понимал: все эти люди, сестрицы Эсми, Карла и Атсуко, братишки Филипп, Адам, Сонхун, Исак, Христофор и малыш Поко, сестренки Ева и Ада — его настоящая семья. Поко пришел к ним последним, к тому же среди всех был самым младшим, так что ребята постарше играть с «мелюзгой» желания не изъявили, хотя и отнеслись хорошо. В их приюте не принято кого-то подначивать или издеваться. Возможно они и делились на группы по интересам и возрастам, но, тем не менее, отрицательно на других это не сказывалось. У Чонгука, как и у Поко, своей компании не было — большинство времени он или помогал сестрицам, или занимался уроками, или сидел возле любимого дерева. В свободные минутки они гоняли мяч на заднем дворе, иногда — кидали гальку в реку, скрашивая детские будни невинными шалостями. Однажды они подложили водную грелку, издающую при нажатии резкие звуки, под стул сестрицы Эсми — вот крику-то было, и, хотя обычно Чонгук проявлял себя как сдержанный и спокойный мальчик, тогда смеялся громче всех. А вот когда пришлось стричь кусты возле каменных дорожек, ведущих к приюту, было уже не очень смешно. Так и сошлись две белые вороны — самый старший и самый младший, которым не было места в маленьких группках. Поко стал бегать за Чонгуком. Сначала тайком, чтобы старший не рассекретил его: прятался за столами и креслами, посасывал большой палец и прижимал старого мишку к груди, выглядывая из укрытия, как шпион. Конечно, это не могло длиться вечно, и со временем Чонгук заметил маленький «хвостик». Это безобидное прозвище настолько прочно прилипло к Поко, что остальные ребята уже не называли его по имени, а кричали беззлобное «Хвостик». «Тебе, наверное, не с кем играть?», с улыбкой спросил его как-то Чонгук и тут же добавил: «Мне тоже». Начали играть вместе — Чонгук и его Хвостик. Все делали вдвоем: от завтрака до чистки щелей в полах щетками. Общее горе сближает, как ничто другое, но Чонгуку все с ним стало в радость. Порой старшему мальчишке даже доводилось купать младшего в корыте после неудачного похода за шелковицей: одежда, лицо, руки, светлые волосы, да даже пузо было в синем соке. Но деваться некуда — Чонгук настолько привязался к этому застенчивому, но такому доброму малышу, что полюбил его всем своим огромным сердцем. Иногда он эгоистично задумывался о том, что, если у него заберут и Поко, он этого точно не переживет — и в то же время искренне желал, чтобы такой солнечный малыш стал любим не только им, но и родителями. Чонгук научился жить здесь и сейчас, не оглядываясь назад, а смотря лишь вперед. На стены. Научившись отпускать прошлое, Чонгук начал думать, за что ему хвататься. Как-то раз на уроке сестрица Атсуко сказала: «Всю жизнь люди борются за идею. Ни один человек не протянет в мире, где не видит смысла, не видит цели и не идет к ней… Пока мы живы, у нас должна быть цель». Чонгук крепко призадумался над этим, да настолько, что цепкие мысли не отпускали до сих пор. Порой они с Хвостиком сидели под деревом: Поко — задремав на коленях брата и прикрыв лицо соломенной шляпкой с голубой ленточкой, а Чонгук — смотря на голубое небо. И вдруг однажды он подумал: «А где же конец у этого неба? Неужели оно вот здесь и кончается, ограничившись стеной?». Зрачки темных глаз расширились от осознания — нет! Такого не может быть! Небо — такое огромное, такое необъятное, что никаких рук для него не хватит, — не может оказаться всего лишь жалким клочком над высокими стенами. А иначе откуда дует ветер? Откуда летят птицы и куда? Там, за стеной, огромный мир, скрытый от его глаз! Порой случалось так, что сестрица Атсуко находила время, чтобы уложить воспитанников спать пораньше, поцеловав каждого в теплый лобик, и выделяла несколько минут для Чонгука. Это был их маленький секрет: темная спальня, где спят малыши, лунный свет, пробивающийся через молочную шторку у постели мальчика, и книга, которую Атсуко прятала от остальных детей и даже сестриц. То была книга о внешнем мире: о бескрайних песках, о ледяном огне, о раскаленной лаве, о море… Особенно сильно Чонгук любил сказки про море. Разве может быть в их мире что-то настолько огромное и настолько соленое, что эту воду невозможно пить? Это казалось невозможным для малыша, и лишь благодаря сестрице он постепенно начал привыкать к мысли, что за стенами раскинулся огромный мир, скрытый от их глаз. Как это несправедливо, как больно! Однажды Чонгук подошел очень близко к стене, боязливо тронул ее ладонью и тут же отскочил, словно от удара. Эта стена и титаны за ней — единственные преграды между ним и бесконечной свободой. Чонгук сжал кулачок и со всей дури ударил по прочной поверхности, в ту же секунду взвизгнув от боли и принявшись скакать вокруг и трясти рукой. Если бы не солдат, отогнавший его подальше, Чонгук бы точно проломил ее в тот же день — так думал мальчик. Поко сверху завизжал, едва не свалившись на землю и не пропахав траву носом, но Чонгук вовремя схватил его за ручки. На горизонте уже показалась каменная дорожка к дверям приюта. На крыльце стояли Ева и Ада, шлепая большими мухобойками по ковру и кашляя каждый раз, когда от старой ткани вверх взметались клубы пыли. Эта пыль дымком уже рассеялась по пространству вокруг крыльца, создавая эффект тумана. Чонгук поднял руку и окрикнул: — Вы чего творите? — А что, не видно? — крикнула в ответ Ада, девочка с большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами, и вихром рыжих завитушек на голове. Веснушки покрывали все ее щеки и руки, став еще более отчетливыми на фоне посеревшей от грязи кожи. Рядом стояла Ева — девочка помладше, с короткими черными волосами и кожей такой бледной да тонкой, что она больше напоминала тряпичную куколку, чем человека. — Ковер выбиваем! Сестрица Эсми сказала, вот мы и… — Места получше не нашли? — возмутился старший мальчишка, принявшись разгонять пыль вокруг себя. Поко занялся тем же самым сверху, активно работая ручками, как веслами. — Тут же не продохнешь теперь! Только посмотрите на себя, все грязные, надышались этой гадостью, — Чонгук ткнул пальчиком в двух девчонок, больше похожих на болотных чудищ. Ева надула розовые губы, сложила руки на груди и вскинула подбородок. — Ну и что ты предлагаешь теперь? И вообще, мы уже почти закончили, — Чонгук в ответ тяжело вздохнул, снял с плеч Поко, вручил тому рюкзак и отправил внутрь через дальный ход. — Если бы вы отнесли ковер на задний двор и выбивали там, никто бы — в первую очередь вы, — не надышался пылью, а теперь вы еще и перепачкали пылью платья, так что сестрица Эсми даст дополнительное наказание за грязные вещи, — девчонки, поняв все бедствие своего незавидного положения, грустно переглянулись. — И вообще, где все братишки? Почему не помогают вам? — Потому что они сбежали на речку купаться, — буркнула Ада. — А мы просто не успели, сестрица поймала нас с полотенцами прямо на входе… — Понятно, — улыбнулся Чонгук, уже предчувствуя, как остальным влетит по первое число. Поко бегом вернулся назад, успев отнести рюкзак с грибами кухарке. Он, точно верный щенок, подбежал к Чонгуку и ухватил пальчиками за край рубахи. Чонгук взъерошил светлые волосы: — Стало быть, мы с тобой единственные мужчины здесь! Поможем девочкам? — Поко глянул на грустных Аду и Еву, а после на старшего брата, улыбнулся и активно закивал. — Правда? — просияла Ева. — Вот спасибо! А ты говоришь, мальчишки противные, — мягко упрекнула она подружку, ткнув острым локтем ее в ребра. — Посмотри на нашего Чонгука, да он мечта, а не мальчишка. — И Поко тоже, — деликатно заметил старший мальчик, засучил рукава и принялся помогать. Как и предлагал Чонгук, ковер решили тащить на задний двор, где и места больше, и продуваемость лучше. Поко всеми силами пытался держать другой конец, но тот все равно волочился по земле. Мальчишка смешно согнулся в три