бордерлайн

***

—Ты же врешь мне? Ты не дома. —Зачем мне врать? — закатываю глаза из-за его настойчивости и умения вывести меня из себя в два счета. —Я тоже не знаю, зачем ты мне врёшь. В чем проблема сказать, где ты, чтобы я не додумывал и не волновался. —Дан, я не хочу перед тобой оправдываться. —Причем это вообще? —Пока. —Не бросай. Просто скажи, где ты и с кем. И когда вернёшься домой. —Завтра. В моих голосах: какая-то ложь, какая-то фальшь. записки со дна.

***

      Тропинка от кладбища узкая. До ужаса боюсь шума машин и яркого света фар за спиной. Особенный ужас наводят груженые оранжевые камазы. Они с грохотом проезжают в нескольких метрах, а я от страха жмурю глаза и жмусь к забору. Не готова расстаться с жизнью, по крайней мере этим вечером. Черт. Сегодня какой-то удивительно тёплый вечер. Снимаю куртку и повязываю её на талии. В горле немного першит. Обманчиво жарко, но порывы коварного весеннего ветра то и дело дают о себе знать. Мысль о простуде абсолютно не тревожит. Сцены в моей жизни всё равно нет — я ни перед кем не в долгу. Иду быстро. До парковки чуть больше ста метров, очень надеюсь, что Виталик уже на месте. Тяжелый рюкзак клонит к земле, но я бодро шагаю к знакомой машине, сжимая кожаные лямки. С Виталиком Паша. Всё-таки сдали. Свой же. Череды занудных нравоучений не избежать, но в принципе я к ней готова. Выходит из машины и встаёт напротив. Лохматая, раздетая с сопливым носом стою перед ним, ковыряя кроссовком в земле. Жду его сухой вердикт. Знаю каждое слово, которое он скажет, предчувствую каждую красноречивую паузу и вздох… любви и бесконечной усталости. Усталости из-за меня и от меня. Но перестать ездить сюда так часто я не могу. Не могу ни зарывать ладони в землю, вспоминая те светлые дни, когда он был рядом. Это хуже наркотиков и галлюциногенов. Зависима. Окружать себя атрибутами и атмосферой боли оказывается намного проще, чем переживать воспоминания в большом светлом доме, где с недавних пор зазвучал детский смех, приехала погостить племянница. Тоска, царящая на кладбище успокаивает и помогает осознать, что я не одна. Такая. Рядом ходят такие же понурые везунчики с погасшими глазами, которые тоже потеряли и уже не обретут. Никогда. —Жестоко. —Тебе никто не обещал, что будет по-другому. Нам, к сожалению, при рождении не выдают гарантийный талон на счастье. —Я в любом случае бы выбрала жизнь. —Тоже верно. Паша видит мой испуганный взгляд загнанного в ловушку зверька и решает ничего не говорить. Что тут скажешь, если чем ближе к очередной годовщине, тем сильнее болит моё сердце и мается в поисках покоя душа. А фибры моего плачущего естества Паша ощущает. Как никто другой. Вдовы вечно будут петь о любви. —Поехали, у тебя завтра утренний эфир, — стирает с моей щеки остатки земли. До сих пор не научился скрывать свой жалостливый взгляд. —Я не могу. —Выйдешь по видеосвязи на пару минут. Вопросы пришлю заранее. Ничего кроме не спросят, не бойся. —Паш, мне надоели эти бессмысленные эфиры. Меня ни о чем не спрашивают, я ни на что не отвечаю. Не кажется, дурацкая тактика? —Предлагай свою. Будь честной. Но помни, что именно интересно людям. Отвечай на сто тридцать вопросов о личной жизни и заодно расскажи о всех своих любовниках, биополярке с Баланом и о недавних сомнениях в ориентации. Всем будет интересно, и ни в коем случае не бойся, карьере и образу все это не повредит. —Что ты несешь? —То и несу. Что ты хочешь, Тин? У нас и так ребрендинг по всем фронтам. Мы поменяли всё, что возможно, а тебя опять не устраивает. —Я ничего не хочу, — отряхиваю от кроссовок куски грязи и гружу своё уставшее тело в машину. —Тогда уходи со сцены. Мы договаривались, будешь так относиться к делу, мы организуем твой уход. Похерить всё, что мы так долго строили, я тебе не дам. Слышишь? — я закипаю, как он смеет использовать его фразы. —Отцепись, Орлов. Не твоё дело, что будет продолжаться, а что нет. Это я, это моя карьера, и только моё мнение тут учитывается. А ты, — набираю в лёгкие воздух, — занимайся своим делом. —У тебя сутки на ответ. И я сейчас абсолютно серьёзно. —Отцепись. Ты не понял? —У тебя месячные что ли? —У тебя, видимо, они не пришли, вот ты и нервничаешь. —Ебанутая. Эфир отменяю, делай что хочешь. Я устал.

