Антон был прикован к ржавой трубе наручниками, стояла тьма ужасающая, пол скрипучий, а шорохи за дверью пугали невероятно: здесь есть кто-то еще. Слышались тяжелые шаги, будто тот человек намеренно громко и грузно топал, чтобы навеять страх. И стоило признать, что это прекрасно работало, ведь склизкий страх расползался внутри, дыхание приходилось задерживать всякий раз, когда шаги звучали слишком близко. Антон знал: неизвестный просто игрался с ним — тот сам принес его сюда, поэтому он не мог не знать, где Антон находится.
Когда его глаза адаптировались к темноте, Антон едва сдержался от желания вскрикнуть. Кругом лежали скелеты, в углу помещения (слишком большим оно было для обычной комнаты, возможно, это подвал) располагался шкаф, где стояли банки. Черемисин напряг зрение, чтобы наверняка разглядеть находящееся внутри, и тут же пожалел об этом: он увидел различные органы, в частности сердца людей, сохраняющих такое состояние из-за формалина.
Совсем рядом прозвучал хриплый голос — Антон вздрогнул, закрывая глаза и мысленно умоляя о пощаде. Совершенно очевидно для чего он здесь. Вопрос лишь в том, почему именно Антон? Почему именно ему не повезло стать жертвой какого-то психа, хранящего у себя дома человеческие органы? Он даже ничего не помнил, как здесь оказался и как давно тут находится.
Дверь медленно отворилась, и Антон сильнее зажмурился, прижимаясь к стене. Он внезапно почувствовал жуткое любопытство наравне с промерзлым страхом. Ему ведь в любом случае не спастись: все текло по правилам владельца дома, этого психопата, почему бы и не взглянуть на него перед смертью?
От мысли, что он умрет, все внутри сжалось. Антону всего девятнадцать, Антон ничего толком не успел сделать в своей жизни. Парню не удалось добиться чего-то, даже университет не успел закончить. Раздражающее ощущение разочарованности в себе разрасталось, принося колющую в сердце боль.
У него даже не было никого, кто искал бы его. Телефон, удивительно, находился у него в кармане и время от времени вибрировал. Правда не так часто, как обычно, неожиданно наоборот — очень и очень редко. Но раз он включен и как-то остается не разряженным, то почему его все еще не нашли? По сим-карте легко вычислить местоположение человека. Вывод напрашивался сам по себе: Антона попросту никто не терял, чтобы искать его.
Губы поджались в тонкую линию, в нос ударил запах гнили. Хотелось задержать дыхание, но резкая боль в ноге вынудила его распахнуть глаза. Он, сморгнув слезы, заново привыкал теперь уже к свету и замер.
Чудовищная ухмылка напротив казалась ужасно знакомой, этот озорной огонь в черных зрачках не был ему незнаком. Рост человека пугал, особенно если смотреть на него снизу вверх. Конечности длинные, словно тот являлся тем монстром из страшилок — Слендерменом, если Антону память не изменяет.
— Ты грязный, Антон, — жутко улыбаясь и обнажая клыки, говорил человек, чужой голос проникал в голову и будто подчинял сознание Антона себе. Антон не мог ни о чем думать, кроме того, что все, что он делал ранее — грязно. Позорно. Греховно. — Повтори, — приказал тот, и Черемисину удалось различить нотки презрения в его тоне.
Тело стало ломить от боли, заставляя его свернуться в клубок. Страх пронзал каждую клеточку его тела, в мыслях крутилось одно и то же, словно мантра: «Я грязный». Секс с мужчиной, даже если это по интернету — это грязно. Любить парня, будучи представителем того же пола — грязно. Антон слишком далеко зашел, чтобы быть безнаказанным, верно?
Это неминуемая расплата за его неправильность. Он противоречил интересам природы, а так поступать нельзя. Вероятно, Антона будут убивать неспешно, растягивая пытку, чтобы тот молил о скорейшем окончании этого кошмара. Ведь такую судьбу несут те, кто нарушил устоявшиеся представления общества о любви?
