Тонкая нить между светом и тьмой

Будучи полностью поглощенным размышлениями я пропустил тот момент, когда началась пара. «Лаоши!.. лаоши… простите… с вами все хорошо?» - прозвучал голос одного из моих студентов, возвращая меня в нормальное состояние. -А? Эм.. да… нормально все. – поспешно ответил я – Немного устал. Вот и все. – я отмахнулся, посмотрел на собравшихся в аудитории, после чего начал пару. Конечно же, была перекличка, были вопросы о том, где отсутствующие и по какому поводу их нет на местах и была самая обычная, можно сказать – рядовая пара, которая ничем не отличалась от сотен и тысяч проведенных мной. Однако, мысль о пропаже Ли Мэнг все равно не давала покоя. Тем более сейчас, когда пропавших девушек, по всей видимости, стало слишком много, чтобы освещать все случаи… и когда число достигло той отметки, когда китайцы решили что это не совпадения, не побеги от родственников, не желание избавиться от постоянного давления, испытываемого на учебе, а реальное дело, которое требует серьезного подхода и быстрых действий. Пары закончились и я направился домой. По дороге я думал лишь о том, что было бы не плохо вернуться в университет и пройтись по территории, но я не мог этого позволить себе, потому что договорился с шифу о совместном ужине. Кстати, вечер выдался веселым, шумным, пьяным, сытым, с большим количеством обязательных для алиби фотографий, а вернувшись домой, я сразу отрубился на своей небольшой кровати и спал до самого утра! Это, конечно, было не очень хорошо из-за отсутствия снимков, но я ничего не смог поделать прибывая в гостях у Морфея. И так было до того момента, когда будильник, наконец, смог пробить сонную занавесь и пробился в мою жизнь разъяренной цикадой и разбудил меня. -М-м-м… - поднялся я под мелодию на телефоне и сразу запихнул средние пальцы в уголки глаз, чтобы прочистить их - … иду я… иду… - я обратился к телефону так, будто бы он был живым существом, требующим внимания к себе - … да где же ты? – я не мог понять того, откуда исходит достаточно громкий звук, смеялся с этого и ругался одновременно - … ага! А вот и ты! – довольно высказался я, нажал на кнопку «отмена», после чего потянулся - … так! А вот такое утро, по своему составу, мне нравится! Вот такое утро имеет место быть и обещать неплохой день… не без сложностей, конечно, но от них никуда и не деться! Кстати, состав слова «будильник» меня всегда забавлял. – подумал я, направляясь в совмещенный с душем туалет. – Всего два иероглифа, которые можно было перевести как «скандальный колокол». И, да, это пословный, не правильный перевод, но так тоже можно сказать и это забавно! - мои размышления быстро прекратились, так как телефон в руке начал вибрировать и издавать свой мелодичный стон просьбы ответить на вызов. Я посмотрел на экран. Вместо имени там отразился набор цифр. -Алло? – спросил я и в ответ услышал краткое изложение сочинения «о себе» в исполнении очередного полицейского, которого приписали к этому делу и который, точно так же как и другие, хотел пообщаться со мной на тему пропажи Ли Мэнг – Да, конечно. Встретимся на кафедре математики, около кабинета Ван Линьлинь, там и поговорим – ответил я, после чего услышал сдержанное «спасибо», за которым последовали гудки. -Мэнг… я ничего не знаю о том, где ты и чем сейчас занимаешься, но ты не могла бы мне ответить на мой вопрос… для чего ты рассказала кому-то о том, что я тебе нравлюсь?! Откуда ты вообще придумала себе все это и запихнула в голову?! На кой ляд?! – мысли об этом не покидали моей головы даже тогда, когда я вернулся на работу, даже во время пар, даже тогда, когда я общался с очередным офицером, который задавал те же самые вопросы, что и предыдущие пришлые и который вновь интересовался о том, знал ли я что-нибудь о том, что нравился