***

      Дома пусто. Родные уехали ещё днем. Я и не знала. Мама говорила что-то утром об их планах, но я прослушала. Устраняла на голове последствия вчерашней игры в парикмахерскую с Вестой. Возможно, так даже лучше. Нет уверенности, что я бы не рассорилась и с ними. Какая же я несносная. Вот, что со мной не так? Откуда во мне столько злости и агрессии? Для того, чтобы поссориться с терпеливым Пашей, нужно обладать особым родом мастерства, но у меня, кажется, это умение врождённое. Вот сейчас я полностью согласна с его словами. Но что было тогда? Меня просто всё невероятно злило, и пока это жгучая смесь не вылилась из меня, успокоиться я не смогла. Почему на нем? На единственном человеке, который так старательно терпит меня и пытается не обижаться. Что теперь. Звонить и извиняться? Ненавижу такое. Лучше бы нашла в себе силы успокоиться тогда. Входящий. Дергаюсь. Балан. —Тебе то что от меня нужно? — выдыхаю, злость охватывает с новой силой. Почему именно сейчас он вздумал звонить? Вселенная точно добивает. —И тебе привет, любимая. —Как ты заебал своей любимой, — кладу голову на подушку и, поставив на громкую, откидываю телефон на соседнюю. Пустую. —Тут был уместен вопрос, что случилось. Но я уже привык, что это для тебя привычное состояние. Поэтому я даже рад, что всё стабильно, — говорит размеренно и спокойно, как будто специально проверяет моё терпение на прочность. Напрасно. Итоги могу подвести прямо сейчас — я в бешенстве. —Какой же ты правильный и галантный. Самому не противно? —Противно. Но как видишь, справляюсь. —Слушай, вот что ты позвонил? Что ты хочешь? —Если честно, звонил с надеждой, что твоё настроение улучшилось. —С Дорофеевой? —Что? —Локальный юмор, не заморачивайся, — фыркаю. —Тогда это… просто спокойной ночи. Резко сбрасываю. Бесит. Такой весь из себя правильный и тактичный. Может ещё решит, что он меня понимает. Но нихера он меня не понимает. Меня никто не может понять. Я потеряла слишком много, и это не объяснить на примерах и сравнениях. Это просто данность. Никто не знает степени моей печали и горя. Никто. И никто не заставит жить, как ни в чем не бывало. Никогда. —Ну и что, Кароль? Ты в очередной раз одна. Все тебя бесят и раздражают, на всех успела сорваться. Молодец. Живи так и дальше, эгоистка. Вот останешься… —Знаю, заткнись. Засыпаю на пару часов. Но сон идёт больной. Снятся кошмары. Решаю переместиться за фортепиано. Еле заметно касаюсь ладонью клавиш. Но сразу закрываю крышку. Сейчас ему не время звучать.