погибели попой кверху и забавно кряхтел, одновременно держа подмышкой плюшевого друга и толкая слабыми ручками тяжелый ковер, свернутый в рулон. Чонгук, по сути, удерживал весь вес на своем горбу, но не жаловался, а лишь подбадривал Поко: «Вот ты силач какой!», «Смотри-ка, дотянули почти» и «Что бы я только делал без тебя, Поко?» Хвостик весь светился, ведь для него не существовало счастья больше, чем быть полезным старшему братику. Девчонки плелись сзади, таща ведра с водой, моющее средство, мухобойки и небольшую швабру. Хотя в приюте старались кормить досыта, калорийность продуктов оставляла желать лучшего — детки были болезненно худые, бледные и физически не очень сильные, зато морально — ого-го! — Вот тут будет нормально, — прокряхтел Чонгук и сбросил тяжкую ношу на землю. Поко повторил его движения и шумно вздохнул, утерев невидимый пот со лба. — Уверен? — недоверчиво спросила Ада, рассматривая выбранную Чонгуком полянку. — Ну, в принципе, неплохо. Вот только как мы потащим мокрый ковер обратно? Он же в тысячу раз тяжелее будет! — А мы и не потащим мокрым. Здесь достаточно тепло и дует ветер, так что, если постараемся, ковер даже успеет просохнуть. Ну, за работу! — воскликнул Чонгук и бросил Аде моющее средство, которое девчонка едва успела поймать. Ева и Поко разразились смехом и принялись за работу. Ребята скинули свои поношенные ботиночки в груду поодаль от места действа, чтобы случайно не намочить их. Мальчишки закатили штанины, а девочки свернули юбки так, чтобы они не волочились по земле. С помощью Поко и Евы, Чонгук развернул массивный ковер и взял из рук Ады ведро с водой, которое та с трудом держала. Уже потеплевшая вода брызгами разлетелась по всему ковру, сверкая кристаллами в свете предзакатного солнца. Воздух пропах свежей травой, мокрой землей и моющими средствами. Ада принялась лить на смоченную поверхность мыло, не скупясь: зачем экономить, если они на них не тратятся — простая детская логика! Ева взяла за ручки Поко, и вдвоем они принялись скакать по ковру, поскальзываясь по мылу и выбивая из него брызги грязной воды. Эти двое смеялись во весь голос и мешали старшим работать. Как бы Чонгук ни хотел сохранить одежду сухой, все его старания накрылись медным тазом, однако он чувствовал себя таким счастливым в эту секунду, пока Поко весело крутил попой и прыгал на месте точно заяц. — Вот ведь детишки, — проворчала Ада, заправив выбившуюся прядь волос за ухо. — Вечно они мешают! Чонгук глянул на маленькую ворчунью, прекрасно зная, что она им даже капельку завидует. Но, в самом деле, они ведь еще просто дети, решил мальчишка. Он зачерпнул из ведра чистой воды и облил Аду, что завопила сиреной и вскочила на ноги, ошалелыми глазами смотря на Чонгука, а тот, в свою очередь, разразился диким хохотом и схватился за живот. — Вот умора! Видела бы ты свое лицо — будто титана встретила! — громко смеялся Чонгук, хлопая себя ладошкой по колену. — Ну ты у меня получишь! — взвизгнула Ада и кинулась на Чонгука, повалив его спиной прямо на мокро-мыльный ковер, и принялась со смехом мазать чужое лицо пеной, старательно избегая глаз и рта. Чонгук закричал, не переставая смеяться и дергаться, чтобы выбраться из-под девочки. Ева и Поко рассмеялись чистым, искренним смехом, настолько громким, что птицы откликнулись пением с верхушек деревьев. Младшие ребята кинулись на них, упав одной смеющейся гурьбой из рук и ног — невозможно было понять, кто где. Друзья перепачкались в мыле, пене и грязной из-под ковра воде. Брызги застилали Чонгуку глаза, попадали в рот, отчего он постоянно плевался, но его живот то и дело скручивало от смеха. Он никогда не чувствовал себя настолько живым, как в подобные чудесные моменты рядом с семьей! Даже препротивная Ада заливалась смехом, когда Поко завалился на нее всем своим тощим тельцем, щекоча подмышки и ребра. Ева кинулась на Чонгука, который вскочил на четвереньки, намеренный встать и облить ребят водой, и мальчик снова свалился на колени. Мышцы болели от смеха, но ребята все равно продолжали щекотаться, пихаться и толкаться. Тогда-то задняя дверь приюта, ведущая прямиком во двор, хлопнула, и на пороге появилась сестрица Карла. Ее небесно-голубые глаза сначала удивленно распахнулись, а потом в них зажглась строгость. — Что здесь происходит? Чонгук, Поко, Ада, Ева! — вскрикнула она, подбежав к ребятам по мягкой траве. — О, какой кошмар! Что за ужас?! Вы только посмотрите на себя — самые настоящие поросята в загоне, — Карла кинулась к Поко, который валялся на спине и звонко хохотал. Она схватила подол платья и принялась оттирать его чумазое личико. — Ах, ну и что теперь скажет сестра Эсми? Она накажет нас всех! — Сестрица, мы просто играли! — отсмеявшись, ответил Чонгук. Он и вправду был похож на поросенка: мокрый, покрасневший, с взъерошенными волосами и пятнышками грязи на коже. Карла схватилась за голову, покрытую чепчиком, в ужасе разглядывая малышей. — Никто не виноват… — Да, вот именно, — поддакнула Ада. Девочка поднялась без посторонней помощи и одернула грязное платье с такой педантичностью, словно не она только что визжала и хохотала, валяясь под Поко. — Тем более… Ковер-то мы помыли, да? — она улыбнулась, продемонстрировав дыру там, где должен быть передний молочный зуб. — И себя заодно, — вздохнула Карла, закончив оттирать лицо Хвостика. Она подняла мишку, который впитал столько воды и теперь стал тяжелым. Поко протянул к нему ручки, но Карла покачала пальцем: — Сначала его нужно просушить. Поко, Ева, мигом в дом! А вы двое, — она строго посмотрела на Аду и Чонгука, но ее доброе, мягкое сердце тут же дрогнуло: — Закончите смывать пену с ковра и тоже возвращайтесь. Я пока подготовлю вам корыто чистой воды, сухую одежду и чай. — Есть! — крикнули ребята в унисон и отдали честь, с глухим ударом прижав правый кулак к сердцу. Карла загнала младшеньких внутрь, а Чонгук и Ада расслабились. Солнце уже почти зашло, так что ковер точно будет сохнуть до следующего утра. Девочка повернулась к мальчишке, взяла щетку в руки и сказала: — Ты принеси свежей воды, а я пока помою тут все. Чонгук резво кивнул, схватил опустевшее ведро и босиком понесся к колонке. Хотя их и отругали, а Поко и Еву забрали, Чонгук чувствовал себя прекрасно. Разве не в подобных моментах, как этот, проявляется жизнь такой, какая она есть? Пока мальчишка с усердием нажимал на рычаг, а вода с бурлением набегала в ведро, Ада активно работала щеткой, вычищая грязь и комки кошачьей шерсти от их питомца Баффи, прибившегося к приюту не так давно. Чонгук с трудом дотащил тяжелое ведро, с грохотом поставил его на землю, глубоко и тяжело вздохнул и утер лицо краем рубашки. — Чонгук, а ты когда вырастешь… пойдешь в солдаты? — с интересом спросила Ада и даже не подняла голову, выгребая щеткой грязную воду. Чонгук выразительно посмотрел на нее. — Почему спрашиваешь? — Ну… На прошлой неделе, когда мы ходили на базар, там были разведчики. Ты так на них смотрел, словно… ну, я не знаю! Словно это твоя самая огромная мечта. И я подумала: «Этот дурачок, что, хочет в разведкорпус?». Это же опасно! Стены нас и так защищают от этих монстров, — оголенные руки Ады покрылись крупными мурашками. — Они — самые настоящие демоны, а разведчики только и делают, что суются им в пасти! И как им не страшно? — Не говори так, — мягко упрекнул он девочку. Чонгук присел на траву возле ведра и пригладил пятерней волосы. — Они наши герои. Они каждый день рискуют своими жизнями, выходят за стены, чтобы сражаться с титанами и спасать нас. — Но от чего? — воскликнула Ада. — Стены защищают нас! — ее маленькая ручка, сжимающая швабру, указала на высоченную стену, из-за которой уже нельзя было увидеть солнце. — Да, но… Разве ты не думаешь, что здесь мы все живем, как те поросята в загоне? Как… как самые настоящие