Расщеп

      Над Моргрейгом дождь льёт как из ведра — его серая пелена окутывает стены и башни плотной вуалью, ничего не разглядишь, да и не хочется, честно говоря, даже нос высовывать на улицу в такую погоду. Холодно, слякотно, дороги размыты — и ветер. Ветер воет, ветер плачет, ветер носится, подобно призраку, над крепостными зубцами, ищет и не может найти. Кого? Кто знает… Если бы ветром можно было управлять — вот таким, не созданным собственноручно — эта тайна давно бы уже была раскрыта. Но нет. Есть только слезы, проливаемые небом, и свит под деревянными балками. Жизнь замирает. Всё в замке омертвело.       — Где вы его нашли? — резко спрашивает Альзур. — Как это произошло?       Шаги громким эхом отдаются от гладкого камня и факелы зажигаются один за другим, пока они вдвоем спешат по длинному коридору, потом оттуда — к лестнице, что ведёт на нижний уровень. Какие-то темные пятна на стертых плитах приковывают внимание, на одно из них он нечаянно наступает, не заметив в спешке — кривится слабо, раздумывая о том, что никогда не позволял крови проливаться где-либо еще, кроме как в подвальных помещениях. Там под это всё приспособлено. Старые операционные столы, сваленные в бесформенную кучу торчащего тут и там кованого железа — страшное многорукое чудовище, которого опасаются даже маги. Сравнительно новое оборудование. Блестящие колбы, тряпки, трубки, склянки — всё как нужно, чтобы были чистота и порядок настолько, насколько это возможно. Исключая, разумеется, совсем уж тяжелые случаи, когда бездыханное тело начинает корчить и рвать всем подряд. В общем, Альзур предпочитает, чтобы еда была на кухне, камин и поленья — в большом зале, мечи — в арсенале, а последствия экспериментов — в подвалах.       Но чтобы кровь была здесь…       — Один из мальчиков решил полазать по стенам и заметил какое-то свечение у ворот. Никто бы ничего не узнал до следующего утра… Или, по крайней мере, до того, как распогодится. Он подумал, что с неба упала звезда.       — Что за нелепость, — фыркает Альзур.       Альвис лишь равнодушно пожимает плечами. С начисто выбритой головой и гладкими щеками он кажется каким-то бесполым существом, слабо походящим на человека при всем том, что лицо, уши, и туловище у него не имеют абсолютно никаких отличий. Рук, ног, пальцев сколько положено. Лишь глаза, серые и тусклые, выражают абсолютное спокойствие. Альвис не скрывает своих взглядов на те или иные проблемы, но скрывает чувства и еще умелее — мысли. Чему он лучше всего научился в Бан Арде — так это тому, как держать свою душу запертой на сотни замков, чтобы и самому туда хода не было.       — Рядом с порталом еще кто-нибудь был? Тот, кто открыл его? — продолжает задавать вопросы Альзур. Ему нужно выстроить точную картину случившегося.       — Насколько я знаю, нет, — отзывается Альвис, поспевая за ним — его темные свободные одеяния громко шуршат, как гигантские крылья летучей мыши. Альвис похож на мышь, только обычную. На альбиноса с красными глазами, на которых не страшно поставить любой опыт.       — Мальчик может лгать.       — Мы спросим его иначе, если понадобится. Однако я не думаю, что у него есть причины скрывать детали.       — Когда-то один из них пытался пырнуть меня ножом, пока мы были в пути. От детей надо ждать чего угодно.       Сейчас уж не вспомнить точно, кто это был — не вспомнить не потому, что у Альзура беды с памятью, а потому что этот эпизод его мозг воспринял как мусор, нечто ненужное. Урок — прятавшееся в скорлупе ядро — был усвоен, но вот после этого скорлупу полагается выбрасывать, точно так же, как он выбросил когда-то орудие неудавшегося убийства. Маленький простенький ножичек, которым обыкновенно чистят рыбу. Маленький, а всё же смертоносный.       — Состояние?       — Тяжелое. Сильное кровотечение. На рану вам лучше взглянуть самому.       — Что-то интересное? — усмехается Альзур. — Хотя что уж может быть интереснее попыток вырастить глаза на агатах?       Разве что, создание чего-то более существенного. Сердца, к примеру? Настоящего, которое можно было бы вложить в чужую грудь и заставить биться. Сердца, которым можно было бы любить.       Альвис почтительно распахивает перед ним тяжелую дубовую дверь с решетчатым окошком, пропускает внутрь небольшой комнатки, где холодно и сыро, словно в забытой всеми богами дыре. И здесь алые пятна. Их много, некоторые уже подсохли, а некоторые причудливым расплывшимся узором поблескивают в свете огня поверх мокрых следов чьих-то ног. Вот мы снова вернулись в изначальную точку, думает Альзур, глядя на неподвижное тело. Истрепанный темно-синий плащ жалкими лохмотьями свешивается вниз, с него капает вода, но капюшон с головы никто не снял. Боятся, что ли? Ну, зато он не боится, рукава закатывает методично, унимая ненужный шум в мыслях. Это странно, почти удивительно — то, что он здесь, однако, странно ровно настолько, чтобы изумленно приподнять бровь, не больше.       И всё же… Вдруг у него и впрямь был такой план? Вдруг он хотел вернуться?       Портал. Вся теория разбивается об него вдребезги.       Портал. Лишняя строка в отчете, то, чего не должно быть во всей этой истории.       Альвис остаётся у входа, склонившись, пока Альзур подходит к столу.       — Мадук.       — Это он?       — Никто иной. Я узнал его по горбинке на носу.       