***

      Я до сих пор пишу ему записки. Последнее спасение черствой изголодавшейся по счастью души. И покаяние за всё, что я творю без него. Знаю, он хотел видеть меня счастливой. Я тоже. Но это не так просто. В последнее время эти приступы злости и агрессии прогрессируют, и я уже не знаю, что с собой делать. Мои дневники – Какая-то боль, какая-то злость, Записки со дна. Твои плавники разрезаны вдоль, Растерзаны в хлам. Ты снова одна. —Вылечи меня от этой агрессии. Я зла на этот мир за тебя. За то, что забрал, разлучил. Вот уже который год выходит из меня эта боль и тоска. Ты не утрата, ты приговор на сопротивление этой жизни и одновременно её основной рычаг. Я теряю родных и любимых, я не впускаю в жизнь новых людей. У меня душа мается. Я боюсь. Я на дне. Помоги. Дописываю, затупившийся карандаш скатывается на пол. От усталости и истощения засыпаю прямо за инструментом. Но сон снова оказывается не долгим. А за окном уже светло. Рассвет перегнал меня, помешав поучаствовать во всеобщем пробуждении. Мысли в голове немного устаканились, но в комнате по-прежнему душно от ночных метаний. Погода шепчет. Не могу отказать себе в удовольствие выйти на улицу. Надеваю спортивный костюм, на плечи набрасываю тёплую кофту фисташкового цвета. Волосы связываю в тугой хвост. Я не большой фанат пробежек, но сегодня чувствую острую необходимость в хорошем кардио. В ушах Земфира. Знакомая лесная тропа вокруг поселка И скорость Жадно глотаю прохладный утренний воздух, разменивая километр за километром. Утренняя свежесть пробирает. Уже чувствую покалывание в коленях и боль в боку, но не думаю снижать скорость. Ветер должен выбить из меня ненавистную злость. Останавливаюсь передохнуть. Солнце опаляет нос. Будет здорово, если опять загорит только он. Тяжело дышу. Не взять с собой воду было опрометчивым решением — в горле неприятно сушит. На вскидку я пробежала километров пять, путь домой будет долгим. Решаю сойти с тропы и идти по лесу — не так жарко. Вот черт меня побрал забраться в такую даль. Каждый шаг даётся с трудом, дыхание до конца не восстановилось, вдобавок, я то и дело спотыкаюсь о ветки. Глаза буквально закрываются, а парит всё сильнее. Кажется, что даже ливень будет не таким плохим вариантом. Немного поразмыслив, прихожу к выводу, что если я возьму курс левее, значительно сокращу свой путь. Дом как раз по диагонали, каких-то полчаса, и я на месте. Смело доверяю своей интуиции, но по прошествии времени начинаю понимать, что до дома не близко. Трассу неслышно, местность незнакомая, а тропа давно потеряна. —Доигралась, девочка. Скучно живёшь? Только в лесу потеряться не хватало. —Никто не потерялся. Не могла я далеко уйти, сейчас сориентируюсь. —Ну удачи, мать. Через два часа, понимаю, что одной уже не справиться. Лесной массив не кончается, а вот силы уходят. Боюсь потерять сознание от солнечного удара или обезвоживания. Сети нет. С трудом нахожу место, где всё-таки появляется одна палочка и трясущимися руками набираю номер. —Паша, ну возьми трубку… Если ты решил меня проучить, сейчас не лучшее время, — слабо выкрикиваю мольбу в телефон, но в ответ слышу лишь многократное — номер не существует или набран неправильно. Выдыхаю и звоню Дану. Нет даже гудка. Я не знаю, проблема в абонентах или в связи, но вывод один — я совершенно одна, и мне никто не поможет. Тревожное небо затягивает тучами. Дышать становится легче, но страшно, что скоро потемнеет, ещё страшнее, что начнётся гроза. Останавливаюсь, так как сил идти больше нет. Сажусь под сосну и закрываю пылающее от страха лицо ладонями, как будто стыдясь своей беспомощности перед стихией. —Интересно, как скоро они начнут искать. Как скоро обнаружат, что меня нет. Сегодня, завтра или через неделю? —Если бы ты вела себя по-человечески, то почти сразу. —Не добивай. Начинается дождь. Я воспринимаю его, как окончательное бесповоротное поражение. Я на дне. Я одинока и никому не нужна. Я последняя дура. Но так мне и надо. От усталости и изнеможения закрываю глаза. Чувствую, как мир вокруг начинает потихоньку расплываться. Знаю, спать в таких ситуациях нельзя, но никак не могу противостоять напавшему Морфею.       Мне снится лето. Снятся пингвины из зоопарка в Ивано-Франковске, я тогда маленькая в комбинезоне в горошек сидела на папиных плечах и гордо ела пломбир в вафельном стаканчике. Мне тогда в первый раз купили целое мороженое, отчего я чувствовала себя невозможно важной и взрослой. Снится вожатый в детском лагере, я тогда влюбилась в него, как дурочка. А он тогда только подшучивал надо мной строчкой из стишка про Таню и во время полдника подкладывал мне лишнюю шоколадную конфету. Снится маленький Веня с лопаткой и ведёрком на пляже. Он вместе с папой строит вокруг меня большую песочную крепость. Мой маленький защитник. Но всё обрывается. Вокруг темнота и холод. Хочется проснуться, но какая-то сила сжимает меня в тисках. Жуткое ощущение, что из меня высасывают всё самое хорошее: воспоминания, чувства, дорогих людей… Изнеможенная падаю в яму, лежу на холодном мокром дне и слышу далёкие голоса: так ей и надо. И никого вокруг. Только твой понимающий взгляд. И даже если ты не осознаешь степень моей печали и горя. Ты уважаешь меня и любишь. И мне больше ничего не нужно. Просто будь рядом, Дан. Если выживём этим летом, С нами уже ничего не случится. Лицо в очередной раз умывается слезами. Далекий лай. —Искра! Искра! Звук становится всё ближе. Но я не могу определить границу сна и реальности, поэтому сильнее жмурю глаза. Уже не верю во спасение и чудо. —Нашли, жива, — слышу мужской голос и тяжелое собачее дыхание над ухом. —Что с ней? —Не знаю, но дышит, — к моим губам подносят горлышко бутылки, но я не могу найти силы сделать глоток. —Давай, давай, моя хорошая, — мужчина поднимает мою голову и помогает расслабить челюсть, — всё хорошо. —Замёрзла? Сейчас будет тепло, — мужчина кутает меня в специальное спасательное одеяло с металлическим покрытием. Сразу становится теплее, в благодарность сжимаю его руку. Спасатель одобрительно гладит по голове. Второй убегает, чтобы встретить спасательный экипаж. —Спасибо, — слетает с моих губ. —Не меня благодари, а Искру. —Спасибо, собака, и вам, спасибо спасатель. —Не спасатель я, волонтёр просто. Вообще водителем работаю, а сегодня, представляешь, на рыбалку с другом поехал. Но как увидел в беседе нашего отряда сообщение, что в лесу девушка пропала, оставил Коляныча, взял Искру и сюда. Главное, чтобы Коляныч тоже домой вернулся, а то я обалдуй — свою долю водки там оставил, вот ему повезло, поганцу, — мужчина смеётся, а его лицо сразу покрывается приятными морщинами. —Я пойду с вами его искать. —Лежи, дочка, не переживай. Мы с Колянычем не из таких передряг выбирались. И что ему две бутылки водки, так, горло смочить. А ты лежи, согревайся. Сейчас подмога придёт, мы тебя в два счета до дома доставим. Я разглядываю его яркую оранжевую жилетку, на которой эмблема: Добровольческий поисково-спасательный отряд. Просто так, по своей воле, человек бросил всё и отправился в лес искать совершенно незнакомого ему человека. Не укладывается в голове, а на глазах слезы. Настоящее чистое и бескорыстное добро и человечность. Я обещаю учиться. В течение нескольких минут меня доставляют домой. Во дворе организован штаб, координирующий спасательные группы. Я с дрожью наблюдаю, сколько людей собралось, чтобы помочь в поисках. Я неустанно в полубреду благодарю всех, кого вижу, пока меня несут внутрь. —Господи, Тина, как ты нас напугала, — Паша видит меня и сразу бросается навстречу. —Простите, простите меня за всё. Я думала, что не будете после вчерашнего меня искать. —Дурочка, мы поседели с Даном, когда весь день пытались тебе дозвониться. А когда заподозрили, что ты можешь быть в лесу, весь район на уши поставили. Дурочка, даже не представляешь, как мы боялись тебя потерять… —Дан тоже здесь? —Да, он всех и поднял. Сейчас прочесывает с отрядом соседний квадрат, но мы информацию передали, скоро будет тут твой спаситель. —Прости меня за всё, друг, — вжимаюсь в рубашку мужчины, не в силах справиться с истерикой. —Всё хорошо, родная, всё будет хорошо.

