Имя

      Ацуши моргнул и закрыл глаза вовсе, мягко придвигая Осаму к себе ещё немного. Хотелось руками обхватить, будто в кокон, но и того, что есть сейчас, достаточно — им обоим приятно и тепло. Накаджима, стараясь не шевелиться почти, поцеловал Дазая в макушку, в мягкие пушистые волосы. Он вдохнул запах медового шампуня и вновь прижался к волосам Осаму сомкнутыми губами. Ацуши некоторое время оставался в этом положении, почти умирая от чувства всепоглощающей любви. Чудесно было бы погладить юношу по голове, но неудобно, к тому же, пришлось бы прекратить объятие. И так хорошо.       Осаму настолько чудесен, что Ацуши будет холить и лелеять его всю жизнь.       Он признавался себе в этом сотни раз. В Ацуши существовал страх, обоснованный и реальный, базирующийся на всём его опыте — он опасался «перезаботиться». Опекать, по сути. Показаться навязчивым и излишне прилипчивым, глупо себя выставить всеми этими касаниями и ласковыми словами. На него могли бы посмотреть с немым непониманием, с неловкостью и стыдом — и Ацуши бы умер тут же, вдобавок решив никого больше никогда не касаться. Никому больше не показывать эту бессмысленно ласковую, привязчивую сторону.       Плохо ли, что в Осаму он находит то, что ему нужно — возможность позаботиться? Делает ли это Накаджиму моральным уродом? Что ж, он не знает ответа. Он немного ослабляет объятие, всё равно не выпуская любимого человека из рук.       Утро приходит рано — для Ацуши. Он просыпается с первыми лучами, что проникают в окно. Можно было бы повесить шторы, только Дазай настоял на том, чтобы обходиться без них. У Осаму будет возможность проснуться благодаря солнцу, а не проспать до вечера и открыть глаза спустя двадцать часов сна, будучи абсолютно разбитым. С каждым днем становится холоднее, но Накаджима не видит ничего плохого — насекомые засыпают и всё меньше жужжат под окнами.       Повернув голову, Ацуши обнаружил Дазая на другой половине кровати. Видимо, во сне они развернулись по разные стороны в поисках прохлады. Ацуши потянулся, размял затекшие мышцы и подумал о зарядке, но так и остался лениво лежать в постели. Ему нужно было еще минут пять на пробуждение. Недели обустройства на новом месте закончились — всё это время стало ужасающим стрессом. Привыкание, страх того, что их обнаружат, страх, что закончатся деньги…       Впрочем, последнее беспокоило Ацуши лишь из-за его натуры. Он разобрался в том далеком-далеком вопросе об Оде Сакуноске, правительстве, и причине смерти этого мужчины, с которым Накаджима так и не познакомился, потому что пришел его заменить. Сговор мафии с правительственной организацией, а так же беспокойство Сакагути Анго об одном молодом исполнителе (бывшем) позволит Накаджиме получать ежемесячное «пособие» в течение года. В этот период Ацуши уж точно сможет найти работу и обзавестись клиентской базой в своей новой среде — онлайн репетиторстве.       Беспокойные мысли всё-таки заполонили его голову, как белый шум. Ацуши устало потер виски. Возможно, ему тоже нужен перерыв. Не успел Ацуши подумать о том, что боится будущего едва ли не больше, чем Дазай, как его руку обвили две костлявые руки Осаму, и Ацуши ощутил рядом тепло его тела. Беспокойство растаяло, как мираж — лицо Дазая было совсем рядом, стоило только повернуть голову.       — Доброе утро, — юноша сказал с сонной улыбкой. Его губы ткнулись в уголок губ другого, и единственное желание, что осталось у Ацуши, это прижать Дазая к себе и снова целовать его, пока они оба не захотят позавтракать.       Пальцы Накаджимы коснулись чужого лица, чтобы убрать прядь волос за ухо, нежно погладить кожу щеки. Ацуши так же поправил Осаму челку, чтобы не закрывала обзор. На его лице было несколько красных следов от подушки, губы поджимались заспанно. Ацуши не стал себя останавливать. Он наклонился и поцеловал розовые следы на коже, рядком, чувствуя, как юноша смущенно усмехается.       — Доброе утро, Осаму, — от собственной усталости оборотень едва не зевнул. Тогда и он, и Дазай бы снова свалились спать.       — Мне нравится, когда ты начинаешь день с того, что гладишь меня по голове. Давай не будем изменять традиции, — игриво сказал Осаму. Робко и заинтересованно, он сам положил руку на макушку Ацуши — совсем недавно тот понял, что у Дазая есть манера повторять ласку. Хочет, чтобы Накаджиме было так же хорошо, потому и пробует всё то же самое, что Ацуши делает с ним.       Оставалось только улыбнуться и погладить его по волосам. Они оба могут согласиться с тем, что это приятная нежность. Любая ласка приятна, когда живешь с единственным, кто дарит тебе любовь.       Накаджима уяснил некоторые вещи в совместной жизни — ну, теперь, когда их совместная жизнь не была пропитана стрессом. Это размягчает и, в какой-то степени, приводит к сильной лени. С другой стороны, не стоит прямо с утра, когда они оба еще уставшие и не готовые к событиям нового дня, напоминать обо всех делах, что ждут их сегодня. Просто не стоит.       …Возможно, пока что Ацуши чуток слишком сильно подстраивается под Осаму, потому что не умеет иначе.       — Ты всё еще думаешь о том, чтобы завести какую-нибудь зверушку, Ацуши-чан? — Дазай потирал между двумя пальцами пуговицу на чужой пижаме. — Можно сходить на рынок и посмотреть вольеры. Пока не будем торопиться, просто купим всё необходимое.       — Чудесно. Ты всё еще хочешь кроликов, не передумал? — улыбка сама напросилась на лицо, спокойная и нежная. Они не станут покупать кроликов, пока не подготовятся к этому. Дазай вчера перед сном читал статьи об уходе за ними — и Ацуши редко видел его таким увлеченным чем-то.       — Очень хочу. Я… люблю животных больше, чем людей. Некоторых.       — Я так заметил, что ты не очень любишь щенков, кажется, — Осаму упоминал о том, что собаки слюнявые и противные. Не нужна особенная причина, чтобы не любить каких-то животных, но всё-таки Ацуши не мог понять, с чего бы выделять их среди других.       — Не нравятся они мне, и всё. Еще и у всех тут сторожевые собаки… — Дазай пробормотал недовольно — повис на Ацуши и канючил в шутку, в своей особой манере, которая будто бы должна раздражать. На Ацуши это действовало неправильно — он обвивал талию Осаму руками и смотрел на него глуповатым влюбленным взглядом. Глуповатым это считал он сам.       Дазай отвлекся от разговора и сосредоточился на своем положении. Ацуши неожиданно оказался пойман в ловушку, когда ноги Осаму обхатили его поясницу, причем довольно крепко. Тот с хитрецой заулыбался.       — Мне кажется, еще рано вставать, — по тону юноши Ацуши всё понял. Его щеки стали стремительно краснеть. Еще ни разу после переезда в этот новый дом Дазай не выказывал желания, оно и понятно. Ацуши тоже особенно не требовалось такое, его либидо никогда не было высоким, — так он думал. Он любил держать Осаму за руки, обнимать его, касаться всяким образом, целоваться с ним, но близость… всё еще вызывала где-то в глубине души Ацуши ропот. — Не застывай так, расслабься. Я же еще ничего не сделал, — тон Осаму стал довольнее — он наслаждался смущением партнера и прикоснулся к его шее поцелуем. Накаджиме резко стало тяжелее дышать.       От двух слов Осаму и от его вкрадчивых движений низкое либидо Ацуши трансформировалось во что-то, не поддающееся описанию.       Движения осознавались заторможенно и приходили вместе с жаром, пока Ацуши несмело стал гладить юношу по спине. Он мог бы поклясться, что его рука дрожит. Спина Осаму с едва выпирающими позвонками показалась Ацуши слишком жаркой, он вел по этим позвонкам рукой, что-то взволнованно вздыхая. Дазай близко притирался к нему, волнуя и вызывая самые низменные желания. Ацуши не знал, как выглядит сам, но карие глаза напротив были опьянёнными — не столько происходящим, сколько жаждой большего. Щёки Осаму не покраснели, он дышал глубоко и медленно и будто готов был кинуться, чтобы искусать Ацуши. Нежно и с любовью.       — О чем ты думаешь, Осаму-чан? — Ацуши спросил тихо, понизив голос — он старался выглядеть уверенно, а не так, как себя чувствовал. Первое смущение прошло, и, под нетерпеливым взглядом, оборотень огладил бедро Дазая и перешел на пах. Он не смотрел вниз, сквозь ткань очертил большим пальцем твердеющий член. Это действие вызвало тянущее ощущение внизу живота Ацуши, он сделал так снова, снова и снова, прежде чем чуть надавить на головку. Ноги Осаму сжали его поясницу крепче.       — Думаю о том, как Ацуши-чан прижмет меня к простыням и возьмет, — Осаму выдохнул это торопливо и прижался губами к чужим губам. Его тощие бедра активно притирались к руке Ацуши. Не было никакого двузначного посыла. Всё же помедлив секунд десять, пока длился поцелуй, он принял решение. Он может это сделать.       И повалил Дазая на кровать, прижимая спиной к простыням. Довольный вздох вырвался изо рта Осаму, а затем вновь — руки обвиваются вокруг шеи Ацуши, ноги вокруг его поясницы, чтобы прижаться вплотную и мурчать в его объятиях.       Ацуши гладит. Он покусывает, становится смелее — схватив за бедра, едва осознанным движением притягивает Дазая ближе, тело юноши чуть скользит по кровати. Для оборотня — не тяжелее пушинки. Словно кукла в руках, но, справедливости ради, Ацуши не задерживается на мысли о собственной сверхъестественной силе. И здесь что-то идет не так. Осаму замер.       А Накаджима не заметил.       Его ладони, сжавшиеся на бедрах Осаму, ослабили хватку. Взгляд Ацуши блуждал в районе ключиц — они не торчали, парень частично считал это своей заслугой. Кто бы знал, как приятно ему стало готовить для Дазая! И тот очень быстро приобрел здоровый вид. Ацуши поцеловал, после чего еще прикусил кожу на ключицах, постепенно поднимаясь к шее.       — Ацуши, — послышался сдавленный стон, словно сквозь сжатые зубы. Эрогенная зона? Раньше Осаму довольно спокойно реагировал на поцелуи в шею. Теперь же он подрагивал, вцепился пальцами партнеру в плечи. Почти больно.       Накаджима снова прикусил, и пальцы Осаму впились сильнее.       — Полегче, Осаму… — он улыбнулся нежно и приподнялся на руках, еще не зная, что увидит. Оборотень тут же изменился в лице. — Осаму-чан?       В карих глазах застыл ужас. Дазай часто дышал, но лишь теперь Ацуши видел, что возбуждение ни при чем, это липкий страх заставил юношу застыть на простынях и беззвучно шевелить губами. Тот «стон» — разве вздох наслаждения? Вовсе нет. Даже не близко.       Ацуши испуганно отпустил, его взгляд заметался, прежде чем Накаджима сделал попытку взять себя в руки. Вернее, примирительно поднять их, показывая ладони — Ацуши не таит угрозу. Слово Осаму для него на первом месте. Тот все еще глядел в никуда, хватая всё больше воздуха, и парень сделал попытку прикоснуться к чужим пальцам. Аккуратно. Нервно. Ласково. Разумеется, он слез с юноши и теперь сидел рядом.       — Осаму-чан, я тебя не трону. Ты здесь, со мной, — ему удалось перехватить взгляд Дазая. Кажется, это не паническая атака (Ацуши надеется, ведь не умеет с ними справляться и будет просто беспомощно смотреть). Осаму переводил взгляд с его лица на постель или, вернее, на свою промежность. Чувства, которые передавало его поведение… невероятно тяжелые. Вот и как подступиться?       — …Как ты? — голос Ацуши стал тише. Он лег рядом, но на расстоянии сантиметров тридцати, кровать позволяла. Всё его желание как ветром сдуло, как он увидел страх. И пусть Ацуши не знал, почему перемена настроения случилась так резко, его задача — не сделать хуже. Если сделает, то не переживет. Сам себе горло перережет, если Осаму испытает все те чувства снова.       — …Паршиво, — раздалось в ответ. Дазай перестал трястись и выдохнул. Вдох, выдох, повторить, сжать руки на простынях, а затем на собственных волосах. Сам не понял, что произошло и почему.       — Сильно испугался? Хочешь что-нибудь? — Ацуши все еще пытался отследить реакции. Он должен знать, что сделал не так. И сделать что-нибудь, чтобы Дазай ощутил себя в безопасности (это все еще было невыполнимой задачей, особенно когда Осаму так бледнел). Первый вопрос — глупый, и так видно, что Дазай обнажил перед ним душу, причем точно не хотел этого сам. Раньше…       — Такого не было раньше, Ацуши-чан. Понятия не имею, что на меня нашло, — смотрит на Ацуши в ответ и пожимает плечами — бледность осталась, но юноша пришел в себя достаточно, чтобы всё отрицать. Он водит указательным пальцем по простыне. — Хочу чай. Но позже. Чтобы ты остался подольше.       Дазай двинулся вперед, близко-близко, и снова поймал Ацуши, предотвращая побег или протест. Он уткнулся лицом в плечо возлюбленного, потерся щекой, как обычно. Ацуши не мог не обнять в ответ, но вопросы так и витали в воздухе, утяжеляя атмосферу. Противоречиво.       — Зна-аешь, мы можем продолжить, обещаю больше не сходить с ума, — знакомые «шутливые» ноты в голосе, но те, которые Накаджима постоянно слышал в начале их знакомства. Те самые «я хочу убить себя, Ацу-кун». Бормоча отказ, Ацуши провел рукой между лопаток Осаму, и напряженная спина немного расслабилась. Какое же действие было ошибкой? Связано ли это вообще с действиями?       — Слишком резко схватил, Осаму-чан? — коснулся каштановых волос, чтобы перебирать их методично, почесывая макушку другого. Осаму вновь напрягся и сразу сдался, обнял крепче — он привык к этому, желал тепла, которым можно растопить мороз внутри него.       — …Да, вроде того. Слишком резко, и ты слишком сильный. Я знаю, что могу просто активировать способность, но не подумал даже, меня как парализовало. Вспышками тот день. Я ж… тебе полностью не рассказывал, — он захихикал громко и нервно, отводя взгляд. — В общем, неудачно совпало, я сначала успокоиться хотел, дышать стал чаще тоже поэтому, чтобы больше кислорода было. А потом еще и укус — еще раз туда перенесло, та же последовательность действий. Ты не мог знать, Ацуши-чан. Ты не мог. И… я не буду полностью рассказывать тот день. Вообще больше рассказывать не буду, — у Ацуши сжалось сердце, но все прикосновения, что могли бы дать Осаму безопасность и принятие, они уже разделили. А иначе он не знает, не умеет. Может положить подбородок на голову Дазаю, но это скорее усыпляющее положение, чем заботливое.       Реакции Осаму на близость могут быть непредсказуемы. Потому Ацуши опять и опять опасается следовать желанию.       — Ты хочешь продолжить, Ацуши-чан? — и нельзя сказать, на какой ответ он надеется, можно только гадать.       — Хочу чтобы тебе было хорошо, в первую очередь. Давай просто целоваться? — оба думают об одном и том же — всё произошло именно так потому, что они оба собирались пойти «до конца». Половой акт, законченное действие — и основной процесс вызывает в Осаму ужас, несмотря на искреннее влечение.       — Хорошо, да, — взгляд Дазая сверкнул, ведь партнер нашел способ не только сказать Осаму, что он всё равно желанен, но и прервать травматичное действие. Он игриво чмокнул Накаджиму в губы, немного повеселев. — Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, — эти слова сейчас нужны Осаму больше всего на свете. Он не мог бы объяснить эмоции, да и не стал — полностью донести всё равно не сможет это неуловимое, странное ощущение, которое впервые испытал. Это простое и сложное «я не кусок мяса, я не готов, не готов!», что сочеталось с огромным желанием сделать хуже себе же. Страх победил.       Поцелуи тоже хороши — нежность успокаивает.       Дазай перехатил инициативу, удерживая лицо Ацуши в руках. Жаль, что так получилось — что его глупые, идиотские страхи мешают им, возникают неожиданно и портят всё. Солнечные лучи вдруг попали на кровать широкими полосами, напоминая о течении дня. Ацуши еще раз прихватил губами чужую губу, прежде чем отстраниться. Теперь уж точно пора было завтракать.       — Ацуши-и, — Дазай недовольно поймал его за руку, чтобы не дать уйти. — Неужели постель так плоха? Какой-то голод внесет разлад в нашу семью…       — Ты ведь хотел сегодня на рынок сходить? А там до обеда уже всё хорошее разбирают, потом следующего воскресенья придется ждать, — Ацуши не нудил, только усмехался, и Дазаю нечего было противопоставить. Он поворчал еще немного для приличия, но отпустил. — Я заварю чай.       — Понял, на мне завтрак, — Осаму потянулся, прощаясь с блаженным ничегонеделаньем — оно бы захватило его полностью всего каких-то пару месяцев назад.       Не было ни надежды, ни смысла. Смысла всё так же нет, но, быть может, он и не нужен. Холодильник гудит, пока Осаму выбирает, что он мог бы приготовить и не испортить. Яйца — серьезный противник. Нельзя вечно убегать от трудностей — сегодня Дазай сразится с этим продуктом (предусмотрительно нарежет бутерброды, как второй вариант).       Ацуши искоса поглядывает на этот неуклюжий «танец» со сковородкой и ингредиентами. Дазай шумный, вертлявый и активный, особенно когда делает что-то, что ему никак не дается. Этих занятий мало — юноша всесторонне обучен в неожиданных сферах, и большинство из них с простой повседневной жизнью не связаны. Поэтому Осаму так забавляется. Обычные вещи становятся для него развлечением, что радует уже Накаджиму.       Он боялся, вдруг в «этом» мире молодому исполнителю будет слишком скучно.       Сельская местность, где они теперь живут — типичная. Многие гектары рисовых полей, выходной рынок, один большой храм на отшибе — будто другая страна в сравнение с шумной Йокогамой. Вряд ли это место будет последней их остановкой, но за год такой жизни Ацуши мог бы привыкнуть. У него никогда не было спокойной жизни, и у Дазая никогда не было стабильности. Наверное, полностью влиться сюда они не смогут, хоть пока рано загадывать.       — Снимать с огня? — Дазай рискнул и добавил на сковородку ветчину.       — Да, уже в самый раз, — разливая чай по чашкам, Ацуши украдкой улыбнулся. Все беспокойства стоят того. — Впервые прогуляешься по деревне. Здесь очень красиво! Думаю, весной будет еще лучше, или когда листья на деревьях пожелтеют, тут еще праздник какой-то местный должен быть. В середине осени, — говорил Накаджима, пока Осаму расставлял тарелки и приборы.       Дазай всё же носит бинты. Не сейчас, но каждый день, стоит позавтракать, он надевает бинты, готовясь, если что, выйти наружу, за пределы двора. Вот бы людям на улице хватило благоразумия не задавать юноше вопросов и не провожать взглядами.       «Осаму может с этим справиться, он не хрустальный», — напомнил Ацуши себе. Он попробовал кусочек яичницы с ветчиной. Почти не подгорело, не критично.       — Вкусно, — он стал есть чуть быстрее, а сам не заметил. Слева от него оказались бутерброды. Предусмотрительности Дазая можно было только порадоваться — одной яичницей Ацуши бы не наелся.       — Ацуши-Ацуши, а бывало такое, что после использования способности ты падал в обморок? — Осаму не смог сдержать любопытную улыбку. Он ел медленно, да и голодным себя не чувствовал. Никто не проводил исследований о связи работы сверхспособностей с приемами пищи, но… Дазай бы сказал, что модификации тела требуют энергии.       — Да, такое было, и это очень неприятно, — кивнул Накаджима. В его голове промелькнули несколько эпизодов. — Один раз, когда я как раз учился на дому, я на несколько дней выпал из графика, потому что всё время превращался и спал. В последнее время такого не было. Все последние разы, что превращался в тигра, я, может, чувствовал себя немного слабым впоследствии. Но на этом всё.       — Мне кажется, чем больше ты ешь, особенно белковой пищи, — ну или просто не углеводной, — тем проще тебе оставаться в сознании после превращения. Вряд ли студенческие годы были особенно сытыми, — Осаму и раньше интересовался спецификой способности, но лишь по долгу службы. Никогда не разбирался в этом просто так, для себя. Мысль вдруг показалась очень будоражущей, и Дазай сделал себе заметку прошерстить интернет.       — Я и правда не шиковал, — Ацуши усмехнулся, когда прожевал бутерброд. — Хотелось бы знать, какой логике вообще следует эта способность. Ты когда-нибудь видел пуленепробиваемых тигров, у которых за минуту затягиваются раны?       — Мда, ни разу, — способности не у всех появляются при рождении. Дазай бы даже сказал, что редко какой-то человек рождается с этой силой. Они с Ацуши и тут отличились от нормального общества.       Осаму хочет быть хорошим, попробовать вписаться в этот мир, правда, но он не может не думать о том, как они с Ацуши связаны красной, — кровавой, — нитью. Только Ацуши убегал от насилия, а Дазай шагнул туда и провалился.       — Твоя способность очень сильна и она неразрывно с тобой связана, раз находится рядом всю жизнь, — протянул Осаму. Он болтал ногой и говорил небрежно, но без новой информации не мог найти причин, по которым Ацуши настолько неуязвим. Это его слегка злило.       — Что?       — М, обычно способности появляются у людей уже по прошествии каких-то лет, но Ацуши-чан рассказывал о своем детстве, где уже была сила тигра… Это достаточно редкое событие — чаще всего способности открывают в себе люди в возрасте 20-30 лет. Разброс большой, но нельзя сказать, в какой возрастной группе чаще… ну, есть и такие, чьи силы проявляются только лет в сорок, после какого-то события, что повлияло на них, или при определенных обстоятельствах. Кажется, никто не знает, как это происходит естественным путем, известны способы только искуственной передачи силы кровному родственнику или передачи с помощью предмета, в котором заключена способность, — пока Дазай говорил, его глаза невольно распахнулись. Ответ был на поверхности, но он игнорировал очевидную теорию раньше.       …Юноша не рискнул ее озвучивать. Незачем портить настроение Ацуши, слишком глубоко копаясь в его прошлом за завтраком.       Пусть Ацуши заинтересованно удивляется его знаниям и расспрашивает, чем замыкается в себе. То, что Осаму мог бы сказать, не принесло бы счастья никому из них, а для Ацуши бы стало еще одним комплексом. К тому же, неизвестно, правда это, или нет.       После завтрака Дазай намотал бинты на руки — не как раньше, на всё тело, а только там, где есть следы, которые могли бы увидеть и прокомментировать. Только там, где руки остаются открытыми. Осаму не бинтует больше грудную клетку, живот или ноги, пусть ему и сложно отвыкнуть. Простые коричневые брюки вместо офисных узких — оказалось, гораздо удобнее. И футболка. Он давным давно не носил футболок на улицу.       Секунды две Дазай постоял у шкафа и всё же надел поверх футболки бежевый свитер, подаренный Накаджимой. Так куда комфортнее — не стоит бежать вперед паровоза. Да и на улице сегодня прохладно.       — Ацуши, готов? — приблизившись, Дазай улыбнулся и взял его под руку. Они недолго пройдут в таком положении, и всё равно Осаму не может перестать флиртовать-касаться-искать-внимание.       — Конечно.       Ветерок трепал кусты, которые Ацуши подравнивал весь последний месяц. Место для вольера с кроликами они уже расчистили — хорошо бы сделать им маленький деревянный домик, если подумать, где был бы небольшой обогрев. Если покопаться в сети, то Осаму, может, поучится работать с электроникой. Кролики были в его сердце трепетной навязчивой идеей, к которой он периодически возвращался. Осаму бы кормил их по часам и вычесывал шерсть, когда нужно, приносил бы в дом и позволял исследовать комнаты, гладил бы по трепетно дергающимся ушкам. И, разумеется, он не позволил бы им мерзнуть в вольерах зимой.       …Должно быть, вся искренняя доброта в нем ушла исключительно на этих пушистых зверьков. И на Ацуши.       Единственная проблема рынка была в том, что там как раз продавали крольчат и взрослых кроликов в клетках с соломой, а Дазаю больших усилий стоило просто игнорировать их. Он зажмурился, прежде чем заставить себя повернуться к Накаджиме.       — Пойдем поищем подходящий вольер и поилки… — он печально вздохнул, почти не преувеличивая горе. Отходить от пушистых сопящих зверьков, которые наверняка были бы рады, забери их кто с шумного рынка в спокойное и тихое место — невыносимо.       — Вольер будем брать на двоих или на сколько? — Ацуши постарался отвлечь его.       — На двоих, но с запасом. Еще возьмем что-нибудь в качестве подстилки, я вчера читал, что лучше, но уснул.       Они приметили тележки и взяли одну под строгим правилом вернуть назад после того, как отвезут всё купленное домой. Осаму сдержал еще один недовольный вздох — ленивая натура была только что оскорблена. На сегодня так и не вышло найти подходящий вольер, так что юноша поделился с Ацуши идеей сколотить домик для кроликов самим.       — Спроектируем, нарисуем чертеж, заодно заранее я учту место для утеплителя и других средств для обогрева и охлаждения, чтобы они не замерзли и не перегрелись… — Дазай беззаботно перечислял, укладывая в тележку наполнитель для подстилки. — Знаешь, на сегодня нам нужно не так много, просто возьмем наполнитель и ковровое покрытие, на следующих выходных будем покупать доски, — неловко повернувшись, Осаму кого-то толкнул и бросил извинение впопыхах, — окей?       — Ты уверен, что хочешь сам строить вольер? — Накаджима поднял брови.       — Пока запал есть, построю, Ацуши-чан! — фыркнув, Дазай уперся руками в бока и шутливо вскинул голову. Его вновь кто-то задел, но на этот раз юноша не обратил на это внимания. Перед всеми, кто на него наткнулся, извиняться — язык отвалится.       Накаджима отвлекся — он проводил взглядом немолодого мужчину, который что-то бормотал о невоспитанной молодежи. Этот взгляд показался Дазаю слегка странным, но он мотнул головой.       — Итак, теперь у нас есть всё, что надо. Тут пекут что-нибудь? Выпечки хочу жутко, помнишь, ты приносил какую-то от соседей, после знакомства с ними? — в целом, Дазай легко умел переключать внимание окружающих на себя — небольшой проблемой был тот факт, что Осаму становился навязчивым и громким, отчего у каждого на улице возникало желание закрыть ему рот. Или ему так казалось. Это было ему неизвестно, увы, он просто обхватил рукой плечи Ацуши и встряхнул его.       И со стороны, должно быть, они и так были диковинкой здесь, в месте, где все друг друга знали и изредка могли пригласить родственников из города. Шум рынка отличается от шума обычной посиделки — гам вызван множеством переговаривающихся людей, попытками в диалоге с продавцом сбить цену, обсуждениями товара, рекламой… Дазай осознал, что стало как-то тихо, и одновременно с этим вокруг него и Ацуши образовалось кольцо, будто все резко отступили от них.       Ацуши тоже заметил — дернул головой, постарался приметить знакомые лица, но он обходил только ближайшие дома и пообщался всего с парой людей. Никого знакомого рядом не оказалось.       Одна миролюбивая продавщица, заметив зарождающийся конфликт, деликатно сказала: — Пожалуйста, говорите потише, не мешайтесь, — она сделала это, наверняка, с самыми лучшими намерениями, чтобы не разгорелся бессмысленный спор с новенькими в деревне, но её слова оказались спусковым крючком.       Криков не было. Обычные претензии от кольца людей, в которое были заключены Ацуши и Осаму. «Бескультурные эгоисты», «приезжие хамы» и многие другие недовольные слова в поучительном тоне сыпались на них. Ацуши бросил на Дазая взгляд — он очень сожалел, что первый же выход на улицу закончился так. Уголок губ Накаджимы скривился, он не мог найти на лице Осаму и следа эмоций — со спокойным лицом Дазай кивал на каждое чужое слово.       Они ведь ничего такого не сделали — небольшой шум точно не стоил того, чтобы опозорить Осаму перед толпой. Хмурясь, Ацуши взял мешок с наполнителем и забросил на плечо. Освободил тележку, чтобы не пришлось сюда возвращаться.       — Он будет разговаривать в таком тоне, в каком ему захочется. — сказал вдруг Ацуши чуть резче, чем собирался. Толпа в основном состояла из людей старшего возраста, и лишь услышав ответ, многие из них стушевались. Те, кто продолжал бормотать ругательства и недовольную чушь, делали это во много раз тише.       Дазай воззрился на Ацуши нечитаемо, он вновь заметил странную, но знакомую тенденцию в его поведении. Всё так же недовольно Ацуши шагнул в толпу, размыкая её. С напряженной спиной он вышел из кольца людей и глянул на Осаму.       Чтож, лучше уйти с ним и высказать сомнения наедине. Это было бы честно, так ему и Ацуши советовал раньше. Осаму бы вновь вернулся к размышлениям о кроликах, вот правда. Подумаешь, небольшая стычка на рынке — он бы и забыл сразу. Чужие слова, шепотки — этих людей он не знает и не придает значения тому, что они говорят. Ацуши всё ещё молчаливо шагал к их дому, упрямый и расстроенный — но чем?       — Ацуши, — Осаму беззаботно подскочил к его плечу и забрал один из тюков. — Какие-то все нервные, даже забавно. Ничего, ещё пару раз нас увидят и смирятся.       — Всё нормально? — Настороженный взгляд Накаджимы сообщил Дазаю всё, что нужно.       — Нормально. А должно быть нет? — он улыбнулся лукаво. — Ты мило заступаешься за меня, но не слишком ли ты волнуешься?       — Ох, да, да, ты прав, — Ацуши дернул плечом. Согласие вышло неубедительным, они оба это понимали.       Ожидаемо. Всё, что Осаму может сделать, это своим поведением убедить Ацуши в том, что защита ему не нужна. Сначала он дал слабину, переложил все свои горести, как физические, так и эмоциональные, на плечи Накаджимы. Понятно, почему Ацуши продолжает волноваться за него… Иначе и быть не могло. Дазая раньше это устраивало, было настолько естественным, что он не замечал даже.       Кажется, рано или поздно у них состоится разговор об этом, если Осаму не хочет, чтобы Ацуши нагружал себя лишними волнениями. Они убрали покупки в кладовку, когда вернулись домой, но вместо того, чтобы заняться вольером, Дазай повис на Ацуши в очередной раз. Обвивать руками шею, смотреть в глаза — нравится. Как и сила Ацуши, то пугает, то будоражит, и никогда нет определенного параметра, который мог бы предсказать реакцию Дазая.       