своей студентке. Кстати, этот все время смотрел на меня оценивающе. По взгляду было понятно, что он старательно пытается понять: «Что та девочка с фотографии, на скрепке прикрепленной к делу, нашла в таком лаовае как он?» Кстати, что касается понятия «лаовай». Оно состоит из иероглифа «старый» и «внешний», что образует из себя, если смотреть буквально, такое понятие как «старина извне», преобразуя «старый» в «старина». Это очень интересное слово, которому приписывается большое количество окрасок от «омерзения» до «пренебрежения». Когда наш разговор закончился, он долго что-то записывал от руки, после чего посмотрел на меня, сощурился, от чего я смог рассмотреть только черные точки его зрачков. Очередной офицер полиции махнул головой и начал собираться, но не тут-то было! Я попросил его о том, чтобы мне были переданы записанные данные для ознакомления и удостоверения в том, что с моих слов все было записано правильно. Офицер был явно не рад этому. Он продолжал оценивать меня своим взглядом в котором читалось всего одно слово «лаовай». -А вы точно сможете прочитать то, что там написано? – спросил он скрипнув своими зубами. -Если я что-то и не смогу прочесть, в силу особенностей почерка, то попрошу вас внести ясность в вами написанное – холодно ответил я, не желая оставлять что-то записанное без личного внимания – До вас пришедшие ничего не записывали. Они только спрашивали, не более того… а вот вы сразу начали протоколировать и это говорит о серьезности дела. Скорее всего… не факт… но мне что-то подсказывает что пропал кто-то еще и теперь дело принимает совершенно другие обороты. В соответствии с этим, я хочу убедиться в каждом записанном вами слове. -Вы мне не доверяете? – спросил офицер и в его тоне послышалось то, как он недовольно фыркает – Вы не доверяете офицеру полиции!? – он попытался напугать меня. -Я? – спросил я подняв бровь – Я никому не доверяю… вне зависимости от профессии или занимаемой должности – я смотрел ему в глаза так, как когда-то смотрел в глаза своему другу, ставшему для меня пустым местом. Я смотрел ему в глаза так, как будто бы вернулся на двадцать или «около» лет тому назад, когда был молодым, с горячим сердцем и не менее горячей головой, когда бросался на любого не угодного мне и не знал такого понятия как страх. Я смотрел на него и чувствовал как пыль слетает со старых шестеренок моей души, которая привыкла к крайне скудному набору чувств. Я смотрел на него и ждал ответной реакции, согласно которой мог бы продолжить диалог. -Ладно… убедительно… – ответил офицер и наконец посмотрел на меня без вот этого, пресловутого «лаовай» во взгляде, – В таком случае, вот. Только, побыстрее. У меня очень много дел! – сказал он. Почерк у него оказался более понятным, чем у моих студентов. Скорее всего, это было вызвано свободным темпом записи, а не тем, в котором были вынуждены работать сидящие за партами и аудиторными столами. Здесь же, было время, чтобы все нормально записать, так что я читал без каких бы то ни было проблем, после чего попросил у него ручку. -Что? Для чего? – теперь уже его бровь выползла на середину лба, показывая любопытство и недоверие. -Чтобы написать: «С документом ознакомлен. Претензий нет» - сказал я – И чтобы тут же снять копию, на которой вы, уже своей рукой напишете: «Копия верна» и поставите свою подпись. – на круглом лице собеседника появились углы скул вызванные уровнем моей наглости. -Я не стану этого делать! – возмутился офицер. -В таком случае… – поскольку написанный им рапорт был в моих руках я одним четким движением показал, что с ним случится в случае отказа и сказал - … вам придется записывать заново. – то самое слово «лаовай» полностью испарилось из его глаз, – А поскольку я не задержан и просто даю показания, то имею права