Имя

      Осаму лишь слегка прикрыл глаза, в очередной раз пробуя на вкус губы Ацуши. И с каждой попыткой нравилось всё больше. Теперь ни стремлений что-то доказать в поцелуях нет, ни боли, ни (почти) страха, ведь Ацуши лишь расслабленно выражает свои чувства к Дазаю.       У Ацуши, на самом деле, лёгкие горят.       — Я чувствую отголоски рыбы, — Дазай хихикает, хотя, возможно, он даже неправильно определил вкус. Это неважно — каким бы ни был, привкус нравился, Осаму почти углубил касание, дотронувшись языком до чужой нижней губы.       — Как странно, я ведь ел лапшу, — Накаджима смог ответить, а на деле он-то вовсе не понимает, что сказал — забыл через секунду и вновь притянул Дазая ближе, словив полустон. Когда Ацуши снова был в своем уме, он обнаружил, что поглаживает языком язык Осаму. Слегка слюняво. Дазай очень приятные, мягкие звуки издавал, прижимаясь охотливым до ласки телом.       — Ты сводишь меня с ума, ты знаешь? — выдохнул Осаму, снизу вверх глядя на Ацуши. Даже если не стоило таким делиться, если это может оттолкнуть, разве юноша виноват в ощущении? Он лишь сказал правду. И странно, потому что только перед Ацуши он часто не может понять реакцию, даже если она проста. Из-за какой-то пелены перед глазами, не видит.       — Да? И как именно? — вопрос не был риторическим, но отвечать на расспросы Дазай вовсе не хотел. Не сейчас, позже! Главным было — потрогать Ацуши, как угодно, одно условие — близко. Накаджима остановил порыв, напугал этим, когда положил руки на чужие щёки, у челюсти. От мягких касаний Осаму вело ещё сильнее — нужно вжаться, а потом сделать ещё что-то извращённое.       «Он весь горит», — Ацуши сглотнул, предположив, отчего в воспитаннике разгорелся пожар. Из-за кого. Дазай, как будто своих действий не замечал, обвивал руки Ацуши своими.       — Единственное, что хочу делать эти четыре часа — касаться тебя, — чтобы Ацуши тоже, чтобы всё было взаимно, но нельзя ведь так просто признаться! Дазай чуть сжал ноги, поведя одной о другую от взгляда напротив. Накаджима, казалось, снова принимал решение.       — Иди сюда, — но, на этот раз, принял его довольно быстро. Бессмысленно спрашивать сейчас «ты точно этого хочешь?», ведь всё в Осаму буквально кричало о согласии. Он и в объятия нырнул почти возбуждённо, Ацуши едва успел поцеловать первым, удивляясь. Хотел ли сам Накаджима целоваться с ним, быть с ним и ублажать друг друга сейчас? Да, но насколько же он тогда… Ацуши отодвинул плохие мысли подальше, поцеловал Дазая развязно и увлекающе. Каждое движение губ, и собственное, и ответное, отдавало искрами в пах, потихоньку накапливая желание.       — Давай не четыре часа, — Ацуши тихо попросил, оторвавшись, пока не желавший слушать Осаму пытался опять ткнуться в губы. — Ты устал, тебе нужно хоть немного отдохнуть, один раз сделаем и… поспи.       — Ладно, ладно, — звучало разумно, заботливо и потому пугающе — так, как Ацуши часто говорил, и Дазаю стоило бы признаться, что ноги он сжал снова, ёрзая и тяжелее дыша. Впрочем, дыхание меньше всего волновало. — Сделаем… что именно, Ацуши-чан? — он усмехнулся.       «Что именно?», — пока уверенности не было, как и дальнейших планов. Ацуши не стеснялся, опасался, скорее, задать вопрос. И чего ему бояться? Но сил спросить не было. Наверное, нехорошо так волноваться, если доверяешь человеку, но если он очень дорог… Бывает трудно не оправдать его ожиданий.       Осаму, ответа не дождавшись, чуть затянул бинт на своей руке и хлопковую ткань пижамы поправил, а затем Ацуши на колени сел. Это положение слегка неудобное, но душу греет — знанием, что никого, кроме Осаму, тут не будет. История с подчинённой Коё, которую и историей-то не назвать, раздражающе часто в голову Дазая приходила.       Ещё в неё пришла приятная картинка покрасневших от поцелуев губ Ацуши. Нужно воплотить. Дазай ёрзал, понимая, что может соскользнуть с чужих бедер — особенно хорошо скользила ткань пижамы по одежде Накаджимы. Осаму вздохнул, прижавшись крепче, пока Ацуши слишком уж долго рассматривал его лицо.       — Тебе нравятся прелюдии, Осаму? — вот, на что Ацуши нашел в себе силы. Воспитанник на нем покачнулся и вдруг поцеловал не в губы, а возле уха. И дрожал слегка. Накаджима улыбнулся, расслабился и руки на плечи Дазай положил. Не стоило так волноваться, и Ацуши тоже.       — Нравятся, но после них ведь должно что-то следовать? — Осаму чуть поджал губы и провёл рукой вдоль бока Ацуши — очертил тело до таза, заинтересовался. Странным «должно», сорвавшимся с языка, он выдал свои сомнения. Переносит на Ацуши решение, не зная, хочет ли идти до конца. Ассоциации всё ещё неприятные. Да, сначала секс, пенетрация, если угодно, и были целью, но чем ближе они подбираются к итогу, тем сильнее Осаму хочет сдать назад и остановиться на каких-нибудь поцелуях и прикосновениях. Всё. В конце концов, в первый раз нижнему даже не будет приятно. — У нас нет презервативов и смазки, — заключает Дазай. Ацуши кивнул после маленькой паузы, нежно огладил спину, и воспитаннику стыдно стало до ужаса. Даже уши будто горели.       Осаму хотел не чего-то определенного, он лишь хотел Ацуши, а как, известно не было. И под его прикосновениями думать стало сложно. Совсем не размышляя, Дазай тыкался губами в шею, касался ими тёплой кожи и руками пижамную кофту Ацуши задирал, желая, чтобы в ответ трогали так же… Влюблённо. Накаджима трогал по-своему и там, где успевал: ласково вплетал руку в волосы, чтобы иметь возможность нажать рукой на голову Дазая, убедить приподняться и поцеловать друг друга вновь, а ещё вздрагивал, стоило дотронуться до какой-то, словно бы самой обычной, точки на его торсе и погладить. Осаму не мог не улыбаться, только увлечённее изучая тело Ацуши — заново. Разум снова мутнел. Мысль, что они будут дальше делать, откладывалась. Может, вовсе ничего? Плыть по течению было жарко и чуть удушающе, но останавливаться не хотелось.       Ацуши не стал бы его ни о чем просить — вот, почему Осаму делает необдуманные вещи слишком быстро, уверенный, что лишь хочет принести Накаджиме удовольствие. Так произошло и сейчас, когда Дазай уткнулся лицом в чужой живот, а затем и пах. А мог бы просто признаться, что совершенно не знает, как действовать.       — Как тебе хочется, Ацуши? — мурлыкнул Осаму, с сердцем до боли колотящимся. Что-нибудь извращённое или самое обычное? Признается ли оборотень вообще? — Ацуши сжал руками простыни, едва Дазай уткнулся щекой там, где приличные люди друг друга через одежду не трогают. Осаму был на верном пути, уж точно — по крайней мере, начинал понимать, как возбудить Ацуши. Как сделать ему хорошо, быть правильным, милым партнёром. По крайней мере, так Осаму казалось.       — Я не уверен. Никто не делал мне… минет, — дыхание Ацуши было прерывистым, согревая второму юноше самомнение. Так мило Накаджима пытался сдерживаться, комкая простыню и красноречиво утыкаясь твердой плотью себе в штаны и Дазаю в щёку. К тому же…       — Вот это я точно готов сделать, — и слова Осаму если и шокировали Ацуши, то недолго. Накаджима абсолютно не имел права ни на что, происходящее с ним и Дазаем, но с замиранием сердца смотрел вниз, приподнявшись на локтях! Сначала кожу обожгло дыхание, и Ацуши зажмурился — никто не отменял смущение.       Осаму помедлил — первое его влажное прикосновение произошло спустя пару секунд. Кажется, они ушли на то, чтобы убрать волосы за уши, попробовать запрокинуть челку назад, а потом выдохнуть на розовую головку, сомневаясь. Накаджима еле заставил себя открыть глаза, охнул, вздрогнув. От взгляда на Осаму совесть заткнулась подозрительно, и Ацуши чуть развел ноги, уже этого не стыдясь. Дазай пробовал медленно, собирал языком смазку — Ацуши и видел это, и чувствовал, его щёки рдели от осознания.       