животные! А солдаты разведкорпуса выходят дальше, за стены, к свободе! К морю, — тише и с придыханием сказал мальчик. — Да, они каждый раз рискуют жизнями, но только затем, чтобы узнать больше о титанах, что нас окружают, и об огромном мире, о котором многие люди даже не подозревают. Они знают, на что идут! Они посвятили свои сердца человечеству! Когда я стану достаточно взрослым, я поступлю в кадеты, — глаза Чонгука вспыхнули таким огнем, что Ада удивилась. — Я хочу выйти за стены, хочу увидеть мир, хочу узнать, почему эти монстры пожирают нас. А сидя здесь… чего я могу достигнуть? Прожить глупую жизнь, не отдав честь человечеству? Найти любимого и работать до старости в клетке, чтобы после в ней и умереть? — хмуро спросил Чонгук, сжав кулаки. Ада в изумлении застыла. — Эта жизнь не для меня! Я… хочу свободы. Хочу быть как птица, — мальчик поднял голову, выискивая их в темно-фиолетовым с оранжевым заревом небе. — Хочу покинуть эти стены, хочу стать частью разведкорпуса… Я… — внезапно Ада так рассмеялась, что даже согнулась от смеха. Чонгук вздрогнул и посмотрел на девочку с недоумением. — Что? Почему ты смеешься? — Потому что ты, Чонгук, перечитал слишком много сказок! — девочка поднялась на ноги и посмотрела на него свысока. — Наш великий король построил эти стены, чтобы его подданные всегда были защищены, а ты сошел с ума, раз рвешься угодить прямиком в пасть демонам! Что ж, — процедила Ада, откинув в сторону щетку. — Право твое. Вот только я считаю, что ты — дурак! Вместо того, чтобы прожить спокойную жизнь, ты ищешь какие-то приключения за стеной и смотришь на нее так, словно прямо сейчас хочешь сломать! Ты… да ты. Идиот! — воскликнула девочка. Чонгук лишь слегка поджал губы и свел брови к переносице. Он не злился, но и не понимал, почему Ада стремилась его оскорбить. — Ну и пусть. Зато я не слабак. — Ты не понимаешь! — вновь повысила голос девочка. Она сжала кулаки и отвернулась, словно пыталась что-то скрыть. — Иногда… лучше быть слабаком, чем безрассудным глупцом, идущим на верную смерть! Чонгук, не поступай на службу… — Да почему тебя вообще так волнует это? — удивился мальчишка и поднялся на ноги. — Какая тебе разница, куда я пойду дальше? Тебя-то возьмут в семью! А мне что прикажешь делать? Жить на подаяния людей? Пусть моя жизнь будет полезна человечеству! — Ну и пожалуйста! — закричала Ада. — Иди в свой разведкорпус, если тебе жизнь не мила! А я… Я… Ты идиот, Чонгук! — голос девочки сорвался. Она схватила свои ботинки и галопом помчалась в приют, отворачиваясь от растерянного мальчишки, чтобы тот не увидел подступивших слез. Чонгук вообще ничего не понимал. Эта жизнь была полна загадок, и, пожалуй, девчонки — одна из них. Мальчик пожал плечами, схватил брошенную Адой щетку, макнул ее в чистую воду и принялся самостоятельно заканчивать мытье ковра. И как так получилось, что работу поручили Аде и Еве, а в итоге все делает он? С закатом копошиться в воде стало намного холоднее, так что к моменту, когда Чонгук закончил смывать пену, у него застыли руки и ноги, но с задачей сестрицы Карлы он справился; отнес ведра, щетки и моющее средство на место, забрал ботинки и смог вернуться внутрь. — Привет, Чонгук! Эй, Чонгук, выглядишь, как мокрый пес. Ты где был все это время? Присоединяйся к нам, скоро начнется ужин! — обрушился на него шквал голосов ребят, которые уже успели вернуться с речки и переодеться в сухие пижамы. Чонгук устало поднял покрасневшую от холода ладонь и молча поприветствовал всех. Поко подскочил с кресла, увидев Чонгука, и ринулся к нему. — Братик, братик, держи! — затараторил малыш, суя ему под нос чашку ароматного горячего чая. — Я хотел вернуться к тебе и помочь, но сестрица Карла запретила, — насупился Хвостик. — Сказала, если ослушаюсь, она моего мишку накажет… Я не мог этого допустить, прости, — его нижняя губа выпятилась от обиды и досады. Чонгук взял кружку с чаем, сделал большой глоток, едва не обжег при этом язык и чмокнул влажными губами Поко в лоб. — Все правильно сделал. Там все равно помогать почти не с чем было, — солгал мальчик так легко, словно у него не отваливалась спина. Он оглядел гостиную в поисках Ады. Филипп, Адам и Сонхун играли в шахматы, Исак свернулся в кресле у камина, мерно потрескивающего дровами, Христофор рисовал какие-то каракули в углу комнаты, Ева сидела у окошка и вышивала крестиком, но Ады нигде не было. «Вот ведь взбеленилась», — подумал Чонгук и задумчиво почесал затылок. И почему только девчонки такие? Мальчишка поплелся мыться в подвал, где у них имелось несколько дверей: одна вела в старую, пыльную кладовку: там хранилось всякое барахло по типу швабр и веников; вторая — в хранилище, так как внизу было намного холоднее и продукты не портились. За третьей скрывались оборудованные душевые кабинки, которые, впрочем, не работали, и ребята купались в корытах. Чонгук перепрыгивал через ступеньки, держа в руках подсвечник с дрожащей от ветерка свечой, пока Хвостик семенил следом, прижав к груди влажного мишку. Там, где одежда соприкасалась с плюшевым другом, расцвело мокрое пятно. Чонгук отпер скрипучую дверь, зашел внутрь и поставил свечу на старую тумбочку. — Тебе не обязательно сидеть со мной, ты ведь не любишь здесь бывать, — сказал Чонгук через плечо, расстегивая рубашку. — Обязательно, — возразил Поко, схватил ведро и перевернул его, усевшись сверху. Мишка смотрел на Чонгука одним глазом. — Я всегда буду рядом с тобой. — Хорошо, — улыбнулся счастливо Чонгук, обрадованный, что не нужно мыться наспех в одиночестве в этом мрачном и сыром месте. Мальчик швырнул испачканные штаны к рубашке и шагнул грязными ступнями в корыто. Теплая вода всколыхнулась и облизала худые ноги с поцарапанными коленками, на которых невесть откуда постоянно появлялись синяки. Чонгуку корыто было уже маловато, приходилось сидеть, подогнув ноги, но он не жаловался — сестрицам и без него хлопот хватало. К тому же, они ведь не виноваты, что Чонгука так долго никто не забирал домой. Мальчишка зачерпнул ковшом воду и полил угловатые плечи, затем взялся за грубую мочалку, намылил ее дурно пахнущим мылом и принялся тереть кожу до красноты. Поко все это время сидел молча, жуя губу и разглядывая старшего брата. А чего Чонгуку было стесняться? Они же оба мальчики! Но Поко все искал какие-то нужные ему ответы в выражении лица старшего и, не найдя их, спросил: — Почему Ада прибежала вся в слезах? Вы подрались? — Что? — опешил Чонгук, уставившись на Хвостика. — Конечно же, нет! Просто она снова начала говорить про разведкорпус, называть меня идиотом, вообще озверела! — возмущенно ответил мальчик, натирая грязные места. — А потом схватила ботинки, бросила меня и убежала. Так она плакала? — Ага, — беззаботно кивнул головой Поко. — Она думала, что никто не увидит, но я видел… Не специально, я не подглядывал. Просто она слишком громко плакала в их с Евой комнате, — Чонгук закусил губу, вдруг почувствовав укол совести. Это что же получается, он заставил свою сестренку плакать? — Вот я и подумал, может, вы игрушки какие не поделили. Даже хотел ей своего мишку дать. Ты словно ее обидел чем-то, но потом я вспомнил… Она же того, — Поко покрутил пальчиком у виска и хихикнул. Чонгук прыснул, но тут же упрекнул младшенького: — Нельзя так говорить о своих братьях и сестрах, Поко. — Но они же называют меня мелюзгой! — надулся Хвостик. — Только ты и Ева так не говорите, так что Ада вот такая, — Поко вновь поднял уже два пальчика и покрутил у висков. — Тю-тю, короче. Но мне было больно смотреть на то, как она плачет. Да и мишка был еще мокрый… — Ты такой добрый малыш, Поко, — широко улыбнулся Чонгук и поднял руку, с которой капала вода, чтобы потрепать младшего по волосам. — Спасибо, что побеспокоился об Аде и рассказал все мне. Да, наверное, я очень