посвяти свое сердце

Широко разведенные бледные бедра блестели в свете полной луны. Юнги захлебнулся стоном, подставился под ритмичные, грубые толчки и уткнулся лицом в подушку, закусив ткань. Мужчина над ним дышал тяжело и неровно. Крепкие руки держали костлявые бедра с той силой, что оставляла на коже красные отметины. Но омеге это нравилось. Ему нравилось и хотелось получать боль, через которую он смог бы отпустить иную, тянущуюся из глубины души. По бледной, бархатной спине рассыпались гематомы, ссадины и укусы. Часть из них Юнги получил сегодня, часть — в бою. Он не уточнял. Мужчины это не касалось. Амплитуда грубых толчков увеличилась, выбивая из омеги протяжные, приглушенные стоны. Он зажмурился до клякс перед глазами и позволил телу управлять разумом. Капрал дрожал. Колени то и дело разъезжались, а живот напрягался от сладкой истомы. Лишь благодаря сильным рукам он не падал на кровать. Мин вцепился одной ладонью в деревянную спинку, а второй доводил себя до разрядки. Мужчина постоянно пытался перенять инициативу, Юнги же не позволял. Длинные, белоснежные волосы разметались по плечам и спине. Испарина проступила на лоб. Когда альфа толкнулся в последний раз и излился на его бедра, омега испустил протяжный, обессиленный стон, тут же упав на кровать. — Я хочу видеть твое лицо, — сказал мужчина, слезая с Юнги. Он голым прошел через комнату и сел в кресло, широко разведя ноги. По-хозяйски, по-свойски, невербально показывая, кто хозяин положения. Мужчина достал крупную сигару и сунул меж губ, мелькнувший в темноте огонек спички вспыхнул и тут же погас. Юнги не спешил. Лежал на животе и глубоко дышал, пытаясь унять разбушевавшееся сердцебиение. Ему не хотелось говорить. Хотелось помолчать. Но омега встал, без зазрения совести стер чужие следы с бедер одеялом и накинул длинную белую рубашку, закрывающую будоражащую наготу. Сколько бы альфа ни видел его обнаженным, этот голод никогда не проходил. — Я не хочу видеть твое. — А чье хочешь? — улыбнулся мужчина с сигаретой меж губ. — Своего командующего? — А ты? — промурлыкал Юнги, подходя ближе кошачьей походкой. Опасной походкой. Он мягко ступал босыми ступнями по холодному полу. Обошел стул, на котором сидел любовник, встал позади и склонился, ведя ледяными пальцами по плечам, груди, вниз… — Кого видишь? Лицо супруга? — Какая же ты дрянь, — улыбнулся тот уголком губ, наблюдая, как бледные руки опускаются все ниже и ниже. Юнги ласково поцеловал его под ухом. — Никого не представляю. Я хочу видеть тебя. — У тебя нет власти надо мной, — прошептал омега, касаясь губами мочки. — И никогда не будет, — он отстранился и присел бедром на стол. Допил остатки воды из графина. — Мне нужна твоя помощь. — Это я уже понял. Ты не пришел бы сюда потому, что соскучился. — Ну почему же? Ничто человеческое мне не чуждо. Я тоже иногда хочу получить удовольствие. — Помощь какого рода? — альфа стряхнул пепел в пепельницу и затянулся: — Финансирование вы и так себе выбили. В чем еще я должен тебе помочь? — Должен… — протянул издевательски Юнги. — Как ты любишь подбирать такие слова. Я не сказал, что ты должен. Я тебя прошу об этом. — Просить — не в твоем характере. Ты способен только требовать. В особенности от меня. Тебе же нравится мной крутить, а я и позволяю, — мужчина вновь стряхнул сигарету и протянул ее Юнги. Тот изобразил отвращение и покачал головой. Альфа усмехнулся. — Иногда я поражаюсь, как семейные гены вновь и вновь играют в тебе. — Это не гены, это принцип. Мой организм — не мусорка. Если ты не забыл, то это я защищаю твою задницу за пределами стен. — А я твою — внутри них. И я, к слову, тоже был разведчиком, — мужчина оглядел жадным взглядом манящий силуэт. До чего же хорош. — И все-таки, язвительность семьи Мин передается с молоком матери. — Ничего не могу с этим поделать. Извиняться не стану. — Я и не ждал. Так о чем ты меня просишь? Их взгляды схлестнулись словно два клинка. Юнги задушил гордость, чтобы прийти сюда и просить о защите разведкорпуса. Вернее, умолять. Он не мог позволить их с Намджуном детищу потонуть из-за единственной фатальной ошибки. Было противно — он, по сути, продавался взамен на защиту. Что бы подумал Намджун, если бы узнал? Разочаровался бы в Юнги или сказал «спасибо»? Эта правда никогда не всплывет. Связи семьи хотя бы здесь помогли — Юнги был счастлив, оказавшись способным сыграть на них и выйти победителем. Однако взамен омега топтал свои гордость и честь. Они оба это понимали. Он уже тогда являлся видным солдатом, на хорошем счету королевской семьи, и планировал взять Юнги, едва достигшего тринадцати лет, замуж, но получил жесткий отказ. Затем Мин сбежал, стал кадетом и надеялся, что прошлая жизнь позади. А оказалось, судьба свела их еще ближе. Теперь у него к Юнги был прямой доступ. Мин долго не соглашался, потому что не интересовался свиданиями, ухаживаниями, тем более, мужчина взял в супруги другого человека и ждал от него ребенка. А потом случилась… вся эта кутерьма. Юнги встретил Намджуна и выбрал путь разведчика, дослужился до капрала, был верен своему командующему духом, верой и телом. После же — вовсе влюбился. Очень крепко. Сначала думал: все это — бред, навязанный от нечего делать. Но Намджун проявлял несмелую взаимность — совсем прозрачную, только Юнги видел — это оно. Взаимно. Но разве они могли? Командующий и капрал. Чем могла обернуться подобная любовь, кроме ужасной гибели от собственных чувств? Юнги стыдливо прятал в памяти, как плакал ночами, когда чувствовал от Намджуна чужой запах. Видел чужие следы на прикрытой одеждой шее. У них ведь ничего не было, они оба — вольные птицы. Но Юнги-то хранил верность, командующий — нет. Он взрослый мужчина, эгоистично ждать, будто Намджун точно так же останется предан. «И что вообще за бред? Он не мой», злился Мин. И плакал. И тогда же подпустил его к себе. К тому моменту капрал уже потерял совесть и жалость, забыл о чужом супруге, чужих детях и своей любви к Намджуну. Командующий дал понять, что ничего не будет, и не его заботой была собачья преданность омеги. Намджун принял его, но он же мог и вышвырнуть. Это стало личной проблемой Юнги, личной виной. Он сам согласился служить, сам вложил в руки удавку. Теперь впору о свою преданность и удавиться. В первый раз Мин переспал с ним просто из злости, желая причинить боль Намджуну, отомстить за связь с другими. Детский, импульсивный поступок, однако командующий ничего не сказал, даже если что-то и понял. Потом Юнги пытался