***
Дни в стенах этого злосчастного особняка походили друг на друга. Они были мрачными, опустошёнными. Все его жители боролись со своими внутренними переживаниями. Они никогда и не подумали бы, что потерять его во второй раз будет еще тяжелее, чем в первый. Жизнь неслась около них, стараясь забрать тех в водоворот событий, но все Харгривзы, как будто застыв во времени, старательно игнорировали все вокруг себя. Каждый из них справлялся с виной по-своему. Клаус беспробудно бухал, часто доводил себя до передозировок. Он, так же как и Диего, почти не ночевал дома, да и в принципе редко появлялся там. Мужчина чаще бывал в реабилитационных центрах или в реанимации, которая каждый раз вытаскивала его с того света, на который, видимо, четвертый так стремился попасть. Клауса поглотила тоска. Он не понимал, винит ли себя или нет, ведь решение насчет него приняли, не спрашивая его мнения. Ему нужно было настоять на своем, а он струсил, пустил все на самотек, как делал это регулярно. Стыд. Он точно был. Перед всей семьей, которая в него поверила, и даже он, и сам Клаус тоже. Но теперь четвёртый вновь перешел черту, опять начал травить и медленно убивать себя. Смешалось все: стыд, горечь от утраты, тоска и страх от способности. Он бежал от реальности еще более усердно, чем раньше, еще более стремительно, все реже бывая в трезвом состоянии. Лютер был опустошен. Он опять не оправдал звание лидера, опять подвёл всех. Мужчина искренне верил, что во всем виноват только он, что только его действия привели к такому исходу. Вид его семьи только сильнее выбивал из колеи. Однако мужчина не стал глушить в себе эти чувства алкоголем и табаком, как это делали его братья. Лютер всегда хотел помнить об этом. Он вновь нашел себя в боях без правил. Именно тогда мужчина мог отпустить, откинуть всё, что его беспокоило. Именно когда по нему текла кровь вперемешку с потом, Лютер чувствовал себя живым и даже слегка свободным. Ваню поглотило отчаяние. Ее душило все, на нее давило все. Был и стыд, и вина, а главное — страх, ужас. Она боялась себя, винила себя. Седьмая не могла справится со всем. Событий было слишком много. Сила, два конца света и он. Девушка почти не выходила из комнаты, почти не ела, редко спала. Ваня постоянно плакала, слезы никогда не высыхали на её лице. Глаза всегда были опухшими, блеклыми, опустошёнными. Вина сжирала ее: она подвела, бросила его. Он ведь поверил в нее, спас ее, вытащил из пустоты. Но теперь его не было. Ваня старалась заглушить всё игрой на скрипке, которая заменяла ей речь. Только по одной её игре все понимали, что было на ее душе; это мелодия плачущей, брошенной девочки, которая совершила для себя непростительную ошибку. Если бы не скрипка, то седьмая опять бы впала в беспамятство и могла бы разрушить мир, но она обещала контролировать ситуацию ради себя, семьи, него. Эллисон брала на себя все, она пыталась стать для всех опорой, матерью. Спасти членов своей семьи от самих себя, от их мыслей, от чувства вины и мук совести. Девушка старалась жить, работать, давать интервью. Эллисон пыталась быть взрослым человеком. Она правда была хорошей актрисой: третья играла для публики, на людях скрывая все, что так ее гложило. Кричала всему миру о том, что все в порядке, все хорошо, жизнь прекрасна. Эллисон играла и для семьи. Для них она была железной леди, которая старалась редко показывать свои чувства. Она затмевала их ответственностью, которую сама же и возложила на свои плечи. Девушка бежала, как и все. Днём она была сильной, ответственной, но каждую ночь проводила в раздумьях, со страшными снами и горой слез. Эллисон хотела спасти семью от того, что терзало ее еще сильнее всех, ведь именно она стала инициатором того решения, рокового и опрометчивого. Девушка уже сомневалась, поступила бы она так еще раз или нет. Но все уже было сделано, ничего не поменять.***
Вечер. Апрель. В этот момент на удивление каждого в зале собрались все Харгривзы. Они давно не сидели вместе, каждый избегал общества своей семьи. В камине, над которым раньше висел его портрет, горел огонь, трещали бревна. Было тихо, они лишь изредка обменивались дежурными фразами. Харгривзы сидели в одном месте, но избегали смотреть друг на друга, только тихо попивали алкоголь из своих стаканов и смотрели в пустоту, перебирая десятки мыслей в своей голове. —Уже прошло почти 3 недели, — сорвалось с уст Диего. Все подняли на него взгляд, а тот все еще пялился в никуда, — Как думаете, мы правильно поступили? — этот мучительный вопрос задавал себе каждый. —У нас не было выбора, — сказала Эллисон, не поднимая глаз на семью, — Мы должны были сделать то, что сделали, — все кивнули. Они продолжат успокаивать себя тем, что не было других вариантов, что их решение единственно верное. А может, так и было на самом деле? Может, им пора перестать винить себя? Возможно, но пройдет еще не одна неделя или месяц, когда