Go With Me?

— Вы, гребаные придурки! — Джеймс завизжал, как детеныш Мандрагоры, задыхаясь от гусиных перьев. Ремус влетел в ближайший класс, а Сириус последовал за ним и захлопнул тяжелую дубовую дверь, чтобы заглушить вопль Джеймса. — Коллопортус, — пробормотал Сириус, переводя дыхание и ухмыляясь Ремусу. — Он будет кашлять перьями всю неделю! Он засунул палочку в задний карман и ухмыльнулся Ремусу, молча восхищаясь тем, как тот провел рукой по своим рыжеватым кудрям. — Меда было слишком много, Пэдс. Он наверняка заколдует тебя, как только ты вернешься в башню, — задыхаясь, проговорил Ремус и покачал головой, мысленно проклиная себя за то, что в последнюю минуту присоединился к нелепому плану Сириуса. — Ха! Этот придурок заслуживает того, чтобы всю неделю соскребать с ушей мед и перья за то, что не выполнил мою домашнюю работу по зельям. — Сириус пожал плечами и направился к столу профессора Бинса, проводя пальцем по пыльной кленовой поверхности, прежде чем вскочить и сесть. Он всегда думал, что занятия профессора Бинса были самыми скучными и неудобными для посещения — кроме любого из его классов в подземельях, конечно — но находиться наедине с Ремусом после было довольно приятно. — Пэдс, это твое домашнее задание. Ты должен был закончить свое эссе о зелье для сна без сновидений еще несколько недель назад, — напомнил Ремус, закатывая глаза и незаметно оглядывая парня с ног до головы. Помимо того, что он уговаривал Сириуса готовиться к экзаменам и восстанавливаться после недавнего полнолуния, Ремус был занят мыслями о предстоящей школьной дискотеке. Более конкретно, он размышлял, стоит ли ему, наконец, действовать в соответствии с чувствами, которые он питал к своему лучшему другу со второго курса, и пригласить его на свидание. Они учились в Хогвартсе уже шесть лет, а Ремус все еще не набрался смелости для того, чтобы признаться ему, ведь Сириус Блэк тот еще сердцеед. — Я Мародер, Лунатик, если ты забыл. Я слишком занят планированием нашего следующего приключения, чтобы беспокоиться о водорослях и настойке полыни, — фыркнул Сириус, стряхивая с рукава мантии пух. — Кроме того, он ни за что нас не найдет. Карта у тебя, и мы определенно оторвались от него на последнем повороте на третьем этаже. — Сириус Блэк, открой эту дверь! И не думай, что ты тоже сорвался с крючка, Лунатик! — крикнул Джеймс, изо всех сил стараясь произвести впечатление на миссис Поттер, и сердито забарабанил в дверь кулаком. Ремус бросил на старшего Мародера многозначительный взгляд и подумал, стоит ли закатывать глаза восьмой раз за этот день. — Вот блин! Давай, Лунатик, — взвизгнул Сириус и спрыгнул со стола, когда дверь класса затряслась на петлях. Он схватил Ремуса за руку и спрятался в первом попавшемся месте: в шкафу в задней части класса, который был заполнен запасными пергаментами и учебниками, пока Сириус не отодвинул их в сторону, чтобы освободить место для себя и самого высокого Мародера. — Ты что-то говорил? — спросил Ремус, бросив на Сириуса обиженный взгляд, пока тот извивался, ссутулив плечи после того, как Сириус запихнул его в шкаф, как старую грязную швабру. Луна взошла три дня назад, и по его коже все еще пробегали мурашки от растяжения и восстановления костей, должно быть, в сотый раз за его молодую жизнь. Поэтому, находясь в такой близости от Сириуса и чувствуя его горячее дыхание на своей коже, когда они прижимались друг к другу в тесном пространстве, он чувствовал себя очень неуютно. — Я говорил, что нам нужно вернуться в игру, Лунатик. Дискотека в эту субботу, и нам еще предстоит усовершенствовать заклинание изменения цвета, — настаивал Сириус, заглядывая в щель в дверце шкафа, чтобы посмотреть, удалось ли Джеймсу проникнуть в класс профессора Бинса. Их план — ну, в основном их с Джеймсом план — состоял в том, чтобы превратить всю кожу слизеринца в сверкающую полоску, чтобы та светилась под радужными огнями дискотеки. Учитывая, как флуоресцентные мантии прошли в тот День святого Валентина, Ремус не ожидал, что слизеринцам очень понравится их идея. Но он никогда не был одним из тех, кто успешно отговаривал других Мародеров от розыгрышей, поэтому они с Питером пошли на