забыться в нем, растворить ненужные любовь и нежность. Какое-то время даже пытался заставить себя думать, будто действительно испытывает чувства, но то оказался жалкий самообман. А потом вошел во вкус: приятно было выпустить пар и получить необходимую разрядку. Они не могли встречаться часто, ведь Юнги — разведчик, а он… Слишком высокопоставленное лицо, чтобы привлекать ненужное внимание. Порой поражало, как альфа согласился на его условия. Взрослый, женатый мужчина с двумя детьми, первый человек в армии, был согласен целовать тазовые косточки Юнги и стоять перед ним на коленях, лаская губами бедра. Вот только омега никогда не позволял смотреть на свое лицо. Он закрывал глаза и представлял, словно позади другой. Словно другие губы ласкают шею, другие руки кольцом обвивают тело, другой голос шепчет на ухо. Юнги представлял Намджуна. Они пользовались друг другом. Капрал — положением. Он — телом Юнги. — Разведкорпусу нужна твоя защита, — сказал омега. — Всем легионам она нужна. С чего ты решил, будто я стану выделять одних, чтобы взбунтовались другие? — Потому что, черт возьми, я прошу об этом. Приорат и так потопит нас, как только появится возможность. Ты знаешь, что мы на волоске. Мы с Намджуном много сил потратили на то, чтобы… — Так все же дело в нем? — Дело в будущем легиона, как ты не понимаешь, — процедил Юнги. — Мы в глубокой заднице, из которой я не вижу выхода. Ты один можешь нам помочь, и, ради всего святого, засунь свою ревность поглубже. — Юнги, ты просишь о сложных вещах. — Но о не невозможных. — Во что он снова втянул тебя? — Намджун ни при чем. Он исполнял свой долг перед человечеством, перед Приоратом, хотя людьми их тяжело назвать. Мы действовали в интересах государства. — Говори конкретнее. — Наши титаны были убиты. Так конкретнее? — капрал сжал челюсть, пиля мужчину взглядом. — Прямо в день аудиенции. Мы вычисляем, кто к этому причастен, но он тщательно замел следы и убрал свидетелей. — Это, если ты подозреваешь другие легионы, громкое обвинение, способное повлечь серьезные последствия. — А нападение на наших подопытных — не громкое происшествие? — ухмыльнулся омега. — В твоем понимании, м? Это не нужно расследовать? — Я понимаю, почему вы промолчали. Не хотели лишаться финансирования. Но теперь ты, он, вы все — нарушители закона. Твой командующий отправится на плаху. — В таком случае я пойду за ним. Но ты не хочешь, чтобы это случилось, — Юнги приподнял ногу и коснулся пальчиками бедра любовника. Улыбнулся лукаво, неискренне. Его взгляд оставался прикован к чужим глазам. — Поэтому я прошу помощи. Помоги мне защитить разведкорпус. — Ты манипулируешь мной. — Потому что ты не оставляешь мне выбора. — Я даже не понимаю, почему позволяю тебе это, — мужчина обхватил лодыжку Юнги и резко дернул на себя. Мин скользнул ближе. — Ты просто дрянь. Невоспитанная дрянь, в открытую использующая других людей. Он повернулся к омеге, сидящему перед ним на столе с разведенными ногами без капли смущения, словно так и было нужно. Юнги тоже не понимал, почему ему это позволительно. Он не часто просил о чем-то… несбыточном. Но сейчас не мог действовать иначе. Его интересы — ничто по сравнению с будущим легиона. Мужчина коснулся губами ступни. Затем тонкой голени. Острого колена. Подтянутых бедер. Юнги закусил губу и откинул голову назад, вцепившись пальцами в край стола. Он знал, что победа уже у него в руках, и за эту победу еще предстояло расплатиться. Но жар внизу живота затмевал все другие чувства. Капрал держал глаза плотно закрытыми, представляя Намджуна и его губы, пока другой оставлял горячие поцелуи на лобке и тазовых костях, на животе и груди. Мужчина вдруг больно укусил за сосок, омега вскрикнул и прогнулся в спине. Альфа лишь сильнее распалился. Ему нравилось причинять боль — хотя бы так. А Юнги ею упивался. Когда мужчина поднялся до его губ, омега отвернул голову, не позволяя коснуться. — Сука. — Я не хочу целовать тебя. — А я не хочу помогать твоему командующему. Но я помогаю. А ты будешь. Он крепко сжал волосы Юнги в кулаке, даже не стараясь быть нежным, и припал к чужим губам, терзая их до крови. Омега должен расплатиться за свое поведение, за мерзкое отношение. Он просунул язык в чужой в рот, не дожидаясь разрешения. Мин хотел бы вырваться, но не мог. Представлять лицо Намджуна становилось все сложнее. Мужчина уложил его спиной на стол и подтянул под бедра. Он заполнил Юнги собой, не позаботившись о чувствах. Омега уперся ладонями в крепкую грудь, желая оттолкнуть, но альфа сжал тонкие запястья над головой и сделал несколько первых грубых толчков в напрягшееся тело. Наблюдая за его лицом, наслаждаясь красотой, юностью, приоткрытыми красными губами. Он знал, как злился Юнги — потому что видел перед собой его, а не любимого командующего. — Здесь я, а не он. Ты мой. — Нет, — прошептал омега, сжимая челюсти до играющих желваков. — Не был и никогда не буду. — Будешь, — еще толчок. Юнги вскрикнул и дернулся, заметался, пытаясь сбежать, укрыться. — Думал, я позволю тебе пользоваться мной и уходить безнаказанным? — с каждым словом мужчина продолжал вбиваться в податливое тело. Омега же сопротивлялся все менее охотно. — Ты знаешь, что бежать некуда. Все пути ведут ко мне… — он наклонился и поцеловал яремную впадинку. Мужчина обхватил ладонями бедра и впился в нежную кожу ногтями, оставляя следы своего посягательства. Хотелось, чтобы Юнги весь пропах им, чтобы Намджун знал и чувствовал — Юнги ему не принадлежит. Но всего было мало: омега был рядом лишь телом — не душой. Что бы он ни сделал, этого всегда недостаточно. Он с самого начала оставался на шаг, нет, на сотню шагов позади командующего. Юнги оставил на щеке крепкую пощечину, но это только распалило любовника. Он вцепился в лицо пальцами и заставил смотреть на себя, выбивая толчками стоны. Затем снова поцеловал, с болью, с кровью. Альфа брал верх над телом омеги, но не над душой — и это убивало. Он был готов оставить свою семью, чтобы быть с ним, но эта дрянь, этот маленький душегуб с самого детства лишь игрался, не боясь того, что огонек спички способен спалить целый город. Юнги царапался: царапал спину, плечи, грудь. Отталкивал, отворачивался, изворачивался — ничего не помогало. Даже в немолодом возрасте мужчина оставался крепче и сильнее. Когда он покинул дрожащее тело и излился на бледные бедра, омегу душили слезы ярости, но он не позволял себе плакать. Мужчина отпустил его и отошел, а Юнги вскочил со стола и принялся одеваться. С