Возможно, в какой-то мере ему и нужна опека. Но не от Ацуши — совсем не то.       — Ну чего ты так присмирел, Ацуши-чан? Они тебе настроение испортили? Так мы вроде и закон не нарушили, не убивайся, — Дазай улыбнулся, прежде чем чмокнуть Ацуши в губы.       — Да не убиваюсь я, — Накаджима сдался, обнимая Осаму. — И всё же они зря на нас накинулись. Не понимаю, что у людей в головах, — пробурчал и погладил по спине, захваченный какими-то своими мыслями. — Если так и продолжится…       — То поругаемся с ними пару раз, не впервой. Есть же и другие, дружелюбные? Вот с ближайшими соседями и будем дружить, а эти какие-то неприятные, забудем о них, — Осаму посмотрел на Ацуши требовательно. Разговор раздражал, но всё же Дазай постарался смягчиться. Не только из-за себя Ацуши беспокоился. — Ты боишься их?       Ацуши чувствителен к критике и давлению. Он старается быть хорошим во всём, даже если приносит себе вред. Он заботлив, иногда излишне, но всё вышеперечисленное Дазая не коробит. Вернее, только часть про вред самому Ацуши. Это не его роль — брать на себя ответственность за других и их чувства.       Искусство честного разговора в Дазае до сих пор хромает на две ноги.       — Я всё время чего-то боюсь, такой уж я человек.       — А есть что-то конкретное? Допустим… сейчас? — он прильнул ближе, несмотря на очевидное отторжение в чужом голосе. Ацуши молчит, но не отпускает, что уже неплохо. Нечестно — сам прячется в скорлупе, а юноше говорит «всем делиться». Дазай продолжил, возводя глаза к потолку. — Могло показаться, что я дрожащий беспомощный комочек, но это не так, — опускает взгляд снова, чтобы посмотреть Ацуши в глаза. — И ты тоже можешь на меня положиться. Ацуши, попытайся. Расскажи мне, что я, по твоему мнению, не должен о тебе знать.        — …Я немного устал от стресса, но не могу перестать думать о разных вещах, — Накаджима поддается, не может противостоять. Он рассеянно скрестил руки на спине Дазая. — О том, как бы… сделать всё правильно и хорошо. Но всё время не получается, — и потому он очень близок к отчаянию.       Проблема старая, но человек всю жизнь блуждает среди своих старых проблем.       — Сейчас у нас нет трудностей с достатком, а отследить что-то иное мы… не в силах, — Дазай сказал мягко. — Только кажется, что нет никакого успеха. Мы покинули мафию, ты больше не должен находиться в преступной группировке. Благодаря тебе я больше не тоскую, и это исключительно твоя заслуга. Так давай перестанем следовать правильному пути и будем делать то, что нам хочется. Давай попробуем. Это может быть весело, тебе понравится, Ацуши-чан. А если мы только натворим глупостей, то у тебя всегда есть я, чтобы убедить тебя, что глупости тоже правильны, — разомкнув руки, Осаму заправил волосы за уши оборотня, задумчиво внимающего его словам. — Я не за тобой, я рядом. Не нужно защищать меня перед местными, им придется к нам привыкнуть, как нам к ним. Да-вааай.       — Я сегодня хотел еще прогуляться, — мало-помалу, Накаджима начинал ему верить. Осаму улыбнулся широко.       — Этим и займемся.

***

      Ацуши готовил ужин, когда Дазай крутил в голове утренний эпизод. Снова и снова — дурацкий момент, из-за которого Накаджима ещё больше над ним трясется, воспринимает Осаму, как ответственность, что вовсе (юноша надеялся) не так.       Желание это не страшно, когда находишься с нужным человеком, но все рациональные мысли блекнут, если в дело вступает страх.       В фантазиях Дазай хотел бы почувствовать. Все эти странные, немного некомфортные ощущения, когда тебя растягивают пальцами, заботятся о твоем удовольствии и удобстве — с Ацуши это всё было бы великолепным, Осаму уверен. Это не просто удовлетворение желания, нет — оно должно заменить неправильные, болезненные воспоминания, в которых всё идет не так, как надо.       — Я хочу сесть на твой член! — должно быть, Осаму воскликнул это слишком резко и неожиданно, потому что Ацуши вместо моркови порезал палец. Стоило выбрать более подходящий момент. Осознав смысл сказанного, Ацуши стал краснеть. Он сунул руку под холодную воду, одновременно с этим ссыпал порезанную морковь на сковороду, пока Дазай в ожидании ответа барабанил по столу пальцами.       — Я не знаю, что сказать, — его губы украсила нервная улыбка.       — Зато я знаю. Это приносит проблемы, но…       — Нет, никаких проблем ты не приносишь. Извини, что перебил. Рассказывай, и я постараюсь сделать всё, как ты захочешь, — он вытер руки полотенцем и сел напротив Осаму за небольшим столом. Юноша протянул руку, чтобы они с Ацуши переплели пальцы.       Мурашки по коже от этого касания. Осаму обхватил ладонь Ацуши двумя руками и ненавязчиво поддевал чужие пальцы, глядя на них.       — Не переворачивать на живот, на бок и не садить к себе на колени. В целом не применять силу, если можно. Если я как-то двинусь, чтобы изменить позу, то только сам. Это главное. И я хочу быть в таком положении, чтобы видеть твоё лицо, — его голос затих. Осаму посмотрел в глаза Ацуши, как обычно внимательные и ласковые. — Возможно, я веду себя странно. Я просто не знаю, как чувствовать себя живым. Очень непривычно.       — Не странно. Это как раз нормально, Осаму-чан. Я рад, что ты мне сказал, — Ацуши приподнял руки Осаму и чмокнул костяшки. Они холодные, но оборотень ощутил, как Дазай сжал руки чуть крепче. Что бы это ни значило, Ацуши оставил ещё пару поцелуев. Его привязанность только росла. — Любые странности правильные, когда они между нами, ладно? — Накаджима перефразировал то же, что юноша сказал днём.       — Хорошо. Тогда можно и поужинать! Уф, как гора с плеч, — преувеличенно громко от смущения воскликнул Дазай. Он поднялся из-за стола, пока Ацуши улыбался. — Ты сиди, я накрою, нужно же мне хоть что-то сделать, — отвести ненадолго взгляд, потому что внутри всё узлом перекрутилось, как бы Дазай ни хотел это отрицать.       