Серый и Волчок

      Шелковые ручки многочисленных пакетов так и норовят выскользнуть из уже онемевших пальцев, плечо противно глухо ноет, как и оттопыренный для удобства в сторону локоть. Олег тормозит, ругается под нос, пытается разделить свою ношу хотя бы на две части, но запутывается в многочисленных шнурках и ленточках и плюет на эту затею. По-хорошему, все бы это оттащить в машину, освободить, кажется, до колен уже оттянутые руки, но болят не только они, но и ноги, натертые новыми мокасинами, и совершать лишние телодвижения не хочется. Олег шумно выдыхает — жарко — ищет взглядом знакомую спину, облаченную в дикой расцветки рубашку. Рубашка стоит штуку евро, Олег дал бы за нее максимум десятку, да и то выпросил бы еще и скидку, но… Это Сережа, а Сережа и мода — это штука такая, интересная, пониманию Олега не очень доступная. Не то чтобы он очень хотел, конечно…              Спина находится без особого труда: даже тут, в яркой Мексике, Сережа выделяется, и Олег спешит за ним, кажется, в сторону бутика «Гуччи». Сережа, Олег отмечает это одновременно с обидой и с умилением, даже не оборачивается посмотреть, идет ли за ним его спутник. Сбежать, что ли, куда, в кафе, например, выпить воды или сока, а лучше — рома, думает он, но уже входит в бутик, придержав по пути дверь для милой молоденькой мулаточки. Мулаточка благодарит улыбкой, Олег улыбается ей в ответ, непроизвольно выпрямляет спину, выкатывает грудь: а он, похоже, еще ничего, несмотря на. Тут же вспоминается Родригез, сука-баба, чуть не изнасиловала его как-то на очередном привале, и настроение моментально портится, а Олег едва удерживается, чтобы не сплюнуть под ноги.              Вваливается в прохладу бутика, сканирует пространство на предмет возможных опасностей — привычка, никуда не деться, — отмечает, что Сережа уже торчит у рейлов с новыми коллекциями, из персонала в наличии два продавца и охранник, а клиентов и вовсе нет, бредет к белоснежному огромному дивану посредине зала. Кидает осточертевшие пакеты ворохом на сиденье, плюхается рядом и тут же тонет в белоснежной мягкости, словно в облаке. Опоры совсем нет, Олег хватается за край сиденья, пытается сесть нормально: он всегда устраивается так, чтобы, если что, вскочить без промедления, но диван не отпускает, затягивает все глубже. Как упавший на спину жук, Олег лишь беспомощно барахтается, а потом плюет, откидывается на спинку, тонет в мягкости окончательно. Чего он затрепыхался: все же в норме, они в безопасности, можно расслабиться. Чертовы привычки!              Слышит смех: Сережа с продавщицей уже спелся. Продавщице лет сорок, но она выглядит как модель этого самого «Гуччи»: стройная, напомаженная, а каблуки настолько высоки, что она даже выше Сережи, смотрит на него сверху вниз, а все равно заискивающе, похоже, поняла, что он не просто так поглазеть зашел, а скупит тут половину бутика. Олег вытягивает ноги: снять бы эти дорогущие хреновы тапки, ноги — в кровь, но…              — Buenos dias! — к нему подлетает младшая продавец, скалящаяся фирменной улыбкой. «С» звучит у нее как «сь»: «буенась диась», мягко так, Олег умиляется опять неизвестно чему, мотает головой: «не понимаю по-испански», она тут же переходит на английский, выворачивает шею, приседает, чтобы заглянуть развалившемуся на диване Олегу в лицо. — Здравствуйте! Вам принести что-нибудь? Воду? Холодный чай? Кофе?              — Ром у вас есть? — спрашивает Олег, прищуриваясь: он бы выпил с удовольствием. Надо было, наверное, все же смыться от Сережи в кафе, жаль, что поздно.              — А… — кажется, он сбил ей программу, потому что девчонка мнется, краснеет, бледнеет, оборачивается на старшую беспомощно, лепечет: — Простите, но… Нет, к сожалению. Но... Может, все же кофе?..              