Имя

      Жаль, что поездки на такси не могут длиться вечно и что они не заменят слов. Вновь Дазая охватила тоска.       «Что же я делаю?», — снова цепляется за людей, что ли? Но он ведь совсем не таков… Он может быть и один. Он может не втягивать себя в новые проблемы и прогнать Накаджиму. Тот всё равно лишь сделает хуже Дазаю — Осаму и об заботу (неприятную и неожиданную) порежется, и обо что угодно. Жизнь совершила ошибку, ещё когда он появился.       Ну вот. Ничего не произошло, но стало больно и холодно, больнее, чем если бы Осаму сопротивлялся действиям Ацуши, а не смирился. Он поднял голову и дал дёру из машины, как только они остановились.       Больно находиться рядом с людьми, а с Ацуши Накаджимой даже страшно. Страшно потому, что можно ему поверить, а последствия такой глупости и представлять не хочется. Нельзя Накаджиме доверять. Ни за что.       «И чего он так торопится?», — слегка зависший Ацуши даже сначала подумал, что Дазай смутился.       — Отчего, отчего, отчего же так, — напел Осаму, оглядывая место их остановки. Следы запутали, сделали вид, что ничего не знают, теперь нужно пешком как можно скорее добраться. Ацуши шёл за ним. — Отчего же Ацу-кун ничего мне о себе не рассказывает?       А Ацуши не знает, отчего, он просто не собирался Дазаю о себе ничего рассказывать. Наверное, так ничего не построишь, но делают же так все на свете учителя?       — Оттого, что не можешь мне ничего дать, верно? Ты выполняешь работу, и это похвально. Но она ведь бессмысленна. Ты сам сказал, что мне недостаёт… «любви, заботы и внимания», — процитировал Дазай, ухмыляясь. Как насквозь видит… Ацуши мысленно просил его замолчать и смотрел очень выразительно, но не Дазаю прислушиваться к его сигналам. Это ведь правда важно. Помнится, когда Ацуши высказал своё мнение, Дазай сказал: «Любовь? Это сорт виски?». Явно дразнил. И Ацуши не смог сдержать непонимающего «ты пьёшь?!». До чего глупая ситуация… — Но ведь проблема не решится просто тем, что ты это знаешь. Ты ничего мне не должен из этого давать, и не сможешь.       Дазай отвернулся, вновь бодро шагая. Хотелось стукнуть его. Да и себя тоже.       Всё сказанное — правда, Ацуши это прекрасно известно. А у Дазая будто вовсе нет положительных сторон, кроме проницательности, часто излишней.       — У тебя нет родителей, Осаму-кун?       — Неа. И новых я не хочу искать. Я не хочу «лечить» это всё, Ацу-кун. Я бы попросил тебя дать мне умереть, если бы не знал, что это бесполезно. Я и живу-то из чувства вины, наверное, — бормотал-бормотал Дазай, прыгая с плитки на плитку на тротуаре, пока Ацуши тщательно пытался не наткнуться на того. Покоробило от всего монолога, но от последней фразы — в особенности. Дазай остановился на плитке и повернул голову с улыбкой от уха до уха. — Шучу. Мне не в чем себя винить. Ты думал, я скажу, что меня гложет совесть? — и в очередной раз оставив в чужой голове одно смятение, Дазай стал разминаться и перезаряжать пистолеты. Что-то намечалось. Накаджиме из оружия вручили жалкий ножик ещё в штабе, что не очень воодушевляло.       Надвигается кровопролитие? Нет, не думать об этом, забыть как страшный сон то, чем они сейчас занимаются.       — Эти люди — не невинные овечки, — Дазай посмотрел пугающим, тёмным взглядом. Даже неизвестно, смотрел ли Ацуши когда-нибудь так на директора своего приюта, мысленно желая взрослому смерти. Бездна, чёрная дыра. — Незачем так трястись. Они такие же, как я, и для морали сейчас абсолютно равноценно, кто выиграет или проиграет. Мы все здесь убийцы, один ты пока чист.       «Пока» ничего хорошего не предвещало, но попытка успокоить засчитана. Ацуши сглотнул.       — Всё равно не хотел бы участвовать в смертях, — твёрдо сказал Ацуши, зная, что Дазая будет защищать. Каким-нибудь образом.       Всё же этот мертвенно-бледный свет жизни не стремился уйти так скоро, а Ацуши привык откликаться на просьбу о помощи, пусть она и слаба. А тут — кричащая. По крайней мере, так ему казалось.       — Да ты гуманист! — Дазай как будто обрадовался. Всколыхнулись в памяти документы о Сакуноске Оде, но Осаму… Не мог в Ацуши его видеть, увы. Накаджиме стоит поискать другой путь. — Давай тогда хоть это обсудим, молчаливый-всепрощающий-страж-Ацу-кун.       — Моё нежелание кому-то вредить? Ну и что тут обсуждать, Дазай-кун? Да и я не всепрощающий…       — И что мне сделать такого, чтобы ты меня не простил? — Осаму дурачился. Рядом просвистел выстрел, но едва ли Дазай обратил внимание на это. Ацуши потащил их за баррикады какие-то, подросток словно был не здесь.       — Я скажу, а ты возьмёшь и сделаешь.       — Ты прав! Но тогда я буду пытаться найти такую вещь самостоятельно. И могу найти, я уверен! — подросток загорелся, пригнулся от выстрелов, пока Ацуши дёргался, сжимался, метался туда сюда, и наконец решил Дазая прикрыть. Сел перед ним, активировав лапы тигра.       Нюх. Много людей. Нацеленные ружья, пистолеты, автоматы — ад. Ацуши заскрежетал зубами, чувствуя, что может не выдержать и сожрать всех вокруг.       — У меня есть вариант, что такого сделать, — какого-то чёрта мафиози с места не двигается, сидит перед кривой слабой баррикадой из старой несущей стены, пока их лихорадочно найти пытаются. Ни тени беспокойства, только раздумья ленивые.       Это его ужасное бездушие, пока Ацуши буквально трясётся за жизни их обоих…       — Может, у Ацуши-куна специфические интересы? — лицо Дазая опасно приблизилось. Голоса потонули во мраке, а Ацуши (нет, не он) хотел бы откусить Дазаю лицо: ещё совсем немного, очень близко, свежее мясо! — Ох, нет-нет, — руки Осаму коснулись его щёк, и тигр был изгнан. — Не о таких интересах я говорил.       Дазай улыбнулся, как улыбаются девушки у ночных дорог, а Ацуши стало страшно. По-настоящему страшно, не только за их жизни, за всё: за картину мира, за свою мораль, самоосознание, и так далее, так далее.       — Позволь низвергнуть тебя в ад, — сказал Дазай тихо, кого-то цитируя, и поцеловал.       Ад. Правда ад, без преувеличений. Жизнь поступила очень отвратительно, заведя в этот город, столкнув с мафией, с её боссом, с этим чёртовым подростком. То, в чём Ацуши заподозрили, разбило его напрочь. Он оттолкнул Дазая, касаясь своих дрожащих от отвращения губ.       — Любишь детей, Ацу~кун?       И Ацуши ударил его. Не град ударов посыпался, нет, один хлёсткий, почти автоматический, чтобы Дазай успокоился и не делал такого. Ацуши наградил его долгим взглядом, передёрнул плечами и сжал зубы.       — Работай, Дазай.       — Не принимай это так близко к сердцу. Было ясно, что для работы со мной ты не подходишь, — почти смешливым шёпотом Осаму будил в Ацуши гнев и злые мысли колющие-режущие. В реальность вернула только тишина и звуки шагов. Кажется, их выслеживали и подслушивали.       Вот, что может вывести Ацуши из себя. Непривычно и самому это делать… Да, такие действия должны выводить нормального человека, думающего, замечательного и правильного. Наверное, Осаму залез туда, куда залезать не сто́ит?       — Сдаюсь, — он вышел из-за стены, оставил Ацуши там и показался врагу, подняв руки вверх.       Ацуши наверняка не ожидал чего-то настолько ненормального и отвратительного. Ох, но Дазай живёт с этим, он должен быть искренен! Иначе ведь «помощь» не окажет никаких результатов.       Его взяли в «плен», ведь нужен живьём. Скучающе мотая головой, Дазай смотрел, как равнодушный матёрый мужчина расстреливает замеченного Ацуши. Его вскрики Дазай старался не впускать в свою голову.       Осаму ничего не чувствует, или ему только это кажется? Противник сейчас зациклен на Дазае, и было бы очень глупо атаковать. Подчинённым он не сообщил о своём местоположении. А Ацуши, наверное, уже…       Ад. Самый настоящий. Осаму смотрел, как под телом Ацуши растекается лужа из крови, но ничего не делал. Жить так страшно… Ещё секунду назад Дазай не знал, что смерть Ацуши что-то в нём оборвёт, они ведь так недавно знакомы.       Надежду на то, что свет может помочь. Однако, светлые люди даже себе помощь оказать не в состоянии. Они умирают первыми вместо «тёмных», чтобы вторых затопило чувством сожаления.       «Умереть должен был я». При смерти каждого человека, что когда-либо был интересен или важен. А ведь все такие знакомые Осаму умирали.       