From Grace | Неблагодать

В тот день весна вступала на Корусанте в свои права. Жители верхних уровней смаковали свежий воздух, сбрасывая зимнюю одежду — город полнился новым, природным теплом. Император Палпатин сидел во дворце в своём саду за древней каменной стеной. Растения ещё не распустились, но ещё рано, сказал себе Император. Времени предостаточно. — Ваше Величество. Палпатин не обернулся. Он чувствовал стража у входа в сад — а за ним, в фойе, присутствие чужака, который был для него — для него одного лишь — ближе родных. Тьма лежала на плечах гостя зимним плащом, а над его сердцем сгустилась так, что у Палпатина дёрнулись губы. — Впустите его. Охранник вышел, и в сад вошёл Траун. Размеренный шаг, тяжёлая поступь. Когда он повернулся, чтобы склонить голову пред Палпатином, его лицо не выражало ничего. Почти. Мягким движением пальцев Палпатин поманил Трауна к себе и смотрел, как тот опускается на колени у его ног. Император хранил молчание, выжидал, не приглашая Трауна говорить. Через некоторое время Траун прикрыл глаза. — Она мертва, — произнёс он. Палпатин изучал его; в голосе и поведении Трауна не было и тени непрофессионализма, но вот рука Палпатина коснулась его волос, и он подался навстречу. — А дитя? — спросил Палпатин. Пауза. И, всё так же бесцветно: — Мертво. Их было не спасти. — Расскажи мне, — велел Палпатин. По саду гулял ветерок, качая голые ветки. Прохлада заставила бы обычного человека поёжиться, но ни Палпатин, ни Траун не шевелились. Меж бровей Трауна пролегла морщинка — он собирался с мыслями, никак иначе не выказывая чувств. Казалось, он больше не замечал прикосновения Палпатина. — Её любовник, — сказал он, — Кэнан Джаррус. Он не погиб, а был просто ранен. Он оправился от ран, отключил сторожевого дроида, пробрался в дом. Он моргнул. Невидящие глаза прикованы были к мантии Палпатина. — И? — подсказал тот. — Он нашёл её, — просто сказал Траун. Лицо холодное, замкнутое. — Он стрелял в меня. Гера… — Траун умолк. Лицо его не отражало ни тени чувства; кончики пальцев слегка коснулись груди. — Когда она увидела его, — сказал он тихо, — всё, что между нами было, пошло прахом. Палпатин промолчал. Он оставил слова утешения при себе и ждал, когда Траун продолжит. Траун заторможенно моргнул, и его рука упала с груди на рукав Палпатина, слегка сжала ткань. Он снова заговорил: — Я выстрелил в ответ. Но Гера прыгнула на линию огня, и мой выстрел убил её, не его. — Он снова моргнул, всё так же ровно, спокойно. — Я застрелил его. Я пытался её спасти, вызвал медиков. Но было поздно. Он не двигался и не опускал глаз; никаких внешних признаков, что рассказ закончен. Дыхание ровное, сдержанное лицо. Но глубоко внутри Палпатин чувствовал перемену: холод впился в кости Трауна, укоренился, заморозил каждый нерв, пожрал все чувства и ничего после себя не оставил. Шок, подумал Палпатин, разглядывая его лицо. Траун, казалось, едва осознавал, за кого цепляется; если он и понимал, что не один в саду, что Император смотрит на него в ответ, он этого не показывал. Его глаза смотрели вдаль. — Ты совершил ошибку, — ласково сказал Палпатин, возвращая Трауна на землю. Алый взгляд, помедлив, дрогнул и вернулся к собеседнику, мутный, но осмысленный. — Да, — глухо сказал Траун. — Оплошность, — подчеркнул Палпатин. Теперь он был уверен, что Траун слышит его. — Мои инструкции были ясны. Ты должен был убедиться, что её старые сообщники мертвы, прежде чем использовать статуэтку. Траун кивнул, слегка склонив голову, кратко, словно у него не было сил на большее. — Если прошлое в таком деле настигнет женщину, то потянет её назад, как сделал этот Кэнан, утащив твою Геру за собою в смерть, — сказал Палпатин. — Да, — едва слышно повторил Траун. — Это моя вина. Палпатин неторопливо взял его лицо в ладони. Кожа Трауна была холодной; прикосновение заставило его на миг прикрыть глаза. Но когда Император чуть приподнял его голову, Траун снова открыл глаза и, наконец, твёрдо встретил взгляд Императора. — Ты понимаешь, что ты сделал? — спросил Палпатин. Пальцы Трауна сомкнулись на его запястьях. Он не отстранился. — Я поторопился. — Голос его был бесцветен, а глаза пылали. Долгое время они в молчании смотрели друг на друга, а затем профессионализм во взгляде Трауна рассыпался, превратился в ярость; затем растворилась в ничто и ярость. Он свирепо закусил губу. Его била дрожь — то ли адреналин, то ли чувства, точно не скажешь; в Силе Палпатин видел, что и сам Траун не знал причины. — Я был себялюбив, — сказал Траун. Палпатин видел в Силе все образы, что толпились у Трауна в голове — с того момента, как он впервые увидел её мурал в грязном переулке Внешнего Кольца, до момента, когда пал рядом с ней на колени на полу кухни, чтобы прижать к груди её мёртвое тело. Себялюбив — слово запечатлелось в мозгу Трауна и заглушило все остальные мысли. — Да, — мягко сказал Палпатин. — Ты был себялюбив. Веки Трауна опустились. Он сделал неглубокий вдох и не выдохнул. — Но в любви себялюбие дозволено, — и Палпатин коснулся глаз Трауна, провёл большими пальцами по его опущенным векам. — Эгоизм — одна из неотъемлемых черт любви, без него ход времени стёр бы в пыль все народы галактики. Кэнан Джаррус был не менее себялюбив, чем ты; даже более. Будь он бескорыстен, он бы оставил Геру в покое, обнаружив её, свободную и счастливую, в твоём доме. Если бы он в самом деле желал ей добра, он бы тихо ушёл, оставил её жить с тобой как она жила и никогда бы не дал ей знать, что он не погиб. Траун судорожно выдохнул. Он не сказал ни слова, не открыл глаза. Но жёсткость в плечах смягчилась, и он не противился, когда Палпатин привлёк его к себе. Отдался объятиям Императора, спрятал лицо в его чёрной мантии. В Силе Палпатин видел, как его собственное тепло прогнало остатки оцепенения в душе Трауна и заменило их чем-то иным: чем-то жилистым и тёмным. Сильным. Мальчика надо отослать, подумал Палпатин. Его ждут Неизведанные Регионы; настало время для экспансии. И лучшее, что ситх может сделать для тех, кого любит, — это отослать их прочь. Палпатин привлёк голову Трауна к своему плечу, позволил пальцам зарыться в иссиня-чёрные волосы и глядел на сад. Он заметил, что ошибался — у западной стены росло дерево с аккуратно подстриженными ветвями. Глядя со стороны, у него был один изъян: ветвь, растущая не по своей вине в углу, куда никогда не падали лучи солнца. Палпатин отметил, что на этой ветви уже распустились почки.