***
Наглотавшись обезбола, я прижалась спиной к стене раздевалки и закрыла глаза. Нужно было спокойно подышать, потому что до игры осталось всего ничего, и нервы уже постепенно заполняли танцпол в моей голове. Лика, как обычно, безостановочно пила воду, Лена завязывала и развязывала шнурки на кроссовках. В раздевалке технологического было как всегда неуютно. — «Лисички» должны узнать, что есть те, кто им не по зубам, — наконец произнесла Лена. — Мы долго шли к этому полуфиналу, поэтому справимся! Но было все равно страшно. Игра обещала быть проблемной, потому что «Лисички» играли грязно и долго, а их тренер не выносил нашего Борю. Казалось, дай им возможность — набьют друг другу морды и забудут про спортивную этику. — Вперед! Борис Владимирович вывел нас на площадку с такой гордостью в глазах, что мысли о проигрыше вмиг улетучились из головы: как можно проиграть, когда в тебя так верят? Трибуны взревели — казалось, что мы играем дома, потому что наши болельщики были повсюду. — Мы надеемся на честную игру с вашей стороны, — с суровой обреченностью в голосе напомнила Лена капитану «Лисечек», когда они обменялись приветствиями. — Пусть победит сильнейший! Надменная девица хмыкнула и ничего не ответила. Значит, честной игры точно ждать не придется.***
Первый сет мы проиграли. Второй — тоже. Девочки были в ярости, Борис Владимирович стоял с понурым видом и совершенно не желал слушать то, что я ему говорила. За несколько секунд до начала матча он усадил меня на скамейку запасных, и вот — два сета спустя мы оба вынуждены смотреть за довольными соперницами. Если наша команда проиграет третий сет — все в этом сезоне закончится. — Я могу хотя бы попытаться! — Мои попытки докричаться до тренера пока не увенчались успехом. — Лене некому пасовать, мы играем в паре! Это звучало немного бредово, потому что было далеко от реальности, но я даже не обращала на это внимание. Все, чего я хотела — это выйти на площадку. — Это очень плохая идея, Олеся, — как заведенный повторял Борис. — Швы разойдутся, ты снова вернешься на скамейку запасных и ничего не добьешься своим бессмысленным подвигом! Но желание выйти на площадку не было связано с подвигом. И даже не было попыткой как-то оправдаться перед девочками. В конце концов, я действительно не единственная волейболистка в команде. Важными для меня во всей этой игре были другие вещи. — Мы либо пробуем, либо нет, — уже сквозь зубы процедила я. — Рука не беспокоит, я выпила обезболивающие, к тому же, меня допустила Наталья Викторовна. И то, что вы держите меня на скамейке запасных, нельзя назвать никак иначе, чем тренерским произволом! Борис Владимирович нахмурился, и мне оставалось надеяться, что я не задела его своими словами про тренерский произвол. Да и он, в конце концов, все-таки виноват! — Хорошо, — согласие, впрочем, сопровождалось качанием головы из стороны в сторону, — иди. Но! При малейшем кризисе ты должна будешь вернуться на скамейку запасных. Конечно, я кивнула. Конечно, ни на какую скамейку запасных я не собиралась. Все, чего я хотела — это доказать самой себе, что я не пустышка. Что я хоть что-то в этой чертовски сложной жизни делаю хорошо. Пусть это и был всего лишь волейбол. Но именно на площадке я переставала быть бывшей девушкой Семена, теперь уже бывшей девушкой Пылаева. О них во время игры я вообще не думала. Хотя, о них — это слишком неправда. Гордея не было в моих мыслях — никогда.***
Третий сет выиграли уже мы. «Лисички» сконфуженно оглядывались по сторонам во время перерыва, а Боря, весьма воодушевившись не самой лучшей нашей игрой (тут нужно было быть честными) за те три минуты, что были отведены правилами, озвучил новые тактические ходы. Мне практически удалось уйти незамеченной, но за десять секунд до свистка тренер вспомнил о травме. — Покажи руку. Тяжело (и притворно) вздохнув, я протянула Борису Владимировичу руку. Фиксирующий бинт оставался на месте, на нем — ни пятнышка крови. — Вот видите, — весело подмигнула я, — жить буду. — Ты еще скажи, что до свадьбы заживет, — буркнул он в ответ, и тут же выдернула руку. — Что же мне с тобой делать, Олеся? В ответ я пожала плечами и заняла свое место. Рука горела огнем, швы наверняка разошлись, но пленка, спрятанная под бинтом, не обнажила мои раны для Бориных глаз. Еще два сета — и конец.***
Пятый сет прошел как в тумане. Я яростно подавала, еще яростнее отбивала. «Лисички» психовали, Боря почти что танцевал на тренерском мостике. Хотелось спать — боль стала казаться перманентной, она ослабила меня, сил не осталось практически ни на что, но в голове было, наконец, совершенно пусто. Мне даже не сразу удалось понять, что наша команда вышла в финал. Технологический университет оказался не по зубам педагогическому — хотя бы в волейбольных показателях. Перед глазами мелькали какие-то пятна, и в раздевалку я шла практически на негнущихся ногах. Почти уже вышла из зала, осталось только повернуть направо — и я оказалась бы рядом со своими вещами, но за руку меня вдруг кто-то схватил. И я точно знала, кто это был. — Отпустите меня, Борис Владимирович, я хочу спать, — полушепотом попросила я и, наконец, развернулась. — Сёма, пожалуйста, я хочу домой. Испуганный взгляд серых глаз, чей-то крик, а после — только темнота.***
Еще до того, как открыть глаза, я поняла, где нахожусь. И заплакала. Господи, как же я ревела.