отвращением стер следы близости с тела и быстро завязал шнурок на штанах. — Юнги, — мужчина обхватил его запястье. — Я помогу вам. Но ничего в жизни не дается просто потому, что я тебя люблю. — Пошел ты, — процедил омега, вырвал руку из хватки и ушел. Снова ушел, оставляя мужчину в одиночестве съемной комнаты. Юнги не знал, почему чувствовал себя так грязно. Сам ведь пользовался, и пользовались им — равноценный обмен. Но, пока он шел по темным улицам в штаб-квартиру разведкорпуса, отчаяние душило. Хотелось залезть в ванную и оттереть не следы — саму кожу. Он молился лишь об одном — чтобы Намджун уже спал. Капрал шагал по темным улицам, освещаемым лишь бледной луной, и вытирал уголки глаз краем рукава. «Черт», злился Мин. «Хватит скулить. Нытик, самому не надоело?». Надоело. Ужасно надоело. Хотелось надраться до беспамятства, но Юнги уже проверял — не помогает. Он остановился и прижался спиной к каменной стене какого-то дома. Рядом шарились в мусорных урнах коты и бездомные собаки, где-то кричали и смеялись загулявшиеся пьянчуги, а омега хватался за горло, пытаясь вырвать из себя слезы. Он ведь поклялся: плакать больше нельзя. Он держался, даже когда умерла мама, смиренно приняв ее уход. Так что же изменилось теперь? — Черт, — шепнул Юнги, выдохнув клубок пара. Изменилось то, как Намджун обнимал, как прижимал к себе, как дышал в его волосы. Пока между ними оставалось расстояние с выстрел пушечного ядра, Юнги почти поверил: ничего не будет. А теперь он чувствовал себя предателем, падшим человеком, дрянью. Если бы сердце Намджуна не дрогнуло, если бы он не переступил границу между командующим и капралом, сейчас бы омегу не размазывало по стенам собственной совести. Он сделал бы, что должно, без гадливого ощущения внутри, которое и выкорчевать нечем — ни книгами, ни работой, ни другими людьми. Намджун сломал что-то между ними, и в эту брешь потекли чувства, точно грязь, пачкая изнутри. Разве мог он отказаться от Намджуна теперь, когда увидел ужас от мысли потери на его лице, когда почувствовал его руки на талии, его запах на коже? Юнги презирал себя за эту слабость. Он отлепился от стены и побрел в штаб-квартиру, с каждым шагом стараясь глубже засунуть глупые чувства, мысли. Он сделал то, что должен был сделать: защитил разведкорпус, попросил покровительства. Юнги знал, что мужчина сумеет замести следы. Какими бы мерзкими словами он ни бросался — в помощи не отказывал никогда. По крайней мере, получилось выиграть разведкорпусу год жизни, а дальше… Дальше будет видно. Юнги тенью скользнул через задний вход и поднялся по лестнице на второй этаж. Стараясь не разбудить солдат, он приоткрыл дверь комнаты Джина. Товарищ спал, бледный в ночной мгле, но уже идущий на поправку. Этого человека ничто не убьет, и от мысли об этом в груди теплело. У ног больного, неудобно скрючившись на стуле, спал Поло, протянув руки к чужим ладонями, но не осмеливаясь коснуться. Капрал как-то скомкано, поломано улыбнулся и тихо закрыл дверь. Все уже спали. Юнги вошел в свою маленькую спальню и вздрогнул, когда тень в самом темном углу комнаты шевельнулась. Намджун поднял усталый взгляд. — Почему ты не спишь? — тихо спросил Юнги. — Я ждал тебя. Сердце пропустило удар. Болезненно сжалось. Взвыло. — Ты освободился? — Я для тебя всегда свободен… Ты же знаешь, — ответил капрал. Он прижался спиной к двери, чтобы Намджун не подошел ближе. Ничего не понял, не почувствовал. Но он все понял, все почувствовал… — Пройдем в кабинет. Намджун знал, что не имел права злиться, но раскаленная ненависть пронеслась по рукам, ногам, груди. Она сдавила горло, осела перцем на языке. Юнги снова пришел от кого-то. Нечасто, но Намджун ловил этот запах, видел укусы на его теле, замечал истерзанные губы — и не мог ничего сказать. Командующий молча прошел мимо, однако омега все равно почувствовал клубящуюся ярость. Как провинившийся щенок, он шагнул следом. Намджун чиркнул длинной спичкой и поджег фитили свечей, озарив полумрак кабинета. Даже ночью мужчина не снимал форму легиона, лишь куртка висела на спинке стула. Намджун сел за стол и отодвинул в сторону бумаги, чтобы случайно не испачкать кофе, который Юнги сделал по привычке. Хотя ни кусок, ни капля не лезли в горло, он отпил и сел напротив. Подальше. — Я не кусаюсь, — сказал Намджун, не поднимая глаз. — Или, может, сядешь за дверью, чтобы я точно ничего не почувствовал? — Намджун… — Мне все равно, Юнги, — нет. Наглая, неприкрытая ложь. Ему не все равно. Он с трудом держал себя в руках от одной лишь мысли, что какой-то ублюдок касался омегу хотя бы плечом. — Это твоя личная жизнь, которая меня не касается. Но у тебя есть обязанности. — Я знаю, — тихо ответил капрал. — Я не развлекаться ходил. — Сядь ближе. — Намджун, ты… — Сядь, — грубо оборвал командующий, обжигая взглядом пылающих глаз. — Ты особенный? Я должен тебе несколько раз повторять приказы? Юнги сглотнул острый ком и сел ближе, вновь обдав дробящим зубы запахом. Но он остался непреклонен. Хотел чувствовать, ведь это та жизнь, которую Намджун выбрал сам — давно стоило смириться. С тем, что Юнги касался другой, что его губы обласканы не им. Приходилось откидывать все человеческое, чтобы суметь идти дальше. Он знал и видел, как давил на омегу реакцией. Это было грязно, это было нечестно — Намджун тоже искал близости на стороне. Но он никогда, никогда не смотрел в их лица. Отворачивал к стене, закрывал глаза и представлял под своими руками другое тело, другие волосы, другие губы… Все другое. Юнги ему не принадлежал, и Намджун учился с этим жить. И все же не мог не влюбиться в упрямый взгляд, в сталь характера и лишь имитировал равнодушие. На дворе стояла поздняя ночь. Рассвет приближался, однако командующий не сомкнул глаз, пока капрал не вернулся. Хотелось кинуться на поиски, обшарить все дворы, дома, бары. А омега снова был с ним. Намджун не знал — с кем точно, но понимал, что Мин спит с одним и тем же мужчиной. Каждый раз приходилось бороться, разрываясь между желанием узнать личность любовника и, напротив, никогда ее не раскрывать. — Мы собираемся уезжать в замок Утгард. Если тебя, конечно, здесь ничего больше не держит, — едко заметил Намджун. Порезал ледяным тоном. Обжег Юнги. — Хорошо, — пропустил мимо ушей Мин. — А Джин сможет? Он еще слаб. — Он солдат. Сможет. Король дал приказ: готовиться к очередной разведке. Нам необходимо приступить к тренировкам. — Приказ? — нахмурился Юнги. — Сейчас, в зиму? Но для чего? Титаны впадают в