распоряжаться даваемой мной информацией так, как сам посчитаю нужным и нужным я считаю вот такую небольшую условность, которая будет храниться у вас и которая, так же, будет храниться у меня! – я злобно улыбнулся и, кажется, загнал офицера в тупик. -Гулять по лезвию так приятно, да? – я услышал голос, который не хотел слышать, – Ведь, именно этим ты сейчас и занимаешься! Ведь, именно на это тебя подталкивает твое нутро, которое долго дремало, будучи заваленным твоим собственным упадком… которое практически сгнило под напором твоей насильно выбранной скуки! – он стоял за офицером. Он, как всегда стоял спиной ко мне и я как всегда мог наблюдать один лишь затылок… я никогда не видел его лица. -Ладно… - согласно кивнул офицер и я сдержался, чтобы не сделать выдох радости от небольшой победы, – Где у вас тут принтер? Веди! – сказал он. Все это время мы сидели в зале для конференций, который Ван Линьлинь выделила полиции для решения всех необходимых вопросов, связанных с расследованием дела. -Хм… а ты молодец! – усмехнулся Маэстро, чьи руки лежали на повешенной на шею гитаре – Это было впечатляюще! Ты смог так быстро сломить этого офицера что он, вместо того чтобы надеть на тебя наручники, просто согласился сотрудничать! Похвально! – он рассмеялся, после чего одна его рука легла на гриф и струны и раздался слегка трещащий звук приправленный гулом нот, а вторая направилась к резонатору – А ты не думаешь, что такое твое поведение привлечет к тебе взгляд этого полицая и что теперь за тобой будут ходить по пятам, следить и наблюдать? Тебе не кажется, что после такого твоего словесного поноса тебе несдобровать?! – Маэстро рассмеялся и провел по струнам сделав магический, опьяняющий трунь – А что если ты возьмешь и порвешь те бумажки, которые сейчас у тебя в руках?! – идущий передо мной человек, точнее проекция или модель человека, чьего лица я никогда не видел, рассмеялся во весь голос и начал наигрывать, быстро и тихонько щипая струны ловкими пальцами – Раз! И все! Ты не давал никаких показаний! Два! Рвешь на еще более мелкие части и заявляешь: «Я не разрешал записывать рассказанное»! – это Маэстро озвучил моим же голосом и холодок прокатился по спине, а он рассмеялся и начал играть громче и быстрее – Давай! Порви эти бумажки! Раскидай их по коридору! Дай себе почувствовать себя настоящего! Не того спящего! Не того погрязшего в клейстере летаргии по себе прошлому! – ритмика, с которой Маэстро отбивал по струнам увеличивалась с каждым ударом. Мое сердце тоже разгонялось. Даже в пот прошибло, на что офицер посмотрел с опасением и даже поинтересовался моим самочувствием. В этот момент в его глазах не было «лаовай», в этот момент я рассмотрел там человеческое сочувствие и сопереживание. Маэстро уже буквально кричал, оставаясь передо мной и играя на гитаре уже в полную силу, громко, бодро! А я старался не ускорять шаг, чтобы этот офицер не подумал: «А этот странный еще страннее, чем показался мне изначально!». И вот, в тот момент, когда я уже действительно был готов разорвать составленный офицером полиции протокол на огромное количество маленьких бумажек, мы дошли до офиса Ван Линьлинь и, не стучась, не спрашивая разрешения, зашли внутрь. Точнее, я ворвался в её личный кабинет. Женщина подскочила на своем месте, начав громко ругаться и задавать вопросы, дескать: «Да что ты себе позволяешь?!» - только используя в своей речи большое количество нецензурных выражений. Было видно что ей катастрофически хотелось продолжать свои высказывания, но вместо этого ей пришлось замолчать. Это случилось спустя секунду или две после того как Ван Линьлинь увидела меня, так как она посмотрела на сопровождавшего меня мужчину в форме. В принципе, заведующая кафедрой замолчала как раз тогда и от того что офицер зашел вместе