Свист прозвучал совсем рядом с ухом — топор вонзился прямиком около его головы, в стену. Сумасшедший блеск в глазах мучителя заставлял гулко сглатывать, а вид биты с гвоздями вызывал в нем желание поскорее отрубиться от шока, чтобы не испытывать предстоящую боль. Что-то подсказывало, что ему не позволят свалиться в обморок.
— Ты не гей, Антон. Ты пидор, — изображение происходящего виделось мутным из-за застилавших глаза слез, и слова ранили в самое сердце. Он увидел, как человек занес биту, и вновь зажмурился.
Крик не смог вырваться из его груди, когда удар пришелся по плечу. Он застыл там, застряв из-за вставшего поперек горла кома. Кошмарная боль вынуждала его дергать руками в отчаянии, в надежде выбраться из оков наручников, в безнадежном желании спастись.
— Взгляни на меня, Антон, — Антон боялся раскрыть глаза, боялся, что сейчас его снова ударят, боялся смерти. Из-за подкатывающей к горлу тошноты парень не мог разлепить опухшие от слез веки, лишь проглатывал всхлипы и молился, чтобы это все поскорее закончилось. — Открой свои блядские глаза и посмотри на меня, иначе я изобью тебя этой сраной битой, пока ты не превратишься в месиво!
Он опасливо открыл глаза и уставился на своего мучителя. Внезапно образ человека стал ясным Антону, и теперь боль поселилась в его сердце. Его мучитель — это его лучший друг, Данил.
Антон вспомнил, что у Данила в действительности был загородный дом, куда он ездил время от времени, что он чертовски огромный и что там был большой подвал, где они оставляли свои велики, когда он приезжал сюда. Слезы не переставая потекли по лицу, обжигая и лишний раз напоминая, как он обжегся, влюбившись в не того человека.
Все перестало быть значимым. Он почувствовал себя таким опустошенным, ненужным никому, бессмысленным, что тошно стало. Антон думал, что у него есть кому доверять, что есть люди, которые помогли бы ему, что есть те, кому он дорог.
Надежда на то, что мир добрее, чем представляется в мыслях, стремительно потускнела, после сгорая и превращаясь в жалкую горстку пепла.
Никто его никогда не любил.
Антон страшный. Антон глупый. Антон грязный.
Грязный, грязный, грязный.
Половицы жалобно скрипнули — Данил сделал еще шаг, чтобы быть ближе к нему. Антону хотелось просто поскорее умереть и больше ничего не чувствовать. Ему страшна эта боль, страшна его дальнейшая судьба, страшны последствия его идиотской любви.
Антона мучала тошнота, вызываемая отвратительным запахом разлагающегося трупа, который, видимо, принес Данил недавно. Мясные мухи пожирали его плоть, жадно обгладывали, оставляя от прежнего тела лишь скелет. Такую участь переживал каждый, лежащий в этом подвале. Такой участи удостоен и Антон.
Голова кружилась, сознание помутнело. Это казалось неправдой. Данил бы так не поступил. Губы тронула горькая улыбка, возможно, его последняя. Даже сейчас сердце предательски забилось чаще от мысли о нем, желающем убить своего друга из-за неправильности его чувств.
— Я не слышу, Антон, чтобы ты сказал «Я грязный», — вновь занося биту над головой и ударяя по уже раненной ноге, рычал тот, безжалостно нанося удары по телу Черемисина. Такое ощущение, словно его всецело поглотила ненависть к Антону, захватила разум и свела с ума. И это ужасало, потому что Антону, по правде говоря, невероятно сильно хотелось жить.
Он осознал, что больше не сможет увидеть родителей; потратить деньги, заработанные не совсем хорошим путем, на вкусную еду; почувствовать трепетную любовь к кому-либо; слетать в другую страну; поиграть в любимую игру. И именно в этот момент ему больше всего захотелось жить, именно в этот момент он понял, насколько это прекрасно — жить и знать, что ты проживешь еще год, как минимум, именно в этот момент он еще раз дернул руками, заставляя цепи наручников заскрежетать друг о друга.