виноват перед ней, я ведь не хотел ее обижать… — Даже несмотря на то, что она назвала тебя словом на букву «и»? — Поко тут же прижал ладошки ко рту и распахнул глаза. — Я этого не говорил! Я не матюкался! — Все хорошо, — весело рассмеялся Чонгук, отчего вода пошла волнами. — Сестриц тут нет, а я тебя за матюки ругать не стану. — Идиот, идиот, идиот! — Ну, не перебарщивай, — Поко звонко рассмеялся, схватившись за животик. Как весело с братиком, с ним хорошо так, как ни с кем на свете! Чонгук широко улыбнулся, обнажив чуть выпирающие передние зубы, и продолжил мыть дурно пахнущие подмышки и слипшиеся волосы. Когда с водными процедурами было покончено, он отложил мыло и вытерся большим жестким полотенцем, которое неприятно кололо кожу. Поко подал пижамные штанишки выгоревшего голубого цвета и просторную белую майку, в которой обычно мальчишка спал. Чонгук слил мыльную, грязную воду, сложил по местам мочалки и мыло, сунул ноги в тапки и вместе они отправились на ужин. Как оказалось, Ада тоже успокоилась и теперь помогала сестрицам накрывать стол, за которым уже сидели остальные. Мимо пролетали разговоры и смешки, а сестрицы, точно маленькие ласточки, порхали сверху, переставляя посуду. Чонгук помог Поко забраться на стул и сам сел рядом. Проходя, сестрица Атсуко ласково пробежалась теплыми пальцами по плечу и волосам Чонгука, одарив его яркой улыбкой, которой он не мог не ответить. — Вот и неправда, говорю тебе, моя пешка взяла твою на проходе, — возмущался Сонхун, стуча ложкой по пустой тарелке. — И что? Да я побил твоего короля! — процедил Филипп, угрожающе сжимая стакан с компотом. — Ради святой Марии, не ссорьтесь, — умолял Адам, сложив ладошки вместе. — И когда я закончил рисовать, меня озарило! А ведь этот путешественник на самом деле был обычным плутом! — с горящими глазами сказал Христофор, размахивая листочком со своим рисунком. — И вправду? — восхитилась Ева, едва не подпрыгнув на стуле. — Это так романтично! Исак, скажи же? Плуты бывают такими романтиками! Мне рассказывали, — с покрасневшими щечками добавила девочка. — Нисколечки это не романтично, — проворчал Исак, угрюмо складывая тканевую салфетку и наблюдая, как та разворачивается, а после начиная все по новой. — Это все ваши девичьи-омежьи сказочки… — Ну и зануда же ты, — сокрушилась Ева, театрально схватившись за голову. Чонгук улыбнулся. Обычный вечер в их маленьком приюте на окраине города. На столе стояла свежая вареная картошка, скудно политая постным маслом и посыпанная кусочками зелени. Мясо подавали нечасто, зато рыбу можно было встретить раз, а то и два в неделю — как сегодня. Дымящиеся кусочки лежали по тарелочкам, вызывая обильное слюноотделение. Сестрица Карла сварила компот из засушенных фруктов, а на сладкое каждому из ребят приготовили чуть подсохшее овсяное печенье. Да у них сегодня не ужин, а прямо-таки пир какой-то! Чонгук потянулся и принялся накладывать ребятам, сидящим ближе всего к нему, картошку. Ада проделала то же самое с другого конца стола. Чонгук взял салфетку и вытер Христофору пальцы после мелков, но мальчишка, увлеченный рассказом о новом персонаже, даже не заметил этого. — Ребята, прошу тишины и внимания, — хрипло сказала сестра Эсми, встав во главе стола. — Время молитвы. Ребята как один замолчали в ту же секунду. Карла и Атсуко сели среди остальных, которые уже по привычке взяли друг друга за руки, образовывая замкнутый круг, закрыли глаза и приготовились слушать старшую наставницу. Чонгук слегка сжал влажную ладонь Поко. Эсми сложила руки в молитве и зажмурила глаза, из глубин своего сердца обращаясь к воспитанникам и к кому-то высшему одновременно: — Давайте поблагодарим королевскую семью за то, что она заботится о нас и дает нам работу и кров. — Аминь, — хором сказали дети. — Давайте вознесем свои молитвы к Великим стенам, что охраняют нас от демонов, блуждающих в ночи, вот уже сотню лет; дарят нам и нашим воспитанникам спокойную жизнь. — Аминь. — Давайте преклоним головы перед церковью святых Марии, Розы и Сины, благодаря которой мы все здесь, пьем ее воду и вкушаем ее еду, что она так благодушно и самоотверженно жертвует во все приюты, — спокойный голос Эсми пронесся над головами детей, ощутимо оседая на затылках. Чонгуку захотелось вздрогнуть от возникших ощущений, но мальчик только покрепче зажмурился. — Аминь. — И напоследок: давайте от всего сердца скажем спасибо Создателю, который связал наши судьбы красной нитью. Аминь, аминь, аминь. Как только молитва была окончена, в столовой вновь воцарился гам голосов, приправленный стуком столовых приборов о тарелки, шелестением занавесок от проникающего внутрь сквозняка и звуком льющегося по стаканам компота. Сестрица Карла, высокая девушка со светлыми глазами, всегда убирала волосы под чепчик и была очень воспитанной, благородной дамой. Насколько Чонгук знал, она происходила из знатного рода, но решила посвятить жизнь слабым и обездоленным, отказавшись выходить замуж за лорда и жить в роскошной усадьбе. Сестрица Атсуко сбежала в церковный приют, прячась от работорговцев. Ее история доподлинно никому не была известна, ровно как никто и не знал, откуда она пришла — Атсуко все скрывала о своем прошлом то ли потому, что не хотела делиться, то ли потому, что пыталась защититься. На таких, как Атсуко, была открыта охота для продажи на черном рынке из-за специфической азиатской внешности, правда, распространялось такое только на женщин и омег. Чонгук и Сонхун сами являлись азиатами, но никогда лично не сталкивались с травлей или унижениями. Может быть, потому что они — не только мальчишки, но и альфы? Атсуко — самая младшая из сестер, с ней у Чонгука сложились наиболее теплые отношения. Она всегда заботилась о нем, тайком принося в глубоких карманах корочки ржаного хлеба, которые Чонгук долго-долго держал во рту, пока те не становились кашей; гладила по голове, когда он болел и читала по ночам сказки, если позволяло время. Атсуко стала ему как мама, хотя вслух мальчишка никогда не решался ее так назвать. Сестра Эсми была старшей и самой строгой из всех воспитательниц. Она редко улыбалась, компенсируя серьезным взором любовь и ласку двух младших сестриц. А еще всегда носила настолько тугой пучок, что Чонгук боялся, как бы однажды он не затянул кожу на ее черепе. На висках воспитательницы проступила седина, говорящая о возрасте и мудрости. С сестрой Эсми считался не только каждый ученик, но и каждый работник этого приюта: повариха всегда смиренно склоняла голову, а мужчина, которого иногда нанимали для починки раковин, половиц и дверей так и вовсе боялся поднять взгляд. Зато та с особой нежностью смотрела на Карлу, что не уходило от внимания пищащих Евы и Ады. Но это не означило, что Эсми держала ребят в ежовых рукавицах. Она прививала им чувства ответственности, долга, умение признать последствия совершенных поступков или проступков, она учила их целеустремленности и взращивала в ребятах стержень, благодаря которому многие смогли бы выстоять во внешнем мире. Чонгук немалым обязан своим воспитательницам, ведь именно они так сильно повлияли на его личность и характер. Особенно сестрица Атсуко. — Ты во мне скоро дыру проделаешь, — мягко сказала девушка, коснувшись ладонью спины Чонгука незаметно для коллег и воспитанников. Щеки Чонгука вспыхнули, и мальчишка тут же потупил взгляд в тарелку, принявшись уплетать разваренную картошку. Атсуко тихо, по-доброму засмеялась, прикрыв губы салфеткой. Эсми кинула в их сторону прохладный взгляд, отрезала от рыбы кусочек маленьким ножом и отправила его в рот. Даже когда она ела, оставались заметны ее сила и власть: спина ровная, подбородок вздернут, вилка и ножик под идеальным углом. Карла весело болтала с Сонхуном и Филиппом, по обыкновению милая и приветливая, Ада угрюмо жевала рыбу, не