Ненужная

Подол платья отяжелел из-за количества влаги и грязи на нём. Желание просто взять и оборвать его, оставшись в слишком короткой юбке, приходилось отгонять всеми силами, а сил и так осталось совсем немного. Тейя была убеждена, что заблудилась. В той совсем крохотной деревушке, в которой она пробыла последнюю пару недель, сказали идти через лес, так короче, чем в обход, пускай и сам лес тоже обширен. Но никто Тейю не предупредил о том, насколько болотиста эта местность, насколько запутана и насколько быстро можно затеряться в этих одинаковых рощицах и полянках. Она не удивится, если видит именно эту согнувшуюся березу или эти замшелые пни уже не в первый раз. Сколько дней она бредет по лесу? Три? Всё слилось в один сплошной, бесконечно долгий день. Запасы еды в тканевом легком мешочке уже истощались, и ей жизненно необходимо было найти хоть какое-нибудь поселение, чтобы свои ресурсы пополнить. Казалось, этот лес бескраен. А может, просто играется с уставшей путницей, дразня и вынуждая блуждать по одному и тому же месту. Умереть от голода в лесу, вся грязная и настолько уставшая, что хоть вой, было бы до жути унизительно. Лучше уж было тогда сгореть заживо, зато хоть запомнили бы не как беглянку. И не было бы тогда всех этих бессчётных дней мучений. А что, право, хуже — ведьма или беглянка? Тейя поразмышляла бы на эту тему, будь у неё хоть доля сил и былой энергии. Сейчас она могла только плестись по траве и грязи, обходить упавшие стволы и сетовать на собственную судьбу. Можно было бы передохнуть, но уже потихоньку начинало темнеть. А в очередной раз спать в лесу не очень-то хотелось. В какой-то момент меж могучих дубов показался просвет. Тейя остановилась у ближайшего дерева, настороженно прислушиваясь, нет ли там, поблизости, каких-нибудь людей. Она встречала уже несколько военных по пути, могла бы спросить дороги у них, но доверять сейчас незнакомым мужчинам было боязно — мало ли кому еще что в голову взбредет. Поэтому тогда она лишь обошла их, совсем тихонько, чтоб не заметили, и пошла дальше. Не раз думала, не вернуться ли, спросить их, как и куда идти, но не стала рисковать. Шла по прямой, чтобы с прямого пути не сойти. На этой полянке, откуда и шел просвет, голосов не слышалось. Только легкий, мягкий и блаженный… звук воды. Сдержать вздох облегчения не удалось. Сжав свой мешочек на плече, она ускорилась и вырвалась на эту самую поляну. Тут же замерла. Сначала показалось, что это люди там стоят, но она присмотрелась и увидела, как это у самого ручейка, наклонившись к воде, стоял громадный черный конь. Его гриву потрагивал легкий ветер, а сам он жадно глотал воду. Сердце радостно ускорилось. Быть не может. Это Джель её так благословил? За все её мучения? Осторожно, чтобы не напугать, Тейя подошла ближе. Дружелюбно протянула руку. Конь устало глянул на неё, ничуть не испугавшись, и продолжил глотать воду. — Ты чей? Голос её был хрипловат из-за долгого молчания. Как же прекрасно снова заговорить, да ещё и на своем языке! Словно встретить какого-нибудь давно потерянного возлюбленного. Только после своего же вопроса ей в голову вдруг ударила мысль, что если тут конь, да ещё и с седлом, значит и хозяева недалеко. Кто мог оставить такого в одиночестве? Красивый, статный и явно выносливый. Да и кто мог быть хозяином такому гордому красавцу? Ещё несколько раз покрутившись, оглядывая поляну, она не увидела никаких больше признаков жизни. Только журчала вода, где-то вдалеке пели птицы и шелестела от ветерка листва. Не думая, грозит ли ей опасность, Тейя склонилась на водой, вымыла от грязи руки и умыла зудящее изнутри от усталости лицо. Провела мокрыми ладонями по копне рыжевато-каштановых волос, чтоб не лезли в глаза. И сидя на коленях у воды, она снова взглянула на этого безмятежного гордеца. — Ну и что мне с тобой делать? Поднявшись на ноги, что этому явно протестовали, она снова подошла к нему. Конь не выглядел озлобленным или испуганным. Безразличие сочилось из-под его густой черной шерстки, заражая и Тейю этой равнодушной, спокойной аурой. — Не выручишь меня? — снова задала она вопрос, глядя в его черные, глубокие глаза. — Отвезешь куда-нибудь? М? Конь не ответил, да и было бы жутко, будь он говорящим — хотя в этой ведьминской стране она уже ничему не удивится. Поскольку хозяев так и не появилось, она