со мной. Он спросил: «Вы не могли бы сделать копию вот этого документа?» и я протянул своей начальнице бумажку, которую старался держать максимально аккуратно, которую постоянно перекидывал из руки в руку, чтобы не испортить или не намочить мокрыми от волнения ладонями. -Эм? А что это? – спросила она, принимая лист формата А4 из мох потных рук. -Это мои показания. – спокойно ответил я, – Хочу снять копию, чтобы здесь, сразу, по месту заверить её росписью офицера, который запротоколировал наш разговор. – я тут же дернулся вперед, – А… прошу прощения… сначала надо кое-что сделать… верните на секунду и, можно ручку, пожалуйста? – сказал я и, нахмурившись, заведующая кафедрой Вернула мне лист, после чего дала мне ручку. На бумаге, размашистым движением я написал: «С документом ознакомлен. Претензий нет», после чего вернул женщине. Ван Линьлинь бегло бросила свой взгляд на полицейского и еще быстрее начала выполнять обращенную к ней просьбу, прекрасно понимая что служитель правопорядка спешит, что его лучше не задерживать и быстрее освободить и себя, и своих преподавателей от присутствия постороннего на территории. -Вот, возьми. – она одним дерганым движением передала мне бумажку – А в будущем, будь добр стучаться, прежде чем вломиться! – услышав это, моя бровь приподнялась, но я не стал акцентировать внимания на услышанном, пусть даже и хотел спросить: «Ван Линьлинь, вам есть что скрывать?». -Да, спасибо… - ответил я и повернулся к офицеру – Ваша очередь, господин полицейский – я протянул ему оригинал и только что снятую, еще теплую, копию – Будьте добры, напишите: «Копия верна» и оставьте свои контактные данные с именем, а еще лучше, с номером вашей идентификационной карты, чтобы наверняка – я хмыкнул и увидел то, насколько этот офицер не рад тому, что связался со мной, однако, «лаовай» пропало из его глаз и это было хорошо. Это означало только то, что теперь меня воспринимают всерьез. Мы расстались около кабинета Ван Линьлинь. Полицейский, как мне показалось, покинул территорию университета, чтобы изучить показания данные преподавателями и одноклассниками Ли Мэнг. Я же отправился в аудиторию, прекрасно понимая что скоро начнется лекция, которую надо провести для иностранцев на английском языке, рассказав им о китайском. Ничего примечательного не произошло. Единственное, мне позвонил доставщик. Я попросил его закинуть посылку в центр распределения и сказал что заберу её сам. Так я и поступил. Возвращаясь домой, я зашел в небольшой офис, там назвал свое китайское имя, последние четыре цифры номера телефона и забрал небольшой коробочек. Внутри были спортивные бады, которые я регулярно подпивал перед пробежками. Обычно, на родине, такие называются «предтреники» и их хлещут чтобы тренировки показались легче и быстрее. Их принимают в качестве ускорителей времени… их принимаю и я, чтобы пробежка вытягивала не только лишний подкожный жир, но и чтобы душа оставалась на положенном ей месте во время и после непродолжительной беговой тренировки. Вернувшись домой, я развел себе стакан этого коктейльчика, переоделся в спортивное и отправился на пробежку, как всегда, в сторону университета. Там, сделав несколько кругов по стадиону и окончательно выбившись из сил при помощи подтягиваний на перекладине и отжиманий на брусьях, я пешком отправился домой, но далеко не смог отойти от главных ворот. Меня напряг один мужчина. Он одиноко стоял в стороне и покусывал губы. Нельзя сказать о том, что он выглядел как-то вызывающе, скорее наоборот, он выглядел так, словно хотел стать невидимкой. Он просто стоял, кусал губы и наблюдал за… в основном он наблюдал за девушками, глазами провожая почти каждую из них. Я пытался сфотографировать его, но ракурс был слишком неудачным. Солнце, казалось, светило прямо в линзу