смотря в сторону Чонгука, Поко рядом болтал ножками и держал стакан компота обеими руками, поглощая сладость так жадно, словно кто-то вот-вот собирался ее отнять. Эсми отложила столовые приборы, утерла губы салфеткой и посмотрела на девчонок: — Ада, Ева, — девочки вздрогнули и уставились на воспитательницу. — Вы выполнили задание, которое я вам сегодня дала? — девочки переглянулись. — Ну… да, — запнувшись, ответила Ада. — Вдвоем? — уточнила Эсми. Девочки не ответили. — Я знаю, что вам помогал Чонгук. С Чонгуком будет отдельный разговор, это, пожалуй, меньшее из зол. Почему вы решили, что можете скинуть свою работу на другого человека, а сами прохлаждаться? Разве этому я вас хочу научить? — Сестра Эсми, все было не так! — воскликнула Ада, чуть ли не подскочив со стула. Ее щеки мигом заалели от стыда. И хотя Чонгук ни в чем не был виноват, он все равно почувствовал вину. — Мы выбивали ковер, как вы и сказали, а потом Чонгук и Поко… — Не нужно, — Эсми вскинула ладонь, сию же секунду заставив девочку молчать. — Оправдания — последнее, что я хотела бы услышать от вас. Вы — будущие граждане нашей великой страны, и вы должны совершать только те поступки, которые принесут пользу обществу. Чего вы достигнете, если будете перекладывать свою работу, а следовательно, и ответственность на других? Ева? — Безнравственности, — тихо ответила девочка, низко склонив голову. У Чонгука больно кольнуло сердце — он ведь сам предложил им помочь! Это он виноват, а не они! — Ада? — взгляд холодных глаз перешел к старшей девочке. — Невоспитанности, малодушия и лености, — заставила себя ответить Ада. — И, зная это, вы все равно предпочли переложить работу на других? — уточнила Эсми. — Сестра Эсми, это я виноват, — возразил Чонгук, подняв руку. — Девочки не просили у нас помощи, ее предложил я. Я подумал, что им вдвоем будет тяжело с таким большим ковром, так что захотел помочь. Не наказывайте их… — Чонгук, — мягко одернула мальчишку Атсуко. — Прекрати и возвращайся к еде. — Да, Чонгук, сестрица Атсуко права. Ты поступил в этой ситуации как истинный джентльмен, как человек высоких моральных устоев. Не прошел мимо дам и решил оказать помощь. Конечно же, со своим верным спутником Поко, — Эсми в одобрении склонила голову и посмотрела на ребят. — Разве это справедливость — наказывать тех, кто следует долгу, а не тех, кто ищет пути увильнуть? — она оглядела присутствующих. — Хотя мои сестры и привели вас домой пораньше, чтобы я не узнала об этом маленьком побеге на речку, но, пока я старшая в приюте, я буду знать все, — Эсми хлопнула ладонью по столу, не прикладывая усилий, однако мальчишки дернулись. — Вы все, — она обвела пальцем ребят, минуя Чонгука и Поко, — невероятно сегодня меня расстроили. Я знаю, жарко, вам хотелось освежиться. Но неужели вы думаете, что нам с сестрицами не жарко и не хочется весь день пролежать на пляже, загорая и читая книги? Хочется. Но помимо слова «хочу» есть слово «надо». Оно выше ваших желаний, оно олицетворяет ваш долг и ответственность, которую все вы несете! — Сестра Эсми, — тихо, словно котенок, пискнул Христофор. — Мы не хотели вас разочаровывать. Пожалуйста, простите нас, — ребята мигом подхватили эту фразу и начали вторить в унисон, поглядывая на старшую, точно свора котят. Карла и Атсуко, вздохнув, переглянулись. — Нет, полно, — резко отсекла женщина и поднялась из-за стола, нависая над ребятами так грозно, что эта тяжелая атмосфера давила физически. — Завтра вы все должны были отправиться в город, чтобы погулять и купить продукты на рынке. Но теперь никто из вас туда не пойдет, — она окинула хмурым взглядом воспитанников, готовых разразиться потоком слез. — Но ведь поход на рынок — самая любимая часть недели! — Сестра Эсми, пожалуйста! — Мы больше никогда вас не подведем! — Я сказала, — тише повторила Эсми. — Никто не пойдет, кроме Чонгука и Поко. На этом ужин закончен, расходитесь по комнатам и не забудьте помолиться перед сном, — женщина, не говоря более ни слова, покинула столовую, оставив детей в растрепанных чувствах. Чонгук встретил полыхающий огнем взгляд Ады, который так и говорил: «Это все ты виноват». Ребятам ничего не оставалось, кроме как убрать за собой остатки еды, вымыть тарелки и разбрестись по спальням. Ева с явной грустью в голосе пожелала остальным спокойной ночи и скрылась за дверью их с Адой небольшой комнатки, Ада же и вовсе не пожелала ничего говорить, упрямясь хуже овечки. Сестрица Карла проследовала за девочками, чтобы помочь им уложиться спать и обязательно чмокнуть каждую в лоб, дабы смягчить горькое послевкусие от выговора. Чонгук же как всегда лег спать самым последним. Сначала он помог сестрице Атсуко уложить младшеньких, подогнул под их ножки одеяло для теплоты, затем пробрался к Поко, сидевшему в позе лотоса на кровати и терпеливо ждавшего братишку. — Ну, давай, ложись, — мягко и тихо сказал мальчик. Атсуко кинула на него быстрый взгляд, пока поправляла подушку Адама. Поко, беззаботный малыш, которому все нипочем, пока Чонгук рядом, плюхнулся на спину и слегка подпрыгнул от пружин. Старший улыбнулся уголком губ. — Не балуйся… — Ты расстроен? — тихо спросил Поко, коснувшись пальчиков Чонгука и сжав их. — Из-за того, что нас с тобой похвалили? — Нет, совсем нет, — вздохнул он и присел рядом с младшеньким, разглаживая складки на его постели. — Просто… Грустно. Мы подвели девочек и не смогли защитить братишек, — мальчик грустно посмотрел на ворочающихся ребят, уже готовящихся ко сну. Атсуко что-то мудрила с масляной лампой и словно бы не слышала их. Поко вдруг стал серьезен, его взгляд заострился, а брови метнулись к переносице. — А разве мы должны их защищать? — Чонгук удивленно посмотрел на Поко округлившимися глазами. — Братик, мы ведь не можем защитить всех-всех на этой земле! Если мы будем защищать всех, кто же будет защищать… нас? — Поко поднял ручку и коснулся щеки Чонгука. — Тебя и меня. Кто же нас защитит? — Я, — хрипло сказал Чонгук, — всегда буду защищать тебя, — в горле почему-то запершило из-за слов Хвостика. Поко мягко улыбнулся и довольно кивнул, перевернулся на бок и прижал мишку к груди. — А я всегда буду защищать тебя, — прошептал он уже сонно. — Всегда. Всю свою жизнь. Чонгук подавил желание пустить слезу. Он знал, что в приюте все любят его и, конечно же, защищают, но Поко… Он был особенным. Он был единственным для Чонгука, кто без раздумий бросился бы в драку или в овраг следом. «Наверное, вот каково это — иметь брата». Брат… Сколько смысла в этом простом слове. Чонгук коснулся волос малыша, на которые падал лунный свет, делая их серебряными. Он приподнял несколько прядок со лба Поко и поцеловал — мягко, нежно, тепло. «Кто же нас защитит, если мы будем защищать всех, — подумал Чонгук, сглотнув. — И вправду ведь…» — Почему ты всегда всех защищаешь? — спросил однажды Поко. Чонгук соврал сестре Эсми, заявив, что это он разбил ее любимую вазу в небольшой библиотеке с церковными книгами. Конечно же, сестра ему не поверила, зная, что это сделал кто-то из мальчишек, но все равно заставила в наказание за ложь молиться шесть часов без перерыва и думать о своем поведении. — Потому что так правильно, — не размыкая глаз, ответил Чонгук. Колени уже саднило, спина затекла, руки не поднимались, но мальчик исправно выполнял свое наказание. — Потому что я хочу защитить тех, кто мне дорог. Кого я люблю. — А разве они хоть раз брали твою вину на себя? Почему они этого не делают, если любят тебя так же, как и ты их? — воскликнул Поко, топнув ногой. Чонгук резко распахнул глаза и выдохнул через плотно сжатые зубы. Этот вопрос ударил мальчишку под дых и выбил весь воздух. Он раньше никогда не задумывался, почему… И вправду… Почему?.. — Они… не обязаны, — хрипло ответил Чонгук и вновь закрыл глаза, взяв под контроль свою