решила воспользоваться этим благословением Джеля. Не каждый день на пути даром попадается конь! Залезть на этого монстра самой невозможно, так что она подвела его к ближайшему пню, встала на выступ и, вставив ногу в стремя, оседлала гордеца. Сжала коленями мускулистые бока. И он, почувствовав этот толчок, сразу двинулся куда-то меж деревьев, в том направлении, куда шла до этого и она. Неужто там правда есть какое-то поселение, и она не шла, как дура, непонятно куда? Ехать на нем было непривычно. Седлать коней ей уже доводилось за её долгое путешествие, но обычно те были низенькими и немощными — кто ж оставит сильную и выносливую кобылу? Это не Керчь, но и здесь люди бескорыстием не отличались. Путь оказался долгим. Шаг у коня был медленный, явно не хотел ускоряться и тратить на Тейю свои силы. Она могла б, конечно, пустить его в рысь или даже галоп, но рассудила тоже отдохнуть, расслабившись в седле. Ноги вибрировали усталостью, спина ныла, и пускай сидеть верхом тоже занимало силы, это никак не сравнится с тем, чтобы брести пешком по кочкам. Пальцы уже замерзли от лесной прохлады, и крепко держать поводья было даже больновато, но что уж теперь делать. Куда же, все-таки, этот загадочный конь её ведет? Когда остановится? Иль вовсе не собирается останавливаться, а просто идет, куда глаза глядят? Эти опасения разбились в пух и прах, когда показалась в поле зрения какая-то одинокая хижина. Круглая, без окон, а потому жуткая, да и темная слишком. Или это сгустившиеся уже над лесом сумерки так нагоняют страху? Спустившись с коня — чуть не свалившись навзничь при этом, — она неуверенно осмотрелась и привязала своего нового друга поводьями к ближайшему тоненькому стволу. Внутри, как зверь, притаилось все то же недоверие, перемешанное со страхом и нерешительностью. Что, если доверять хозяевам дома опасно? Что, если снова она пожалеет о своем доверии? Но не доверять никому абсолютно, когда в холодном, колючем одиночестве скитаешься по поселениям уже месяцами, тоже опрометчиво. Без доверия, держась в стороне, она бы и не выжила. Иногда тоже важно рискнуть. Да и что ей сейчас остается? Погладив напоследок всё такого же флегматичного коня, Тейя на уставших ногах поплелась к хижине. Взобралась по скрипучим ступеням и постучала кулаком по дубовой двери. Тишина. Постучала ещё раз. И ещё. — Чего ещё надо? — рявкнула какая-то женщина за дверью на равкианском. И сказала что-то ещё, но Тейя, со своими скудными познаниями в языках, не разобрала. — Извините, — обратилась она к невидимой за стеной женщине на её же языке. И с сильным акцентом: — Мне нужна помощь. Откройте? Из-за затянувшегося молчания Тейя уже подумала, что дверь не откроется. Но та перед ней резко распахнулась, обдав незваную гостью спертым, душным воздухом. Там в хижине что, людей заживо сжигают?.. По голосу ей казалось, что собеседницей была древняя старуха, но предстала перед ней женщина с далеко не сгорбленной спиной, лицо не обвислое морщинами, а удивительно подтянутое, будто кожу пальцами растянули по черепу. Черные волосы гладкие и ничуть не седые. А выглядела она все равно жутко. Тейя не знала, чем объяснить эту невежливую мысль, но хозяйка хижины навевала какой-то животный ужас. Исследовав гостью пронзительным взглядом, от которого стало еще больше не по себе, женщина повторила первую фразу, теперь уже на фьерданском: — Чего нужно? Тейя облегченно выдохнула, почувствовав, как спал с плеч невидимый свинцовый груз. Женщина говорит на фьерданском! Слава Джелю… Казалось, знание родного языка такими темпами скоро бесследно исчезнет, покинет её голову, оставшись лишь легкими туманными тенями. А тут, возможность поговорить на фьерданском в чужой стране! — Я заплутала, — начала она объяснять, с благоговением ощущая на языке вкус родного языка. — Мне сказали, что ближайший крупный город я встречу, миновав лес, но я уже который день иду, а никакого… — Он там, — грубо оборвала, женщина ткнув тростью прямо перед собой. Тейя обернулась, будто могла увидеть этот город прямо перед своими глазами. Кивнув, Тейя поджала губы. Не решалась. А тело уже взывало к этой просьбе. Каждая клеточка тела, каждый позвонок тянулся к отдыху, теплу и еде, которой у нее не оставалось. — Прошу простить за наглость, но я… я не могла бы заночевать у Вас? — и прежде, чем услышать категоричный