А могли бы и завести напитки покрепче, тогда в их магазинах было бы больше покупателей, Олег бы вот наведывался почаще. Он смотрит на девушку, как он надеется, доброжелательно, хотя вряд ли — слишком устал, машет рукой:              — Ничего не нужно, спасибо... — никакой клиентоориентированности, думает. И смеется сам над собой: надо же, какие слова знает. Продавщица мнется еще немного, а потом отходит, взяв с него слово, что если ему что-то понадобится, он ее тут же позовет. Олег отключается от окружающей действительности, закрыв глаза: полчаса покоя у него точно есть…              Утром Сережа сказал «шопинг-день», и Олег был вроде как не против. Только он-то, дурак, подумал, что они проведут за этим занятием час, ну пару часов, а потом вернутся в особняк под кондиционер или пойдут плавать на лодке, а Сережа, оказывается, подразумевал нечто иное: день в «La isla…» со всеми вытекающими. «Гуччи» — уже шестой магазин, куда они зашли, не считая мелких лавчонок и лотков, расставленных прямо на улице торгового центра, в которых Сережа скупал оптом всякую дребедень.              Пакеты Олег устал уже считать, как и потраченные деньги. Впрочем, насчет денег он не переживает: заработанного хватит до старости, если они до нее доживут, конечно, что с их образом жизни та еще задачка, а не хватит — найдут способ, чтобы заработать еще. А что его волнует, так это зачем Сереже столько шмоток. Тут, на курорте, где вечная жара, а из времяпрепровождения у них валяние на пляже, выходы в море и в ближайший ресторанчик, максимум, что может быть нужно — пара рубашек, набор плавок, пяток шорт и так, по мелочи. К чему нужны строгие костюмы и чуть ли не пальто?..              Олег открывает один глаз, присматривается: Сережа и продавщица идут в сторону примерочной с ворохом одежды. Опять костюмы… Такое ощущение, что Сергей собирается баллотироваться в депутаты. Ну или свататься или вообще жениться. «А невеста уже вторую неделю побриться ленится», — усмехается Олег, скребет густую щетину на подбородке, вновь закрывает глаза.              Что он еще не может понять, так это с чего вдруг Сережа решил сделать покупки в торговом центре, ведь мог все заказать по интернету, а с его деньгами ему не только вещи от Гуччи привезли бы, а и самого Гуччи раскопали и…              — Олег! — знакомый голос вырывает из дремы: надо же, уснул. Олег вздрагивает, хлопает глазами, изображение не в фокусе, взгляд выхватывает лишь цветные пятна: розовое — рубашка, рыжее — волосы, васильковое — глаза. Он трет веки, вертит шеей, смотрит опять — пятна сходятся в знакомую фигуру: Сережа протягивает ему еще три пакета с логотипом на боку. — Идем!              Олег покорно забирает покупки, собирает воедино намертво перепутавшиеся ручки остальных, покряхтывая, как дед, выбирается из плена дивана, кивает продавцам — у младшей подозрительно красные щеки: плакала? — и выходит следом за Сережей.              Сережа на полшага впереди, что-то говорит глухо и раздраженно, слов не разобрать, но это не Олегу, иначе бы он позаботился о том, чтобы Олег все расслышал, просто мысли вслух, и Олег и не собирается вникать, а думает о своем. О том, почему и зачем, и когда все это кончится, о том, что вот сейчас он наплюет на все приличия, скинет мокасины и, не закатывая штанин, залезет в канал и…              Канал. Кто додумался проложить каналы в магазине? Выглядит, конечно, красиво, но слишком напоминает Венецию, триггерит, Олег вздрагивает, когда они проходят по мостику от корпуса к корпусу торгового центра, рука инстинктивно поднимается, чтобы закрыть сердце. А тогда, он вспоминает, он не сопротивлялся даже: слишком был в шоке, слишком не верил. Слишком не верил в то, что так облажался! И принял эти пять пуль как должное.              — Блядь! — шипит он себе под нос, трясет головой, как пес, выгоняет дурные мысли из головы. Спешит за Сережей, размашисто шагающим по торговой галерее, пакеты бьют по ноге, мешаются, Олег отводит руку, плечо опять пронзает болью, но он как волк — терпит-терпит, а потом снова терпит-терпит.              