обиду. — Это лишь мой выбор. — Ясно, — буркнул Поко, усадил рядом с Чонгуком своего мишку, а затем и сел сам на коленки, сложив в молитве руки. Чонгук удивленно на него уставился. — Ты что делаешь? — Разделяю твое наказание вместе с тобой. — Но ты не должен! — возразил мальчик. — Поко, немедленно иди к себе в комнату и жди меня там! — Нет! — отрезал мальчик, не открывая глаза. — Я буду здесь, покуда здесь будешь ты, потому что я тебя люблю! Потому что ты мне дорог! Потому что это мой выбор! Стоявшая за массивной шторой Эсми тихо хмыкнула себе под нос, чтобы скрыть легкую улыбку, тронувшую губы, а Чонгук еще несколько минут старался совладать со своими чувствами, распиравшими грудь. Как и тогда, сердце Чонгука бешено билось от прилившей к нему нежности. Среди людей он всегда чувствовал себя одиноким. После ухода Джейсона… После того, как всех ребят его возраста уже забрали в семьи… Чонгук остался один. Но с появлением Поко это противная пустота, что росла внутри него, начала рассыпаться на части, как только свет этого мальчика коснулся тьмы внутри Чонгука. Он спас маленького Чонгука, даже не подозревая об этом: от одиночества, от боли, от страшного будущего, а теперь вот сладко спал, посасывая во сне большой палец. Маленький и взрослый одновременно, такой трогательный и вместе с тем сильный… Чонгук, не сдержавшись, снова поцеловал его в лоб и вернулся в свою постель. Но сон не шел. Кровать Чонгука выходила в небольшое окошко, через которое можно было смотреть на оборванный кусок неба и стену, что занимала почти все место. Чонгук слегка сжал в кулаке одеяло от злости. Верно, они защищают их от демонов, но и одновременно с этим они загнали их в клетку! Все они… свободные от рождения… вынуждены сидеть здесь, как скот в загоне! Взгляд Чонгука стал злым. Лунный косяк падал на его кровать, подсвечивая блестящие огнем глаза. Атсуко, притаившаяся в тени, аккуратно подошла к нему. — Не спится? — шепотом спросила она. Чонгук покачал головой. — Мне тоже… — девушка присела рядом с мальчишкой, глянула в окно и мысленно усмехнулась. Конечно, на что же еще Чонгук мог смотреть с такой злобой и ненавистью, как не на стены, что связали ему крылья? — Понятно. Причина твоей бессонницы день ото дня одна и та же. О чем думаешь? — Атсуко погладила Чонгука прохладными пальцами по лбу. — Думаю о том, что скрывается за этими стенами. — Демоны? — мягко предположила девушка. — Нет, — покачал головой мальчик. — Я чувствую… Чувствую, что там не только демоны. А если и так, откуда они приходят? Откуда берутся? Почему наши солдаты за столько лет не перебили их всех, почему же… — Чонгук замолчал и крепче сжал кулак. — Вот стану солдатом, они все будут жалеть о том, что когда-то на свет появились, — Атсуко с нежностью гладила мальчика по руке и задумчиво взглянула на стену. — А еще море… Бескрайнее, глубокое, синее и соленое… Я не умру, пока не увижу его. — Море, — тихо повторила Атсуко. Они замолчали на несколько минут, неотрывно глядя в окно. — А знаешь, все уже спят. Может быть, почитаем о море? — Давай, — выдохнул Чонгук, глазами-бриллиантами уставившись на девушку. Атсуко отлучилась на пару минут, а когда вернулась, в ее руках была плотная книга с пожелтевшими страницами и истончившимся переплетом. Если бы сестра Эсми узнала, чем они занимаются, она бы так выпорола Чонгука и так наказала Атсуко, что, наверное, у них впредь и в голову не пришло бы задерживаться по ночам, читая «глупые сказки». Она раскрыла ее пошире, чтобы Чонгук увидел прелестные рисунки жучков, трав, цветов, песков, гор и моря… Его любимого моря. Атсуко открыла первую страничку из раздела про море и начала читать: — Если хочешь, ладонью тронь. Море — это живой огонь, море — это купель без дна, сон из яви и явь из сна, — прошептала девушка, нагнувшись так низко, чтобы слышал ее только завороженный Чонгук. — Море — это дыханье сфер, если любишь — любовь без мер. Если хочешь дойти до звезд — меж землею и небом мост… — А через море правда можно дойти до звезд? До самого неба? — прошептал Чонгук, взяв Атсуко за мизинец и слегка сжав, чтобы почувствовать ее тепло. — Не знаю, — слегка улыбнулась Атсуко и заправила прядь волос малышу за ухо. — Я никогда не видела море. — А хотела бы? — Да, но… — девушка осеклась, прикусив язык. Как она могла сказать, что так и умрет здесь, не увидев его? Разве она могла рушить мечты этого ребенка, жадно желающего почувствовать на коже бриз, о котором они так много читали в книге, что знают почти наизусть? Атсуко ласково улыбнулась. — Но у меня здесь очень много работы, боюсь, я никогда не смогу отлучиться. Но ты… Ты сможешь, мой доблестный, отважный Чонгук. Выйдешь однажды за стену и раскинешь в стороны руки, точно крылья, ощутишь на себе запах и вкус свободы… А после принесешь своей уже старенькой воспитательнице море в банке. Ты ведь соберешь для меня немножко воды? Мне так интересно узнать, правда ли вода так солона на вкус, как о ней пишут в этой книге! — Конечно! — воскликнул Чонгук и тут же зажал себе рот ладонью, покосившись на спящих товарищей. Его лицо сияло чистым счастьем. — Конечно, сестрица, я принесу тебе море в банке, принесу тебе и воздух, и камешки со дна моря! Все-все, чтобы ты смотрела на них и вспоминала обо мне. Атсуко улыбнулась уголком губ, сомневаясь, что такое вообще возможно, но надеясь, что Чонгук никогда не разочаруется в своих мечтах. Они продолжили читать. Атсуко остановилась на грустной сказке о девушке, что влюбилась в море, которое звало ее за собой на верную погибель. Но девушка была ослеплена своей любовью настолько, что не слышала криков парящих над морем чаек, предупреждающих, что она разобьется о скалы и умрет. Девушка, шепнув птицам: «Дайте ж хоть раз мне в любви захлебнуться», сбросилась со скалы и утонула в соленом море, воссоединившись со своим любимым навсегда. Хотя конец был грустным, Чонгук остался доволен — наверное, посчитал он, для той девушки море было истинной свободой. Как и для Чонгука. Интересно, если бы он послушал крики чаек, смог бы отступиться от своей мечты?.. Чонгук заснул. Длинные ресницы затрепетали на границе реальности и сна, а после наступила мрачная темнота, из которой слышались крики птиц и шум набегающих волн на песок. Откуда же… Откуда же Чонгук знал, как звучит этот шелест, если ни разу не был на море? — Чонгук! — закричал голос, разрывая умиротворенный сон. — Чонгук! Скорее! Пожалуйста, — мальчишка так крепко спал, так яростно не хотел просыпаться, а щупальцы дремоты так крепко обхватили его, утаскивая на дно. На самое дно… — Пожалуйста, поднимайся! Хватит лежать, ну! Вставай! — закричал кто-то незнакомый. Чонгук не знал его голоса?.. Как странно. Как только он хотел раскрыть глаза, его снова затянуло в долгий сон. Он резко вскочил от удара по щеке. Глаза мальчишки в шоке распахнулись и он завопил, увидев перед собой никого иного, как Поко: — Ну долго ты дрыхнуть будешь? Время, время! Все встали давно уже! — Святая Мария, — проворчал Чонгук, потирая горящую щеку. — А бить-то зачем было? — Так тебя в последнее время не добудишься, — беззаботно ответил Поко и спрыгнул с кровати старшего брата, как ни в чем не бывало. Чонгук раскинул конечности в стороны и проморгался, смотря в потолок. «Блин, так чей же голос я слышал?» — подумал мальчик, потерев лоб. — И сколько ты валяться еще будешь? Завтрак уже почти готов, если опоздаешь, сестра Эсми тебе… — Поко показательно провел большим пальчиком по горлу. — Да встаю я, встаю, — заныл мальчик, лениво перекатился на бок и в лежачем положении спустил ноги с кровати. — Вот видишь, почти встал уже. — Ну Чо-о-онгу-у-ук! Ты забыл, что мы сегодня на базар идем? А вдруг опоздаем? Я столько всего посмотреть хочу. Мистер мишка тоже уже готов, — Поко повертел плюшевым медведем перед лицом Чонгука. Тот