В этом не было ничего пошлого. Ацуши касался губами его лица: лба, век, носа, между бровями. Чудесные поцелуи. И Ацуши чудесный. Осаму только поглядывал на него, не понимая, почему ему такой чудесный Ацуши достался (что не мешало обнять его и затихнуть без желания отпускать).
Дазай чувствовал пальцы Ацуши на своей талии. Лёгкие подушечки едва его касались, и всё равно холодили. Уже не казалось странным лежать рядом без рубашки и без брюк, замечая, как Ацуши распускает его бинты потихоньку. Накаджима тоже боялся. Слишком мало притворства в его действиях, слишком много искренности. Смотрит на Осаму с надеждой неясной. Просит того, чего в парне слишком мало.
— Спасибо, Ацуши-кун, — невпопад и непонятно зачем сказал Дазай, прижав щёку к плечу Ацуши. Тепло, почти жарко. Воздух в номере стал ужасно холодным, когда включился кондиционер, но между повышением температуры и этими объятиями, безусловно, выбор очевиден.
Простая благодарность словно успокоила Накаджиму. Над ухом послышался его короткий смешок, после чего и Ацуши сжал Дазая в руках.
Дыхание над ухом Осаму выровнялось скоро, затихло до едва различимого. А у юноши ни капли сонливости, она пропала ещё при первом поцелуе. Бодрствовал он не от страха. Может, и должен был паниковать, но, на самом деле, просто наслаждался близостью. О происходящем Осаму размышлял только вскользь. Щека нагрелась о руку Ацуши, вьющиеся волосы лезли Дазаю в лицо, пока в темноте он разглядывал силуэт тела напротив.
«Это то, чего ты хотел, Дазай-кун?» — ему представилось, как Мори со своей деланной любезностью и глупой заинтересованностью лезет в душу. Очевидно, насколько он был бы разочарован. И всё же, Мори не был Осаму отцом, а если и пытался бы, то… вероятность справиться у него была нулевая.
Нет, Осаму не хотел сначала сбегать из мафии. Не собирался предавать Мори или кого-то ещё, как и не собирался никогда никого спасать. Но вышло так — что желания появились, что жизнь показалась не такой уж беспросветной и жестокой. Хватило упрямства. Да, одного неизмеримо упрямого Ацуши хватило, чтобы всё поменялось. И, возможно, не только его.
Вряд ли телохранитель устроил это в одиночку и, казалось бы, Дазай должен подозревать его — может, Ацуши тайный агент, цель которого взять Осаму под стражу, что у него получается очень успешно. Но сентиментальность пустила в Дазае корни. Если Ацуши захочет его ареста или смерти, то так тому и быть.
Дазай сам бы мыслям этим посмеялся — Ацуши ведь не желает юноше зла.
Проснуться с утра вышло раньше, но, как Накаджима и просил, Осаму не стал выходить из номера. Должно быть, ему стоит подготовиться к очередной поездке — этим он и занялся. Ацуши присоединился к нему чуть позже, сонно проморгавшись.
— Ничего, что мы так сорвались с места? — в голосе его ощущалась вина. Недалеко было и до извинений, не совсем нужных. Дазай замотал головой. — Я боялся, что мы опоздаем.
— …и ты прав, мы бы опоздали, — Дазай не стал отпираться. Накаджима непонимающе вскинул взгляд, пока Осаму жевал губу, думая, что бы сказать, как бы не звучать по-настоящему глупо. — Я лишь нашел документы. Дальше… дело не шло.
И не пошло бы. Стоило только начать думать дальше самых простых действий, Дазай вспоминал лицо Одасаку. Не того Одасаку, живого, загорелого и непреклонного; а другого — мёртвого, с серой кожей и в гробу. Мысли замирали, неспособные двигаться.
Осаму выдохнул и посмотрел во внимательные чужие глаза.
— Следуем твоему плану дальше, Ацуши-кун, — этим Дазай наконец вызвал более уверенный кивок.
Ацуши хотел спросить ещё что-то, но не стал, передумал. Возможно, время неподходящее, возможно, Осаму не тот человек, что о своих сомнениях расскажет. Он спрыгнул со стула и направился за всё таким же неразговорчивым и осторожным Накаджимой. Всё в голове и сердце Дазая смешалось — мысли о страхах и работе он старательно уничтожал, всю жалость к себе; к этому примешивалось частое сердцебиение из-за Ацуши. В совокупности Осаму вовсе не понимал, какие чувства в нём возникают.
Он подпевал в машине песням из радио и стрелял глазами, стоило Ацуши на него посмотреть. На этот раз была возможность рассмотреть дорогу, но было это ужасно скучным занятием. Городок очень скоро закончился, и то путь проходил мимо полей, то машину сжимали пригорки.
