В загогулинах времени: виток второй

Гретхен       Помню, как кубарем летела в пустоту древнего колодца, от страха забыв даже, как кричать. Падение было таким стремительным, что я не успела ничего осознать – просто в один момент полетела вниз, и всё. И вдруг, будто в каком-то кошмаре, в диковинной, больной фантазии шлёпнулась не на дно кем-то когда-то вырытой ямы, а на тот самый каменный её край, с которого и свалилась.       Вот тогда-то, перепугавшись насмерть, я и завизжала, надеясь, что вот-вот проснусь у себя дома…       А сейчас, крепко прижатая к широкой мужской груди, даже что-то приятное ощутила – разорванное Время мягко так и аккуратно опустило нас на ту же часть конструкции моста, с которой мы и спрыгнули. Я открыла глаза, но ничего, кроме собачьей морды перед собой не увидела. Перевела взгляд – он упёрся в подзаросший щетиной кадык, ещё чуть повернула голову – ткнулась носом в плечо, и лишь в тот миг осознала, что так и стою, вцепившись в Стюарта мёртвой хваткой, а тот изо всех сил пытается удержать равновесие на узких стальных балках, и от этого ему ужасно неудобно: руки скованы, нога болит, а мы с Бартом повисли на нём, присосались, как клещи.       - Простите, - обычно в таких случаях говорят: выдохнула, пробормотала, обронила – но я бы назвала это лепетом, за который вдруг стало очень стыдно.       Вот всего лишь какие-то сто с лишним лет вперёд у меня был самый настоящий повод для гордости за себя – я ведь так запросто совершала немыслимые чудеса храбрости, а тут вдруг вновь решила стать мямлей, готовой зареветь от пережитого.       Бессер морщился и обильно потел (я почувствовала это руками), и мне всё же пришлось отлепиться от него. Надо было как-то вылезти из петли его рук и не споткнуться, не испугаться высоты, не задеть пса, а наоборот, помочь выбраться и ему. А ведь такое всё узкое (не ступить) и шаткое!       Ветер такой сильный – истошно завывает меж прутьев стальной паутины и заставляет её еле слышно, угрожающе подпевать. И дождь собирается, но решит ли оказать честь – неизвестно.       Я, думая о чепухе, крепилась изо всех сил, но ведь надо было обернуться и посмотреть, что там с моими спутниками – двуногим и четвероногим. Обернуться-то я обернулась, да ничего из-за слёз не увидела. Как глупо и как неуместно… Решила поиграть в отчаянную сорвиголову, а на деле оказалась лишь обузой, досадной помехой и наверняка источником кучи неприятностей в будущем. Которое в прошлом.       Стальной пролёт моста, на ровной и довольно широкой поверхности которого можно было стоять без опасений, убил последние жалкие остатки моей выдержки, и из всего, что произошло дальше, я запомнила лишь тёплый, влажный собачий язык, торопливо скользящий по лицу, и какую-то тяжесть на левом плече.       - Что мы наделали, Гретхен? Ты хоть понимаешь, что мы натворили? - голос звучал над самым ухом - низкий, сбивчивый и хрипловатый.       Стюарт сидел рядом справа, а Барт наоборот – слева, но оба очень внимательно на меня смотрели и, кажется, сочувствовали.       - Вы же… прекрасно знаете, что я поступила правильно, - я взглянула на Бесера – хотела с вызовом, а вышло – с каким-то жалобным вопросом.       - Я знаю то, что вернуться обратно ты сможешь только через неделю. Но вот что тебя там ждёт? Слишком сложны эти… загогулины. И вдобавок мы каждый раз их усложняем.       Мужчина был бледноват, то и дело потирал больную ногу, и собственная бесполезность кольнула меня ещё сильнее.       - Я не хочу возвращаться туда, где мне придётся считать себя сумасшедшей.       - Ты думаешь, что здесь тебе будет лучше? – спросил он, такой непохожий на Стюарта Бессера из будущего, которое мы оставили за спиной.       «Мне будет лучше с вами», - едва не выпалила я, но вовремя сдержалась, потому что совсем не была уверена, что ему будет лучше в моём обществе, чем без оного.       