анабиоз. — По-моему, ты должен был убедиться в обратном в крайнюю вылазку. Которая, впрочем, потерпела оглушительную неудачу. — Никто не узнает о ней. — С чего ты взял? — Я знаю, Намджун. Ведь я обещал тебе позаботиться, так? И я сделал это. — Как же? — зло усмехнулся командующий. Хлесткий ответ так и крутился на языке. Юнги посмотрел на мужчину долгим взглядом. — За что ты наказываешь меня? Разве я предал твое доверие? Был плохим товарищем? — Намджун молчал. Юнги совершенно прав — он не сделал ничего, чтобы заслужить подобное отношение. — Королю доложили о странном поведении титанов на границе стены Роза. Они словно мигрируют и стягиваются к Тросту, — перевел тему. — Как по приказу. — Там, в горах, я видел… привал? Не знаю, что это было. Но в той пещере точно кто-то жил. И там были книги, рукописи на непонятном языке. Я разобрал только цифры и некоторые рисунки. Они изображают титанов — больше я ничего не смог узнать. С каждым месяцем титаны ведут себя все более странно. Все больше аномальных, девиантов. Такого прежде не случалось. — Случалось, — негромко отозвался Намджун и серьезно взглянул на Юнги. — Ты знаешь. Когда колоссальный сломал стену в Шиганшине. — Ты думаешь… — тихо начал омега, но оборвался на полуслове. Не нашел силы произнести несущие ужас слова вновь. Если что-то подобное было пять лет назад, неужто ситуация повторится, и колоссальный явится вновь? В голове вспыхнул взрыв из сотни тысяч мыслей за секунду. Где это произойдет? И когда? Готово ли человечество встретиться с титанами лицом к лицу? А что же делать с гражданскими? Юнги сжал ладонь в кулак, пытаясь спрятать дрожь. Они были в числе лучших солдат человечества, но это вовсе не значило, будто они готовы к этой встрече. По глазам Намджуна становилось ясно: их мысли совпадали. Кровь стыла в жилах от ужаса, что несла в себе эта ночь. Где-то вдалеке взвыла собака. — Я не знаю, Юнги. Это лишь предположение. Поэтому нас отправляют за стену. Почему ты не сказал раньше о том, что нашел? — Я не успел. Произошло слишком многое, я не успевал даже отдохнуть, ты ведь знаешь. — Но силы переспать с кем-то нашлись. Плечи Юнги осунулись. Намджун знал, что ударил в запретную точку. Язык сработал быстрее головы, не успел проглотить оскорбление. Капрал встал, отодвинув стул, и пошел на выход. Внутренности дрожали от несправедливости и глухой боли, что билась под ребрами. Но вдруг Юнги остановился, как вкопанный, и стиснул дверную ручку. С трудом совладав с дрожью, вымолвил, стоя к столу спиной: — Я никогда не позволял себе упрекать тебя, что бы ты ни делал. С кем бы ты ни был. Даже если мне было неприятно, я молча глотал и делал так, как ты того пожелаешь. Почему же ты думаешь, будто смеешь отчитывать меня за то, чем я занимаюсь внерабочее время? Ты мой командующий — не мой мужчина, — Юнги не осмелился взглянуть в чужие глаза, иначе бы просто не сдержался. Это разбило бы его на кусочки. Нет, он не покажет своей слабости — ни себе, ни Намджуну, никому. — Ты не имеешь права. Ты понял? Не имеешь. — Я понял тебя. — Я не твоя игрушка. Юнги вышел из кабинета и спокойно закрыл за собой дверь, гордясь, что хотя бы здесь смог отстоять гордость. Той ночью отдохнуть так и не удалось. Он долго ворочался, никак не понимая, почему же горло душит тревога, почему так громко колотится сердце и мешает уснуть. Оно стучало в глотке, в ушах, отдавало по ребрам. Когда рассвет уколол кровавой каплей небо, омега принял душ и переоделся в форму. Штаб-квартира потихоньку просыпалась. Повара приготовили завтрак из пшеничных лепешек, жареных яиц с беконом и кофе. Аромат разбудил в Юнги голод, он с удивлением вспомнил, что не ел уже более суток. К завтраку капрал спустился первым и не стал никого дожидаться. Затем вышел и Намджун. Точно двое незнакомцев, они сидели в разных концах стола и тихо завтракали. Такие близкие, в то же время они находились друг от друга непомерно далеко… — Поло, — прорычал Джин, ковыляя по лестнице. — Или ты убираешь лапы, или я тебе их сломаю. Выбирай. — Но капитан! — воскликнул Папараццо, не оставляя попыток помочь. — Врач четко вам сказал: ребра беспокоить нельзя. Это не быстрый процесс, вы же знаете… — Да в гробу я видал твоего врача, — рявкнул он. — Этому недоумку надо в медицинской школе доучиться, а уж потом людей лечить! Я в полном порядке, все бока себе уже отлежал. Ему повезло, что я встать не мог, иначе показал бы, кто тут немощный и слабый… Так меня еще никогда не оскорбляли! — Да он же не с тем подтекстом, — взмолился Поло. — А вдруг ребра заживут неправильно? Нельзя их беспокоить… — Поло, единственный, кто меня беспокоит — это ты. Дай мне позавтракать, в конце концов! Великие богини, за что вы послали мне это наказание… — заворчал Джин и, одолев лестницу, зашел в столовую. Ему не нужно было быть великим экстрасенсом, чтобы понять — между капралом и командующим что-то произошло. Оба сидели без лиц, мрачнее грозовых туч в самую сильную непогоду. Поэтому Джин решил действовать старым методом: — Нет, я его точно уволю. Поло, ты слышал меня? Я тебя уволю! — Капитан, вы мне это при каждой ссоре говорите, — спокойно улыбнулся солдат. — Меня это уже не пугает. — Ах, так? Значит, я полезу в пасть титану, вот посмотрю тогда, как ты запоешь. — Вот это уже что-то новенькое, — согласно закивал Папараццо. — Седьмой час утра, а вы, как обычно, разорались, — недовольно сказал Юнги, потирая пульсирующие виски. — Что сказал врач? — Да этот пройдоха!.. — Что капитану нужно лежать, — спокойно ответил за него Поло. — И что ребра скоро срастутся при должном лечении и постельном режиме. — Он меня немощным назвал! — Капитан, вы преувеличиваете. Он сказал «больной», это обычная врачебная терминология. — То есть, ты с этим согласен? — поджал губы Джин. — Ни в коем случае. Но вам правда лучше лежать, — Поло ненавязчиво помог Сокджину присесть. — Много он знает. Пусть умничает у себя в кабинете, я сам знаю, что для меня лучше, — хмыкнул капитан и резво отправил в рот желток. Взгляд Юнги потеплел, стоило взглянуть на Джина — снова взбалмошного и очень вредного, но живого. Родного. Капрал многое бы отдал, чтобы так было всегда. Пока Поло отвернулся, наливая кофе, Юнги одними губами спросил: — Больно? — Больно, — так же ответил Джин, грустно улыбаясь. — Очень. — Расскажи Джину то, что ты сказал мне, — не поднимая глаз, приказал Намджун. И капрал рассказал о своей находке в пещере. Чем больше он говорил, тем больше округлялись глаза капитана. Юнги видел в