Ему не сбежать. Ему не избежать смерти. Ему суждено быть убитым.
— Скажи, иначе я убью тебя прямо сейчас, — угрожающе вынимая топор из стены, Данил безумным взглядом осматривал его, такого запуганного, тяжело дышащего и истекающего кровью. Такого неправильного. Такого мерзкого, что вынужденно притрагиваться к нему представлялось невыносимым ужасом.
Антон пытался подняться на ноги, но каждая попытка была неудачной: боль прошибала насквозь, и он мог лишь кричать, мучаясь и продолжая страдать. Дышать становилось нечем, паника наскоро растеклась внутри него, перекликаясь с липким, неприятным чувством одиночества, скребущего стенки его души.
— Я.. Я грязный, — прозвучало слабо, так слабо, что самому противно, настолько пристыжено и беспомощно, что Антон сморщился. Небольшая дыра в груди стала разрастаться, становясь слишком глубокой, приносящей уйму болезненных ощущений, от которых хотелось выть и срывать голос.
Если бы только кто-нибудь мог помочь, Антон все отдал бы.
Всю одежду, всю еду, все деньги — просто высвободите его. Позвольте вдохнуть свежий воздух, избавиться от головокружения и тошноты, выкинуть из головы эти навязчивые мысли, убивающие морально. Антон
не хотел умирать.
Антон не знал, стоит ли звать на помощь. Услышал бы его кто? Помог бы? Вызвал бы полицию?
Глаза не сомкнуть — болели от непрерывного пролития слез, стоило моргнуть — тут же становилось больно. Его нарочно так мучали, потому что было понятно: никто не захотел бы спасти этого бесполезного дурака.
— Неубедительно сказал, — злобно рыкнул Данил, наступая ему на ногу тяжелой обувью. Антон сжал губы, опустил веки и задержал дыхание, боясь сделать что-то не так.
Казалось, что все умершие здесь люди в виде скелетов разглядывали его, одобрительно хмыкали, может, некоторые сочувствовали, потому что наблюдали подобное не впервые. Ему было невероятно страшно. Мерещилась всякая небылица: поднялся странный шум, а после он открыл глаза и увидел, как несколько скелетов медлительно приближались к нему, протягивая свои руки к его лицу.
Черемисин забился в угол так сильно, как только мог, и закричал, но его крик никто не услышал — он кричал у себя в голове, на деле не произнес ни звука. Кажется, сейчас Антон мог умереть от страха.
— Я грязный! — словно в бреду говорил он, отчаянно и желая, чтобы это прекратилось. Ничего не прекращалось, резко все погрузилось в темноту, и по его груди потекло что-то ледяное.
У него уже не оставалось сил кричать, брыкаться, думать о чем-либо. Изнеможенный, сломанный, уже мертвый внутри — теперь он был таким. Он едва ли оставался в сознании.
—
Анто-о-он, — звал голос неизвестно откуда, и Антон чуть оживился, осматриваясь. Ничего не поменялось. Видимо, он ослеп: кругом продолжала стоять кромешная темнота, даже когда тот уже должен был привыкнуть к ней.
— Антон, блять! — Артем не жалея ударяет его по плечу, продолжая тормошить его. Вид у соседа обеспокоенный, и Антон не сразу понимает, что происходит.
Он в холодном поту, лежит у себя на кровати в квартире, которую снимает вместе с Артемом, и никто не пытается его убить. Выходит... Ему приснился кошмар.
— Неужели ты проснулся, — облегченно вздыхает Артем, усаживаясь на край кровати. Антон приподнимается на локтях и оглядывается, убеждаясь, что он действительно дома. Ну и приснится же всякая ерунда. — Ты кричал во сне и постоянно бормотал «Я грязный». Что тебе снилось?
— Ничего такого. Кошмар, — Антон прикусывает губу, стараясь понять, почему сон показался настолько реалистичным и как он мог чувствовать что-то, если это все было неправдой. На секунду даже мерещится, словно у него правда болит нога.