ответ, принялась объяснять: — Ночь уже сгущается, идти долго. А Вам я могла бы помочь по хозяйству, прибраться — что угодно. Всего одну только ночь. Пожалуйста. — Город — там, — строго повторила женщина, качнув головой в указанную ранее сторону. — Идти версты две, не обломишься. Там столица, постучишь в дома, кто-нибудь да поможет. А ко мне ты обратилась не по адресу. Иди. Плечи Тейи в отчаянии поникли. И дверь захлопнулась прежде, чем Тейя смогла хотя бы рот открыть, чтобы произнести совсем не искреннее, но вежливое «Спасибо». Видимо, преждевременная надежда на возможный ночлег так сильно вбилась колышками в виски, проникла внутрь и притаилась там, что теперь осталось только сухое чувство безнадеги. Разрыдаться бы, усевшись посреди травы, но Тейя лишь глубоко вздохнула, расправила плечи и спустилась по ступеням. Если бы она рыдала каждый раз, когда что-то идёт не так, как ей хотелось бы, она бы уже давно покоилась в рыхлой земле, поедаемая червями. Главное — не останавливаться. Идти, идти, если упал — вставай, иди дальше. Движение — в её случае жизнь, а остановка принесёт лишь вечное чувство тревоги. Одна надежда на коня. Ему должно быть не трудно пройти две версты, да если ещё и рысью или даже галопом… Но только она подошла к привязанному коню, как осознание накатило горестной волной. Черный, немного даже пугающий конь, неподалеку от темной пугающей хижины, где живет пугающая неприветливая старуха… Не слишком ли много совпадений? Колебалась она не боле минуты. — Я начинаю терять терпение, — ядовито, но сухо сказала женщина, когда дверь снова открылась. — Чего тебе? И в её серых глазах на долю секунды прочиталась легкая дымка удивления, когда рядом со ступенями показался черный конь, которого Тейя держала за поводья замерзшими, покрасневшими пальцами. — Это не Ваш? Я нашла его неподалеку у озера. Сбежал небось. — Не мой. Но знаю, кому принадлежит. — Я тогда оставлю его здесь. Передадите его хозяину? Женщина несколько секунд ещё рассматривала гостью, будто пытаясь прочесть нечто потаенное внутри неё. Но Тейя никогда не считала себя открытой книгой. А если и открытой, то написанной на мертвом языке. Звучит высокомерно? Извольте. Если бы она была открытой читаемой книгой, почила бы ещё в самом начале своего пути. — Ты недалекая что ль совсем? — Извините? — опешила Тейя от такой грубости. Это последний вопрос, который она ожидала услышать. — Тебе тащиться до столицы две версты, а ты решила потерянного коня хозяевам вернуть? Святые… хоть представляешь, сколько за него на рынке отдали бы? — Я бы не стала продавать не моего коня, — возмутилась она. Хотя, признаться, такие мысли её правда посещали. Но в ней жили ещё хоть какие-то остатки совести, что не упустили бы возможности жадно погрызть её душу при таком раскладе. — Говорю же. Недалекая. Представить не могу, как тебе выживать в лесу-то удавалось. — Я недалекая, потому что не хочу воровать? — Потому что, очевидно, наивная и добросердечная, — последнее слово сказано таким ледяным, презрительным тоном, будто добросердечность — худший грех человечества. — Ты, видно, не знаешь жестокости, но познаешь ещё. И тогда и воровать начнёшь, и ещё что похуже. По-другому заговоришь. Узел, уже месяцами сдавливающий её легкие, затянулся ещё больше, впиваясь в плоть тупой болью. Как змея, отравляющая жилы с каждым вдохом. Как может эта женщина говорить о том, чего не ведает? Тейя вздернула подбородок, смотря на неё свысока — это не было трудностью, женщина куда ниже нее. Воспоминания уже появлялись перед глазами стремительной чередой образов, но Тейя держала их на расстоянии, не подпуская близко. — Я встречала жестоких людей. Но если мое сердце озлобится той же жестокостью, чем буду я лучше них? Тейя вдруг показалось, что женщина напротив нее прямо сейчас просто зевнет, настолько безразличным было её лицо. Конь точно не её? Один в один. — Какие банальные скучные речи… Что бы ты ни говорила, фьерданка, не познала ты ещё жизни, если так считаешь. — Хорошо, — сказала она, не желая спорить. — Если уж Вы так считаете, пусть так. Коня я забирать не стану. Извините за беспокойство. Привязав поводья к деревянному столбу, держащему козырек над ступенями, Тейя быстро и легко слетела со ступенек. Уже и усталость исчезла, и сонливость — заменились бодростью и колким раздражением. Подумать