Ужин был вкусным, но парень томился в предвкушении и легком страхе всё время. После они приняли душ — раздельный, хотя теперь, когда Дазай омывал свое тело, ему казалось, что всё бы прошло легче, если бы додумались начать уже в душе. Ну да ладно. К Ацуши он вышел без одежды, даже без белья, и размотал полотенце, прежде чем присесть на постель.       Осаму захотел делать это только на спине. Поза соответствовала всем его просьбам. Повернуться задом было бы слишком страшно — когда не видишь, с кем находишься, уйти в навязчивые мысли легче. Сидя у Ацуши на коленях, он бы сполна ощутил, что Накаджима физически сильнее, и пусть Ацуши деликатен, пусть никогда бы не сделал что-то против, пусть Осаму сейчас мог бы дать отпор, если бы захотел, телу не объяснишь такие вещи. Его ноги не слушались, они дрожали, и Осаму чувствовал резкий, леденящий страх, пытаясь их раздвинуть. А Ацуши знал, если сделать это самостоятельно, у юноши может случиться истерика.       — Я люблю тебя, Осаму-чан, — говорил Ацуши, целуя его пальцы и запястья, потому что это то, что Осаму любит, что ему нравится. Его голос призван напомнить Осаму, что АЦУШИ здесь, и нет никого другого. Дазай выдыхает, считает до десяти, глядя партнеру в глаза, а затем плавно отодвигает коленку. — Можно поцеловать тебя здесь? — рука Ацуши даже не берется за бедро, а слегка касается пальцами. Дазай благодарен ему за это. Он кивает, и от нежных поцелуев ноги раздвигает гораздо легче, почти не боится.       Для кого бы Ацуши — тигр, оборотень, зверь лунного света, — ни был проклятьем, для Осаму он — всё.       С губ сорвался судорожный вздох. Пальцы. Нужно попытаться держать глаза приоткрытыми. Руками Осаму скользнул по плечам Ацуши, скрестил их у возлюбленного за шеей. Он видит вожделение в чужих глазах: расширенные зрачки Ацуши нет-нет опускаются вниз. Страх подкатывал волнами, с каждой судорогой по телу от проникновения двух скользких пальцев внутрь, но что-то удерживало Дазая от паники. Он прикусил губу и издал тонкий звук и, прежде чем Ацуши спросил, что случилось, жарко прикоснулся своими губами к другим. Он нуждается в поцелуе — мокром и долгом, чтобы перетерпеть смесь смущения, непринятия и возбуждения.       Ацуши догадлив — его пальцы стали чаще тереть одну и ту же точку. Она оказалась не так глубоко, как Осаму думал, и он дергал ногами, словно был привязан и старался освободиться. Инстинктивно, неосознанно почти. Закрытые глаза распахнулись, страх уступил место удовольствию, а Дазай стал издавать протяжные приглушенные стоны, елозя головой на подушке.       Куда приятнее, чем он думал.       Взъерошенные волосы растекались по ткани темными кляксами. Из-за своего страха Дазай был готов к тому, что даже сделать ничего не сможет, останется вздыхающей куклой во время процесса, и только. Оказалось не так — он немного двигал бедрами, подрагивая, когда пальцы давили в нужном месте, заставляли его поддаться и раскрыться. Мышцы таза напрягались — Осаму скорее двигал бедрами по кругу, чтобы увеличить свою чувствительность, а не вскидывал вверх. Сам не заметил, как отвел взгляд в сторону и прикрыл глаза, негромко постанывая и наслаждаясь.       — Ты произведение искусства, Осаму-чан, — тепло тела Ацуши оказалось ближе. Он продолжал медленно, неторопливо ласкать Осаму пальцами, а другой рукой внезапно дразняще погладил в ином месте, тоже очень чувствительном. Дазай не сдержался и всхлипнул, сильно бедра вскинув.       Не только с похотью смотрел на него Накаджима Ацуши. Любовь, с которой он глядел, пьянила. Дазай позволил себе поддаться ощущению, в котором ни капли боязни уже не было. Его бедра беззастенчиво, мягко двигались и навстречу пальцам, и вверх, чтобы Ацуши вновь коснулся его члена, обласкал, заставил Дазая прикусить губу от двойной стимуляции.       Должно быть, такой растяжки уже было достаточно, но они не торопились. Ацуши принялся оставлять поцелуи у юноши на груди, но он помнил о правилах, не придавливал, чтобы не вызвать приступ паники. Осаму даже не верил, что что-то теперь может его испугать — скорее, он бы согласился находиться под губами и руками Ацуши вечно.       — Можно укусить тебя? — Накаджима жарко шепнул это в шею Дазаю, и тот отклонил голову, немного выгнулся, всё ещё испытывая смутное, тянущее ощущение в груди из-за поцелуев.       — Нет, — ответил Осаму шепотом, на что Ацуши просто поцеловал его шею. Нужно было убедиться, что его согласие важно. — Без укусов… — он вздохнул, широко раскрыв рот, когда движения руки на его члене ускорились.       Осаму стянул с Ацуши белье, когда тот аккуратно вытащил пальцы. Осталось самое страшное — и можно считать, что Дазай справился. И всё же он спрашивает, пока снова целуется с Ацуши, между соприкосновениями губ и языков.       — Будет ведь так же, как пальцами, да? Это ведь тоже будет приятно, Ацуши-чан? — рациональная часть Осаму знает ответы, всё зависит от техники исполнения, аккуратности и бла-бла-бла, но нужно услышать всё от Ацуши, чтобы подействовало. Поцелуи слегка мешают разговору, особенно когда юноша вцепляется Ацуши в плечи и не дает отстраниться, ответить. Два частых дыхания перемежаются, Осаму облизывает губы.       — Сначала будет немного больно, но потом — еще приятнее, чем пальцами, Осаму-чан, — Накаджима обещает.       Осаму мог бы взять всё в свои руки, полностью контролировать, если бы сейчас заставил партнера откинуться на спину. Он размышлял над этим секунды две, пока Ацуши оглаживал его разведенные бедра. На лицо Накаджимы вернулась некая сосредоточенность, и Дазай хихикнул от её комичности. Ацуши так мил — Осаму позволит ему действовать самому. Может, так он немного научится доверять. Бедра вновь настойчиво погладили, растирая кожу большими пальцами, и Дазай игриво закинул одну ногу Ацуши на плечо.       — Тебе нравится смотреть на меня? — Осаму спросил с довольством, когда зрачок Ацуши затопил радужку. И всего-то из-за простого движения! Вожделение Накаджимы — его возлюбленного — не было для Осаму противным. И он возжелал Ацуши первый, если припомнить. Откровенными словами юноша хотел отвлечь себя от искушения глянуть вниз, туда, где партнер надевал презерватив.       — Очень нравится, Осаму. Я любуюсь тобой, — Ацуши поцеловал его, вновь страстно. Осаму закрыл глаза, чтобы полностью этим насладиться — тем, как язык Ацуши гладит его нёбо, как оборотень прикусывает его губу несильно, ласкает.       Дазай ощутил головку, прижавшуюся к нему между ног, и отстранился, хватая воздух ртом. Не для того, чтобы отказаться — нет, он положил затылок на подушку и посмотрел на Ацуши. Дазай всё еще обнимал его — но руки немного затекли, и он наконец отпустил. Накаджима без слов вопрошал, можно ли, готов ли Осаму. Юноша неуверенно повел плечом. Он заскользил руками по своему телу, не отрывая от Ацуши взгляда, огладил себя: от груди и всё ниже, доходя до паха. Осаму сжал свой член чуть ниже головки, стал грубовато массировать и выгнул спину. Мастурбировать, когда Ацуши смотрит — наслаждение. Дазай застонал, пачкая живот предэякулятом.       — Ты хочешь, чтобы я это сказал? — снова необъяснимое желание говорить грязные вещи полностью захватило Осаму — он ничего не может с собой поделать, обожает, когда Ацуши краснеет, когда его дыхание учащается и когда тот не может решиться. На этот раз даже попыткой справиться со страхом нельзя объяснить — Дазай хотел смутить Ацуши, и только. — Войди в меня, Ацуши-чан, — Осаму раскинул ноги шире — насколько мог, учитывая, что одна лежала у Ацуши на плече. Парень придержал её, изо всех сил стараясь не поддаться на обманчивую вседозволенность.       — Я буду аккуратен, — шепнул оборотень и поцеловал в щеку, вопреки деструктивному желанию юноши сорвать с него тормоза. Пальцы вновь немного погладили Осаму внутри, неожиданно, но действенно, чтобы Дазай постарался расслабиться.       Проникновение неприятно обожгло с первых же секунд. Мышцы поддались, конечно, но Осаму не стал сдерживать скулящих звуков, что просились наружу. Его пальцы сжались на простынях, а самое главное — чувства были пугающе знакомыми, и Осаму знал, что сейчас будет, сейчас ворвутся внутрь полностью, несколько дней затем будет ужасно болеть…       Ацуши отодвинулся, его член чуть вышел из Осаму, а затем вновь осторожно двинулся внутрь. Боль опасно пульсировала на грани, но так и не раскрывалась полностью, а затем почти пропала. Медленными толчками, изредка сдавая назад, Ацуши полностью вошел. Конечно, нутро Осаму плотно облегало его член, словно и места не было, чтобы двигаться, да и ощущение очень уж странное, но Дазаю было… не больно.       Взгляд сфокусировался. Опустив голову, Ацуши тяжело дышал, не рискуя делать лишних движений. Всё ещё невероятно милый. Он тоже сжимал одной рукой простыню, но другой нежно придерживал ногу Осаму, и не думая сжать пальцы.       Навстречу Дазай двинулся сам, вздыхая. Тяжелое вторжение даже оказалось немного приятным теперь — он заставил и Ацуши издать просящий звук, дёрнуть бедрами. Там, куда утыкалась головка, было жарко, Осаму внутренне вздрогнул, что не помешало ему двигаться понемногу и подначивать Ацуши делать то же самое.       — Ацуши-чан, Ацуши-чан, — тихие вздохи, жадные движения, теснота и податливость его тела — Накаджима поцеловал Дазая в плечо и поддался настойчивому напору. Осаму не было страшно, ему было хорошо.       Страшный образ рассеялся, пока Дазай выгибался от удовольствия. Он может позволить возлюбленному подтянуть его ближе, может сесть на колени к Ацуши и садиться на его член самостоятельно — чтобы глубже, острее, но всё ещё не больно, только извращенно приятно от заполненности и плавных движений в нужную точку. Они стонали оба — не сдерживались, не стеснялись громкого соприкосновения тел и, в ближайшее время, уж точно не собирались останавливаться. Дазай не отпустит Накаджиму — нужно больше, больше приятного, чтобы не осталось и кусочка воспоминаний о боли и страхе. Громко всхлипывая, Осаму выгнулся, сбиваясь с темпа — и Ацуши продолжил сам, его бедра так правильно и часто врезались в ягодицы, что Дазай не хотел прекращать стонать. Кажется, Ацуши придерживал его спину и целовал плечо, что-то повторяя, но Осаму тонул в своем мире блаженства и не разобрал слова.       Накаджима тяжело вздохнул, замедлился, чтобы близость продлилась чуть дольше. Осаму не мог не принять свое любимое положение — обнял за шею, точно так же плавно двигаясь на коленях Ацуши, пока тот чувственно заполнял юношу.       — Я всегда буду рядом, Осаму-чан. Я хочу всегда быть рядом, — Ацуши прижал его к себе, одну руку на поясницу и одну на макушку. Его одолело сентиментальное, почти отчаянное чувство привязанности. Осаму поглубже зарылся носом ему в плечо, сдерживая вздох. Щеки необъяснимо покраснели лишь сейчас.       — Всегда-всегда? — шепот прозвучал так, словно его и не было. Ацуши не уверен, что не послышалось.       — Всегда-всегда. — твердым голосом. Не только потому, что Осаму от этого станет лучше, но и из-за иррациональной, глупой уверенности Ацуши в том, что он останется рядом. Нет, не так — они останутся вместе в своей совместной привязанности. Руки Дазая нежно погладили Ацуши по спине и сомкнулись на плечах, когда Осаму приподнял голову и открыл глаза. Его смущенное лицо было таким же прекрасным, как и всегда.       — Я люблю тебя, — шепот становится громким — это должно быть услышано, но лишь одним человеком, и должно быть правильно понято, не как слабость, не как уязвимость или отчаяние. Светлое, мягкое чувство, такое, что хочется горы свернуть.       Они ласково целовались, Дазай не прекращал лениво двигаться у Ацуши на бедрах. Руки сплетались, губы чувствовали вкус друг друга. От прохлады сквозняка желание прижаться лишь росло: Дазай и Ацуши не стали ему противиться, ублажая друг друга.