это, чтобы не нервничать. Кроме того, Ремус втайне предвкушал, как слизеринцы заиграют во время медленных песен, уверенный, что даже Лили будет в восторге, увидев Снейпа, мерцающего, словно единорог. Ремус был уверен, что это просто его обостренные чувства оборотня, но он слегка вздрогнул, когда земляной запах Сириуса ударил ему в нос. Как и Бродяга, Сириус пах сладкой травой, плодородной почвой и корой платана, но также и мятной жевательной резинкой, мандариновым шампунем и дешевыми сигаретами. Ремусу захотелось протянуть руку и провести пальцами по волосам, вытряхнуть их из грязного пучка, скрепленного двумя фиолетовыми заколками, которые он стащил у Марлен этим утром, и увидеть лицо Сириуса, когда он стоял там, запутавшись руками в этих темных волнах. — Кстати, о танцах… — начал было Ремус, но тут его мысли поспели за словами, и он поймал себя на том, что тянется к Сириусу, чтобы схватить его за руку. Он старался не волноваться, потому что чувствовал мускулы своего друга прямо под рукавом, когда он оттаскивал его от двери, чтобы встать с ним лицом к лицу, но он был уверен, что Сириус уловил, как на долю секунды у него перехватило дыхание. — А как же танцы? Я знаю, вы с Питом думали, что сделать слизеринцев зелеными будет более разумно, но я говорю тебе, Лунатик. Когда свет упадет на серебро, кубок факультета померкнет по сравнению с ним, — сказал Сириус с ухмылкой, заставившей сердце Ремуса беспорядочно затрепетать в груди. — Нет, дело не в заклинании. В твоей глупой голове есть место для чего-нибудь, кроме шуток? — качая головой и снова закатывая глаза, прошептал Ремус на случай, если Джеймс все еще скрывался поблизости. — Нет, просто для отличных шуток и рок-н-рола в ней больше места, — объяснил он с усмешкой и постучал по голове костяшками пальцев, украшенных множеством серебряных и черных колец всех форм и рисунков. Сириус был так чертовски очарователен, что Ремус почти забыл, что он собирался сказать. Что он собирался сказать? Ах да, он собирался выставить себя самым большим дураком на свете, а это о многом говорило, учитывая то, чем он и другие Мародеры не занимались с первого курса. — Вообще-то, я хотел спросить, есть ли у тебя пара, — сумел выдавить Ремус, прежде чем потерять мужество. — А что? Ты хотел позвать меня? — спросил Сириус, дразняще шевеля бровями. Сириус вел себя как шутливый придурок, каким он всегда был, — ничего удивительного, хотя он был чертовски прав, и Ремус мог бы ударить его за то, как самодовольно он выглядел. — Ну, ты, конечно, не первый. Только на этой неделе у меня уже было семь предложений. Я едва могу ходить по коридорам, избегая девчонок, бросающихся к моим ногам, — похвастался Сириус, выпятив грудь так, что она была почти вровень с грудью Ремуса, отчего колени последнего задрожали. — Да, но, полагаю, мне нет нужды делать предложение, когда у тебя и так есть из кого выбирать, — фыркнул Ремус, приподняв брови и глядя на Сириуса вызывающим, но игривым взглядом своих медово-зеленых глаз. В шкафу было довольно темно, но света, пробивавшегося сквозь щель в дверях, было достаточно, чтобы осветить проблеск страха и надежды, промелькнувший на изуродованном шрамами лице Ремуса. Его даже не волновало, что крики и удары Джеймса стихли, а это означало, что тот либо сдался, либо нарушил по крайней мере четыре школьных правила Хогвартса, чтобы проникнуть в класс профессора Бинса. Зная Джеймса, скорее всего, это было последнее, но Ремус надеялся, что Сохатому не удастся вмешаться до того, как закончится его разговор с Сириусом, потому что он был уверен, что никогда больше не наберется такого мужества, а оно и так довольно быстро заканчивалось. Брови Сириуса взлетели вверх, когда он обвел своими серыми, как грозовая туча, глазами худое лицо Ремуса, обратив внимание на его квадратную челюсть, длинный нос и красивые светлые кудри. Он всегда выглядел таким измученным, недокормленным, и казалось, что он может рухнуть, как засохшее дерево на ветру в любой момент, но Сириус всегда думал, что он достаточно красив, чтобы его лицо красовалось на обложке «Еженедельника ловца», если Ремус когда-нибудь преодолеет свою нелюбовь к полетам. Внезапно он потерял