Он лежит, недвижный, хладный и немой. Дышит еле-еле, грудь почти не вздымается. Рядом ножны, сломанный надвое меч. Стальной, не серебряный. Погасшие руны. И плечо — дыра в мясе, откуда выдрало ткань с частью доспеха, плоть, и что-то белое, проглядывающее во всем этом неприглядном месиве. Кость? Альзур предпочитает отмахнуться от этой мысли, бесцеремонно сбрасывает ненужный хлам и испорченное оружие на пол, одним взмахом ладони избавляя себя от необходимости возиться с многочисленными завязками и ремнями. Ему нужно работать спокойно и сосредоточенно, не отвлекаясь на другие вещи.       — Чудо, что не умер от болевого шока, — замечает Альвис еле оживленно.       — Моё творение, — хмыкает Альзур с гордостью ученого, чьё открытие оценили по достоинству.       Восстанавливать ткани придётся долго — это он знает точно. Выглядит жутко, но поправимо. Иначе и быть не может, потому что это Мадук. Это — один из первых. Создание, равного которому, пожалуй, не найдётся вовсе. И он должен сделать всё, чтобы ему помочь.       Портал. Нестабильный?.. Хотя, возможно, открывший его чародей просто попытался в какой-то миг захлопнуть его, как мышеловку, чтобы переломить хребет преследователю. Да-да, наверняка так и есть. Но за кем шёл Мадук и зачем?       — Подойди, — Альзур делает знак пальцами. — Взгляни, типичный пример расщепа. В худшем случае попавшего в нестабильный портал разрывает надвое, но здесь иной случай. Мне потребуется немало сил, чтобы с этим разобраться.       У него тон человека, радующегося образовавшейся перед ним преграде, которую только предстоит преодолеть, но рука прикасается к бледной коже медленно и осторожно, на кончиках пальцев пляшет голая магия, призванная поддерживать жизнь, какой бы она ни была. Смерть дышит Мадуку в лицо, смерть хочет его забрать, но он не сдается, он еще не впал в агонию. Впереди много работы, возможно, даже несколько бессонных ночей — ночей, которые Альзур проведёт в этой холодной клети, не желая никого видеть и слышать, прерываясь лишь за крайней надобностью и позволяя Альвису встать на своё место.       Сейчас он отправлен за эликсирами в соседнюю комнатушку, роется там, звеня склянками — нынешняя скорость регенерации как мертвецу припарка. Ты потерял много крови, думает Альзур, что же мне делать с тобой, неугомонный? Запереть ли тебя здесь навсегда, чтобы не платить наблюдателям, чтобы не искать тебя по всему свету самостоятельно?       Мадук поклялся никогда не возвращаться в Моргрейг, никогда не встречаться со своим создателем, но кто сказал, что создатель ответит той же клятвой?       — Как думаете, что произошло? — Альвис появляется в дверях, спешит к столу, опуская на него коробку с собранными снадобьями.       То же, что и всегда, думает Альзур. Какая-нибудь неприятность, одна из тех, что так любят случаться с такими, как Мадук.       — Даже я не могу сказать тебе этого, — хмыкает он, поднимая руку повыше. Хаос послушен его крепкой властной ладони. — Теории разбиваются о нерушимые факты.       — Какие же? — всё тот же безжизненный негромкий голос.       И почему он такой?       Ты не знаешь его, размышляет Альзур. Если что-то и предположишь, тебе будет казаться, что всё связано и правильно. Часть паззла можно насильно притиснуть к другой, на самом деле не подходящей, и картина будет казаться гармоничной, если не подозревать, что чего-то не хватает. Так же и с людьми. Навешаешь ярлыков — а правдивы ли они?       Так что лучше молчи, Альвис, и не выдвигай суждений о том, кто для тебя лишь неясная таинственная фигура.       — Вряд ли создатель портала собирался сюда перемещаться, — объясняет он. — Думаю, что портал создали с расчётом на перемещение в то место, которое представит в него входящий.       Мадук стонет от боли, веки не открываются. Мокрые от дождя черные волосы разметались слипшимися прядями вокруг головы. Лицо белое, точно полотно, всё в судорогах.       Тише, мальчик, думает он, не слишком уверенный в том, что может чувствовать беспокойство. Тише. Скоро станет легче. Красное сошьётся с красным, желтое с желтым, белое с белым.       — Чародей понял, что его преследуют, и закрыл портал? — Альвис, повинуясь его жесту, выдергивает пробку из очередной колбы.       — Нет, — отзывается Альзур. — Думаю, тот с самого начала был нестабильным, так что судьба чародея остаётся под вопросом.       — Ведьмак не должен был появиться здесь.       — Не должен был. Он меня ненавидит.       Должно бы резануть, как ножом — не режет. Это правда, как она есть.       Но появился у Моргрейга, потому что подумал о нем в момент перехода. Мальчик родился в рубашке, не иначе — его расщепило… и всё же не разорвало.       — Еще он боится порталов.       Однако ему нужно было догнать сбежавшего мага, поэтому он прыгнул. Мадук прыгнул в неизвестность, запихав страх поглубже в душу, а потом рухнул прямо у его порога. Пролежал под дождём со страшной раной несколько минут.       Почему сюда?       Почему?       Так ли это важно, в конце концов? Альзур раздражается сам от себя — смятение и волнение должны быть далекими, чуждыми, и тем не менее возвращаются временами. И Мадук, хоть обещал, но тоже вернулся. Шутка судьбы ли какая? Вернулся, заляпав кровью плиты крепости. Иначе, казалось, и быть не могло. Не с ним.       Столь эффектное появление, думает Альзур, свойственно только тебе, мальчик. Не Эрланду, не Ивару и даже не Арнагаду. Что уж тут скажешь, я и ожидал увидеть здесь в скорости кого-то из них, нежели тебя.       — Ни дня без работы, — с усмешкой замечает он, осознавая, что настроение, как ни странно, улучшилось.