и не давало запечатлеть этого гражданина. Зато, по уже выработанной привычке, себя я заснял. -Не нравится мне это – подумал я, продолжая смотреть на неизвестного – Пронаблюдать бы за ним, чтобы понять, что он тут забыл и что он тут делает… или, хотя бы, просто подойти и спросить о том, что он тут делает? – я стоял на почтительном расстоянии, делал вид, что залипаю в мобильник, и старался не привлекать внимания. Это было большой глупостью с моей стороны по поводу которой, чуть позже, я ругал сам себя в стиле: «Старый ты кусок кретина! Чтобы лаовай не бросался в глаза?! Ты где такое видел или слышал, чтобы лаовай не бросался в глаза?!» Да, в ситуациях подобной этой, я сам себя называл лаоваем, причем никакого уважения при этом не испытывал к себе, скорее даже наоборот – я чувствовал себя самым последним отбросом, который подлежит утилизации в ближайшее время. Мужчина тронулся с места и я понял, что именно меня смущало в нем больше всего - руки, засунутые в карманы. Вместе с тем как он развернулся и быстрым шагом пошел прочь, я понял, что руки он не просто так держал в карманах… что он стоял, наблюдал за молоденькими девочками, которые еще не до конца оделись в теплое и активно занимался самоудовлетворением. -Ну что ж… попробую-ка я его догнать и задать ему пару вопросов – подумал я и отправился за ним – А еще лучше, сдать бы этого извращенца, но… сам я его не имею права заломать и отвести в участок, потому что я не китаец… - мои мозги заскрипели – Кричать о том, что он извращенец – привлекать к себе и без того не малое внимание и это может сыграть против меня. – я продолжать шевелить мозгами даже тогда, когда этот мужчина, обернувшись и увидев меня следующего за ним, ускорился. -Не-не-не… я просто так тебя не отпущу! – подумал я – Повезет, если я встречу какого-нибудь полицейского! Вот тогда можно будет немного покричать и привлечь внимание! – я уже строил план своих дальнейших действий - … как жаль, что я не могу его тронуть… кем бы он ни был, у меня просто нет такого права! Я следовал за странным гражданином с наклонностями извращенца до того момента, пока мерзавец не перешел на бег трусцой. Тогда мне тоже пришлось перейти на бег и мы пробежали почти километр. А потом, он опередил меня… он обратился к полицейскому, который скрутил меня и отвез в участок не смотря ни на мои слова, ни на доводы, согласно которым я обвинял подлеца в эксгибиционизме… «Не смотря ни на что, я лишь гость в этой стране» - думал я в камере предварительного заключения и слушая то, как Ван Линьлинь отмазывает меня, рассказывая о том, что я преподаватель из университета и что полицаи явно схватили не того! Что надо было послушать меня и мои слова об извращенце, который теперь затихорится где-нибудь, на время, чтобы потом опять начать ходить где не попадя! -Если вдруг еще раз захочешь побыть следователем, обзаведись хорошей базой. – сказала заведующая кафедрой тогда, когда мы вышли из здания полиции, – Сейчас тебе очень конкретно повезло, но больше такого не будет! Закроют и не выйдешь до момента депортации, сразу после нескольких лет заключения! Ты меня понял?! – женщина была в ярости и я не стал с ней спорить. - … хотя, знаешь, ты молодец, что обратил внимание… как бы то ни было, завтра утром я подойду к нашему директору и скажу о случившемся. Нам явно надо усилить охрану и наблюдение за территорией. Возможно, даже, необходимо ввести комендантский час для студентов, чтобы никто не шлялся по городу после наступления вечера, – сказала она уже спокойным голосом. - … но как бы то ни было, сам не бросайся в омут с головой! Ты – иностранец и тебе не то чтобы здесь не рады, но смотрят как на иноземца-интервента! Плюс, ты здесь особо никому не нужен… ну, если ты понимаешь что разговор идет о родственниках или ком-то