дар речи и задумался, не сумел ли Ремус каким-то образом наложить на него Силенцио без палочки. — Что ты имеешь в виду? — наконец сумел спросить Сириус, не сводя глаз с Ремуса, пока они неуверенно смотрели друг на друга. Он чувствовал себя глупо, задавая такой простой вопрос, но Ремус должен был уточнить прямо сейчас, или Сириус был уверен, что он может спонтанно загореться. — Ты настоящий придурок и определенно самый вздорный Мародер, — небрежно сказал Ремус, просто чтобы увидеть реакцию Сириуса. — Эй! Это неправда! — Сириус надул губы, явно расстроенный тем, что в маленьком шкафу не хватило места, чтобы топнуть ногой, как ребенок. — А ЕЩЕ… — снова начал Ремус, многозначительно посмотрев на Сириуса за то, что тот перебил его. Сириус принял ту же самую позу, выпрямившись, как часто делал, когда МакГонагалл бросала на него такой же взгляд. — Несмотря на твою одержимость своими волосами — я до сих пор не могу понять, кому нужно проводить два часа в туалете, нанося различные средства на них — и несмотря на твою склонность извергать поистине ужасные каламбуры при каждом удобном случае, я очень хочу пригласить тебя на танцы… — пробормотал он, прикусив нижнюю губу, когда пошел на еще один огромный риск и вытянул руку вперед, чтобы переплести свои пальцы с пальцами Сириуса. — Я, как никто другой, знаю, что твое эго не нуждается в поддержке, но, с таким количеством девушек, бросающихся к твоим ногам, трудно не ревновать, — признался он, покраснев, благодарный, что в шкафу совсем не было света. — Лунатик, ты хочешь сказать, что ревнуешь? Ты… ты хочешь сказать, что я тебе нравлюсь? — Сириус закашлялся, чувствуя себя так, словно из него только что высосали всю влагу. Если это был какой-то розыгрыш, тщательно спланированный другими Мародерами, Сириус, черт возьми, проиграет. — Ну, ревность — сильное слово, но, полагаю, довольно точное, — признал Ремус. — Я просто… в конце прошлого года, когда ты сказал, что поцеловал Мэри, я… я не мог перестать думать об этом. Я до сих пор не перестаю думать об этом, если честно. Я старался не обращать внимания на то, что чувствовал — годами, — но, когда услышал, что ты встречаешься с кем-то по-настоящему, мне стало нехорошо. На самом деле, это было довольно ужасно. Его сердце угрожало вырваться из груди, а горло сжалось, как будто он только что проглотил целый кучу глыб за один раз. — Вы должны были знать, хотя бы немного? — добавил он, выжидающе глядя на Сириуса. — Я думаю, ты великолепен, Пэдс, и ты можешь проклясть меня за это, но… да, ты мне нравишься. Ты мне нравишься больше, чем Пивзу его шалости, и больше, чем гигантскому кальмару нравится играть с ветками деревьев. Я знаю, что был бы самым счастливым парнем в Хогвартсе, если бы ты пошел со мной на танцы, — закончил Ремус, с трудом сглотнув и будто пытаясь прокусить дырку во внутренней стороне щеки, смотря на Сириуса, отчаянно ожидая ответа. Сириус недоверчиво уставился на Ремуса, его рот был слегка приоткрыт, и он был уверен, что МакГонагалл велела бы ему заткнуться, чтобы не поймать мух. Ремус Люпин, самый милый, самый добрый, самый начитанный, самый упрямый мальчик, которого он когда-либо встречал, влюбился в него?! Он, должно быть, спит. Пришлось подавить безумный смех, потому что не хотел, чтобы Ремус подумал, что он смеется над ним или что он сошел с ума — хотя последнее, вероятно, было правдой. — Я… ты… ты сириезно? — Ну, формально Сири — это ты, — мягко сказал Ремус и выдавил из себя легкую улыбку в уголках губ, все еще нервничая в ожидании того, что скажет его друг. Сириус долго ошеломленно смотрел на него и ничего не говорил, заставляя Ремуса волноваться из-за того, что это спонтанное признание в симпатии пошло совсем не так. Но затем Сириус провел рукой по волосам и расплылся в дикой улыбке; смех так и рвался изо рта, как будто его заколдовали. — Я всегда знал, что ты не просто так мой любимый Мародер, — Сириус тревожно усмехнулся и покачал головой, делая вид, что вытирает счастливую слезу с глаз. — Ремус, ты самый умный волшебник, которого я когда-либо встречал, и ты чертовски великолепен. Эти скулы могут прорезать даже самое жесткое рождественское жаркое, приятель. Конечно, я