У них обоих недостаточно опыта — это скорее эксперимент. Эксперимент, от которого и у Ацуши, и Дазая в паху потяжелело, а тело становилось податливым; Осаму так и вовсе, горя, старался слишком сильно, даже если не мог все сделать «правильно». Сердце Накаджимы отзывалось каким-то сладким ядом, что молил продолжить, но по-другому, чтобы и Дазаю доставлять удовольствие. Движения губами, медленные, но ощутимые, без стеснения — уничтожали. Экстаз ждал где-то вдалеке, Ацуши нужно было толкнуться, чтобы дойти до него, и не двигаться становилось мучительно. Ещё и губы Осаму расслабились, он должен был отстраниться по всем ожиданиям, а не довести Ацуши до исступленых стонов, активно и развратно заласкивая.       Ацуши негромко воскликнул что-то и дёрнулся, его болью укололи — Дазай, не зная меры, перестарался, он словно хотел выпить, и это было болезненно.       — Пожалуйста, немного спокойнее, — попросил Ацуши, и слова его не были проигнорированы — ноги Накаджимы чуть вытянулись, он перестал держать их в напряжении. Стало приятно. — Да, вот так хорошо, Осаму, — раздраженная ранее головка упёрлась во рту Дазая в щёку, и оборотень тяжело выдохнул снова.       Вкупе со страхом Осаму ждал и желал немного, что его хотя бы возьмут за волосы и чуть их оттянут. Сейчас это стало больной идеей. Когда-то, совсем недавно, Дазай думал уже о том, чтобы отсосать Ацуши. Фантазия одновременно оказалась схожа с реальностью — по вкусу, ощущениям, всему, о чём Дазай думал. И при этом абсолютно отличалась.       Ацуши так надрывно стенал — значит, всё сделано правильно. Плоть во рту изредка дергалась, всё чаще и чаще, и Осаму пришлось отстраниться. Он улыбался, не скрывая — глаза Ацуши неудовлетворённо горели, и сам он выглядел таким возбуждённым, взъерошенным и милым, что почти жаль. На губах Осаму ещё оставалась смазка, но зачем её убирать?       — Ацуши-кун был готов закончить?       Нет, не совсем. Ацуши был готов зацеловать Дазая, гладить его руки, плечи и остальное, до чего дотянуться сможет. Его нахальство смущало, Накаджиме никогда не приходилось так себя чувствовать — даже если уверенность Осаму была поддельной. После короткой заминки ладони огладили щёки юноши, слева словно бы находился тонкий шрам на щеке. Такой, что не увидишь, с кожей слился, и лишь почувствовать можно. Солоноватый и вязкий поцелуй выбил у Дазая почву из-под ног — не приходило ему в голову, что после орального секса стали бы целовать. Ещё и так настойчиво.       — Можно нависнуть над тобой? — еле разобрал Осаму, но был занят несколько другими мыслями. О том, как бы не прервать всё через пару минут из-за перевозбуждения и влажнеющей ткани белья. Чувство… разочаровывающее. Слишком рано.       — Ты можешь всё, что пожелаешь, — от ответа Ацуши теряется лишь слегка. Затем Осаму, придерживаемый руками Ацуши, слишком правильно оказывается на спине, со своим блуждающим взглядом, что все равно цепко выхватывает каждое движение телохранителя.       Ноги в шортах перекрещиваются с чужими — так удобнее всего было под Ацуши лежать. Нежность в карих глазах оборотень не выдумывал — вот, совсем рядом, так честно, что Накаджиму едва ли не пробивало на такое же откровение. Наверное, Ацуши медлил — почувствовал чужой толчок бёдрами и оперся лбом о плечо Осаму, едва скрывая стон. Руки-лианы, как и ноги, оплели Ацуши, он утыкался в забинтованную шею и мечтал повязки с нее снять.       Кожа краснела под ощутимыми поцелуями, а преграды словно исчезали сами по себе, разматываясь, хоть бы ощущения не кончались. Накаджима двигал пахом по бедру Осаму, и второй отвечал, но всё внимание сосредоточилось на губах, поцелуях, лёгком удушье и том самом ощущении, что на миг они стали единым целым.       Шея горячая. Ключицы тонкие, переходят к широковатым плечам, и так всё дальше, дальше — Ацуши понял, что целует запястье забинтованное, пока Осаму внимательно смотрит и тяжело дышит.       — Я сейчас сгорю, а ты меня так целуешь, — куда интимнее, чем минет, настолько, что на секунду Дазай, на самом деле, хотел спрятаться.       «Потому что они красивые, нежные, их нужно целовать, как и любое другое место на твоём теле», — бессовестный поток мыслей, Ацуши не мог так ответить, он чмокнул в ладонь, и дрожь атаковала тело Осаму, из его губ вырвался дрожащий стон. Бёдра, сжимавшие ногу Ацуши, чуть расслабились. Подопечный выглядел обессиленным и выгибался, но, кажется, оргазм не положил конец его возбуждению. Только сильнее стало.       — …я люблю тебя, — стоит вернуться от рук к красному лицу, которое Осаму заслонил ладонями, но вовсе не потому, что Ацуши провинился. Любовь — смесь эроса и изначального агапэ, — и правда наполняла всё естество Накаджимы. Дазай застонал, сжимая ноги вновь — уже недовольство проявилось в голосе.       — Замолчи, я тоже, но молчи, — потому что кончить второй раз, меньше, чем за две минуты, совсем не хотелось. Осаму едва не дрожал, но было в этом приятное и нужное чувство.       «Молчи», — Ацуши послушал, чуть улыбаясь. Его поцелуи обдали теплом ключицы, а в голове появилась мысль. Не без воспоминаний о различных неловких вещах. Брать Дазая всё ещё не казалось правильным, да и Ацуши не совсем знал, что стоит делать. Как уже сказал Осаму, ни презервативов, ни смазки нет. Ацуши вдохнул глубоко, ощущая пульс под своими губами. Неровный.       — Я могу войти между твоих бёдер, — Накаджима думал слишком много, но после слов даже у него на пару мгновений пропали мысли, заменившись пошлыми картинками. — Если сожмёшь их. Это должно быть приятно, Осаму.       И приятно, и безопасно. Осаму одобряющие промычал что-то и потянулся навстречу — нужно было срочно-срочно сообщить Ацуши одну вещь, потираясь о сильное бедро с новым энтузиазмом. Они оба стояли на коленях друг напротив друга, а Ацуши старался не смотреть вниз — пара сантиметров, и он бы точно дотронулся до кожи Осаму членом.       — М, тогда, не хочу быть повернут спиной. Мы сможем так?.. — вместо вопроса, Дазай стянул бельё до колен и сдернул на ногах часть бинтов (у паха). — Мешать будет, — тихо и коротко объяснился. Когда надо делать глупости, он всегда готов делать их быстро, чтобы не передумать вдруг и голос разума не послушать. Осаму бёдрами двинул, член Ацуши скользнул в маленькое свободное место между сильно сжатыми ногами, и телохранителя удалось поцеловать. Стоило сначала распределить по всей длине смазку, но уж как пошло́ — зато Ацуши двигался и стонал. Едва ли не громко, не то, что раньше. Можно было бы услышать его стоны в полную силу, если бы не оглушение в поцелуях.       Рука Ацуши твёрдо у Осаму на талии лежала, придерживала. Дазай же нагло, всё сильнее, пачкал своей смазкой живот, утыкался в него, улыбаясь оттого, что оставляет на возлюбленном такие следы, пытается приблизиться к удовольствию. А заодно Накаджиму раззадоривает, изредка сжимая и разжимая ноги. Член прижимался к животу напротив под не совсем естественным углом, но двигаться хотелось только чаще, закусывая губы, кусая Ацуши и оставляя на нём метки.       — Как тебе, Ацуши-кун? — ведь если ему не нравится, то стоит, уж точно, умереть на месте. Хотя, горящие щёки и взъерошенный вид очень притягательны.       — Потрясающе, — двинулся вперёд, скользя под ягодицами и обнажая головку, а затем назад, чувствуя, как от движений крайняя плоть тянется из стороны в сторону — с каждым разом всё чувствительнее, всё желаннее. И когда Дазай накрывает его губы своими, Ацуши тяжело не задохнуться, хоть нужно справиться. Его милый Осаму позволил ему… такое. Ацуши прикусил ему губу и отпустил.       Пульс ускорился, а Дазай вцепился ему в плечи, когда участились толчки — теперь грубые, сильно задевающие яйца, и от лёгкой боли ноги Осаму только чаще сжимались. Компульсивно, бесконтрольно. Что-то изменилось даже у Осаму в голосе, наполненном похотью.       Дазай не слышал своего голоса вовсе, не замечал его — только стоны Ацуши и мокрые шлепки тела о тело. Уши краснели, а на лице тянулась слишком широкая вожделеющая улыбка.