Массаж с хэппи-эндом

Когда чета Роллинзов въехала в дом по соседству, как-то само собой стало очевидно, что забор надо сносить и строить одну большую террасу на заднем дворе, потому что дети, собаки и барбекю так или иначе уже, считай, общие. Миссис Роллинз была беременна четвертым, пила зеленые смузи и травяные чаи, ходила на йогу, вела фитнес и умела шокировать даже бывалых вояк рассказами о своих шрамах после эпизиотомии. Брок позволял ей мазать ему на морду все содержимое холодильника, Джейд знала толк в масочках, и теперь на Хэллоуин уже приходилось придумывать что-то кроме Фрэдди Крюгера — пожалуй, вовремя, потому что за пять лет шутка уже надоела всем, кроме самого Брока. Рамлоу требовала, чтобы он был феей в этом году. Брок, основательно выпавший в осадок, когда Джек сообщил ему имя старшей дочки, был склонен согласиться. Брок не умел отказывать своей крестнице. Сам факт того, что в этом мире существовал человек по имени Рамлоу Роллинз, уже в принципе что-то сделал с его мозгом, Брок готов был дать ей вообще все, не то что такую мелочь. Сам он к тому моменту носил фамилию Рамбаро, так что имя тоже отдал ей целиком и полностью и давно не вздрагивал, если слышал что-то вроде «Рамлоу надо поменять подгузник». Рамбаро звучало слегка по-итальянски и представляло собой перемешанное в блендере Рамлоу-Барнс-Роджерс, потому что в конечном итоге тройная фамилия — жутко непрактичная штука, они отказались от этой затеи еще на стадии обсуждения. Зато новая, общая на всех... Баки не чувствовал особой привязанности к буквам, вписанным в метрику век назад, Стив рад был прикрыться новой фамилией хотя бы от части медийного внимания, ну а Броку попросту нравился сам факт, что они вместе и на пунктирной черте тоже. Собак было уже в общей сложности пять, если считать овчарку Роллинзов, а ее считать приходилось — даже миска на кухне для нее всегда стояла в общем ряду. Все пять к ним попали из приюта, всех пятерых Брок успешно дрессировал, и теперь эта стая оберегала детей так старательно, что порой от большого усердия лаяла на подозрительно лежащие камни на лужайке. Теперь, когда их территория расширилась вдвое, и собаки, и дети были вне себя от радости и носились от дома к дому целыми днями, что вполне устраивало взрослых, потому как к вечеру вся эта шумная стая вырубалась без задних ног, давая возможность посидеть на террасе с пивом, вином и скучными взрослыми разговорами. В теплое время года они часто готовили ужин на гриле, всегда много, долго, и эта варварская роскошь во времена мгновенного всего, быстрой доставки, торопливого утоления голода привлекала к ним на порог гостей чуть ли не каждые выходные. Романова, Уилсон, Хилл, даже Старк прямо в костюме. Зола помог ему обуздать какого-то цифрового монстра, Брок не вникал, ему хватало тех врагов, которым можно набить физическую морду, но Старк сильно радовался, поэтому радовались все. Ему подкладывали еды, хлопали по плечу и давали проспаться. Ночью на ветру покачивались бумажные фонарики над террасой, и было невероятно хорошо валяться в джакузи под открытым небом. Из дома пахло эфирными маслами, и Брок улыбался в звезды, тусклые вблизи большого города, но все равно видные здесь лучше, чем из центра. Перечеркнула лиловое небо искорка метеора, и Брок загадал желание. Вот так — до конца. Он больше ничего не хотел. — Брок, ты идешь? — окликнул Стив из приоткрытой двери, и Брок поднялся из бурлящей теплой воды. Одной из лучших традиций его семьи был массаж. Его оба мужика, его путеводные звезды, неутомимые в любви, как на войне, обучились этому делу, еще когда Брока нужно было мазать всякой фигней после ожогов, и с тех давних пор усердно оттачивали навык. Под их крепкими руками Брок чувствовал себя куском глины, из которой его лепят заново. Создают под себя. Разминают. Растягивают. Расплющивают своим весом. Оживляют своим дыханием, заставляя стонать и подаваться навстречу. И ночь за ночью сплетаясь ногами, руками, языками, бросаясь в этот омут, Брок думал только о том, что ему никогда не надоест вот так. С ними. Сколько бы ни оставалось песчинок в часах, Брок Рамбаро не отдаст их никому. Свое счастье он выгрыз зубами — и пусть боится тот, кто попытается встать на его пути.