только! Ей помощь нужна, она наверняка выглядит измотанной и отчаянно нуждающейся в ночлеге, но нет, единственная хозяйка хоть какого-нибудь дома на ближайшие две версты решила промыть ей мозг своими заумными, далекими от любой морали речами. Конечно, никто ей ничего не должен. Люди вообще никому ничего не должны, это она хорошо усвоила за своё недолгое существование — жизнь не раз уже проходилась по ней ногами, вбивая в самый череп эту мысль. Однако неужели так трудно было бы пустить на одну только ночь одинокую, уставшую путницу? Лучше было вовсе не возлагать никаких надежд, чтобы после так разочароваться. Только отойдя на достаточное расстояние, Тейя осознала, что не чувствует на плече веревки и веса мешочка, что всегда висел под рукой. Нет, ну, только не возвращаться обратно. Какое унижение. А что ещё оставалось? Там весь её скудный запас монет и вещи первой необходимости. Без них её лес может погубить уже на первой же версте. С тяжелым вздохом она развернулась и пошла обратно к коню, со стиснутыми зубами преодолевая болезненную усталость в ногах и спине. Женщина, на удивление, все еще не исчезала. Как какой-то призрак, стояла в дверях и наблюдала за ней. У Тейи холодок прошелся по коже. Стараясь не выказывать уязвимости, расправила плечи и подошла к седлу. — Решила всё-таки увести? — непринужденно поинтересовалась женщина. — Забыла свои вещи, — зачем-то оправдалась Тейя, как будто ей было не все равно. Отвязав веревку мешочка от седла, собралась идти, куда указывали. — Да стой ты, — прозвучало пренебрежительно, но что-то заставило Тейю все-таки остановиться и оглянуться через плечо. — Мало ли что случится с наивной глупой девчонкой, пока та шляется на ночь глядя по лесу. — Боитесь, что это будет на Вашей совести? — вскинув бровь, поинтересовалась Тейя. — Совесть — удел таких же недалеких. Заходи давай. И так тепло всё выпустила из-за тебя тут. Возможно, где-то глубоко внутри Тейя предполагала всё же такой исход, потому что в этот момент удивилась не так сильно, как могла бы. Тихонько поблагодарив, протиснулась в лачугу, тут же почувствовав на коже эту липкую духоту, сдавливающую виски. Если это тепло ещё вышло, то что за баня была здесь до этого? — Почему Вы передумали? — Я перед тобой распинаться должна, фьерданка? Будешь говорить, когда я скажу. Или иди пешочком, куда шла. Что-то внутри воспротивилось этому приказному тону, но Тейя взяла эмоции под контроль, скомкав их и спрятав поглубже, потому что рисковать ночлегом было бы до одури глупо. Во всяком случае, этому фьерданских женщин обычно и обучали. Помалкивать. Говорить, когда спросят и, главное, тихо. Проведя месяцы в Равке, Тейя уже отвыкла от былых традиций, что были когда-то запечатлены под кожей, но они всё ещё оставались высеченными у неё в памяти. Вместе с густым теплом, от которого усталость накатила вдвое больше, в этой крохотной хижине царил полумрак. Если приглядеться, можно заметить небольшую кровать, посудину для купания, плиту в углу. Зажженная печь занимала достаточно пространства. — Небось в Малый дворец идешь? — спросила женщина, усаживаясь в одно из двух кресел у печи. Даже в нем она сидела с прямой спиной, вместо того чтобы свободно и расслабленно растечься по спинке кресла, давая телу отдых. Тейя покачала головой, и тогда женщина хмыкнула. — Разве ты не гриш? — С чего Вы это взяли? — А что еще фьерданке делать в стране, где гришей обучают? За покупками приехала, жениха искать? Глупость какая. Тейя пожала плечами, не зная, что на это ответить. Вариант с тем, что Тейя — ведьма, казался самым логичным, пускай и самым ненавистным. Слово ведьма уже неприятно прилипло к коже и преследовало её с того знаменательного дня. — Я не дрюсье. — Отказница? Ей не нравилось это слово. Слышала его не раз, но было оно какое-то пренебрежительное. Тем не менее, она кивнула. Женщина какое-то время молчала, обдумывая. Или просто решив забыть о существовании гостьи в её доме, что казалось не худшей альтернативой. — Извините, как мне к Вам обращаться? — Зови меня Багра. Но вряд ли тебе потребуется это запоминать. Не думай, что ты здесь надолго. — Я и не думаю. — Спать будешь на полу. Вон здесь, у печи, тепло должно быть. Пледы возьмешь в шкафу. — Хорошо. Спасибо Вам, Багра. — Еда с собой есть? Тейя покачала головой, немного дрожащими от такой смены температур