На самом деле, мы боимся не смерти. Мы боимся, что никто не заметит нашего отсутствия, что мы исчезнем, не оставив следа. «Кости»
Локи проснулся от звонкого и режущего слух звука. Треск. Мерзкие отголоски скрежета. Они эхом пронеслись по темницам и, кажется, на какое-то мгновение даже стали громче. Это заставило бога коварства нахмуриться и одним движением сесть на постели. Шея и спина вот уже какое утро казались заржавевшими после совершенно неудобной позы. Первым делом мужчина решил, что один из заключенных собрался по-тихому, хоть это у него и не получилось бы никогда в жизни, поэтому взгляд пронзительных зеленых глаз был обращен на все те десятки камер, что так удачно располагались по другую сторону от его собственного места заточения. Все как на блюдечке. К слову, альв, убивший свою нареченную, уже пропал. И что-то подсказывало младшему принцу, что больше никто и никогда не увидит эту крайне сбрендившую персону. Но… Источником шума не были и без того громкие преступники. Они-то как раз с шоком и чуть ли не открытыми ртами смотрели в сторону камеры Локи. Зрелище застывших на месте существ вызвало на лице Лафейсона ехидную полуулыбку. Где еще можно было понаблюдать за расцветом клоунизма и идиотизма как не в асгардских темницах. Про себя бог обмана уже разделил заключенных на группки. Тут были и совсем недалекие товарищи, которых и сажать-то было не за что, кроме как за их глупую доверчивость. Но были и чертовски расчетливые засранцы. Нет, конечно, им было еще далеко до уровня самого Локи, но эта группа преступников явно могла чего-то добиться, если бы их не поймали. Однако все еще остается закономерный вопрос: «Кто так пошумел, что обездвижил весь первый этаж?» Немного поразмыслив, Локи пришел к логическому умозаключению, после чего повернулся в сторону камеры Сигюн. И снова с его губ слетела саркастическая усмешка. Ну конечно! Девушка полулежала на кровати, согнув ноги в коленках, а лицо выражало абсолютное ни-че-го. Лафейсон видел такое впервые, когда человеку настолько было невмоготу справляться с этой жизнью. Принцесса просто отключилась, смотря в одну точку с таким упоением, будто там были ответы на все интересующие ее вопросы. И было что-то знакомое в этом всем, отчего бог коварства поджал губы и нахмурился. Былое любопытство и потворство уступили свой трон откуда-то взявшейся тревоги. Почему каждый раз хорошее настроение улетучивалось, стоило только мужчине взглянуть в этот пустой взгляд голубых глаз? — Как бесчеловечно, — он все еще старался скрыть свое непонимание и растерянность за привычной ему ухмылкой. Но было слишком очевидным, что проведенные в заточения триста лет не прошли бесследно для принцессы Ванахейма. В какой-то степени, возможно, она была даже более безумной, чем тот альв. — Если решили зарезаться осколком, то это не самая красивая смерть для богини. — Мой отец и брат ждут спектакля, где я буду главной героиней. И я не хочу огорчать их, — подкинув что-то в воздух, пожала плечами Сигюн, после чего посмотрела на Лафейсона. — Они ждали этого чертовски долго, — девичьи губы растянулись в слабой улыбке, которая могла показаться признаком издевки. Хотя… почему всего лишь показаться? Богиня действительно подшучивала над своей семейкой и высмеивала их мотивы. Все это время Локи смотрел на груду мелких и крупных осколков, которые были раскиданы по всему полу. А ведь когда-то это было напольное зеркало, обрамленное тонкой деревянной рамой. И, казалось бы, этот атрибут в камере девушки не мог удивлять, ведь через него прекрасный пол мог увидеть своего нареченного. Только вот была неувязочка в виде миллиона маленьких кусочков. Сигюн ненавидела своего предначертанного. Это читалось в каждом любовно раздробленном осколке. — Не будете потом сожалеть? — Зачем сожалеть о том, чего нет? — богиня села на кровати, опустив ноги на пол. Под подошвой в эту же секунду захрустели оставшиеся целыми кусочки. Звук резал слух и откликался в самой душе, словно кто-то дергал за почти лопнувшие струны. Болезненно. Долго. Безжалостно. Каждый шаг сопровождался жалостливыми стонами разбитого зеркала, а Сигюн все приближалась к позолоченной мерцающей стене, что