Когда Дазая под скованные руки повели прочь, тот улыбался. Какая-то тварь стащила бинты с его лица (как будто они для красоты там). Осаму повернул голову, вопросительно глядя, не выражая этим ни единой мысли. Просто глупый мальчишка.       Может ли Ацуши быть жив? Даже если да, то помощь сюда не приедет… Так что Накаджима погибнет в мучениях, а Дазая ждёт выговор и новое одиночество, пока Мори не начнёт искать нового сопровождающего. Если начнёт.       — А говорили, что этот опасный, — скучающе бросил один из верзил. Осаму приоткрыл глаза, всё вокруг осматривая.       — Способность сильная, а без своего отряда он просто мальчишка.       Ацуши едва шевелиться мог. Он смотрел на расплывающиеся силуэты, как те уходили и вели фигуру в тёмном пальто. Дазай ведь прекрасно слышал, как он кричал, смотрел, как стреляют…       «Для него нет в этом ничего необычного», — Ацуши харкал кровью. Нужно лишь немного напрячься, его уже не видят и не слышат. Только самую малость использовать всё оставшееся желание жить…       И тигр выбирается из лап смерти, сплёвывая кровь.       Нужно хранить контроль, скрыться настолько, насколько можно, бежать так невидимо, чтобы его не замечали.       И оставаться человеком так, чтобы никого не съесть. Особенно этого ненормального Дазая.       «Предатель и слабак. Таких только на корм», — звучала сущность тигра в голове Ацуши, пока тот шпионил за взрослыми и ребёнком. Всё нормально, главное, чтобы этот голос не звучал громче его собственного. Чтобы он привёл Дазая сегодня домой в целости и сохранности, а там уже они поговорят о… произошедшем.       На счету Ацуши несколько съеденных людей. Дазай ошибся, назвав его безгрешным, всепрощающим и так далее. В потере рассудка и голоде, в ярости, Ацуши убил троих человек. В двенадцать лет. В четырнадцать. В восемнадцать.       Их кровь остывала на его руках, и губы навсегда запечатали этот секрет. То, в чём он никогда никому не признается и никогда себе не простит.       Дазай взбесил — в форму тигра не обратиться без потери спокойствия, никогда.       «От него пахнет пороком. И лицо у него порочное», — вмешивалось альтер-эго Ацуши в голову. Накаджима полез за Дазаем и сопровождающими, а те вдруг остановились. Двое (из тех, что вели мальчишку) о чём-то заспорили, и Ацуши рискнул подкрасться ближе.       — Босс сказал не приводить его ни в коем случае и убить!       — Так зачем мы парились? — второй раздосадованно пнул по ноге Осаму. И всё же, зачем было так подставлять Ацуши и себя самого, сдаваться… Дазай никак не реагировал на их спор, будто не касалось его это. — Могли сразу пристрелить, а теперь… Давай его сюда.       Может, просто умереть хочет. Ацуши бы не удивился уже.       — Можно и не стрелять, — буркнул один из спорящих. — Продать можем. Повезло тебе, парень, что рожей вышел, — Дазай поднял голову только после обращения к нему. Ацуши подождёт ещё совсем чуть-чуть, и, возможно, у Осаму есть какой-то план.       — Премного благодарен… сэр. Но лучше бы убили.       Ацуши почуял неладное. Приподнялся чуть, чтобы лучше из-за своего укрытия видеть. Дазай, смотрел на преступника напротив себя… Нет. Дазай смотрел прямо на Ацуши. Уже заметил?!       Радар, а не ребёнок, чтоб его. Дазай почти ласково улыбнулся верзиле, переведя взгляд на преступника вновь. Предоставил Накаджиме полную свободу действий (вернее, оставил лишь вариант «спасай меня»). И верно, его лицо действительно…       — Твоя должность в мафии? — грубо спросил другой человек. А Ацуши слушал-слушал в напряжении, не понимая расслабленности Дазая. Ещё и обида на него давала о себе знать.       Порочное лицо у него, вот какое.       — А на ваш взгляд?       — Похож сейчас на портовую шлюху, — презрительно бросил человек. Ацуши поморщился, едва сдерживая рычание, а Дазай посмеялся. «Не похож», — подумал Осаму одновременно с Ацуши, также вместе с ним мысленно дав в лицо грубияну.       — Так она и есть, — закончил Осаму хитро. Ацуши клянётся, что услышал, как что-то щёлкнуло после этих слов. То ли в реальности, то ли у него в голове.       Дазай играл вдохновенно, пока Ацуши так же вдохновенно вскипал. Он смог обрушить на противников всё своё недовольство, а после даже Дазаю чуть оплеуху не дал.       