руками сжимая свой жалкий мешок. Багра вздохнула так, будто Тейя легла огромнейшей обузой ей на плечи. — На плите похлебка. Мыть посуду за собой потом сама будешь. — Спасибо. Но есть, несмотря на сильно сжимающийся от голода желудок, Тейя сразу не стала. Неуверенная, стоит ли подходить к Багре слишком близко и нарушать её личное пространство — что было сделать в этой крохотной комнатушке очень легко — она подошла к печи и протянула руки, грея озябшие пальцы. Здесь и без того было душно, но за всю эту пешую прогулку по лесу пальцы так закоченели, что только близкий огонь их и отогреет. — Выглядишь прескверно. Сколько, говоришь, ты шла? — Несколько дней по лесу. Ещё немного до него. — Вымойся в ванне. Вода у меня есть. Если в город в таком виде пойдешь, тебя за юродивую примут. Горячая ванна сейчас была как никогда кстати, и Тейя не стала спорить. Стараясь не злоупотреблять гостеприимством, она использовала не так много воды, но даже её хватило, чтобы вымыть, наконец, путаные волосы, отмыть слой грязи от кожи, сделав её снова по-фьердански светлой, почти что бледной, несмотря на часы дневной ходьбы. Похлебка оказалась пресной, но Тейя съела ее с большим удовольствием. У Багры даже нашлись нитки, и Тейя, сидя в одном только белье — какой толк женщине стесняться другой женщины? — зашила себе местами порванное в дороге платье, после чего замочила грязный подол. — Ну, и что с тобой случилось, фьерданка? — спросила она, когда Тейя принялась устраивать себе местечко у камина. Можно было бы и без пледов поспать, здесь тепло, а на твердость пола всё равно — что угодно будет лучше голой влажной земли, — но если предлагали хоть какое-то удобство, грех им не воспользоваться. — Вы о чем? — Бежала из Фьерды во враждебную страну, скитаешься по лесам. Должны быть причины. Тейя бы сказала «Какое Вам дело?», но огрызаться глупо — кто она такая, чтобы пререкаться с хозяйкой хижины, давшей ночлег, еду и тепло? А вопрос правда был личный. Можно было бы придумать краткий ответ, ляпнуть что угодно, но голова всё больше тяжелела сонливостью, отключая возможность думать. — Долгая история. Я Вас утомлю. — Как видишь, я никуда не тороплюсь. — Я понимаю. Но завтра меня ждет дорога. Если Вы не против, я бы лучше легла сейчас на покой. — А зарекалась, что можешь по хозяйству помочь. Раз такая уставшая, зачем обещаниями раскидывалась? — Убраться я правда могу, — кивнула Тейя, хотя мысленно взмолилась, чтобы её не заставили это делать — плоскость пола уже манила в свои объятия, чтобы забыться крепким сном. — Но рассказчица из меня скверная. Позвольте не утомлять ни Вас, ни себя. Уже утром наши пути разойдутся. Багра ничего не ответила, переведя тяжелый, задумчивый взгляд на огонь. Но поскольку расспрашивать дальше не стала, и прогонять тоже, Тейя посчитала это хорошим знаком. Устроившись между креслами и печью, она подложила под голову один свернутый плед и укрылась вторым. Оба колючие, но грех жаловаться. — Наивная ты все-таки, — вздохнула неожиданно Багра. Тейя приподнялась на локтях. — Пришла в чужой дом и даже не боишься на новом месте глаза закрывать. А если с тобой что дурное сделают? И не смотри на то, что я в годах. Может, я таких девочек, как ты, и заманиваю, чтобы потом разделать, пока ты будешь спать, и приготовить на огне? — Во всяком случае, если Вы сделаете это во сне, я хотя бы не почувствую. Багра хмыкнула. — Может, ты и вправду юродивая. Ладно, спи. Если захочу тебя разделать, специально разбужу, чтоб неповадно было. Тейя несколько секунд смотрела на Багру, пытаясь разобрать, шутит та или правда способна достать ночью топор и разрубить спящую девушку напополам. Что-то ей подсказывало — если она поставит все свои сбережения на второй вариант, не прогадает. Но вариантов не так уж много, поэтому Тейя лишь улеглась молча обратно, устроив отяжелевшую от усталости голову на созданную из пледа подушку. *** На рассвете Тейя рассудила сделать что-нибудь полезное. Вечером она не увидела около печи или у хижины склада дров, поэтому, первым делом напоив коня, привязанного у дома, она отправилась на прогулку по округе, чтобы притащить для дома поленья. Багра к тому моменту, к сожалению, уже проснулась. — Хилые они слишком. Головой думала, когда искала? Они сгорят сразу же, дыму напустят, а толку никакого. Поленья из деревьев рубить