О самоуверенности и спорах

Ворох мыслей в голове, мешающих спокойно думать и ответить на вопрос: «Как я докатился до этого?» Истоки нынешнего его положения начинались со дня рождения друга, на котором Чонина черт дернул влезать в спор, а, может быть, был виноват выпитый алкоголь, затуманенный мозг или же рвение в поиске приключений на свою прекрасную часть тела. Возможно, все началось еще раньше, когда судьба решила посмеяться над парнем и вместо заветного «Альфа» в документах было черным по белому написано: «Омега». Но вернемся к тому, что Чонин проклинал друга, его двоюродного брата, свою самоуверенность и тот-самый-день, когда он сам активнее всех придумывал наказание для проигравшего в этом злополучном споре (суть которого он уже и не вспомнит). Ведь он был полностью уверен в своей победе, и что гордое звание «Раб» будет у одного из присутствующих, но точно не у него. А ведь еще и настаивал на том, чтобы выполнение наказания длилось целый месяц, а не пару дней. И радостно дополнял вместе с другом список правил и требований от «принеси-подай» до «раб должен беспрекословно выполнять любые просьбы своего хозяина, какими бы абсурдными они не казались», «любить, кормить и целовать в лоб (и не только) перед сном». Чонин зарекся участвовать даже в малейшем намеке на спор в будущем. Он бы и не переживал так сильно, если бы победителем был кто-то другой. Но мы ведь любим судьбу-злодейку, правда? Чанёль. Альфа. Старше и опытнее еще совсем зеленого Чонина лет на пять-семь, если тому не изменяет память. Они виделись до этого лишь пару раз, как раз на подобных посиделках, но запах и образ мужчины отпечатались в голове омеги еще на долгое время. В первые дни было слишком неловко, да и Чанёль просто проводил с ним свои выходные, стараясь познакомиться с омегой ближе. А после Чонин свято верил, что мужчина над ним издевается, давая указания, флиртуя и уж слишком часто оставаясь в подозрительно интимной обстановке. Чонин бы соврал, что ему не нравится особое внимание со стороны Чанёля и этот флирт, но сейчас… — Что это? — Парень с подозрением переводит взгляд с коробки, оставленной на краю кровати, на мужчину, который до ужаса невозмутим. Чонин готов поклясться, что у того в глазах танцуют слишком довольные черти. — То, что я хочу видеть на тебе, когда вернусь домой, — произносит Чанёль с легким прищуром, губы затрагивает ухмылка. И Чонин думает, что лучше ему не знать, что именно задумал мужчина. Это ведь то самое? Может быть, Чанёль решил просто поиздеваться над ним, а потом весело посмеяться. Парень тратит слишком много времени, чтобы собраться с мыслями, вернуть себе былую уверенность и убрать страх, да и открыть эту коробку. Только после он еще столько же времени тратит на расхаживания от стены к стене вдоль комнаты, бросая теперь нервный взгляд на содержимое коробки, вздохи, проклятия мужчины. — Извращенец, — в очередной раз произносит омега. Чонин и себя готов посчитать извращенцем, когда надевает белые чулки, которые ощущаются как вторая кожа, контрастируя белым кружевом с его бронзовой кожей; белье и мягкий кружевной пояс с ремешками — с ними он боролся еще дольше, регулируя; длинная белоснежная рубашка и наручники с замозатягивающимся механизмом, которые хочется в один момент надеть на самого мужчину и обвернуть вокруг его шеи те самые чулки, да потуже. И он не может скрыть румянец от смущения и накатывающего чувства предвкушения от ожидания и неизвестности. Омега мог бы и отказаться, если бы наказание за невыполнение части обязательств не было еще страшнее. Он готов провалиться в сон под шелест стрелок настенных часов, находясь на слишком удобной постели с мягким покрывалом. Но руки, касающиеся невесомо его щиколоток, ведущие узловатыми пальцами выше к бедрам, задевающие кружево резинки, заставляют вынырнуть из легкой дремы, как будто из-под толщи воды, и сделать нервный вдох. Чонин вновь краснеет, боясь пошевелиться и издать хоть какой-то звук. Он пытается убедить сам себя, что все это неправильно и стоит прекратить весь этот цирк именно сейчас, но тело предательски отзывается на ласку рук, заставляя кожу покрываться мурашками и выгибаться в пояснице от легкого касания к ней широких ладоней. — Хороший мальчик, — голос Чанёля тихий, но Чонин уверен, что тот сейчас напоминает сытого кота, дорвавшегося до сметаны. — Не сдерживайся, я же вижу, что ты тоже этого хочешь, — шею обдает горячим дыханием, и Чонин готов взвыть только от этого обжигающего кожу шепота, когда мужчина вдыхает его усиливающийся от близости запах. Чанёль в самом деле наслаждается, лаская тело омеги руками, очарованный тем, как весь образ Чонина граничит с пошлостью и невинностью. Чистый, еще никем не тронутый, что просто не укладывается в голове, сейчас весь его. Чонин шумно выдыхает, когда мужчина снимает с его затекших запястий наручники и переворачивает на спину, нависая над ним. — Мой, — шепчет Чанёль перед тем, как втянуть парня в поцелуй, от которого последнему сносит крышу. И Чонин все еще готов проклинать спор и себя, что не замечал все это время их истинность.