сморщил носик и уткнулся в подушку, затем глубоко вдохнул и поднялся, криво улыбнувшись Хвостику. — Видишь? Встал я, не капризничай. Наши все еще злятся? — спросил мальчик, заправляя свою смятую постель. Интересно, что такого ему снилось, что он так переворошил ее? Это все сказка Атсуко про море оставила такое впечатление на нем, точно. Даже несмотря на то, что он слышал ее уже много раз, она все так же наводит его на размышления и мечты. — Ну-у-у, как сказать… Со мной они почти и не разговаривают, — пожал плечами Поко. — Они все расстроены. Ада вообще из комнаты не вышла, — Чонгук с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. Нет, ну сколько эта упрямая девчонка может дуться? Теперь ей и в город не разрешили идти, ну, класс! Она на Чонгука вообще обозлится, как мегера. — Ясно, — вздохнул в ответ мальчишка. Чонгук быстренько переоделся в чистые вещи — коричневые бриджи, кое-где порванные на подолах, свободную рубашку молочного цвета и сверху жакет с веревочками. Поко помог ему расчесать волосы, едва не повыдирав половину, и вместе они понеслись на второй этаж. Ребята уже сидели за столом, но теперь в нахохленном молчании, словно Чонгук и Поко были виноваты во всех бедах. На столе уже стояла тарелка с подогретыми на сковороде кусочками хлеба, облепиховым вареньем и ароматным чаем, от которого поднимались клубы пара. Через окна с раздвинутыми шторами проникал игривый свет, кружащийся с пылинками, что плясали и сталкивались в диком танце. На столе стояли свежие полевые цветы — наверное, кто-то из ребят с утра сбегал, чтобы задобрить сестру Эсми, хотя это никогда не работало. Особенно после того, как разбили ее любимую вазу. В столовой царил тепло-желтый цвет, за окном пели птицы и шумел ветер в листве, а внутри благоухали цветы. Чонгук уселся за стол и кинул взгляд на непринужденных Карлу и Атсуко, занятых чтением свеженьких, хрустящих газет. Ребята кивнули Чонгуку в знак приветствия, но все же были слишком злы, чтобы сказать его вслух — гораздо легче злиться на кого-то за свои ошибки, нежели на самого себя. Сестра Эсми появилась ровно в восемь тридцать — пунктуальная, ответственная и хмурая, она себе не изменяла. Стук ее каблуков означал, что завтрак официально начался, а дети могли приступить к намазыванию поджаренного хлеба вареньем. Сегодня, правда, Эсми выглядела не такой злой и серьезной, как вчера, поэтому все ребята смогли хотя бы немного расслабиться за трапезой. — Доброе утро, — поздоровалась она с воспитанниками и сестрами. — Доброе утро, сестра, — хором ответили все присутствующие. — Приятного аппетита, — она склонила голову и села на свое место во главе стола. Постелила салфетку на колени, подцепила скрюченными от тяжелых работ пальцами кусок хлеба и принялась размазывать скудное количество варенья по нему. Может быть, она была строгой, но точно не была тираном. Наоборот, внутри себя она всегда с нежностью и теплотой относилась к своим дорогим воспитанникам, выбивала для них больше фруктов и мяса, сколько вообще могла себе позволить, всегда оставляла им самое вкусное. Ей-то многого для счастья не нужно, главное, чтобы они были сыты, здоровы и счастливы. — Вчера я долго думала о вашем поведении, — ребята на мгновение застыли. — Продолжайте есть, время поджимает, — мягко сказала Карла и утерла Поко платочком сопли. Доплескался-таки в воде. — Да, — Эсми кивнула. — Несмотря на то, что вы очень огорчили меня, я постаралась вас понять. Наказание не отменю, вы все его заслужили. Но я не стану злиться на вас. Наша вера учит нас прощать, и я должна этому следовать в первую очередь. Вы, дети, — наше отражение, и если мы хотим от вас послушания и уважения, значит, должны давать вам то же самое. — Спасибо вам, сестра Эсми! — воскликнул Филипп. — Мы никогда-никогда вас не подведем больше, — поддакнула Ева. — Да, — тихо добавила Ада. Ребята, вдохновленные, принялись с утроенной скоростью есть, хотя они и были расстроены, что сегодняшняя прогулка по-прежнему отменена, но каждому из них захотелось сделать что-то полезное. Ада, например, после завтрака собиралась пойти и закончить чистку ковра, который за нее, вообще-то, помыл Чонгук. Надо вечером подойти к нему и извиниться, что ли… После завтрака Адам и Исак принялись убирать со стола, сестры отправились по своим собственным делам, Эсми устроилась с книгой в кресле у окна, а дети разбрелись кто куда. Чонгук и Поко надели шляпы, чтобы не перегреться под во всю палящим солнцем, и ринулись в коридор. — Стоять, молодые люди, — догнал их голос старшей воспитательницы. Чонгук так резко остановился, что Поко врезался носом в его спину и заскулил. — Подойдите, — ребята выполнили просьбу. Эсми подняла глаза: — Чонгук, я могу на тебя полагаться, поэтому будь осторожен и следи за Поко. На базаре много людей, которые могут причинить вам вред. Если почувствуете, что что-то не так, кричите во все горло, и тогда троглодиты из стражи прибегут, чтобы помочь. Или же неравнодушные люди обязательно откликнутся. — Да, сестра Эсми, я помню, — закивал Чонгук. — Все будет хорошо. — Славно, — кивнула женщина и вновь опустила взгляд на книгу. — Вот только вы так рьяно понеслись, что даже корзинки забыли, — она ткнула большим пальцем себе за спину. Мальчишки переглянулись и хихикнули. — Точно! Спасибо, наставница! До свидания, — мальчики схватили плетеные корзинки и побежали на выход. — До свидания, Чонгук, Поко, — шепотом сказала Эсми, тихо закрыла книгу, подняв вверх пылинки, и откинулась на спинку кресла, принявшись массировать переносицу. «Не стоит переживать», утешила она себя, «это самый обычный день. Самый обычный». Ребята во всю прыть неслись к центру города. Поскольку их приют стоял на отшибе, поблизости практически не было соседей, разве что совсем бедные дома, где жили чахлые старики на пороге смерти. Иногда сестры устраивали дни благотворительности и дети занимались волонтерством — убирались у них во дворах, готовили еду, стирали вещи или просто слушали о их движущихся к закату жизнях. Быть стариком очень одиноко. Поко летел вперед так быстро, что даже перегнал Чонгука. В одной руке он сжимал корзинку, которой махал при беге взад-вперед, а под второй настолько крепко удерживал мишку, что глаза-пуговицы грозились выкатиться. — Куда несешься! — закричал Чонгук. — Меня подожди! Чонгук поднажал и догнал рассмеявшегося мальчишку. На подступе к городу они сбавили скорость и перешли на спокойный прогулочный шаг, не забыв сцепить пальцы в замок, чтобы не потеряться. Чонгук в восторге огляделся. Сколько здесь было самых интересных людей! Навстречу им шла, видимо, замужняя пара: мужчина в недорогом костюме и женщина в светло-голубом платье. Ткань платья обтягивала ее внушительный живот, а белая ленточка вокруг расплывшейся талии делала его похожим на подарок. Пожилые пары слонялись без дела, наверное, просто прогуливаясь. Дети сновали туда-сюда, громко смеясь и перепрыгивая через камни, которыми была вымощена улица. Чонгук заметил, как кто-то кого-то бил в переулке, но Поко быстренько увел его подальше. Облезлые, худые кошки без ушей или с тремя лапами ошивались вокруг, выпрашивая у людей что-нибудь съестное. В бакалейных лавках, мимо которых шли мальчишки, продавали свежие рыбу, сливки и молоко. Различных цветов сыр переливался на прилавках, словно солнечные блики, маня к себе. Чонгук на мгновение застыл, увидев бочку с водой, в которой плескалась живая рыба. Мужчины стояли прямо на улицах, курили, разговаривали, похабно шутили и громко смеялись. Поко сжал пальчиками ладонь Чонгука и с открытым ртом уставился на разноцветную вывеску, покачивающуюся на ветре: «Цветочная лавка», гласила она. Воздух пах пылью, цветами, прогретой землей, рыбой, а кое-где — конским навозом. Так пах город! За неделю ничего нового здесь не появилось: те