Наручники с Осаму свалились.       — Ещё чуть-чуть, и это превратилось бы в оргию, — так прозвучали первые слова Ацуши. Осаму, как будто печально, улыбнулся ему.       — Не превратилось же. И я уверен, что их слова лишь были теоретическим интересом, — Дазай покрутил наручники на пальце, осматривая Ацуши. Сквозь дырки на рубашке хорошо было видно чистую от ран кожу, и от непонимания Дазай крутил наручники всё быстрее.       — А если бы не были?! — Ацуши всё же взорвался. Махи Дазая руками, его бормотание «незачем так злиться» и «всё хорошо» ни разу не помогали, но тот это и сам знал. Как катализатор, хотел ускорить реакцию. — Тебе всего пятнадцать лет, ты не понимаешь, что делают взрослые мужики, когда считают кого-то ш?!.. шл… Ты понял!       — Ты так делаешь, Ацу-кун?       Ацуши закрыл лицо руками, потирая глаза и виски.       — Не думай, что это так мне непривычно, Ацу-кун, — Осаму вздохнул, покровительственно похлопал по голове воспитателя и скрестил на груди руки. — Я рад, что ты выжил и можешь на меня орать. Отвлекает от шума в голове, знаешь ли.       — Ты напугал меня, — бессмысленно бросил Ацуши. Дазай почесал затылок и склонился над одним из бессознательных тел.       — Сейчас? Или когда оставил там умирать?       Дазай с ним заигрывал! «Давай, смотри, я плохой человек, и попробуй доказать, что это не так!», — вот и всё, что показывал.       И как тут вообще во что-то верить, когда минут пятнадцать назад захлёбывался своей кровью?! Когда мальчишка с ним играет и не ставит ни во что?! Когда…       — Что ты имел в виду? — Ацуши резко развернулся — нервы были ни к чёрту. И плевать ему стало на чужое недоумение, как и на само дело, в котором Дазай и Ацуши участвовали. — «Не думай, что это мне непривычно». Что ты имел в виду?       Секунды тянулись, как часы.       — Похищения и разговоры с похитителями, конечно, — и Осаму отвернулся, кому-то звоня.       Брешет. Произошедшее за последние пару часов сложилось в картину, и Ацуши почувствовал жгучий стыд. В первую очередь, за свою ярость и всё, что она повлекла. Во вторую очередь за эти идиотские мысли о «порочности».       — Ты довольно живучий, Ацу-кун. Только теперь я могу в полной мере понять коварность босса… — Осаму разговаривал сам с собой, хоть и к Ацуши обращался. Накаджима хотел что-нибудь сказать, чтобы не умирать от стыда. Это его «убили», это его ни во что сейчас не ставили, но почему-то было так тошно…       — Дазай-кун. То есть, Осаму…       — Да-да? Нам, в целом, можно дождаться группы и уходить. Мы больше не нужны здесь. Они связывались со своим боссом по рациям, и эта модель не работает на дальние расстояния. Быстренько обнаружим главный штаб, оставим командира десятки и можем идти, — скользнув взглядом по Ацуши, Осаму не нашёл на нём ран, но решил, что медпункт не помешает. Как можно скорее. Это, в любом случае, как-то связано со способностью, но повреждения могли уйти внутрь… Сверхсила бывает разной.       — Я здесь с тобой нахожусь не потому, что извлекаю из этого выгоду, Осаму-кун, — Ацуши его прервал. Осаму поднял глаза. Кажется, ему не врали, просто Ацуши был… зол. Ох, настоящий праведник и борец за справедливость. А такое наводит тоску и даже немного страха. — И не потому, что не могу уйти. Даже если бы мог, я бы не стал.       — И почему же?       Ацуши ждал, что Осаму задаст этот вопрос. Нельзя же старшего разочаровать — вот Дазай и задал. Какой бы ни была причина, Осаму не хотел её знать, потому что «знать» — обрисовать кого-то личностью. Он и так, когда Накаджимы «не стало»… Неважно, впрочем.       — Я не нужен никому в этом мире, Осаму-кун. Ты ведь хотел обо мне больше знать? Я никому не нужен.       Дазай ничего не ответил, закрылся и нахмурился. Он знал, что это правда (вернее, что Ацуши считает это правдой), настолько же, насколько это знал Накаджима.       Смешок сорвался с губ, и Дазай потащил Накаджиму из здания, чтобы отвезти в лазарет, оставить там и хоть одну ночь поспать одному в своей квартире. Он же так скоро с ума сойдёт.       — Вот и причина мне помогать? Быть кому-то нужным? — от слов ничем не веяло, просто как факт. Даже ответа не ждали.       Смешно.