них неподдельный интерес, огонек, раздувающийся с невероятной силой. — Что ты думаешь об этом? — Мне нужно увидеть лично! Срочно, — тот заерзал на стуле, игнорируя боль в ребрах. — Юнги, где остались эти книги? — В Утгарде. — Что?! — воскликнул Джин. — Книги — это последнее, о чем я думал в тот момент, — ощетинился капрал. — Мы спасали твою жизнь. Книги могли подождать, ты — нет. — Хорошая новость в том, что король дал нам задание на разведку, — вмешался Намджун, отодвинув пустую тарелку. — Ты должен поправиться к тому времени. Как хочешь, Сокджин. Хоть с врачами, хоть с шаманами. Я хочу видеть тебя здоровым. — Конечно! — пылко ответил капитан. — Я готов хоть сейчас… Поло, не смотри так на меня, иначе, клянусь, я тебя тресну. Теперь расскажи мне поподробнее про нашу стратегическую задачу. Солдаты около часа не покидали столовую, обсуждая королевское задание и способы его выполнения. Юнги постарался откинуть события минувшей ночи, но Намджун даже не смотрел в его сторону. Он смотрел то на Поло, то на Джина, не звал по имени, лишь по должности — капрал. Это начинало злить, но выяснять отношения, тем более прилюдно — последнее, чего хотелось бы обоим. Когда они заканчивали, внезапно все потухло — на мгновение. Раздалась ослепляющая вспышка и дикий грохот, настолько сильный, что зазвенели кружки на столе. Разведчики шокировано уставились на гремящие ложки… — Что происходит? — с трудом совладав с паникой, спросил Сокджин. Ответом послужил солдат, вбежавший в столовую. Его лицо было перекошено ужасом, а в глазах застыл неподдельный страх. — Командующий… — шепнул он.

*

Чонгук снял со спинки стула коричневую куртку с эмблемой легиона разведки и с гордостью накинул на плечи. Мысль «теперь я разведчик» будила его по утрам и придавала сил бороться дальше. Он начал свой длинный путь к великой цели. В городе Трост бывших кадетов распределили в гостинице по двое человек. Чонгуку в соседи достался Чимин, чему он невероятно радовался. После поступления в легион отношения товарищей стали еще крепче, тогда как с Хосоком парень больше не разговаривал и разговаривать не желал. Чимин в душу друга не лез, но и от общения с Хосоком не отказался. Чонгук знал, что они вместе обедали, когда появлялось время, и давил в себе желание спросить, как себя чувствует этот предатель. Тэхен, Мартель, Чимин, Джей, Анни, Миек и Самюэль тоже вступили в ряды разведчиков. Особенно Чонгук удивился Миек и Самюэлю — эти двое никогда не числились в храбрецах, хотя и пытались ими казаться. Он гордился своими ребятами. И от этого Хосок на фоне остальных выглядел еще хуже, слабее, малодушнее. — Что ж, последний дозор перед настоящими миссиями, — бодро сказал Чонгук, поправляя в отражении зеркала рубашку. — Что чувствуешь? — Тревогу, — честно ответил Чимин, сидящий на койке. Чон глянул на него с легким прищуром. — Я не знаю. Неспокойно на душе. — Брось, — отмахнулся парень. — Мы с тобой пролили столько крови и пота, чтобы быть сейчас здесь. Поздно тревожиться, — он сел рядом с Чимином и закинул руку на его плечи. — Или ты это из-за Хосока? — Наверное, в том числе и из-за него. Когда мы увидимся вновь? И увидимся ли вообще? Он теперь будет под защитой стен, а мы — за их пределами. Вы — моя семья. Я не хочу терять ни одного из вас. — Это его выбор, — отрезал Чонгук. — Он решил кинуть нас ради спасения собственной задницы. Чимин, ты сделал правильный выбор, — парень растер чужие плечи и заглянул в глаза. — Ты солдат. Ты сильный человек. Ты, я и все наши ребята делают большую вещь, благородную. — И как давно мы поделились на «наши» и «не наши»? — тихо спросил Пак. — Разве Хосок не «наш»? — Конечно, нет. Он отвернулся от нас, — пожал плечами товарищ. — Но он все еще любит тебя, меня, Мартеля… Разве в семье не так? — Чимин с надеждой поднял взгляд. — Разве в семье не принято любить друг друга, даже если вы мыслите иначе? Прощать и принимать? — Чимин, — Чонгук резко встал и посмотрел на него жестко, строго. — Если ты хочешь общаться с предателем, так никто тебя и не ограничивает. Но я ничего о нем слышать не хочу. Давай лучше поужинаем и отправимся в патруль. — Ладно, — стушевался друг. — Как скажешь. Чонгук чувствовал горький осадок на языке после брошенных слов. Он видел, что причиняет Чимину боль, ведь для него Хосок был не просто другом, не просто членом семьи, уж Чон-то знал наверняка. Но выбор Хосока не дался ему легко. Он не мог просто взять и забыть предательство. Они с самого детства мечтали стать разведчиками, чтобы истреблять титанов, а Хосок испугался одного задания в горах, где всю опасность представляла непогода. Чонгук думал, что сильных солдат готовят для реальных сражений, для сложных боевых действий. На деле же их готовили прятать свои трусливые кости за стеной Сина и набухать от королевских яств. В мире Чонгука это было мерзко, это было грязно и нечестно. Но радовало то, что многие из десятки лучших ушли в легион разведки. Как и полагалось, большая часть кадетов осталась в гарнизоне, выбрав меньшее из двух зол. Умирать — так не в первую очередь. Но в любом случае — умирать. От этого Чонгук еще сильнее злился на друга. А самое противное: он не мог перестать его любить. Оттого, что его предали, любовь не прошла. Наоборот, она горько и больно кровоточила в сердце. Он никогда не сталкивался с предательством — то оказалось больнее любого испытания, любого удара. Ножевое ранение от врага ощущалось пустышкой в сравнении с мучительным уколом предательства. Чонгук впервые задумался о том, что дружба не навсегда. Ему было страшно даже вообразить, что с ним случилось бы, если бы и Чимин с Мартелем не пошли следом. Верность, честь и долг имели слишком большое значение для юного солдата. И мечта. — Мечта истребить всех титанов и людей, — пробормотал едва слышно Чонгук, натягивая сапоги. — Ты что-то сказал? — А? — не понял Чонгук. — Я ничего не говорил. — Хм… — Чимин посмотрел на него долгим взглядом. — Ты прав. Наверное, мне показалось. — Идем, — Чонгук похлопал его по спине, и новобранцы покинули гостевую комнату. Им нравилось находиться здесь. Солдат кормили намного больше, спали они по двое, без привычного храпа, копошения и шуршания одеял. Чонгук даже немного скучал по родной казарме, где было шумно, зато весело. Он даже и не догадывался, как тогда было приятно жить. Трехэтажная гостиница располагала на каждом этаже по легиону. Первый занимали разведчики, второй, самый крупный, — гарнизон, а третий — полиция. Иногда тут останавливались