***
Этой ночью бушевало море. Его волны накатывали на берег холма, норовя украсть в пучину что-нибудь, пенились в недовольстве, но не отступали, шурша по размытому песку упорнее, громче, ближе. Море билось и о дощатые бока корабля, качало его на поверхности, словно небольшую шлюпку, добиралось чуть выше середины, лизнув табличку с именем, но до краёв подняться не могло, с плеском падая вниз иссиня-чёрной водой. — Прошу, не уплывай хотя бы сегодня, — слова были едва различимы в нарастающем гуле неспокойной этой ночью природы. — Я должен, — послышался дрогнувший голос в ответ. — Обязательно вернусь на рассвете. Море выбрасывало на берег уже омытые им камни, а взамен забирало новые, ещё неисправленные. Оно хотело подарить людям ил со своего дна, и в нём запутывались маленькие обитатели водных глубин, не зная, как спастись, потревоженные глубокой и беззвёздной ночью. Море мечтало прикоснуться, прошуршать песком совсем рядом с человеком, который жил на этом острове уже давно, но добраться так высоко не могло. И злилось, злилось без конца на собственную беспомощность и бушевало упорством, размывая песчаный холм на полосы. — На море сегодня шторм. Это опасно, — Лёша крепко сжал чужие плечи, чувствуя, как рассудок поглощает страх. — Я скоро вернусь. Мне нужна буквально одна ночь. Завтра при свете дня сюрприз может не получиться, — шепнул Женя, а над головой среди разбивавшего воздух гула донёсся крик заблудившейся чайки, которая решила отдохнуть, зацепившись лапами за наконечник крыши маяка. — Будь осторожен, — Лёша сдался, зная наперёд, что попытки переубедить бесполезны, а буря может разыграться ещё сильнее в любую минуту. — Обещаю. Не забудь зажечь маяк, ладно? — Женя дождался тихого согласия, которое ощутилось поцелуем куда-то в макушку. Самому не хотелось плыть куда-то в такую-то погоду, но обещанный сюрприз был важен, он чувствовал. Парень сделал осторожный шаг назад, и своеобразная защита из тёплых рук на плечах исчезла, родные объятия вмиг рассыпались. Лёша протянул ладонь, прося о секундном рукопожатии с детской наивностью в глазах. Что-то вспыхнуло, осветив на мгновение остров со старым, жалобно ноющим маяком, а чайка сорвалась с места с прежним криком и затерялась где-то в темноте. Вдалеке загремело, и с неба хлынул дождь. Не церемонясь на морось, он застучал ливнем, прибивая сухой, находящийся вне доступности морской пены, песок, заскользил ручейками по красно-белым стенам маяка. Молния сверкнула уже чуть ближе, бросая отсветы на волосы и одежду, отражаясь в глазах блеском, а гром подобрался уже к самому острову, сообщив о себе где-то над головой. — Лёш, мне надо плыть, — парень сам не верил своим словам, но всё же говорил их с твёрдой уверенностью, которая не терпит возражений, уже говорил голосом капитана судна, названного в честь родного человека, вопреки многочисленным сопротивлениям. — Жень, пожалуйста, мне не нужен сюрприз. Мне ты нужен, — Лёша чувствовал, как слёзы прокладывали на щеках дорожки, но тут же смешивались с дождевой водой и морскими брызгами, разносимыми ветром. — Я буду осторожен. Обещаю, — Женя сжал чужую ладонь обеими руками, и с особой внимательностью решил рассмотреть за эти несколько секунд человека напротив, словно где-то в глубине сознания уже существовала мысль о последнем свидании. Тёмные волосы разлетались в разные стороны, повинуясь меняющимся порывам ветра, гулявшего то с моря, то с берега, на острых скулах и самом кончике носа собирались капельки воды, а в глазах читались страх вперемешку с вселенской печалью, будто и ему уже было известно о скором несчастье. Женя отпустил ладонь, неловко махнув рукой на прощание и направился в сторону раскачивающегося на волнах корабля. Гроза вновь напомнила о себе вспышкой, которая осветила неспокойное этой ночью море с белой пеной на волнах и твёрдым упорством в выдуманной им борьбе и жажде утянуть в свой плен новую жертву. Уже стоя на корме Женя следил за человеком на берегу, который скрывался в темноте ночной грозы, но всё ещё оставался силуэтом до тех пор, пока из поля зрения исчезло всё, кроме уносимой ветром пены и расходящихся кругов от дождевых капель в чернеющей бездне моря.***
В маяке гулял ветер. Ступени под ногами уныло скрипели, словно им было до невозможности тяжело держать человека, ведь время не пожалело: дерево покрывали трещины, кое-где по углам темнели пятна гнили, а перила, которые когда-то служили опорой при подъёме по винтовой лестнице, сейчас за ненадобностью стали настолько хрупкими, что любое прикосновение могло сломать эту связь с прошлым, когда остров был ещё кому-то нужен. На берегу, казалось уже бесконечно давно, находился порт, куда прибывали путешественники с тем, чтобы отдохнуть или переждать несущий беды шторм в тепле небольшой забегаловки, напоминавшей что-то между гостиницей и тем уютным домом, которого так не хватало в странствии. Время разрывало календари на части, а нужда в остановке посреди моря постепенно исчезала, про маяк стали забывать, корабли проплывали мимо всё реже. Женя был одним из заблудших на остров. В ту ночь маяк загудел ворвавшимся в трещины ветром, а о берег что-то мягко ударилось, прошуршало волнами и затихло. Лёша помнил, как сбежал под заунылый скрип ступеней вниз, толкнул едва не слетающую с петель дверь и замер на пороге, видя в невозможной близости мачты с опускающимися парусами. Потом на берег сошёл капитан, поприветствовал хозяина маяка и как-то неловко представился Евгением. Ночевать в гостинице уже не представлялось возможным, а потому Лёша пригласил уставшего человека в небольшую комнатку под самой крышей, где обычно загорался свет, на который и причалил корабль. Лёша помнил, как не спал всю ночь из-за того, что небольшое пространство позволяло поместить только одну кровать, на которой скоро послышалось мерное дыхание гостя. А хозяин глаз не сомкнул: всё сидел на провалившемся до пола кресле, изучая звёзды и разрезающих крыльями ночное небо чаек в стеклянном куполе. Часто взгляд падал на едва знакомого человека, который прятал лицо в сгибе локтя, наверное, по старой привычке, и напоминал кота, закрывшего лапой нос и глаза от света. Бледным отблескам ничего не мешало изучать светлые, с медным отливом на концах — след яркого солнца в чистом небе, вечно сопровождавшего моряка, — пряди волос, что рассыпались по подушке, разбивать выцветшую от времени кофту на пятна поверх синих и белых полос. Человек иногда вздрагивал из-за привыкшего к качке на волнах сознания, но всё же выглядел умиротворяюще, заполняя комнатку спокойствием и вечным запахом морской соли. Скрип ступеней возобновился: Лёша выбрался из плена воспоминаний и продолжил путь вверх. Нужно было всё же зажечь маяк. Он делал это уже не одну сотню раз, но волнительный трепет в груди унять было невозможно. Сейчас вдобавок к тревоге сознание подбросило в огонь паники мысль «а вдруг сегодня лампа не загорится?» За стеной ветер зашумел ещё сильнее, то ли соглашаясь с сомнением, то ли, наоборот, пытаясь внушить уверенность. Море бушевало, смешивая звуки неба и земли в единый непрерывный гул паники, заставляло старый маяк пугающе скрипеть и выть грозовым сквозняком в царапинах времени.