Пёс уложил носастую голову мне на колени и принялся наблюдать за мной и своим хозяином, любознательно поглядывая снизу вверх, а мы со Стюартом всё не желали оправдывать его ожиданий и молчали. Я теперь отчего-то начала очень сильно смущаться и сомневаться буквально во всём, что приходило в голову. Я совсем растерялась и уже вновь подумала о том, что хорошо бы вновь провалиться в какую-нибудь временну̒ю щель, но мой удивительный Доктор Кто (мой личный билетик в мир неведомого, в фантастическую реальность, во вселенную, где правда – это правда, а не ложь) вдруг тронул меня за руку и, поглядев на наручные часы, с некоторой озабоченностью сказал:       - Ну, ладно, не об этом сейчас надо переживать. Нам бы побыстрее уйти отсюда, Гретхен. Во-первых, скоро меня здесь будет не один, а два, а во-вторых, сегодня день открытия моста, и по этому случаю соберётся большая куча народа.       Я взглянула на нас с Бессером, на нашу одежду, на его наручники, на конструкции, по которым предстояло как-то спуститься, на набережную внизу метрах, должно быть, в десяти под нами, и присутствие духа покинуло меня окончательно.       Но я ведь права, Стюарт! Вы ведь знаете, что права… Стюарт       - Ч-что з-значит: вас тут станет д-двое, Стюарт?       Если б хоть кто-то знал, каково это – спускаться по стальным балкам в наручниках и с больной ногой, да ещё когда Барт повис на спине, держась кое-как и поскуливая от страха и натуги. Да, Гретхен, сейчас, без всякого сомнения, самое время для глупых вопросов. Но уж если тебе от этого станет легче спускаться, едва не наступая мне на голову, то… Попробую ответить и не загреметь на каменную мостовую.       Если ещё не поздно в тридцать четыре года брать на себя ответственность за чью-то жизнь, то изволь, Радуга моя, проявить к тебе ангельскую терпимость. Тем более что ты заслуживаешь намного больше. Куда больше, чем я, себялюбивый болван, способен поделиться. Да и... подумать только: слушатель в кои-то веки сам напрашивается на мою болтовню.       - Эта брешь, Гретхен… она связывает любой из дней еженедельного временно̒го цикла с одной единственной датой: с 28 апреля 1876 года. С чем… это связано, у меня пока только смутные догадки, но… именно так загнуто здесь время… Сейчас… без четверти девять утра, а в прошлый раз я прыгнул в Щель ровно в девять… Поэтому… минут через пятнадцать тут появится тот я, который ещё не знаком ни с Лео, ни с тобой, ни со мной теперешним… Нас с ним, как-никак, разделяют две недели прожитого времени.       Слышала меня моя спутница или нет, не знаю, ибо испуг её был, кажется, несравним даже с мандражом Барта. Вот ведь только что, лет эдак сто двадцать то ли вперёд, то ли назад, так отчаянно спасала меня и призывала к безумству, что казалась супергероиней, а теперь вся как девчонка ма̒лая. Хорошо хоть и впрямь не малая, а то я точно спустился бы с ускорением 9,81 м/с2.       - А к-куда м-мы п-пойдём, к-когда спустимся?       Ах ты ж умница, Гретхен: слушала всё-таки. Только что бы тебе ответить?       - Попробуем… до темноты отсидеться где-нибудь… - ещё чуть-чуть, и свободное падение вновь покажется мне во всей своей красе, однако на этот раз костей мне не собрать – это точно. – Потом… к Леопольду в гости пойдём… Нам надо выйти за черту этого дня, тогда можно будет показаться Кейт и князю.       Только не спрашивай, почему. Грет, умоляю.       И Грет не спросила.       Мысли читаешь, моя умница? А то, сама понимаешь: ногу переставлять удаётся с трудом (сам себе удивляюсь), шерсть Барта лезет в лицо (вот-вот чихну), когти, хоть и не кошачьи, но всё равно больно впиваются под рёбра, и каждый раз, как перехватываю железяки скованными руками, понимаю, что вероятность свалиться тем выше, чем больше трясутся перенапряжённые ладони. Интересно, как сопряжена амплитуда колебаний с непреложностью законов Ньютона. Лучше об этом думать, нежели о том, что снизу нас вполне может кто-то увидеть…       И Подруга-во-Времени не свалилась бы с высоты!