и командиры, но у разведчиков в Тросте была штаб-квартира, куда они сразу отправились, к огромному сожалению Чонгука. Фогель жил в гарнизонной казарме города Трост. Поэтому здесь остались только королевские прихвостни. И Хосок с Аби — в том числе. Чонгука эта мысль выводила из себя. Они вошли в столовую, где, как пчелы в улье, новобранцы сытно ужинали, разговаривали и смеялись. Чонгук, конечно, сразу заметил Хосока. Тот сидел рядом с Лизой Леманн. Чон помнил эту отважную солдатку, но потерял к ней уважение после того, как она примкнула к полиции. Хосок улыбнулся ребятам и поднял руку, желая поприветствовать — Чонгук отвернул голову, выражая безразличие. Только Чимин, грустно заломив брови, несмело махнул в ответ. — Эй, разведчики, — улыбнулся Чонгук, закинув ладони на плечи Мартеля и Самюэля. — Сегодня последняя ночь в Тросте, а завтра мы уже станем полноценными участниками разведкорпуса. Вы готовы? — Отдать свои жизни на съедение титанам? — мрачно ухмыльнулся Самюэль. Чонгук сел рядом и потрепал друга по волосам. — А то. — Как рука? — Уже почти не болит. УПМ могу пользоваться — и на том спасибо, — отправив обильно политую соусом картошку в рот, сказал солдат. Им всем пока было непривычно новое звание. — Трудно принять конец детства, — облокотившись локтями о стол, признался Мартель. — Детство закончилось, как только мы вступили в ряды кадетов, — пожал плечами Чонгук. — А теперь перед нами очень важный этап. — Да, но, — вздохнул омега. — Я уже скучаю по муштре командира Хансона. — И по урокам с учителем Юджоном, — улыбнулся Чимин. — И по дрянной еде, — подсказала с противоположной стороны Анни. — Я даже любила ту капустную похлебку. А ты? — она посмотрела на Миек, скривившуюся от одного воспоминания. — Ну уж нет! Даже если я попаду в рот титану, то хотя бы сытая, — она подняла над головой надкусанную булку: — Вот за нее и умереть не страшно, — и поцеловала сдобное угощение, наслаждаясь теплом и вкусом. Анни хихикнула. — И бабушка мною гордится. Вот, собственно, и все, что я думаю. — Негусто, — усмехнулся Самюэль. — А вы с кем сегодня в патруль идете? — Не знаю, — жуя мясо, ответил Чонгук. — Не видел еще списков. Отряхнув ладони, юноша встал из-за стола и открепил приколотую к стене бумагу с распределением патрульных групп. Чимин сегодня оставался с Самюэлем и Миек, Джей — с Анни и Мартелем, еще несколько ребят промелькнули у него перед глазами, а потом Чонгук нашел себя. С Хосоком и Тэхеном. И если второго он был бы счастлив увидеть, первого же знать не хотелось. И уж тем более проводить с ним последнюю ночь, понимая, что они расстанутся навсегда. За стол парень вернулся в мрачном молчании. Ребята не знали о произошедшем между друзьями, но по тому, что Хосок сидел отдельно, становилось ясно — они не в ладах. Обособленность Тэхена была уже привычна, никто и не обратил внимания на то, что омега сел в дальнем конце стола. А вот изоляция, — впрочем, вынужденная, — Хосока резала глаза. Даже Аби сидел рядом со всеми. Никто не упрекал его за сделанный выбор. Они были вольны решать свои судьбы сами. Но Хосок — он ведь был им как брат. От него всегда ждали шуток, веселья, он привносил в компанию нужную атмосферу. Теперь же бывший товарищ гордо восседал в одиночестве — никто не стал вмешиваться. — Хорошего патруля, Чонгук, — Мартель крепко обнял брата за шею и получил поцелуй в макушку. — Увидимся утром? — Обязательно, — парень улыбнулся и легко сжал в ответ. — Вы как будто не на несколько часов, а на всю жизнь расстаетесь, — сухо усмехнулся Джей, ненавязчиво взяв Мартеля под локоть. — Идем уже. — Ничего-то ты не понимаешь, сухарь, — начал с ним шутливо препираться юноша. — Сам же ни о ком не заботишься… — Да куда уж мне, — закатил глаза Диас. — Все, кому надо, должны заботиться о себе сами, — сказал он, направляясь на выход. Аби кинул в сторону уходящих горький взгляд и отправился к своей патрульной группе. — Должен сказать, тебе идет эта форма, — признался подошедший Тэхен, поправляя перчатки. — Ты как будто в ней родился. — Взаимно. Ты, впрочем, в ней еще прекраснее… — Я в курсе. Чонгук ухмыльнулся и толкнул язык за щеку. В форме кадета или разведчика, Тэхен всегда оставался Тэхеном. Они вышли на улицу, где уже ждал молчаливый Хосок, с ним поздоровался только Тэхен — и то кивком головы. Бывшие лучшие друзья предпочли сделать вид, будто не замечают друг друга. Хосоку может и хотелось поговорить, но из-за холода с другой стороны запал решить вопрос мирно пропадал. Если Чонгук думал, что имеет право осуждать, почему именно Хосок должен стелиться и подстраиваться? Кто вообще сказал, что Чонгук лучше? Они шли в угрюмом молчании. Тэхен шагал впереди, наслаждаясь предзакатными лучами, и делал вид, словно не замечал грозовые тучи, повисшие над товарищами. Дорога до стены обычно занимала двадцать пеших минут. Иногда кадеты пользовались повозками, чтобы добраться быстрее, но сегодня они вышли раньше и могли позволить себе поход через рынок. Стены на Чонгука давили. В кадетском корпусе он почти забыл, насколько те огромные и как способны влиять на него. Вблизи ограждения от внешнего мира юноша казался муравьем, поэтому не любил ходить в патруле, однако при этом терпеть не мог, когда выдавался лишний выходной. Всегда старался оставаться при деле. Титаны вели себя очень лениво, если и пытались залезть на стену, то быстро получали отпор пушками, сносившими головы. А Чонгук просто любовался небом и краем горизонта — насколько хватало взгляда. Он знал — море где-то там, нужно было лишь протянуть руку. Проявить терпение и все свои умения. Каждый раз создавались новые группы, чтобы охранять разные участки стены, так что с Тэхеном он встал в трио впервые. — Я никогда не был на рынке, — сказал омега, разглядывая прилавки с овощами, редкими фруктами, мясом, шкурами, бижутерией. — Правда? — удивился Чонгук. — Мы в приюте при каждом удобном случае отпрашивались. Здесь особая атмосфера. — Если у тебя деньги, то, наверное, да, — пожал плечами Тэхен. — У меня-то их не было. Чонгук задержался у прилавка с крупными гроздьями винограда. Ягоды отливали настолько глубоким фиолетовым цветом, что казалась почти черными. Цена стояла заоблачная: три золотых и две медных монеты — почти месячный заработок солдата. Им совсем недавно начали выплачивать жалованье, деньги, хоть и небольшие, у Чонгука имелись. А еще он видел, как Тэхен смотрел на этот виноград. И потому потратил все сбережения на самую крупную, красивую гроздь, которую