же лавки, те же магазинчики, те же шатры рынка, виднеющиеся вдалеке. По списку, который кто-то из сестер вложил на дно корзинки, они должны были купить следующее: каждому малышу — по яблоку и сливе, гречневую муку, крупную рыбу, которую после они должны были зажарить с луком, непосредственно сам лук, пару литров молока и что-нибудь по вкусу. Чонгук хотел купить орешков, чтобы угостить ребят — как-никак, те все еще дулись на них и завидовали. А Поко решил на свободные деньги купить несколько красных цветочков — для сестер. Чонгук так засмотрелся на пеструю зелень, выложенную на прилавке, что не заметил, как кто-то его легко толкнул в плечо, а локон волос незнакомца ударил мальчика по щеке. — Эй, полегче, — возмутился мальчишка, мимолетом глянув на компанию из трех человек. То было двое мальчишек: один с широкими плечами и в шляпе, скрывающей лицо, второй — повыше, с белыми, как снег, волосами, которые подхватил ветер, и девчонка рядом — она что-то рассказывала и смеялась. Чонгук проворчал себе под нос от наглости этой явно богатой тройки и отвернулся к Поко. — Не обращай на них внимания, — махнул на них рукой малыш. — Они дурачки, — и покрутил пальцем у виска. — Думают, если они богаче, значит могут смотреть на нас, как на конский навоз. — Ну-ну, перестань, — улыбнулся Чонгук и ласково взъерошил братишке волосы. — Однажды мы тоже станем крутыми и взрослыми. О, а вон и базар уже виднеется! Побежали! — покрепче перехватив Поко за ручку, мальчик рванулся к распростертым объятиям многочисленных прилавков. В нос ударило обилие запахов. Продавцы кричали и заманивали покупателей к себе, где-то прямо на улице готовили еду, настолько вкусно пахнущую, что у Чонгука скрутился желудок; где-то разделывали мясо, отрезая покупателям кусок побольше, где-то продавцы предлагали дурно пахнущие, но полезные травы, а где-то рассыпали специи. Вся эта какофония ароматов смешивалась во что-то непередаваемое, особенное, родное. Людей на базаре была тьма, даже протолкнуться было тяжело, так что Чонгук, от греха подальше, прижал Поко за плечи к своему боку. За рядами лавок рассиживались солдаты из гарнизона, распивая алкоголь и играя в карты. — Н-да, тоже мне, защитники, — проворчал Чонгук. — Смотри, вон фрукты продают, — ткнул Поко пальчиком во второй ряд справа. — Идем, купим? — Здравствуйте, молодые люди. Могу ли я вам чем-то помочь? Самые свежие, сочные и сладкие фрукты, — вежливо поздоровался пожилой мужчина. Его голубые глаза потускнели со временем, став водянистыми, будто бы прозрачными. Седые волосы были красиво уложены и завязаны сзади ленточкой. Морщинки мягко обрамляли доброе лицо, прямо-таки светящееся солнцем. Поко во все глаза уставился на дедушку, вцепившись пальчиками в прилавок и привстав на носочки, чтобы видеть его, но из-за стола показывались лишь глазки и нос. Мужчина бархатно рассмеялся, прикрыв бескровные губы ладонью, и протянул малышу небольшой сверточек примерно в сантиметр длиной: — Держи, малыш. Вкусно. Попробуй. — Поко, что нужно сказать? — тихо зашипел Чонгук, ткнув младшего пальцем под ребра. — А… А! Спасибо большое, — Поко забрал сверток и несколько раз поклонился дедушке. — Просто вы такой красивый! А у вас есть муж? — Поко! — взвизгнул Чонгук. — Ты чего, где твои манеры! — Все в порядке, — с теплотой отозвался мужчина. — Мой муж, милый Поко, давно отдал душу святым. Все, что у меня от него осталось — вот это кольцо, — дедушка протянул ладонь, которая в молодости наверняка была маленькой, нежной и теплой, и продемонстрировал простое серебряное колечко. — Ого, — выдохнул малыш. — Вот бы я был возрастом как ваш муж! — в ответ дедушка снова рассмеялся. — Ну, ну, малыш. У тебя вся жизнь впереди, ты встретишь еще таких прекрасных людей и обязательно полюбишь кого-нибудь. У тебя такой прекрасный младший братишка, — мягко сказал он Чонгуку. — Выбирайте, что хотите. Отдам вам любой товар со скидкой, слишком уж вы мне настроение подняли. — Спасибо, дедушка, — улыбнулся Чонгук. — Но хотелось бы заплатить полную цену, мы ведь понимаем, как вам сложно приходится в это нелегкое время, — Поко, все еще неотрывно глядя на дедушку, согласно закивал. — Можно нам, пожалуйста восемь яблок и столько же слив, — указал мальчик на наливные, темно-фиолетовые плоды, ярко блестящие в солнечных лучах. Дедушка сложил покупку в пакетик из газетной бумаги, взвесил на весах, посчитал необходимую сумму и озвучил ее. — Вот, держите, — протянул ему в ответ Чонгук медные монетки. — Заходите еще, ребятки, — весело улыбнулся дедушка, отчего его добрые глаза превратились в щелочки. — Обязательно! — отозвался Поко, прижав шуршащий пакетик к груди. Чонгук попрощался и повел его дальше, тихонько посмеиваясь себе под нос. — Эй, чего смеешься? — пробурчал Поко и сложил мишку и покупку в корзинку. — Он такой красивый! Даже несмотря на то, что немного старенький… Но возраст — это неважно. Для любви ничего не важно, правда? — мечтательно улыбнулся. — Правда, правда, только кажется мне, что на такого карапуза, как ты, такой красивый дедушка не посмотрит, — и со смехом ущипнул Поко за бок. Мальчишка взвизгнул и шлепнул брата по плечу. — Еще как посмотрит! Вот вырасту, стану солдатом, буду сильным и на руках его носить буду! — Ты хочешь пойти в солдаты? — вскинул брови Чонгук и посмотрел на братишку. Поднялся ветер, хлестнувший ребят в спину. — Конечно. Ты ведь тоже хочешь пойти туда. — Да, но я — это совсем другое! Тебя ведь могут забрать в семью, найдешь хорошую работу, не нужно будет жизнью рисковать. — Чонгук, — широко улыбнулся Поко, взяв брата за руку. — Я пойду в солдаты, если ты пойдешь. Пойду работать, если пойдешь и ты. Стану разведчиком, если ты того пожелаешь, или пойду в гарнизон, чтобы защищать людей, но не как они, — и ткнул пальцем в пьющих и смеющихся солдат. Голоса людей окружали их со всех сторон, а они словно оказались в куполе, защищенном от окружающих. Отделились от толпы. — Мы ведь братья… — Но Поко… — выдохнул Чонгук. Внезапно в небе раздался гром, и солнце потухло. «Гроза, что ли, началась?», мелькнула быстрая мысль у Чонгука в голове. — Это мой долг. Мой выбор. Если ты пойдешь в разведкорпус, пойду и я. Ведь я всегда буду с то… Взрыв. Чонгука оглушило настолько, что весь мир на несколько секунд погрузился в звенящую тишину. Мальчик кричал, сидя на коленях и прижимая ладони к ушам, но ничего не слышал. Перед глазами все плясало, земля тряслась, словно от взрывов. Вокруг бесновались люди, но Чонгук словно бы ничего не видел. «Поко!», запоздало и испуганно сообразил мальчик. Поко могут затоптать! Чонгук с трудом подскочил на ноги, вновь едва не рухнув, и повернулся в сторону, где только что стоял его Хвостик. На том месте валялся огромный кривой валун, испещренный расщелинами и… кровью. Зрачки Чонгука настолько расширились, что достигли конца радужки. По его лицу крупными, рубиновыми каплями стекала кровь. Она текла и по его левой руке, перемещаясь к пальцам, которые только что держали руку Поко. Из-под валуна торчала маленькая ножка с ботиночком, так похожим на обувь Поко. — Поко… — хрипло прошептал Чонгук, но его шепот потонул в оглушительных криках. Шокированный мальчик заторможенно перевел взгляд на разбросанные по земле окровавленные яблоки и сливы, катившиеся под ноги орущих и бегущих в разные стороны людей. — Поко! — заорал Чонгук. По его щекам катились слезы вперемешку с кровью — его и Поко. Кто-то сбил Чонгука с ног на спину с такой силой, что он приложился затылком о камень. Перед глазами вспыхнула темнота, затем все заплясало, мальчик согнулся и вырвал скудным завтраком и желчью. Небо, совсем недавно голубое, стало кроваво-красным. Пот, кровь и слезы заливали Чонгуку глаза, но он с трудом приоткрыл их и тут же замер. Над пятидесятиметровой стеной возвышалась голова титана.