надо, топором, а не веточки по округе собирать. Звучало так, будто Тейя в этом вообще ничего не смыслит. А как она тогда, по мнению Багры, в лесу выживала, если с кострами разбираться не умеет? Даже мелкие ветки могут хоть какое-то тепло дать, а всегда нужно брать, что дают… И всё же, Тейя уже приняла тот факт, что спорить с Багрой — себе дороже. — Понимаю. У Вас есть топор? — Спятила? Угомонись уже. На месте совсем не сидится? Дрова мне ещё притащат, в холоде не останусь. В этом есть доля правды. Тейя никогда не умела сидеть без дела. Поправить всё, что только можно, прогуляться, занять чем-то руки — лучше, чем ничего. Потому что, когда ничем не занят, начинаешь погружаться в мысли. Это хуже всего: увязнуть в воспоминаниях. В детстве это было её любимым занятием: просто думать. Размышлять, строить теории, пытаться понять все существующие связи вещей между собой. Теперь, в основном, все её мысли были заняты тем, чтобы хоть как-то жить. — Ты бы лучше что-нибудь полезное сделала, — продолжала Багра. — Картошку чистить умеешь? Так и прошло полдня. Хотя уезжать Тейя собиралась утром. Готовила, помогала. Не то чтобы Тейя была против — мысль отправляться в дорогу ей совершенно претила, — но её пугало, что эта женщина, которая изначально не хотела говорить с ней вовсе, устроила ей такой день труда, не давая и минуты посидеть и подумать о своём. Решила выжать из гостьи как можно больше выгоды? Или не хотела пускать в дорогу? И вот, день постепенно стал сменяться накатившими на лес сумерками. Неужели сутки прошли так быстро? Пролетели, как мгновенье. — Спасибо за гостеприимство, — в какой-то момент просто сказала Тейя, заподозрив, что она так отсюда вовсе не уедет, если продолжит заниматься не своими делами. — Но мне, пожалуй, пора. Темнеет уже, надо бы выехать до ночи. — Так жаждешь неизвестности? — Извините? — Не представляю, что ты в столице делать будешь, — говорила Багра, прохаживаясь по хижине с опорой на свою белую, высеченную из дерева трость. — Работать? Да кто тебя возьмет-то?.. Разве что в какое-нибудь положенное для молоденьких девочек местечко. В столицу обычно гриши идут, а тут ты, фьерданка-отказница. Остается только удачи пожелать, она тебе понадобится. — Я справлюсь. Багра бросила на неё насмешливый взгляд. Тейя постаралась не подпускать близко покалывающее под кожей раздражение. Что за очередное наплыв грубости? Чем она заслужила? Спокойнее. Нужно быть спокойнее. Быть тихой и не показывать того пламени, что выжигает её изнутри от этой притворной маски кротости. — Ладно, — небрежно бросила Багра, усаживаясь в кресло. Поставила трость рядом и поправила пуговицу на кафтане. — Иди, куда хочешь. Но прежде — расскажи все-таки, что с тобой случилось. — Это так важно? — Не важно. Интересно. Если расскажешь, можешь коня забрать. — Так он же не ваш. — Хорошо знакомого мне человека. У него наверняка уже новый конь появился. От этого не обеднеет. Тейя застыла в нерешительности. Конечно, мысль забрать коня, да ещё и не чувствуя себя при этом воровкой, прельщала. Рассказать кому-то её историю? Она никому не рассказывала — боялась, не хотела приоткрывать свои мысли и свою душу. Тем более незнакомцам, чужакам, тем, кто её не знает совсем. Багра вряд ли даже имя её запомнила, хотя Тейя повторяла дважды точно. С другой стороны — выговориться было бы неплохо. Открыть дверцу в свою голову, расслабиться, прекратить контролировать каждое своё слово и каждую мысль. Только зачем? Ради жалости? Жалости Багра не даст. Скорее наоборот. Может, именно поэтому Тейя и решила все-таки рассказать. Села напротив Багры в колючее кресло и впервые почувствовала в нем себя некомфортно, хотя ранее оно казалось мягчайшим. — Ну? — теряла терпение Багра, когда Тейя не могла наскрести смелости. Как теперь собраться с мыслями? — В моей деревне, во Фьерде, меня приняли за ведьму. — С чего бы это вдруг? Гриши симпатичнее обычно. Тейя сама удивилась, что её губы скривились в легкой, печальной улыбке. Когда Тейя в последний раз искренне улыбалась? Старший брат тоже любил над ней подшучивать, и Тейя никогда не оставалась перед ним за это в долгу — шутила тоже. Смех, улыбки, подколы… так давно это было. Тоска безмерно сжала сердце. — Я пусть не так уж симпатична, но и не дурна. Ко мне сватались многие. Не столько потому что хотели, сколько потому что