— Тебя Данил ищет. Если не поторопишься — будет рвать и метать.
Артем зевает и покидает комнату, хрустя костяшками пальцев и напевая «Чупа-чупа-чупс, подарю его тебе и кусочек от своих чувств». Антон не знает, где тот это услышал, но проклинает эту песню и того, кто ее написал. Впрочем, не так уж и важно, что Артем давно рассказывал ему об этой песне и что Артем является ее автором.
Наспех сделав все необходимые утренние процедуры, Антон натягивает на себя найденную на полу толстовку и удобные спортивные штаны. Скомкано кричит, что он ушел, выбегает из квартиры, находу поправляя прическу на голове. Да уж, видок так себе.
Везет, что Данил живет уж очень рядом, потому, в принципе, даже идти никуда не надо. И встречает его Данил с очень недовольным выражением лица: брови хмурит, руки складывает на груди, взглядом пилит в нем дыру. Антон виновато (не чувствуя вину за опоздание от слова совсем) опускает голову и все равно шагает в квартиру, надеясь, что его простят и на этот раз.
— Ты выглядишь после пятницы куда лучше, чем обычно, петух, — ехидно замечает Данил, а Антон только устало вздыхает, порядком задолбавшись слышать это надоедливое «петух». — Неужели поумнел и перестал ходить в клуб и напиваться, чтобы потом не ныть мне в трубку «денег нет»?
— А ты вообще от счастья светишься, — бурчит Антон, недовольно поджимая губы. Данил всегда такой. Подкалывает, острит, порой задевает за живое. Такая у него натура, и иногда это очень обижает — изредка тот забывает, как легко ранить Антона. — Неужели девушку нашел?
Антон не может поднять взгляда на него: перед глазами всплывает сон, такой жуткий и слишком кошмарный, где Данил грозится убить его. Убить за то, что он чувствует к нему немножечко странную любовь.
Они не могут быть любовниками, не могут быть парой, не могут быть взаимно влюбленными друг в друга. Парни познакомились давно, еще в игре, и общались по интернету, надеясь, что когда-нибудь смогут встретиться. У них были разные часовые пояса, у них разные характеры, у них могут возникать сложности во взаимопонимании, но их дружба никогда не прекращалась. И Антону страшно потерять ее, ведь в дружбе нет места для любви.
Он каждый день листает ленту «ВКонтакте», натыкается на посты, где людей жестко отшивали их же друзья, в которых они были так безнадежно влюблены. Чаще всего, после этого те переставали общаться, разрывая все связи. Сколько боли, сколько слез, сколько разбитых сердец можно лицезреть, прочитав скрины с диалогами других людей, — все это не на шутку пугает.
И реакция людей на парней, чувствующих влечение к другим парням — пугает еще больше. Антону страшно думать, что его могут убить из-за этого. Все, что ему остается, — пытаться исправиться. Искоренить в себе эту неправильность и никогда не причислять себя ни к бисексуалам, ни к гомосексуалам.
— Может быть, — уклончиво отвечает Данил, слегка улыбаясь уголком губ, и Черемисин шумно вздыхает. Так тоскливо. У Антона, похоже, изначально нет и никогда не было никаких шансов на взаимность.
Когда они играют в приставку, Антон толком не следит за игрой, то и дело кидая взгляды на сосредоточенного друга, сидящего чуть поодаль от него. Он почти краснеет, стоит Данилу словить его взгляд, и тут же опускает голову, словно тот застукал его за чем-то невероятно постыдным. Такое и раньше бывало: они любят потрепать друг другу нервы, и в этом нет ничего такого, чтобы Антон чувствовал себя неловко.
Еще хуже становится чуть позже, когда играть надоедает. Они заказывают пиццу, и ожидание протекает в молчании. Антон пялится в экран своего телефона и не может усидеть на месте: Данил неотрывно смотрит на него. Антон может поклясться, что чувствует его взгляд физически.
— Что-то я не видел у тебя этой толстовки раньше, — задумчиво говорит Гаврилов, и щеки Антона наливаются краской. В голову лезут воспоминания о Квантуме, так бурно отреагировавшего на обычную фотографию.