продавец упаковал в бумажный пакет. — Тэхен, — окликнул он юношу, ушедшего немного вперед. — Вот. Приятного аппетита, — и протянул сверток, на который Тэхен уставился, точно завороженный. — Что?.. Зачем? — Незачем. Просто я видел, как ты на них смотрел. Вот и подумал, что ты хотел бы. — Ты потратил на это все свои монеты? — Разве это важно? — Для меня — да. — Тогда нет, не все, — соврал Чонгук. — Да возьми ты уже этот виноград и пойдемте дальше, — буркнул Хосок. Тэхен хмуро глянул на парня. — Тебя никто не просил лезть, — грубо отрезал Чонгук, не отводя от Тэхена глаз. — Спешишь? Вали. — Знаешь, что, Чонгук… — прорычал тот, сжав кулак. Но Ким вовремя остановил перепалку. — Спасибо, Чонгук. Мне… приятно, — юноша аккуратно забрал пакет с виноградом и прижал к себе. Дальше они шли в молчании. Наверное, Чон впервые понял, что готов дать Хосоку открытый отпор, особенно когда дело касалось Тэхена. Какого дьявола он лез? Но улыбка омеги, смущенная и слабая, вытеснила из памяти неприятный эпизод. Они почти дошли до стены с подъемным лифтом, как вдруг взгляд упал на копну рыжих волос. Девушка сидела около прилавка с сухофруктами, низко склонившись над книгой. Чонгук почему-то сразу ее узнал. То ли по рыжим волосам, то ли по осанке — он и сам не мог понять. Солдат остановился, словно вкопанный, неожиданно четко ощутив, как время отбросило назад, ко дням приюта… — Ада? — несмело позвал Чонгук. Она тут же вскинула голову, сталкиваясь взглядом. — Чон… гук? — выдохнула девушка. Отложила книгу и поднялась. Из-под платья виднелся круглый живот, на который парень не мог не смотреть. А она с улыбкой разглядывала его в ответ. — А ты все-таки вступил в разведку. Исполнил свою мечту. — Нет, еще не совсем… — тихо вымолвил солдат. — А ты? Ты свою исполнила? — Нет, — тихо, скомкано рассмеявшись, она положила ладони на живот. — Вы спешите? Я бы угостила вас чаем, — девушка оглядела Хосока и Тэхена. — Спешим, — кивнул старый друг. — Но, может, еще свидимся? — Надеюсь, Чонгук. Я очень на это надеюсь, — они не знали, что еще сказать или сделать. Поэтому, просто махнув ей, Чонгук пошел дальше. Лишь следом донесся радостный крик: — Спасибо, что защищаешь этот мир! — Это моя подруга детства. Мы из одного приюта, — пояснил Чонгук, когда подошел к ребятам. Он не знал, кому это сказал, ведь его не спрашивали. Да и Хосок ее прежде встречал. — Только мы вдвоем и выжили тогда… Никто не ответил. Тэхену оказалось нечего добавить, а Хосоку не шибко хотелось разговаривать в принципе. Чем быстрее приближалась ночь, тем скверней становилось настроение. На стену поднимались молча, лишь тросы тихо поскрипывали на ветру от натуги. Тэхен отломил одну виноградинку и отправил в рот. Она оказалась невероятно вкусной, сладость приятно растеклась по языку. Тэхен уже и забыл это ощущение! Если бы не Чонгук… Признаться, ему было приятно. Безумно. Он даже в какой-то момент захотел коснуться парня. Не из-за винограда, а просто… Потому что тот был чутким и внимательным. Следующую виноградинку Тэхен отдал Хосоку, затем оторвал еще одну и поднес к губам удивленного Чонгука. — Попробуй. Вкусный. — Спасибо… — Чонгук не протянул пальцы, а обхватил фиолетовый шарик прямо так, губами. Ему бы очень хотелось, чтобы Тэхен оказался без перчаток. — Ты благодаришь меня за то, что сам купил? — усмехнулся юноша. — Нет, но ты угощаешь меня. Это дорогого стоит. Тэхен пожал плечами и отвернулся. Так глупо. Глупый виноград, глупый Чонгук, глупое и бедное сердце, дрожавшее в груди. Тэхен предпочел смотреть на огни города, Чонгук — на небо, а Хосок смотрел под ноги, ощущая себя лишним. Бывший товарищ старательно сделал все, чтобы ему было некомфортно. Они поднялись на стену и сменили караульных, ушедших на долгожданный покой. Им предстояло провести наверху, обдуваемом ветрами, всю ночь и все утро. Чонгук подошел к краю и заглянул вниз. В темное время суток титаны не представляли опасности, потому новобранцев и отправляли в патруль ночью. Однако близость монстров все равно будоражила. Чонгуку отчего-то по-детски захотелось плюнуть на них свысока. Тэхен постелил спальник и сел на деревянную перекладину от рельс, протянувшуюся вдоль кармана Троста — так обеспечивалась мобильность пушек. Он жадно уминал подаренный виноград, решив, что ни с кем больше делиться не станет. Хосок с ружьем наперевес ходил туда-сюда, не зная, чем себя занять. — Не мельтеши, — буркнул омега. — Сядь. — Ешь свой виноград и не лезь ко мне, а. — У тебя какая-то проблема? — холодно спросил Чонгук, развернувшись лицом. — У меня? О, да, мать твою. У меня есть проблема. — Да ну? А я думал, у ваших лживых подонков-полицейских жизнь медом намазана. — Слушай сюда, — прорычал Хосок. Они метнулись, словно два пса, готовые вцепиться в глотки друг друга. — С чего ты взял, будто можешь меня судить? — О, я могу, — жутко улыбнулся Чон. — Ты предатель. Трусливый подонок. Кому как не мне судить тебя? Просто интересно… давно решил сбежать? Уже в горах? Или еще до них? — Не все самоубийцы, как ты. Не все готовы жертвовать собой, — сквозь зубы процедил парень. — Если тебе так хочется быть героем — валяй, будь им. Но ты не имеешь права осуждать тех, кто им быть не хочет. — Успокойтесь уже, — устало бросил Тэхен. — Не лезь, — резко ответил ему Чонгук. Ким поджал губы. — Пока я проливал кровь и пот, что делал ты, ублюдок? А? Рвался вперед, хотел жить лидером, чтобы в самый ответственный момент сбежать? Ты всегда хотел быть лучше меня, — бывшие друзья оказались так близко, что чувствовали жар гнева друг друга. — Но… — Давай, скажи это, — оскалил зубы Хосок. — Скажи, и я набью тебе рожу. — Но ты никогда не будешь лучше меня, — тихо, вкрадчиво разделяя слова, прочеканил Чонгук. И улыбнулся. Обоим сорвало тормоза в ту же секунду. Хосок кинулся с кулаками быстрее, чем успел подумать. Вспышка боли ослепила Чонгука, однако он все равно увернулся, подставляя подножку. Хосок свалился и тут же подскочил на четвереньки, Чонгук ударил его ногой в ребра. Тэхен взметнулся, виноград выпал из рук. Чонгук сел на соперника и впечатал кулак в чужое лицо. Затем еще и еще. Это не были учения. Это была настоящая драка. Хосок не терпел, отвечая не менее свирепыми ударами, вымещая всю злость, обиду и усталость. Но Чонгуку не чувствовал боль. Он заводился от вкуса крови и огненных вспышек в теле. — Вы с ума оба посходили?! — вскрикнул Тэхен. — Прекратите! Великие богини, вы же не звери! Чонгук, — омега кинулся вперед и стащил брыкающегося парня с