таком, кто сможет защитить или попробовать вытащить твою задницу из за решетки. – она смутилась и постаралась смягчить сказанное, что получилось не так хорошо – Хм… а ты можешь описать того мужчину, чтобы я передала твои слова нашему главному? – спросила Ван Линьлинь, после чего я пересказал вообще все случившееся с полным и подробным описанием того мужчины, который занимался рукоблудством при помощи своих свободных спортивных штанов - … плохо… но я тебя поняла… завтра поговорю об этом. Ты – молодец! Пускай и безрассудный – сказала она, после чего довезла меня домой на своей машине. Всю ночь меня не покидало паскудное, мерзкое чувство, словно я сделал слишком мало. Будто бы я мог сделать куда больше, но вместо этого провалил задание данное мне свыше и стал жертвой обстоятельств, времени и удачи. В этот же вечер ко мне явился самый мерзкий из живущих внутри меня. Он появился не смотря на то, что обычных вызывающих его триггеров не было! И этот факт был не самым типичным для него. Он вышел из темноты душевой комнаты. Как всегда на нем был шикарный костюм цвета кофе с молоком. Как всегда он сиял лоском богатства. Как всегда он был неотразим, правда, сейчас для него было слишком мало места! Дело в том, что это – моя мания преследования и ей необходимо место. Открытое пространство, чтобы реализовать весь свой потенциал! Сейчас я подумал: «Иронично, не правда ли, когда личное психическое отклонение страдает от своего психического отклонения в виде клаустрофобии». Трикстер вышел ко мне из тьмы ванной комнаты, походил по квартире, после чего сказал: «Ну, ты – старичок, и дал жару! Ты так пытался поймать ручного угодника, что превратился в меня!» - моя шиза громко рассмеялась заставив подумать меня о следующем: «Как хорошо, что ты – плод моего воображения и твоего смеха не слышит никто, кроме меня». -А вообще, старичок, я пришел дабы высказать тебе свое фи! – сказал Трикстер – Ты примерил мою шкуру на себе, но сделал это так безвкусно, так мерзко и… буквально… повел себя как конченый любитель! – он фыркнул – Кам-он! Надо было позвать меня на помощь! И тогда у преследователя появился бы преследователь, который диктовал бы то, как надо! Потому что: «как не надо» так не надо, старичок! – Трикстер вновь рассмеялся, а мне захотелось поблевать от его слов – И вообще… скажи мне! Какого ляда ты поперся за этим любителем пятипалой, а?! Неужели у тебя других дел не было, кроме как прикидывать на себе наряд Старски или Хатча, а?! Я хотел было ответить ему, но не смог найти подходящих слов. -И, я бы сказал тебе о том, что горжусь тобой, но нет! У магии свои правила! – он хмыкнул - … и этот предпочитатель правой и левой провернул все чище твоего! – он хмыкнул еще раз и я понял, что дальше будет шутка, которой я скорее всего не пойму – Ты же знаешь правила, старичок! Принцип посещения стриптиза: «Смотри, но не трогай; пали, но не дёргай; получай кайф, но без помощи рук!» - он рассмеялся - … правда, этот парень нарушил последнее правило и за это ему огромный такой минус! На все лицо! Если ты понимаешь то, о чем я, старичок! – он весело подмигнул мне, после чего добавил – Как бы то ни было, я не за этим пришел сюда! Я хотел было сказать: «Да ты вообще не самый приятный из гостей и я хочу чтобы ты провалился даже не к черту, а ко всем чертям!», но порождение моих внутренних страхов не стало молчать и, перебив, продолжило свою пламенную речь. -… я здесь за тем, чтобы посоветовать тебе быть осторожнее. – сказал Трикстер и впервые на моей памяти он стал серьезнее, – Мне так кажется, что теперь этот парень от тебя не отвяжется, потому что видит в тебе прямую угрозу своему… своей бытности! И если раньше он мог спокойно подойти к главным воротам, прислониться к деревцу, запустить руку в кармашек и… - он сделал не самый