Может быть, этот самый Квантум и будет тем, кто сможет понять его? Они вполне комфортно чувствуют себя в обществе друг друга. Если их общение не будет ограничиваться сексом, то в будущем было бы неплохо встретиться. И тогда, вполне вероятно, что Антон полюбит кого-то, кто будет любить его в ответ.
Антон решается написать Квантуму сейчас, пока они ждут курьера с пиццей, потому что отвечать на вопрос Данила нет никакого желания. Лучше пусть пишет своей ненаглядной — Данилу же с ней отношения строить, вот ей ему и нужно задавать вопросы, а не Антону. Обидится — пускай. Он тоже порой так поступает, вот теперь почувствует, как это неприятно.
[Kratos]
Привет! с:
Не занят?
Антон гадает, сколько времени потребуется Квантуму, чтобы заметить его сообщение, и ставит ставки. Если ставка выиграет, то купит себе булочку. Ответ, на удивление, приходит почти сразу.
К сожалению, ставка проиграла. Антон дуется, ворча на клиента, что мог бы чуть позже прочитать. Теперь он не купит себе булочку.
И все из-за Квантума. Квантум переворачивает все вверх дном в его жизни. Даже сейчас.
[Quantum]
Привет :)
Я уже говорил тебе. Для тебя я никогда не занят.
Улыбка сама по себе рисуется на лице, и Антона ничуть не волнует, что у Данила могут возникнуть недопонимания, за которыми последуют очередные вопросы.
Он чувствует себя так хорошо, когда общается с Квантумом. Квантум для него стал глотком свежего воздуха, потому что это — первый человек, которому Антон действительно интересен и — очень хочется верить — важен. Почему-то именно с ним очень ярко ощущается, что тот правда заинтересован в том, чтобы ему было комфортно в общении с ним (Антон с сожалением думает, что очень давно также было и с Данилом).
С Квантумом он правда расслабляется. Абстрагируется от реальности. Забывает обо всем, и тот вверяет ему надежду, что Антону стоит придерживаться его, чтобы все было хорошо. Антон знает: это наивно, нельзя доверять человеку, которого ты не знаешь, с которым тебя связывает секс по интернету, которому он может наскучить, но Антон все равно верит.
Ведь кто знает, вдруг лишь тот, кто является его клиентом, сможет его понять, поддержать и дать возможность взлететь еще выше, чтобы он смог коснуться счастья?
А с Данилом сейчас все не так, как раньше. Оно и понятно: родители, наверное, ждут от него многого, и эти ожидания давят своим грузом ему на плечи. Но почему тот не может рассказать о своих проблемах лучшему другу? Не может поделиться тем, что у него на душе? Разве Антон, являющийся ему другом уже на протяжении долгих шести лет, не удосуживается его доверия?
Данил закрыт от него, и Антон постепенно только способствует возвышению стены между ними, переставая отвечать другу на сообщения — таким образом выражает свою обиду. Может, он слишком упертый баран, но даже Артем знает причину, почему Данил такой подавленный в последнее время, а Антон — нет.
И как это должно не ранить его?
«Хватит. Так можно продолжать бесконечно», — думает Антон, вспоминая о Квантуме и мысленно извиняясь перед ним за его постоянную привычку впадать в раздумья и выпадать из разговора. Вот что и нужно искоренять, так это.
[Kratos]
Ты такой романтик, я прям не могу.
Шучу.
Я... Я тут хотел спросить... Как ты относишься к геям? И если человек любил раньше девушек (они все еще привлекают его), а сейчас он влюблен в парня, то он гей или бисексуал?
[Quantum]
Как отношусь к геям? Отношусь. Ладно, шучу. На самом деле, думаю, это понятно, что я играю по обоим фронтам :)
Так что нормально отношусь. Читал статью, что ориентацию не выбирают, а с ней рождаются, но не знаю, правда ли это. Если правда, то это максимально глупо, что людей презирают за их ориентацию, с которой они родились.