пойду с тобой на танцы, Лунатик! — Сириус рассмеялся и сжал руку Ремуса, прежде чем наклониться ближе, чтобы рассмотреть его надутые розовые губы. — Почему ты не сказал мне раньше, Луни? Ремус, пораженный фантастическим исходом своего признания, долго молча смотрел на Сириуса и смеялся в ответ, чувствуя себя ошеломленным и уверенным, что попал в чудесный сон. — Я… ну, во-первых, я не так красив, как ты. И со всеми моими шрамами… — объяснил он, указывая на свежую рану, которую получил несколько дней назад и которая рассекла его щеку до самой ключицы. — Мы так долго были друзьями, и я не хотел причинять тебе неудобства или рисковать потерять то, что у нас уже было. Кроме того, я подумал, что если ты и станешь встречаться с каким-нибудь парнем, то это будет Джеймс, а не я с моими сучковатыми конечностямии… всем этим. — Он обвел указательным пальцем свое лицо. — О, Луни. Луни, Луни, Луни, не говори так, — проворковал Сириус игривым, но вместе с тем успокаивающим голосом, как и когда утешал Ремуса после особенно плохого полнолуния. — Луни, я считаю, что ты самый красивый парень, которого я когда-либо встречал, — заверил он его, протягивая свободную руку, чтобы погладить Ремуса по щеке, осторожно касаясь его свежего шрама. — С Джеймсом все в порядке, но я не могу быть с кем-то, кто считает, что выливать на себя весь флакон одеколона«сексуально», — фыркнул Сириус, и Ремус рассмеялся, вспомнив последнюю попытку Джеймса уговорить Лили Эванс пойти с ним на танцы. — Нет, Луни. Я уже много лет не спускаю с тебя глаз. Ты — чертово чудо, и для меня было бы честью пойти с тобой на танцы, — выдохнул он так искренне, что Ремус мог бы поклясться, что Сириус отрепетировал его слова, как реплики в пьесе, если бы не знал, что это не так. Ремус открыл рот, чтобы ответить, но не смог вымолвить ни слова — Сириус обнял его за плечи и притянул к себе в глубоком поцелуе, неловко соединив их губы, прежде чем они растворились друг в друге, как будто их тела были двумя половинками одного целого. Лицо Сириуса снова прижалось к его лицу, и зубы задели губы так, как Ремус мог только мечтать. Снова почувствовав себя храбрым, он запустил руки в волосы Сириуса, запутавшись пальцами в темных прядях, которые так часто падали на глаза его друга во время игр в квиддич или когда он перелистывал учебник в поисках подходящего заклинания, чтобы закончить свою последнюю шутку. — М-м-м, — промурлыкал Ремус в рот Сириуса, тихо застонав, когда почувствовал, как язык задел во рту его собственный; его сердце подпрыгнуло в груди, когда каждый дюйм его тела буквально запылал. Стиснув зубы и запустив пальцы друг другу в волосы, мальчики почувствовали, как их сердца тяжело бьются друг напротив друга. Ремус мог бы поклясться, что умирает от недостатка кислорода, когда теплые губы скользнули по его губам, но все это было слишком хорошо, чтобы закончиться так скоро. Когда они оторвались друг от друга, их губы были пухлыми и розовыми, и Ремус чувствовал горячее дыхание Сириуса на своей щеке, когда они задыхались, нежно прижавшись носами друг к другу. Ремус видел, как Сириус слегка ухмыльнулся ему, и он даже не возражал, что он сгорбился в шкафу или что его тело все еще болело от его последнего превращения, потому что парень, которого он любил с одиннадцати лет, смотрел на него, как на короля мира, и Ремус Люпин никогда не был счастливее за всю свою жизнь. Он слегка покраснел и посмотрел вниз на их переплетенные руки, понимая, что это действительно происходит, и он чувствовал, что может упасть в обморок. — Мерлин, неудивительно, что все девушки всегда бредят о поцелуе Сириуса Блэка, — задыхаясь, произнес Ремус и игриво улыбнулся. — О, они не видели и половины того, что я собираюсь тебе показать, мой малыш Луни, — ухмыльнулся Сириус, притягивая Ремуса к себе для еще одного глубокого поцелуя, от которого у него закружилась голова. Сириус крепче прижался к нему, и как раз в тот момент, когда Ремус был уверен, что вот-вот взорвется от того, как чудесно он себя чувствовал, вес их тел заставил двери шкафа распахнуться, и друзья с глухим стуком приземлились на пол класса. — Черт, ты в порядке? — спросил Ремус Сириуса, когда