горящими глазами с избитого товарища. Лица обоих перепачкались кровью. — Не трогай, — прорычал Чонгук. — Я с ним еще не закончил. — Сука, — сплюнув кровавую слюну, Хосок встал на четвереньки и посмотрел на друга уничтожающим взглядом. — Заткнитесь. Вы оба, закрыли свои рты, — Тэхен толкнул Чонгука в грудь, чтобы тот отошел подальше. Чон пьяно ухмыльнулся и вытер разбитые губы курткой. — Вы чокнутые? Что вы здесь развели? В тюрьму хотите, а?! Вы не маленькие дети! Устроили самосуд, — Ким сжал кулаки и с осуждением осмотрел обоих. — Ты не знаешь, что значит предательство, — фыркнул Чонгук. — От некогда близкого друга. — Некогда близкого? — злобно улыбнулся Хосок. — Знаешь, меня поражает, с какой легкостью ты способен отказаться от своих друзей, которые, блять, рядом с тобой кровью истекали. Один выбор перечеркнул все?! — Один выбор способен убить, — мрачно ответил Чонгук. — Ты убил мое к тебе доверие. Даже Мартель стал разведчиком, а ты… — Закрой пасть! Ты ни хрена обо мне не знаешь, но думаешь, будто имеешь право судить! То, что мы были рядом столько лет, не значит, что ты в курсе всего. — Ах, вот так? Для меня ты мертв, Хосок. Лучше бы тебе и вправду умереть, дороги обратно нет. Они разошлись по разным углам, а Тэхен стоял посредине, бросая взгляд то на одного, то на другого. Как раненные львы, двое метались в прутьях своих клеток, изнывая от боли, что причинили друг другу. Нет ничего более жестокого, чем любящие люди. Просто один не мог принять чужой выбор. А другой не мог донести, что любовь от этого не прошла, что он любит его и их компанию все так же сильно. Ким убедился, что драться никто больше не станет, и вернулся на место, подобрал рассыпанный виноград. Вот виноград и вправду жалко… Чонгук сидел на перекладине и смотрел на звезды. Бесконечные, далекие, утопающие в белизне Млечного пути. Тэхен немного отдохнул, пока ребята караулили, потом Хосок уснул. Омега подошел к Чонгуку сзади, переступил через перекладину и слегка ткнул в плечо. Чонгук слабо улыбнулся. — Извини за то, что ты увидел. — Все нормально. Не извиняйся. Но, Чонгук… — Ким бросил взгляд в сторону свернувшегося на тонкой подстилке товарища. Ночь была как никогда темной и холодной. — Он твой друг. С друзьями так не поступают… Даже если они очень тебя огорчили. — Тэхен, я могу простить все, что угодно. Любую боль. Но только не предательство, — он долго смотрел юноше в глаза. Взгляд стал слишком интимным, оба внезапно осознали, что сидят вплотную. Омега немного отодвинулся. — Мать предала меня, стоило мне родиться. Королевская защита предала меня, из-за чего погибли мои воспитательницы и друзья. Теперь и он предает меня. — Ох, Чонгук, — вздохнул Тэхен. — Иногда быть предателем намного сложнее, чем быть преданным… — Тебе-то откуда знать? — Поверь, есть откуда, — грустно улыбнулся тот. — Я не говорю тебе простить Хосока и радостно общаться дальше. Но не теряй его… Я же вижу, вы оба дорожите друг другом. Ваши пути разошлись — это нормально. Но нужно иметь храбрость принять чужой выбор. Это и есть взросление… — Тебя предавали когда-то? — Не меня. Я, — Чонгук дернулся. Тэхен выдержал пронзительный взгляд: — Чонгук, не всегда получается так, что твое «предательство» является им на самом деле. Иногда ты просто выбираешь себя. И для других это — измена. Моя семья считает, что я бросил их. А я просто не захотел становиться пешкой в чужой игре. Я больше, чем мое предназначение в этой жизни. — Что может быть больше, чем предназначение? — Любовь. Вера. Надежда. Твое счастье. Это очень длинный список. И все в нем выше, чем заготовленная для тебя кем-то судьба. — Ты неправ, — нахмурился Чонгук. — У всех людей есть предназначение. Все решено за нас. — Нет, — покачал головой Тэхен. — Все карты раскладываются нашими руками. Если у тебя есть великая цель и ты думаешь, будто рожден для нее — хорошо. Но я так не думаю про себя. Я был рожден для одного, мое же сердце выбрало другое. Разве сердце — не важный спутник? — Важный. Но есть важнее. Принципы. — Принципы не всегда есть благо, — ответил омега. — Впрочем, учить тебя жизни не собираюсь. У каждого из нас свой путь. — Но все равно спасибо, Тэхен. Хосоку… было бы приятно, знай он о твоих словах. И Хосоку действительно было. Он слышал каждое слово, отвернувшись в другую сторону, свернувшись клубком. И какое-то неясное чувство боли расплылось в груди, казалось, он почти рассмотрел кровь на рубашке. Солдат тщетно пытался отдохнуть, но сон не приходил, отгоняемый тихими разговорами ребят. Они обсуждали мир за стенами, титанов, потом — жизнь внутри стен. Говорили обо всем и ни о чем одновременно. Когда начал заниматься рассвет, Хосок встал и выпил уже остывший чай. Предложил Тэхену и Чонгуку. Согласился только Ким. Ребята несли дозорную службу и не знали, что в нескольких километрах от них два новобранца, которых они знали лично, захлебывались кровью из разрезанных глоток. Та пузырилась на губах и пачкала белые рубахи. Убийца остался незамеченным. Лишь один человек, находящийся далеко за пределами стен, однако, прекрасно их видевший, довольно улыбнулся. Женщина с высоко собранным хвостом поглядела в бинокль: по наружной стене на УПМ спускался солдат в форме, игнорируя скопление титанов внизу. — Отлично, — улыбнулась она уголком губ. — Четко по плану. Рассвет еще никогда не был таким красивым. Чонгук любовался алыми всполохами небосвода. Тэхен стоял рядом, отпивая из термоса чай. Хосок, оперевшись о пушку, наблюдал за краем темно-зеленого леса, почти черного в слабых лучах. Раны на лицах уже затянулись корками, но все еще болели. Двое друзей не могли посмотреть друг другу в глаза — то ли от неутихающей злобы, то ли от стыда. — С сегодняшнего дня для нас начинается новая жизнь, — тихо сказал Чонгук. Как вдруг произошел взрыв. Волна обжигающего пара снесла закричавших солдат со стены. Лицо запылало огнем. Чонгук вовремя очнулся и выпустил гарпуны УПМ. Из стены выбило ошметки бетона. Сердце заколотилось в груди, из-за пара, гула и криков ничего не получалось разобрать. «Тэхен…», испуганно кольнула мысль. «Хосок!». — Ребята?! — заорал Чонгук. Комок встал поперек горла. — Чонгук, мы здесь! — закричал откуда-то снизу Чон. — Мы живы! Какого хера произошло?! — Я не з- Солдат оборвался на полуслове. Мир погрузился во мрак, когда голова колоссального заслонила собой восходящее солнце. Они с Чонгуком смотрели друг на друга — в огромных от ужаса зрачках отражался титан. И через секунду стена города Трост пала.