они поймут это. В зале опять повисло молчание, которое лишь изредка перебивал треск поленьев. Ваня решила взять ситуацию в свои руки, пробудить семью хоть на небольшой промежуток времени. Всем им нужно жить, а не существовать, заливая в себя спиртное, постепенно убивая себя. Он не этого хотел для них, он не ради этого прошел через все. Девушка встала с дивана, цепляя к себе взгляды родственников. Она подошла к чехлу со скрипкой, с белой скрипкой. Седьмая не позволяла себе играть на ней раньше, но сейчас самое время начать. Она будет первой, кто сделает шаг в жизнь. Ваня аккуратно взяла инструмент, пробегаясь пальчиками по древесине. Ее взгляд зацепился за мелкую трещинку на корпусе, она появилась, когда девушка выпала из временной воронки. Седьмая взяла в руки смычок и повернулась к Харгривзам, те смотрели на нее, затаив дыхание. Рука застыла в воздухе, так и не дотронувшись до струн. Девушка думала, какую мелодию должна сыграть. Она решила выбрать одну из композиций мультиинструментального дуэта The Ayoub Sisters. Девушка скользнула смычком по струнам, полилась мелодия. Сначала та была тяжелой, даже слегка неприветливой, но быстро сменилась, стала обволакивать душу теплом и светом. Настроение музыки менялось, непривычную грубость заменила легкость вперемешку с нежностью. Под конец движения Вани стали увереннее, она слегка улыбалась, расцветала вместе со скрипкой, с мелодией, которая заполнила весь зал. Она дарила надежду, зарождала в груди приятное тепло, задевала все кончики души. Харгривзы слушали ее, не отрываясь. Они вцепились взглядом в сестру, впитывали в себя мелодию, стараясь запомнить ее звучание. Музыка правда произвела нужный эффект. Внутри стало спокойнее, в голове тише, а душа уже не так сильно выла. Ваня закончила играть, помещение на мгновение поглотила тишина, но ее прервали хлопки со стороны Клауса, к этому действию присоединились и остальные. Зал заполнил звонкий звук аплодисментов. Седьмая легонечко улыбнулась, к ее лицу подступил румянец. На этот вечер их души будут спасены и спокойны, но ночь придет и поглотит их вновь.***
Пасмурная ночь перетекла в такое же ненастное утро. Тихое утро воскресенья. Безмятежность поселилась во всех уголках города. Как раз в одном из таких уголков, в комнате, в старой части города просыпалась девушка. Пока что из-под большого белоснежного одеяла виднелись только маленькие ступни и аккуратные кисти. Она протяжно промычала, пряча ноги от порывов холодного ветра. Вчера она сидела допоздна, рисуя маслом, и забыла на ночь закрыть окно. Из-за этого в комнате было слегка прохладно, а воздух стал довольно влажным. Был дождь. Девушка потянулась и села, все еще кутаясь в одеяло. Ее коричнево-черные волосы нелепо лежали на голове, образуя между собой узлы. Глаза у нее еще были закрыты, реснички слегка подрагивали. Она слегка нахмурилась. Если бы не плохая память, она бы точно проспала ещё не один час. Девушка до последнего оттягивает момент полного пробуждения. Она недовольно вздыхает и открывает глаза. Ее радужка глубокого оливково-зеленого цвета с карей окантовкой мигом вбирает в себя свет всей комнаты, зрачки сужаются. Она осматривается вокруг. Окно в центре комнаты было открыто, тюль молочного цвета судорожно метался из стороны в сторону, около него стоял мольберт с незаконченной работой, тумбочка с красками, которые она не закрыла. Девушка закатила глаза и жалобно простонала. Обещала же себе больше не писать до самого рассвета, но нет же, теперь придется разоряться на масло. Она перевела взгляд на зеркало напротив кровати и ужаснулась от своего отражения. На голове бардак, сама она заснула в грязной поношенной серой футболке, а ее лицо и руки были испачканы в краске. Девушка приложила кисти к лицу и прокричала. Ей пора становится серьезнее, ответственнее, а она даже за собой уследить не может. Она сбросила с себя одеяло и ринулась к окну, запнувшись по дороге об этюдник. Девушка затворила ставни, облегченно вздохнув. За окном было пасмурное утро, возможно, вновь будет дождь, но планов на день и так не было, так что она не расстроилась. Девушка любила сидеть дома, считая, что нет прекраснее компании, чем краски и холст, ей нравилась ее комната и царившая в ней атмосфера. Но все же ей придется выйти, потому что по своей же ошибке она угробила последнее масло, а выходного без живописи девушка не переживет. Она отходит от окна и в поисках масла подходит к ящику, где хранятся все ее материалы, иначе краску ей так просто не смыть. Бутылочка с жидкостью была почти пуста, хватит от силы только на лицо, про руки и думать не стоит. Почему у нее все резко закончилось за неделю до стипендии? Ей же и жить на что-то надо, но видимо придется остаться без обедов. Она схватила остатки масла и прошла в ванную. Девушка скинула с себя всю одежду и встала на белую поверхность душа. Она включила воду, сначала полился кипяток, от