Навстречу им попадается пара: мужчина и женщина лет пятидесяти, судя по обгоревшим носам и счастливым взглядам — туристы, в руках у мужчины тоже куча пакетов, он плетется за своей спутницей, она что-то говорит громко, размахивая руками, налетает на Сережу. Сережа вздергивает подбородок выше, проходит, словно не замечая их, «сорри» туристки принимает Олег, кивает: «ничего страшного». И улыбается: они такие разные, но так похожи, как и все счастливые пары похожи друг на друга, пары, в которых один проводит часы в магазинах, а другой — терпеливо ждет, залипая в телефон, и таскает пакеты. Правда, обычно по магазинам бегают девчонки…              — Серый! — Олег окликает Сережу, тот тормозит, дожидается, обернувшись и глядя поверх понтовых очков с лиловыми стеклами. Олег подходит, хочет пошутить насчет расстановки ролей в их паре, а потом вспоминает их детство, Сережино «я не девчонка!» и слезы в его глазах, боль в руке, когда он врезал Козлову за Сережу, и… Что-то накатывает, перехватывает дыхание, Олег лишь смотрит Сереже в глаза и молчит.              — Что? — Сережа вскидывает ломаные брови, отбрасывает назад челку небрежным изящным жестом. — Идем, я хотел еще футболки посмотреть.              Олег мотает головой: ничего. Улыбается, поудобнее перехватывает ручки пакетов, шагает первым по направлению к очередному бутику. В этом магазине Сережа справляется быстро: всего лишь десять минут требуется ему, чтобы выбрать все, Олег даже толком не успевает насладиться очередным белым диваном, забирает новый пакет — крокодил скалится с глянцевого бока.              — Куда дальше? — спрашивает Олег, выходя из магазина за Сережей следом. Сережа оборачивается, короткие теперь, до подбородка, волосы мажут его по щеке:              — Обедать. Хочешь обедать?.. Я вот жутко хочу! Что-нибудь такое… с морскими гадами. Кажется, тут есть неплохой ресторанчик у воды. Идем! — он устремляется вперед, Олег следует за ним: шаг, другой, третий. Тормозит. — Волч, уснул? — Сережа окликает его, обернувшись в очередной раз. Солнце подсвечивает его волосы, рубашка надувается парусом на спине, он смотрит весело, улыбается легко, быстро облизывает губы, поводит плечом.              Олег смотрит на него и осознает: а ведь это его Сережка. Не миллиардер, основатель соцсети. Не террорист и опасный преступник, которого Олег вытащил из тюрьмы. Не псих, который стрелял, чуть не убил. Не больной, разбитый на несколько частей, которого поработил какой-то странный бог, который без таблеток не может, у которого диагноз едва умещается на трех листах. Не новый мужчина с новой глупой фамилией Воронов, с которым Олег живет, трахается, готовит ужины и смотрит телевизор. Нет, это все, конечно, тоже, но главное, что это — его Сережка: тот самый, который плакал из-за отобранного учительницей альбома, который сбежал к нему в медблок, когда Олег болел ветрянкой, тот самый, которого Олег ревновал в седьмом классе и которого так и не решился поцеловать на выпускном. И потом, у себя на квартире, и в день отъезда из Питера в Сирию. Не поцеловал. Которого Олег полюбил с первого взгляда, когда еще не знал даже, что такое — любовь.              Он проступил сейчас через все нанесенное временем, через все слои прожитых лет, отряхнулся, освободился от всего, что давило, душило и его, и Олега. Переродился. Или вернулся. Все, наконец, было кончено: тот жуткий жизненный этап в несколько лет был завершен, начинался совсем новый. Но со старым Сережей, с любимым Сережей. Со счастливым Сережей. Каким ему и им и надлежало быть! Ноет в груди, Олег сглатывает комок, появившийся в горле, отводит взгляд: Сережа смотрит так пристально, что даже неуютно.              — Все в порядке, Волч? — подбирается ближе, цепляется за руку, на улице жара, а у него прохладные пальцы. Он скользит ими от локтя по предплечью вниз, запуская мурашки по всему телу Олега, цепляет за запястье, ласкает мимоходом венки большим пальцем, проскальзывает к ладони Олега, тянет за ручки пакетов. — Давай возьму часть… — забирает несколько, кивает в сторону набережной. — Идем, тут недалеко.              Олег теперь чувствует плечо и локоть и ощущает его запах, шагая рядом, как когда-то давно на набережной Мойки, когда Сережа рассуждал о счастливом будущем и офисе на Невском. Не сбылось. Вернее, сбылось, но совсем не так, как они оба себе тогда представляли, вины Олега в этом, пожалуй, даже больше, чем Сережиной. Но спроси его сейчас, хотел бы он что-то изменить, он бы ответил «нет», потому что это его жизнь, и если она такая, то... Что было — то было, а теперь все будет иначе. Определенно! Они оба учли свои ошибки, Олег так точно.              — Вот, смотри, как красиво! — Сережа показывает ему вход в ресторанчик на набережной, так, словно он сам все это придумал и этим владеет, как когда-то показывал башню «Вместе», еще недостроенную и неотделанную. Тогда Олег буркнул что-то неразборчивое, слишком был уставший, только приехал из длительной командировки и мечтал лишь о том, как завалится спать и проспит пару суток, Сережа, кажется, обиделся.              — Да, очень, — соглашается с ним сейчас Олег, но имеет в виду, наверное, не эту увитую зеленью террасу, столики под белоснежными трепыхающимися на ветру зонтиками у самой воды, пахнет приятно морепродуктами, а… вот то, прошлое. И будущее, что уже не туманно, а вполне себе ясно. И светло.              Устраиваются за столиком в уголке, сгружая всю свою поклажу на пустой стул, Сережа утыкается в меню. Шевелит губами, пытаясь прочитать на испанском названия блюд. Олег разглядывает его тонкие пальцы, сжимающие картонку, челку, упавшую на лицо, розовую полупрозрачную — солнце Сереже бьет в спину — мочку уха, что Сережа теребит в раздумьях. Снова кроет: он любит, ужасно любит! Так, что кажется, разорвется от этой любви сердце.              Он ощущал это вот так вот в семнадцать, когда говорил Сереже, что никогда его не оставит. Он ощущал это, когда вернулся из армии и первую ночь у Сережи дома ночью не спал, а смотрел на него и не мог насмотреться. Он ощущал это в самолете, что переносил их из Питера в Венецию. Потом он тоже ощущал это, но не позволял себе думать об этом: в больнице, в Сибирской деревне, несколько месяцев тут. А сейчас вот… можно себе позволить. Только как это выдержать, всю эту мощь?..              Олег торопливо встает, буркает, на вопрос Сережи, что пойдет вымыть руки, скрывается в туалете. Смотрит на себя в зеркало, закрывает глаза, представляет Сережу. Вот этого вот Сережу с его новой стильной стрижкой, в дикой рубахе, с меню в руках и нахмуренными бровями, коверкающего незнакомые слова. Понимает, наконец, зачем Сереже были нужны эти магазины, эта вся одежда, этот ресторан, ведь Олег прекрасно готовит дома — чтобы почувствовать себя нормальным. Обычным, избавившимся от всего того, жуткого, стать снова тем самым Сережей, которого Олег давным-давно полюбил. Ощутить себя живым. Достойным жизни. Прощения. Олег непротив: он рад, что Сережа, наконец, ощутил все это. Что выздоровел. Полностью.              Олег умывает руки, лицо прохладной водой, возвращается за столик. Сережа постукивает нервно пальцами по столешнице, подрывается, когда Олег подходит, облизывает губы, хмурит брови:              — Ты где был так долго? — обеспокоенный взгляд, нервный жест в его сторону.              Олег садится рядом, поводит плечом, боль пронзает руку до кончиков пальцев, он стискивает зубы, чтобы Сережа ничего не заметил: ни к чему портить прекрасный день.              — В туалете, — отвечает ровно, откидываясь на спинку плетеного кресла, выдыхает медленно. Сережа хмурится, кладет осторожно руку поверх его, поглаживает робко:              — Олеж… Плохо, да? Больно? Давай домой поедем, — в его глазах такая тоска и такая вина. Опять. Олег сводит брови, мотает головой: «нет».              — Все в порядке, Сереж. Правда! Мы вполне можем тут пообедать, — он улыбается. И даже не через силу: от прикосновения Сережи боль потихоньку улетучивается, как и раньше, едва стоило ему коснуться очередного синяка или пореза.              — Прости… — в который раз шепчет Сережа, прячет взгляд, отворачиваясь к воде, немного дрожат его плечи. Волосы закрывают лицо, но Олег уверен, что Сережа сейчас хмурится, кусает губы.              Олег поворачивает руку ладонью наверх, ловит Сережины пальцы, тянет к себе, целует их поочередно, трется щекой о костяшки, Сережа долго не поворачивается, но потом Олег дергает его за руку легонько, и он возвращает взгляд, робко улыбается, но с каждой секундой улыбка становится увереннее.              — Я люблю тебя, — спокойно говорит Олег. И добавляет мысленно: «тебя, каким бы ты ни был, каким бы ты ни стал». Потому что это все еще его Сережа и точка. Он выбрал его в ту ночь, когда проснулся в детдоме от чужого плача и подошел утешить смешного рыжего мальчишку, и не перестанет выбирать. Никогда. Того из детства. Того, из недавнего прошлого. Этого — нового старого из настоящего. Любого.              Их идиллию разрушает официант, принесший им обед. Олег критически осматривает заказанные Сережей блюда, одобряет выбор вина, лучше бы все же рома, но ему еще за руль. Едят в молчании, но оно очень уютное, и Олега отпускает и боль, и напряжение. Он просто наслаждается этим днем, этим местом, солнцем, морскими гадами, рислингом и Сережиной улыбкой, которую он бросает Олегу, поднимая на него взгляд от тарелки.              — О чем ты думаешь? — Сережа откидывается на спинку кресла, поигрывает вином в бокале, поднимая бровь и лукаво глядя поверх приспущенных очков. Олега кроет от этого взгляда, он хочет поскорее домой и…              — О том, что я счастлив. Просто счастлив сейчас, — говорит он и не лукавит нисколько: так оно и есть.              Сережа почему-то вздрагивает, какая-то тень набегает на его лицо, но он тут же возвращает прежнюю улыбку, слизывает с губы капельку вина, немного медлит, Олег видит, что он хочет что-то сказать, но то ли боится, то ли продумывает слова.              — А ты? — Олег подначивает его открыться. Лучше заставить Сережу говорить, чтобы очередные недомолвки не испортили все.              — А я… — Сережа все же сомневается, стоит ли произносить то, что он хочет сказать, Олег понимает это, глядя на пальцы, пробегающие нервно ножку бокала снизу вверх и обратно. — Я думаю, что я… Я бы хотел вернуться домой. В Питер. И… начать все заново. С Чумным доктором.              Слова словно ударяют под дых: Олег ожидал услышать что угодно, нет, на самом деле что угодно, но уж точно не это. Он трет загудевший мгновенно висок, скребет щетину на скуле. Что на это сказать? Воспоминания проносятся в мозгу, разом начинают ныть шрамы, вспоминаются лица, знакомые лица мертвых людей…              — Не сейчас, конечно. И не так, как было. Сделать все… иначе! — Сережа говорит торопливо, нервно. Похоже, эта идея у него уже давно, даже больше: не просто идея — план. И он хочет, чтобы Олег его поддержал, очень хочет. Но… — Да ладно, забудь. Это… бред! — он затухает, отворачивается. — Забудь! — отрезает глухо.              — Не скажу, что мне это очень по душе, — Олег смотрит на Сережу, — но… Мы можем обсудить это как-нибудь. Детально… Чуть позже, ладно?              Сережа не знает, что Олег готов ради него на все. Правда, на все. Ну кроме как умереть, потому что кто будет защищать Сережу, носить сумки с его рубашками, разминать его затекшие мышцы, когда он сидит долго за компьютером, подносить ему патроны и прикрывать его спину, убивать ради него, прятать трупы, укрывать его одеялом, готовить лазанью… Он сделает это, но на этот раз он должен быть посвящен в это полностью и с самого начала, иначе… Но об этом они еще поговорят.              — Я люблю тебя, — шепчет Сережа, ловит опять руку Олега, сплетает их пальцы. Из кафе доносится негромкая мелодия, Олег прислушивается: Энигма. Не «Mea culpa» — «Sadeness», лучшая музыка для…              — Вставай! — жутко гудят натертые до крови ноги, по всему телу разливается усталость вперемежку с послеобеденной негой, но он заставляет себя встать и тянет Сережу за руку. Дергает легонько, обхватывает одной рукой за талию, сплетает пальцы другой с пальцами Сережи, прижимает их руки к своему сердцу и начинает легонько покачиваться на месте. Сережа, ошарашенный, замирает поначалу, а потом выдыхает шумно, сдувая челку с лица, подается к Олегу, устраивает голову у него на плече. Олег высвобождает руку, прижимает Сережу ближе, гладит по шелковым теплым волосам, вдыхает запах солнца, моря, Сережи…              Он счастлив. Очень счастлив. Они оба, наконец, счастливы!