приятный из всех жестов, который совсем не соответствовал костюму - … то теперь ты – его угроза, потому что знаешь о гря-я-язных делишках! – Трикстер засмеялся – А, вообще, Вангую тебе! – он замолчал и поднял руки к потолку так, будто бы над ним было небо - … теперь за тобой будут наблюдать три стороны! – он говорил это медленно, стараясь изобразить из себя оракула, которым не был – Так что, готовься и будь аккуратен, мой юный падаван! – он рассмеялся, после чего, уже обычным голосом добавил – А еще… ты заметил ту приколюшку у Ван Линьлинь на зеркале заднего вида, а?! Мне кажется, что вот эта хреновинка должна указывать на её буддистские воззрения, тебе так не кажется? – весь последующий вечер Трикстер взрывал мой мозг своими познаниями в буддизме, пытаясь притянуть желаемое за действительное и упорно связывая то, чего я не видел, с тем, о чем я не хотел думать! И так было до наступления утра, когда я открыл свои глаза от звонка будильника и не осознал тяжесть головы, заполненной психоделическим бредом. Начиная с этого момента и последующие несколько недель стали для меня испытанием. Как и сказало воплощение моей паранойи, за мной начали следить и, кстати, Трикстеру это очень не нравилось, потому что его законная ниша получения удовольствия была занята реальными преследователями среди которых были: полицаи; по всей видимости тот руколюбило, которого я спугнул и который не желал найти себе новую площадку для самопомощи; и третья сторона, которую я чувствовал, о которой я уже много всего знал, но которую не мог вытравить из себя сколько бы усилий не прилагал для этого. С этого момента, на китайской земле, я для самого себя был переквалифицирован из китайского «лаовай» в японского «гайдзин», причем, казалось бы, разница этих двух понятий не велика, если смотреть в корни, происхождение и просматривать лексическую принадлежность, но чисто ситуативное сравнение имеет место быть как… отношение японца к иностранному захватчику, который явился на его землю со своими обычаями и правилами и нагло выносит мозг о том, как с этого момента можно и как нельзя… то есть, мое отношение ко мне изменилось с нейтрально-пренебрежительного на сравнимое с легкой ненавистью приправленную флером: «Пошел прочь, иностранец! Тебе тут не рады!» и это тяготило моё нутро… даже студенты, прослышав обо всем, начали смотреть на меня с большой опаской и старались держаться как можно дальше в аудитории… и это при том, что я старался помочь! При том, что я переживал за всех окружающих и был готов пожертвовать своей шеей! -Да пошли вы все к черту! – шепнул я покинув очередной однотипный допрос из тех которые я теперь постоянно посещал - … как же меня утомила вся эта возня! Как же мне осточертело такое отношение! Я даже готов подать документы в консульство, чтобы меня вернули на родину! – думал я – И это с учетом того, что за последние несколько недель нет никаких новостей о новых пропавших девушках! Это с учетом того, что тот извращенец, возможно, теперь будет искать новое место для того, чтобы наблюдать за… - думал я выходя из полицейского участка - … наблюдать за… - эти слова, прозвучавшие в моей голове сильно напрягли, потому что я понимал то, что за ними должно последовать, но не мог себе позволить подумать об этом, потому что подобное было страшнее окалачивания извращенца около университета - … и как мне донести до этих людей, что нужно усилить меры наблюдения не за мной, а за учебными заведениями для тех, кто по моложе, а?! Как мне добиться того, чтобы меня начали слушать?! Я буквально кричал об этом в своих мыслях, чувствуя то, насколько сильно усталость от подобного отношения забралась мне на шею и начала душить… душить настолько сильно, что ко мне явилось еще одно из воплощений моего не самого чистого рассудка.