так прочно разделяла две камеры. Слегка наклонила голову, вглядываясь в лицо младшего принца. Казалось, что она могла увидеть его насквозь своими льдисто-голубыми глазами. И отчего-то это пугало. — Один не позволит Вам здесь просидеть слишком долго, — после долгого и гнетущего молчания все-таки сказала девушка и сложила руки на груди. Теперь она была почти точной копией самого Локи, который стоял неподалеку и точно также складывал руки на груди. Но они все же были разными, как ночь и день. Она — утонченная, легкая и белоснежная точно прекрасный снежный день, но безмерно грустная и равнодушная к собственной жизни, а он — нагловатый плут, всем показывающий свое улыбающееся лицо, змея, что заползает в дом, когда этого не ждешь, и цепляется за жизнь всеми известными ему способами. Как жаль, что эта улыбка — лишь маска, приросшая к израненной душе. — Считаете, что я отправлюсь на плаху следом за Вами? Как бы не так, — несколько рванный смех слетел с губ Локи. Но Сигюн заметила то, как плотно сжались его кулаки, как нервно дернулась бровь. Она прекрасно читала даже хорошо скрытые эмоции. Подмечала малейшие детали. — Вы не верите в собственные слова, — на мгновение девушка опустила взгляд вниз, на мыски своей обуви. — Бог обмана, который может обмануть всех, но не себя, — возможно, из уст кого-то другого эта реплика прозвучала бы высокопарно и нахально. Но принцесса была искренна, а в ее словах скорее была грусть и толика понимания. — Один дорожит Вами. И что бы Вы не сотворили, рано или поздно будете прощены. Прощение — это роскошь, которая дана не всем. — Вы не знаете того, что говорите, — хмурый Локи забавлял Сигюн, ведь ей было слишком уж интересно понаблюдать за его настоящими эмоциями. Всегда такой саркастичный и знающий, что сказать, бог коварства стоял в паре шагов от нее, сверкал зеленью глаз в нее и молчал. Впервые Лафейсон не знал, как ответить. — Возможно, я многого не знаю, — кивнула принцесса и улыбнулась. Слабой и робкой улыбкой, которая не была очередной маской. — Но я научилась наблюдать и слушать, — новая порция треска и хруста вырвала Локи из задумчивости. Но девушка уже вернулась к постели. Разговор был окончен в тот самый момент, когда сам мужчина хотел бы его продолжить. Собственно, а что ему мешало? — Вы мне предлагаете сидеть и ждать, когда Всеотец смилостивится и выпустит меня? — бог коварства вскинул руками и теперь пришла его очередь подходить к разделяющей стене. Как бы ему хотелось оказаться сейчас рядом с принцессой и как следует ее встряхнуть. — А у Вас есть выбор? — резонно отозвалась Сигюн и кинула в золотую стену небольшим осколком. Кусочек издал неприятный звук от соприкосновения с барьером, заискрил, после чего отскочил в сторону. — Его нет ни у кого из тех, кто здесь находится. Разница лишь в том, что у Вас есть время. Не упустите его, — девушка хотела сказать что-то еще, но громкий топот и пока еще неразборчивая ругань отвлекла соседей по несчастью от их разговора. — Судя по манере разговора, это к Вам, — и снова мужчина нацепил маску сарказма и ехидства. Он и так успел показать слишком много совершенно незнакомому ему человеку. Этого было больше, чем просто достаточно. — К сожалению, да, — Сигюн недовольно нахмурилась и вздохнула. Нет, девушка прекрасно понимала, что Магдалина сдержит свое слово и действительно направится следом за ней в Асгард, но хотелось бы, чтобы все повернулось совершенно иначе. — Тебя здесь быть не должно, — в очередной раз богиня одним свои тоном попыталась вразумить Магду. Но с самого начала понимала, что это будет проигрышем с ее стороны. — Я ничего не хочу слышать! — сказала, как отрезала. И спорить не было абсолютно никаких шансов. Старушка стояла настолько близко к барьеру, что казалось, будто Сигюн достаточно просто протянуть руку, чтобы прикоснуться к Магдалине. — Я никуда не уйду! Я останусь здесь и постараюсь убедить Всеотца о твоем помиловании, — женщина еле сдерживала слезы, которые и без того слышались в ее голосе. — Вернись домой, прошу. Там ждут тебя дети, внуки, пожалей их. — А кто пожалеет тебя? — первые капли слез потекли по щекам Магды, отчего и в горле самой Сигюн предательски запершило. Принцесса видела надежду в глазах своей нянечки, видело то, как горят ее глаза от чего-то неизведанного и волшебного. — Я же растила тебя, — руки, прижатые к груди, задрожали, и это выдавало все то волнение и тревогу, которые переполняли Магдалину. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы наконец спасти тебя, глупая девчонка! — отчаянный крик старушки заставил даже Локи вздрогнуть. Он видел столько нежной любви в этой низенькой и пухленькой женщине, сколько ему никогда не давали. — Моя жизнь ничего не стоит, а ты попытками вытащить меня лишь навредишь себе, — впервые Сигюн было настолько тяжело говорить. Приходилось чуть ли не через силу швырять в Магду горькую правду, которая бурлила внутри самой принцессы все это время. — Я не стою твоих стараний. Просто уходи, — в подтверждение своим словам принцесса Ванахейма развернулась спиной к той, кто, возможно, была единственным ей близким человеком. — Я не хочу, чтобы ты видела мою смерть, — она прятала всю свою боль за равнодушием и гордыней, что заслуживало уважения. Но Локи почему-то не мог этим восхищаться. Он смотрел на тонкий силуэт девушки, видел ее высоко вздернутый подбородок, равнодушный взгляд в противоположную стену. Только вот он никак не мог отделаться от чувства, что все это было таким наигранным и сдержанным, что однажды все эти эмоции разорвут Сигюн на куски как то самое зеркало, что валялось у ног богини. — Я все равно не отступлю, так и знай, — а вот упертость старушки заставила бога коварства ухмыльнуться. Бойкая жительница Ванахейма отчего-то напоминала ему Фригг, когда та пыталась научить названного сына магии. Вопреки мнению многих богиня делала то, что хотела, благодаря чему сейчас младший принц был мастером своего дела. — Она единственная, кто верит в мою невиновность, — тихо прошептала Сигюн. Это было сделано намеренно, будто в кое-то веке девушка захотела поделиться своими мыслями с кем-то, кроме мимо пролетающих птиц и пауков, что так удачно селились в ее одиночной камере. — Возможно, я бы даже встал на ее сторону, если бы мог, — хмыкнул мужчина. Локи до сих пор не понимал, как хрупкая принцесса могла убить хоть кого-то. Он не видел в своей голове даже образа Сигюн, которая давила насекомое подушечкой пальца. А про кого-то больше и говорить не стоило. — Напрасно, — коротко бросила богиня и улеглась на постель, специально спиной к Лафейсону. Разговор был окончен.***
Ночь на нижнем этаже оглашалась элементарным выключением особо ярких источников света. Казалось, что даже барьеры каким-то образом становились тускнее. Но этот полумрак только сильнее давил на Сигюн. Девушка лежала на боку и все еще пыталась справить со своими взбунтовавшими чувствами. Впервые принцесса была почти готова признать, что ей чертовски страшно. Становилось все меньше дней до назначенной даты казни. И если раньше это вызывало какое-то чувство облегчения, то сейчас все ощущалось так, будто богиня потеряет не только свою жизнь, но и чью-то еще. Далеко не сразу Сигюн заметила, что плачет. И лишь когда под щекой стало особенно влажно, она мелко вздрогнула и рвано вздохнула воздух через нос. Это была тихая, но оттого и особенно пугающая истерика. — Сигюн? — шаги за спиной говорили о том, что не только она не спала в столь поздний час. — С Вами все хорошо? — вкрадчивый и ласкающий слух голос был непривычен для богини. За эти пару дней пребывания в камере она успела привыкнуть к нахальным усмешкам своего соседа. Впрочем, отвечать не хотелось, поэтому Сигюн постаралась притвориться, что спит. Глупо, не правда ли? Пытаться обмануть мастера лжи. Но Локи больше ничего не спросил и не сказал. Он лишь тихо уселся на кресло и опустил голову на руки. Да, мужчина слышал тихое сопение ванахеймской принцессы, слышал то, как она хлюпала носом. Но не это заставляло паниковать. Тихое гудение в голове появилось сейчас также неожиданно, как и всегда. Нареченная была не слышима в этот раз, но давление ее присутствия говорило об обратном. Никаких громких истерик, лишь призрачное напоминание о себе. И это было первым тревожным огонечком для бога обмана. Тихий и тревожный шелест в голове был хуже громкого крика.