девушек в деревне не так уж много было, а те, что были, причем куда симпатичнее, уже были заняты. — И зачем ты своей популярностью сейчас хвастаешь? — Нет. Это и есть причина. Ко мне сватались, а я не хотела. Меня нарекли высокомерной дурочкой, да еще и со странностями — мне гадать нравилось, очень. Понимала, что это все ребячество, но мама в детстве научила, а я все никак отвыкнуть не могу… И целительницей хотела стать. Растения собирала, отвары делала. Представляете, какой образ в голове у фьерданцев вырисовался? Багра ничего не ответила, но кивнула. По её взгляду казалось, что она уже вполне понимает, куда ведет эта петлистая история. Махнула костлявой рукой, чтоб Тейя продолжала говорить. — Слухов много было, но я не делала ничего такого, чтоб меня всерьез дрюсье назвать. А потом снова паренек один пошел к моему отцу, за моими рукой и сердцем. Отцы обычно сами решение принимают, но мой всегда со мной советовался. И в этот раз тоже спросил. Я отказала. Пареньку это не понравилось, пошел, серьезно ляпнул кому-то, что я не просто целитель, а корпориал, или как у вас тут это называется… Так или иначе, ведьма. — В таком случае, почему ты еще жива? — Сбежала. — Сбежала? От толпы ведьмоненавистников? От целой деревни? Это ж что тебе помогло? — Удача, я полагаю. Благословение Джеля. Уголок губ Багры приподнялся в ухмылке. Багра наклонилась немного вперед, чтобы смотреть Тейе прямо в глаза, произнося: — Никаких богов нет. И Джеля твоего — тоже. — Багра снова подалась назад, выпрямившись. — Мы сами создаем свою судьбу. Что-то ты утаиваешь, но, так уж и быть, продолжай. — Я хотела скрыться где-нибудь в деревнях, но в ближайших все друг друга знали, не удалось бы затеряться… могла бы в большие города податься, но и там тоже рискованно, там же дрюскели. Я пусть и не дрюсье, все равно боялась. Потому решила вовсе свой край покинуть. А что ближе всего?.. Равка. Так и оказалась здесь. Багре даже не понадобилось времени, чтобы подумать, утрамбовать эту историю у себя в мыслях и сформировать вопросы. Будто с самого начала они поселились у неё в голове: — То есть ты, фьерданка, добралась совершенно одна до другой страны? Учитывая, что вам без мужчины вовсе запрещено передвигаться, разве только ты не сирота или вдова? — Вряд ли на беглянок это правило распространяется. — Это не отменяет твоей несамостоятельности. Тебя воспитывали как кроткую невестку на выданье. А ты сама пересекла границу государств и оказалась здесь, в целых тысячах верст от родного дома? Не смей мне лгать, фьерданка. Не Багре судить о том, как Тейю воспитывали. Традиции её семьи отличались от фьерданских — отец был из Керчи и некоторых взглядов фьерданцев не разделял. Не желая ещё больше вовлекать женщину в историю своей жизни, Тейя лишь сказала: — Я не лгу. Если вы полагаете, что я все-таки гриш и скрываю от Вас свой дар, то Вас ждет разочарование. Я не ведьма. Но да, мне пришлось встретить на своем пути немало препятствий, это неминуемо. Какой толк рассказывать каждую мелочь и каждую опасность? Багра окинула её изучающим взглядом. Продолжала впитывать каждую мелочь, каждую подробность: глазами проводила и по напряженной прямой осанке, и по кротко сложенных на коленях ладонях, и по не выражающему никаких эмоций бледному лицу. — Ты говорила, что встречала жестокость. Расскажи мне, фьерданка, что именно ты имела в виду. Ох, милостивый Джель… когда это всё закончится? Когда можно будет обратно уже захлопнуть свою раскрытую сейчас зачем-то нараспашку душу? Тейя не хотела из теплой хижины отправляться в путь к столице — неизвестно, когда выдастся возможность снова чувствовать себя такой же сытой, чистой и отдохнувшей от дороги, но сейчас она готова пройти не две, а еще сотню верст, лишь бы больше не затрагивать своё прошлое. И все равно зачем-то открыла рот. Будто не она отвечала за своё тело, а кто-то внутри неё, не слушающий голоса разума. — А что, как Вы думаете, могут сделать с одинокой девушкой в пути? Тишина, что повисла в хижине, была такой же густой и неприятной, как и эта непрекращающаяся духота. Тейя с интересом наблюдала за реакцией Багры, которая в итоге ничем свои эмоции не выдала — лицо всё такое же безразличное и строгое. — Тебя изнасиловали? Слово болезненно резануло слух. Люди, которых она встречала за свою жизнь, редко произносили его, оно