которого та дернулась и быстро изменила температуру. Сегодняшний день опять начался с нелепых ситуаций. Капли воды аккуратно стекали по ее телу, она подставила лицо навстречу струям, чтобы те смыли остаток почти бессонной ночи. Девушка потянулась за шампунем с запахом лаванды, к счастью, он еще не закончился. Она пыталась уложить все свои волосы, которые в некоторых местах слиплись из-за краски. Девушка стала старательно намыливать голову и перетаскивать пену на кончики. Вода помогла ей смыть с себя все мыло и грязь. Она прикрыла глаза, стоя к воде спиной. Мыслей не было, в голове привычная пустота, иногда пробегали воспоминания о предстоящем проекте со студентами с другого факультета, а так, совершенная тишина. Девушка выключила воду, ступила на мягкий ковёр и перевела свой взгляд на зеркало. В отражении была студентка второго курса с факультета искусства, восемнадцатилетняя Лиана Клайн. Девушка, известная своей исключительностью в живописи, а также жуткой неуклюжестью. У нее постоянно что-то валится из рук, она часто падает и может порезаться или удариться буквально почти об любой объект. И сейчас она пытается смыть со своих бровей краску, чтобы сходить в художественную лавку, а по дороге не спугнуть людей. Лиана выбежала из ванной, заворачивая волосы в полотенце. Она быстренько прошла к кровати и стала приводить ее в божеский вид, возвращая на место спальные принадлежности, накидывая покрывало и устанавливая декоративные подушки. Девушка достала из шкафа черное кружевное нижнее белье, которое сразу же надела. Она зацепилась взглядом за объемный мягкий свитер бежевого цвета, момент и он на ней, а вниз идет юбка в клетку почти такого же оттенка, как ее волосы, которые девушка уже старательно сушила феном, пока на столе заваривался черный чай. На голове опять образовалось облачко. Лиана злобно прошипела и взяла расческу, пытаясь разобрать этот бардак. За окном плыли облака, а улица все еще оставалось пустой. Девушка подошла к окну с горячим чаем, сделала маленькие глотки, которые обжигали ее губы. Она осматривала открывающийся вид в поисках чего-то интересного, возможно, новой идеи для ее картины. Но там были только блеклые дома и пасмурное небо.***
Сейчас не только Лиана рассматривала улицу. Около своего окна стоял парень с кружкой кофе в руках. Он изучал прохожих, вывески, здания, делая глоток ароматного напитка. Почему-то юноша изначально знал, что тот является его любимым. Парень не думал ни о чем, его ничего не волновало. Сейчас он находился в стадии абсолютного спокойствия, следя за просыпающимся городом. Его угольно-черные волосы аккуратно спадали на лицо, мутно-зеленые глаза цеплялись за каждый окружающий его объект, на лице была аккуратная улыбка, из-за которой возникла ямочка, на скуле несколько родинок. Юноша любил проводить время, наблюдая за окружающим его миром. Он словно заново изучал все, удивлялся минимальным вещам, многие действия и предметы вызывали у него неподдельный интерес. Парень также очень любил читать книги, но часто создавалось ощущение, что однажды он уже слышал об этих историях, знал, как все сложится. Наверное, так и было. Юноша не отрицал этого. Многие действия для него были в новинку, но его преследовало постоянное чувство дежавю. Он прекрасно знал о своем диагнозе, поэтому его это не напрягало. Юноша просто заново начал жить и узнавать все, что его окружает. Парень улыбался, рассматривая дома в своем окне, прикрывая глаза и делая глоток кофе, который уже успел остыть. Он отставил чашку и засунул руки в карманы брюк. Парень перевел взгляд на комнату, выполненную в серых и коричневых тонах. Сейчас это был его дом, но был ли он им и раньше, тот не знал, да его это и не особо волновало. Двуспальная кровать, которая уже была заправлена, на покрывале не было и единой складочки, прикроватная тумбочка, где стоял светильник и ничего больше. Шкаф, наполненный книгами, половину из которых он уже прочитал, если не перечитал. Гардероб с отглаженными рубашками, брюками, аккуратно сложенными свитерами и джемперами. Письменный стол, где все находилось на своих местах, каждая тетрадь и записная книжка лежала ровно, ноутбук стоял перпендикулярно плоскости стола, а на полках аккуратно возвышались учебники. В помещении не было и пылинки. Вот она — комната прагматичного человека, комната Пятого Харгривза. Однако парень не знал себя под этим именем, сейчас он был девятнадцатилетним юношей, студентом второго курса физико-математического факультета — Коул Хофманн, от его прошлой личности не осталось и следа. Он накинул на свои плечи длинное черное пальто и вышел из квартиры, парень не видел смысла проводить там все время. Коул спустился по лестнице и покинул здание. Брюнет не помнит, что он — Пятый, он не помнит, что обладает сверхспособностями, он не знает на что способен. Сейчас он — Коул, обычный студент, которому поставлен диагноз амнезия.