они оба потерли затылки, пытаясь сесть. — Бывало и хуже, —отозвался он и пригладил волосы. Ремус закатил глаза, но все равно ухмыльнулся. — Хотя, я думаю, поцелуй поможет мне забыть о моей ужасной травме, — добавил Сириус, и Ремус легонько толкнул его, прежде чем опустить на пол, чтобы поцеловать так, словно от этого зависела его жизнь. Как раз в этот момент раздался громкий взрыв, когда дверь в класс профессора Бинса распахнулась, и с другой стороны показался очень сердитый Джеймс Поттер, крепко сжимающий палочку в кулаке. Ремус был бы слегка озадачен диким выражением его лица, если бы не тот факт, что он выглядел как наполовину ощипанный цыпленок. Явно застигнутый врасплох двумя своими лучшими друзьями, целующимися на полу пустого класса, Джеймс потратил долю секунды, чтобы оценить ситуацию, поздравительно кивнув им, прежде чем стряхнуть с себя минутный приступ гнева. — Прочь с дороги, Лунатик! Ты можешь сожрать ему лицо позже — после того, как я прикончу его! — крикнул Джеймс и бросился вперед. После долгой возни и некоторого вмешательства профессора МакГонагалл и перепуганного Питера мальчики вернулись в свое общежитие — немного взъерошенные, но в этом не было ничего необычного. Джеймса наказали, заставив драить полы в подземелье целый месяц, а Сириус получил две недели за свою шутку и неповиновение, когда профессор попыталась вытащить его из класса Истории магии, настаивая, что ему нужно остаться, чтобы закончить «очень важное дело» с Ремусом. МакГонагалл закатила глаза на мальчиков и уговорила их выйти из класса, пообещав удвоить наказание, если они не послушаются. Джеймс уже задернул занавески вокруг кровати, чтобы можно было дуться из-за наказания, а Питер играл внизу в кости с Мэри и Марлен, надеясь, что приступ жалости к себе у Джеймса пройдет к обеду. Ремус улегся в своей кровати, пристроив тяжелый учебник на коленях, и попытался освежить свои знания в области зелий. Но не успел он прочесть и трех слов, как Сириус неторопливо подошел к его кровати и с ухмылкой плюхнулся на нее. Ремус смотрел на то, как он задергивает шторы, накладывая на них заглушающее заклинание, которое заставило его с любопытством поднять брови. — Чего ты так развеселился? — осведомился Ремус с понимающим блеском в глазах, откладывая книгу и помечая страницу запиской, которую Сириус передал ему на уроке в начале недели, спрашивая о предстоящей поездке в Хогсмид. Матрас продавился под Сириусом, севшим напротив и ухмылявшемуся как сумасшедший. — Значит, ты ведешь меня на танцы? — спросил Сириус, ползая вперед на четвереньках, чтобы оттолкнуть колени Ремуса и устроиться у него на коленях, как жмыр, который застолбил свое излюбленное место для сна. Ремус попытался скрыть, что сглотнул, но его адамово яблоко подпрыгнуло так, что ухмылка Сириуса только стала шире. Он явно был доволен тем, что его друг так взволнован. — Может быть… а может быть и нет. Я мог бы передумать с тех пор, как ты устроил мне недельное наказание за вторжение в класс профессора Бинса, — ответил он, изо всех сил стараясь казаться раздраженным, скрестив руки на груди. Но Сириус протиснулся к нему и ухмыльнулся, обвив руками шею Ремуса, заставив его напрячься, а затем немного смягчиться. — Подробности, подробности. Ты же знаешь, что не можешь устоять перед моим обаянием, мой лучик. Ремус задумчиво мурлыкнул, чтобы поколебать уверенность Сириуса, а затем ухмыльнулся — в конце концов, Сириус был не единственным, кто получал удовольствие от того, что заставлял людей волноваться. И оба засмеялись, когда их губы соединились, как магниты, идеально подогнанные друг к другу. Этот поцелуй был мягче, чем предыдущие, но Ремус вложил шесть лет подавленной любви в нежное прикосновение их губ, и Сириус, казалось, воспринял его сообщение довольно хорошо. Негромкий стон, вырвавшийся из его горла, точно был чем-то значимым. — Черт побери, Лунатик, мне нужно, чтобы ты сделал это снова, прямо сейчас, — выдохнул он, покраснев; он выглядел таким красивым, что Ремус мог бы рассмеяться, не веря своим глазам. — Отныне и навсегда, Пэдс, — пробормотал Ремус с улыбкой на губах, перевернув Сириуса, чтобы обнимать его весь оставшийся день.