«Это правда происходит со мной? Мы сбегаем?» — такой картины в голове Дазая не существовало в принципе. Только ошибка. Происходящее пока на ошибку не походило, и оттого казалось ещё нереалистичнее. Ацуши ничего не объяснял и не спрашивал, а Дазай не просил. Он только прикидывал, что через четыре часа они не доедут до какого-либо города, ведь неподалёку есть только маленькие сельские населённые пункты.
— …Ферма?
Ацуши наконец ему улыбнулся, устало повернув рулевое колесо.
— На самом деле, не совсем, — отметил он, замечая, что теперь Дазай от окна отвернулся и внимательно смотрит, ожидает продолжения. — Ещё не ферма, раз нет животных. Но мы приедем в небольшой дом. И можем завести тех, кого собирались.
Это вымораживало. Слишком хорошо и даже неправильно. Осаму всё ещё не знал, что сказать, на него даже накатывал страх. Почему он не может просто радоваться их успеху?
Ацуши ещё что-то рассказывал о будущем возможном, с надеждой и верой. А Дазай хотел бы разделить его радость, но почувствовать ничего не мог. Два часа, три, а затем перед глазами простираются рисовые поля, пастбища овец и коз, традиционные дома и простые. Осаму жадно впился взглядом в пейзажи.
— Ацуши-кун…
«…я не заслуживаю всего этого, это слишком хорошо, слишком красиво, я даже не буду знать, что делать при такой жизни».
— Мы почти приехали, видишь вон тот дом? Он наш, — Ацуши указал пальцем вперёд, на двухэтажный небольшой домик — казалось, что на каждом этаже не больше одной комнаты. Скошенная крыша придавала ему вид стрелы, а вокруг стоял забор — во дворе взаправду мог бы поместиться вольер для кроликов.
Дазай ощутил слабость в руках. Долго, правда, его оцепенение не продлилось. Ацуши припарковался, и стало понятно, что домик не такой уж и маленький, как сначала показалось. Полуденное солнце светило в глаза, пока подросток задирал голову, рассматривая их новый дом.
— Я не могу поверить, Ацуши-кун, — признался он. Накаджима пытался открыть фургон, чтобы перенести в дом их вещи. Ацуши еле мог улыбку сдержать, и Дазай, поддавшись, взял в руки кресло мешок и сделал к их новому дому первые шаги.
— А стоило бы поверить, — Ацуши открыл перед Дазаем дверь. Заранее нашёл место, договорился о покупке или аренде, получил ключи и ещё много всего, что должен был сделать Осаму, но не справился. Его руки снова ослабели.
В голове много ненужного. Дазай помотал ей, шагнул внутрь дома, осматриваясь. На первом этаже после прихожей показалась кухня и две двери рядом. Всё не новое, простое, но не традиционное. Обои светлые, тёплого оттенка, такая же светлая кухня. Здесь можно жить, хоть никакой личности и не чувствуется в интерьере.
— Здесь кухня, ванная и туалет. Я их тоже ещё не видел, только на словах знаю, — Накаджима потянул Осаму за руку, а тот двигался за Ацуши скованно. — На втором этаже спальни. И в одной из них телевизор. Здесь пока не очень уютно, но те вещи, которые мы привезли, оживят обстановку. Тебе нравится, Осаму? — сияющий Ацуши, ещё не успевший потянуть Дазая на второй этаж, обернулся.
— Да, — заверил Дазай, но, видимо, недостаточно правдоподобно. На второй этаж его повели куда спокойнее.
Накаджима дал ему время отдохнуть в спальне. Он заходил пару раз, приносил воду и смотрел обеспокоенно на тело Осаму — оно оставалось в одной и той же позе морской звёзды. Ни слова, ни звука. Дазай даже не переворачивался на кровати, как казалось Ацуши. Под вечер оборотень постучал в комнату, сел рядом и… включил телевизор.
— Посмотри со мной. Очень важно, чтобы ты это увидел, ладно?
Слух Осаму уловил новостной блок о Йокогаме. Дазай не стал спорить и повернулся, прижал щёку к бедру Ацуши, чуть сжав руки. Удивительно, как Ацуши до сих пор его терпит. Его невнятные реакции и переменчивое без причины настроение.
Новости повествовали о двух преступниках федерального уровня угрозы, преступниках-эсперах. Осаму широко распахнул глаза, а Ацуши спокойно погладил его по волосам. Он не был удивлён ни капли, когда на экране показали их с Дазаем имена.