Насчет второго вопроса: бисексуал. Для себя спрашиваешь?
Я знаю, передо мной невозможно устоять, детка :)
Антон тихо хмыкает, вновь позволяя себе улыбнуться, так светло и жизнерадостно, как давно не улыбался. Квантум удивительно забавный, вызывает лишь позитивные эмоции и флиртует при каждой выпавшей возможности. Любит смущать, — думается Антону.
Ладно, наверное, быть бисексуалом не так уж и плохо, особенно если с этим рождаются. Тогда это звучит не так страшно, как быть просто геем. По крайней мере, Антону хочется верить в это.
[Kratos]
Мудак ты, а не тот, перед кем невозможно устоять, понял? И твой пресс тебя никак не спасает.
Эм... Не в тему, но... Почему ты всегда сверху?
[Quantum]
За такие слова можно и получить, ты знаешь? Если бы я мог к тебе приехать, заставил бы извиниться за свои слова, потому что мой пресс — это упорная работа в зале.
А сверху я всегда потому, что не симпатизирует быть принимающим. Может, в жизни — изредка можно, но в интернете — делаю так, как удобнее.
Антон отвлекается — звучит звонок в дверь, и Данил, положив телефон экраном вниз, уходит открывать. До этого, когда Антон украдкой смотрел на него, он без конца печатал. Девушке своей, наверное. Тяжело вздыхает, поджимает колени к себе и грустно подмечает, что — Господи, да — он немного ревнует. Даже Антону Данил столько не пишет.
Черемисин твердит себе не унывать, ведь теперь у него тоже есть человек, кому можно написать в любой момент и знать, что он точно ответит. Антон ставит себе цель добиться встречи с Квантумом, потому что на фоне того, что он чувствует к Данилу, и того, что предположительно ему может дать почувствовать Квантум, Данил проигрывает по всем параметрам.
Ну и что, что это самую малость эгоистично. Данил не стесняется отстаивать свои интересы, может надавить на него, чтобы тот сделал так, как угодно ему, он может быть эгоистом, ведь знает себе цену и любит себя. Антону есть чему учиться у него, потому он должен перестать быть обычной тенью.
Антон обещает самому себе полюбить себя.
[Kratos]
Звучит логично.
Я бы хотел подкачаться, но все говорят, что моя худость мне к лицу... И я не знаю, стоит ли или оставить все как есть)
Данил возвращается с ароматной, наверняка горячей пиццей и берет телефон, уходя на кухню и говоря, чтобы Антон тоже поднимал свою задницу и шел кушать. Антон замечает его нахмуренные брови, когда тот берет телефон, и предполагает, что девушка все еще не ответила ему.
[Quantum]
У тебя красивое тело, правда тебе бы начать нормально кушать, а то кожа да кости :(
Но даже так я все еще считаю, что ты очень привлекательный. Не знаю, как ты выглядишь, но, я уверен, ты сногсшибателен. Кратосульетта, если тебе хочется — делай это, не слушай других. Так всю жизнь будешь жить, слушая людей, и проживешь не свою жизнь, а чужую.
Ладно, я пойду, дела появились. Не скучай, принцесса :)
[Kratos]
Блять, мудак, скинь свой адрес, и я набью тебе морду, я серьезно, заебал со своей Кратосульеттой, мудачье сраное
[Quantum]
Сделаю вид, что ничего не видел, Кратосульетта.
Все, я ушел :)
[Kratos]
Я тебя ненавижу, правда. Я наведу на тебя порчу.
Антон слышит крик Данила, который уже пять минут зовет его на кухню, и прижимает телефон к груди, чувствуя, как сердце ускоренно бьется и вот-вот выскочит наружу, сломав собой грудную клетку. О нем только что заботились. Не скрытно, не намеками, просто вот так напрямую своеобразно проявили заботу.
Это так приятно...
Так приятно быть кому-то нужным.
И когда Антон натыкается на свое бледное лицо с синяками под глазами в зеркале, пока идет к Данилу, ему впервые кажется, что он выглядит не таким уж и страшным, как раньше.