было резким, обличающим всю его гнилую суть. Обычно во фьерданских поселениях говорили «опорочили» или «запятнали честь». Тейя внутренне сжалась, стиснула зубы и покачала головой. — Но попытались? Последовал нерешительный кивок. Тейя перевела отрешенный взгляд на горящее в печи пламя, лишь бы не возвращаться воспоминаниями к произошедшему. — Распространенное явление. Он был один? — Трое, четверо… честно, не знаю. Четвертый ничего не делал, только лишь был рядом. Считается? — Четверо, — вздохнула Багра, слегка призадумавшись. — И как, позволь узнать, ты этого избежала? Уголки губ у Тейи нервно дернулись. Язык будто отяжелел и стал не её вовсе. Эта жизнь вовсе казалась не её. Ещё год назад она и представить не могла, чем всё обернется. Существовала мирно, спокойно, жила в свое удовольствие, помогала отцу и изучала целительство, надеясь встретить однажды достойного жениха и провести остаток жизни в тишине и покое. А теперь? Теперь что? Сплошной кошмар наяву, упрямо не желающий заканчиваться. — Ты убила их? От этого вопроса Тейя невольно вздрогнула. Как Багра вообще могла об этом подумать? Как ей могло прийти в голову, что Тейя, девушка хрупкая и очевидно слабая, умудрилась вдруг убить четырех рослых мужиков? — На меня смотри, — со сталью в тоне приказала Багра, когда Тейя зарыла неясный взгляд в дощатом полу. — В глаза. Что заставило Тейю послушаться? Поднять безжизненный взгляд и посмотреть в серые глаза напротив? — Ты их убила? — повторила Багра вопрос. Тейя не ответила. Только продолжала сухо смотреть в два пронзительных кварца перед собой. Но Багра вдруг понимающе закивала головой, откинувшись на спинку кресла. Шли долгие секунды молчания, а кожа Тейи под этим внимательным взглядом словно плавилась и растекалась водой. Неожиданно смех Багры тяжестью пронзил застоявшуюся в духоте тишину. Тейя думала, что эта женщина вовсе не способна смеяться, и то было справедливо: этот смех ей совсем не понравился. — Кто бы мог подумать. Кто бы мог подумать, что девчонка, убеждающая меня в том, что воровать — плохо, убила человека. И не одного. Четверых? Ты всех четверых убила? Убила, убила… Слово мерзкое, и чувство тошноты от него подкатило к глотке. Тейя старалась из всех сил сидеть непринужденно, приподняв подбородок и чувствуя, как отяжелели от этой безмерной ответственности плечи. Это слово ей не подходило. Было ей чужим, неправильным и ненужным. — Что ж, подробностей я у тебя, видимо, не дождусь… — покачала Багра головой. — Но ничего. Будет ещё время. Успеется. Тейя непонимающе нахмурилась. Ей же уезжать сейчас — в столицу, или куда там ведет тропа этого леса. Искать работу, снимать жилье. Снова выживать. Багра, поглядев на непонимание гостьи, спросила: — Ты так уж этого хочешь? Ехать в город? Ты ж не нужна там никому — рабочих рук везде полно. Ты вообще никому нигде не нужна. Слова, пускай и правдивые, болезненно сжали сердце мертвой хваткой. Духота будто ещё большей тяжестью сдавила с разных сторон. Тейя нервно убрала от лица слегка влажные пряди волос. Молчала и ждала, когда Багра напрямую скажет, что хотела. — Я женщина древняя, пусть по мне и не видно. Не старая и не немощная. Но не отказалась бы, живи тут под боком человек, что выполнял бы мелкую работу за меня. А тебе все равно податься некуда. Вот это уже казалось неправдивым. Нереалистичным, по крайней мере. Что это, мираж? Сон? В этой духоте что угодно может померещиться и послышаться. — Терпеть не могу делить свою обитель с кем-то… но тут случай исключительный, я полагаю, — всё продолжала Багра, будто говорила сама с собой — ответы собеседницы ей вряд ли были нужны. — Не думай, что тебя счастливая жизнь ждет. Хоть слово твое не понравится — навылет не раздумывая. Но жить будешь задаром почти, жилье работой по дому оплачивать. Согласна? Ну, чего смотришь на меня? Согласна, говорю? Тейя даже не знала, что сказать. О чем подумать. Мысли как-то рассеялись, не желая формироваться в полноценные, разумные рассуждения. А ведь решалась её ближайшая судьба. Подумать только… Жить в глуши с какой-то пожилой незнакомкой, не зная, откуда та вообще берет деньги на пропитание и жизнь в целом. Жить в неведении о будущем, спать на полу, иметь в собеседницы только эту грубую, прямолинейную женщину, не знающей жалости. Сказка, а не жизнь. — Вы слишком добры, Багра. Я с радостью.