«В дальнейшем будут упомянуты как заключённые z-157 и z-158. Заключённый z-157, так же известный, как Дазай Осаму, совершил убийство, лишив жизни заключённого z-158, когда тот потерял контроль над своей способностью в ходе расследования преступлений z-157. Позднее z-157, приговоренный к смертной казни, совершил самоубийство в процессе перевозки в новое место заключения. Завладев доверием охранника, уговорил его дать стакан воды, после чего осколком разбитого стакана перерезал себе горло. Информацию для репортажа предоставил «Специальный отдел по делам одарённых».
Накаджима выключил телевизор, уже явно улыбаясь.
Анго. Дазай ни секунды не стал сомневаться в том, кто ответственен за их спасение. Где-то в лёгких возникла боль, но слабая, да глухое раздражение дало о себе знать. Отринув их, Осаму поднял голову, прекратил изображать мертвого и посмотрел на Ацуши, чуть хмурясь.
— Что ты должен будешь сделать взамен, Ацуши-кун?
Но вопрос поверг Ацуши в тупик. Накаджима, не увидев проблемы, пожал плечами и улыбнулся, словно не понимая, что ситуация, в которой отдел помог бескорыстно — невозможна.
— Взамен я только не должен больше вступать в конфликт с организациями эсперов, как и ты. В остальном мы свободны.
И Дазаю оставалось только поверить. Оставалось оборвать мысли о Йокогаме и мафии, постараться сделать это. Ацуши не торопил его; наконец оборотень чувствовал себя в своей тарелке, но период привыкания Осаму только начался. Он был достаточно долгим, но терпения Ацуши было не занимать. Осаму не покидал дома первую неделю, часто лежал на кровати, будто ему всё время требовалась подзарядка. Он наблюдал, как Ацуши готовит, если спускался на кухню. В основном, непривычно молча. На вторую неделю он подключился к работе по дому, готовил вместе с Ацуши и недолго с ним говорил. Они вместе подготавливали небольшие подарки для соседей, но знакомился Ацуши один. С языка Осаму всё хотели сорваться его сомнения, чтобы больше не мучали, но так и не срывались.
Никто так и не пришёл к ним, не стал угрожать и не убил. К третьей неделе Дазай сажал вместе с Ацуши что-то во дворе, каждый день спрашивал, когда наконец они заведут кроликов, трогал за руки, наедине лез обниматься и… что-то чувствовал.
В его комнате хранился блокнот Ацуши, которым тот уже не пользовался, но всё равно записная книжка имела ценность. Уж точно — одна её страница, украшенная вычурной закладкой.
А страница выглядела так:
«
В чем заключается моя работа.
Чтобы тебе не приходилось думать о том, что в любую секунду за тобой может начаться слежка или что могут подложить бомбу. Оградить тебя от страха, что какая-то миссия не удалась, что ты сделал нечто неправильно, что одно твоё простое решение может всё сломать. Дать тебе спокойно ни о чем не думать хоть полчаса в день. Чтобы ты не волновался, если кто-то вдруг относится к тебе плохо, и не считал, что все тебя ненавидят. Моя работа — не дать тебе умереть. Но кто сказал, что я должен решать эту проблему физически? Я хочу, чтобы ты знал, что у тебя есть и будет крыша над головой, что у тебя есть и будет собственное безопасное место, только твоё, даже без меня. Прости, наверное, это всё звучит глуповато. В этом всём заключается моя работа, но… я хочу делать ещё кое-что, в чем она не заключается.
Хочу, чтобы ты спал не один и обнимал меня, чтобы я обнимал тебя, чтобы мы вместе готовили, строили наше будущее, целовались, много-много, так, чтобы нам обоим стало достаточно. Хочу просыпаться с тобой много лет подряд, может, до конца своей жизни, если позволишь. Увезти из Йокогамы, может, не в другую страну, но далеко. И хочу, чтобы ты нашел свое дело, свое счастье.»
Все слова выше беззастенчиво написали ручкой, но последняя строчка оказалась карандашной. Потом её не успели стереть, а сейчас Дазай бы и не позволил.
«…
и чтобы ты тоже заботился обо мне».
Личное письмо оказалось у Дазая, несмотря на то, что отправлять его не планировали.
***
Будучи «маленькой ложкой» в объятии, Осаму засыпал довольно быстро. Изредка он бормотал во сне, как и раньше, вызывая старую печаль. До сих пор, если воспитанник скажет
то слово, руки сами собой сжимаются. Так что Ацуши ждёт его с обидой и не понимает, почему эти слова причиняют ему боль. Не должны ведь.
Вопреки ожиданиям, тишину нарушило не «Одасаку», а «Ацуши».