***

      Я восстанавливаюсь быстро, буквально через день окончательно прихожу в себя, но родные не оставляют меня ни на минуту и просят соблюдать постельный режим хотя бы пару дней. Я бесконечно всех благодарю и слушаюсь. Как только меня выпускают из домашнего плена, встречаюсь с Даном на заправке около дома. Он очень хотел увидеть меня раньше, но понимал моё желание, пока не знакомить его с многочисленной родней.

***

      Это были самые тёплые и долгие объятья. Мы оба очень ждали эту встречу. Располагаемся за барной стойкой. Дан прижимает меня к себе и глубоко дышит, зарываясь в копну волос. Я знаю, как сильно он испугался за меня в тот день, не перестаю просить прощение за новые седые волосы на его голове. Он целует и только крепче прижимает меня к своей груди. Мы долго молчим, но нам очень хорошо и спокойно в этой немой радости вновь обрести друг друга. На заправке в это время никого. Мы уже собираемся выходить, как в здание заходит женщина лет тридцати, но увидев нас, мгновенно замирает. Мы с Даном переглядываемся. Осознаем, что всё-таки слишком погорячилась встречаться среди бела дня в общественном месте. —Тина, это вы? — произносит с дрожью. —Да, это я. —Я хотела к вам обратится. Мне очень неудобно, но встреча с вами, это, действительно, какое-то чудо. У меня есть сын, Давид. Он совсем малыш, но у него очень редкое заболевание. Спасти ему жизнь поможет только срочная операция. Женщина показывает мне фото белокурого мальчика с огромными голубыми глазами, пронзительно смотрящими на меня с дисплея телефона. Смертельно болен — проносится в моей голове, и я непроизвольно пошатываюсь. Моё тело сковывает от ужаса и сильнейшей фантомной боли. Дан вовремя поддерживает меня и сжимает за руку. Несколько минут не переставая реву, но благодаря Дану и горячему чаю прихожу в себя. Всё обязательно будет хорошо. Я безумно рада, что имею возможность помочь. И знаю, что сделаю для этого всё возможное и невозможное. Спасибо за эту возможность. Если мы выживем этим летом, То с нами уже ничего не случится.