Танцующий лепесток хайтана

Дом встречал Чу пустыми темными комнатами и беспорядком. Было просто удивительно, как в таком скупом на детали, минималистичном интерьере мог в принципе образовываться подобный бардак — даже когда там никто не жил?.. Вздохнув, Ваньнин решил оставить свет выключенным чтобы не видеть окружающего хаоса, и, стянув обувь, в полной темноте прошлепал в спальню. Он не ел с прошлого дня, но аппетита так и не прибавилось. И, даже если бы он захотел поесть, в холодильнике вряд ли нашлись бы хоть какие-нибудь продукты, учитывая, что он отсутствовал несколько недель, и все это время для него готовил Мо Жань... Стоило ему только вспомнить о юноше, как все внутри в очередной раз будто оборвалось. Нет, он не хотел сейчас думать о Вэйюе. Не стал бы даже мысленно отмечать, как неуютно сейчас стало находиться в холодном пространстве, которое и домом-то можно назвать с трудом. Не собирался вспоминать о том, как вечерами юноша любил вытянуться на диване всего в каких-то метрах от его постели, позволяя время от времени бросать на себя взгляды, от которых невольно под кожей разгорался пожар... Перед глазами все еще стояли эти мягкие, ребяческие улыбки, и бесхитростное лицо, от красоты которого перехватывало дыхание. Чу знал, что больше не должен об этом вспоминать, что сделает этим себе только хуже… вот только воспоминания сами врывались в его сознание подобно острым иглам. И остановить их было невозможно. Это напоминало желание расцарапать лишь недавно начавшую затягиваться рану: ты понимаешь, что не должен этого делать, но руки сами тянутся — и останавливаешься лишь когда уже понял, что натворил. «Ну, хватит!» Ваньнина уже начинало порядком трясти. Сознательно он тут же начал мысленно проговаривать тригонометрические формулы, и дышать на мгновение стало легче. Но лишь на мгновение. Лежа на спине на застеленной кровати он продолжал фокусироваться на бессмысленном повторении основных тождеств — просто потому что ему нужно было забить свою голову хоть чем-нибудь кроме Вэйюя. Сердце болезненно сжималось в груди, стоило только остановиться или на секунду запнуться. «Основное тождество через тангенс и косинус...» Ваньнин закрыл лицо руками, пытаясь выровнять сбивающееся дыхание. Он не мог вспомнить, сколько ни старался, когда вообще плакал в последний раз, но сейчас почему-то балансировал на грани истерики. Из горла вырывались сиплые сухие всхлипы, от которых слова вязли во рту. Забавно, но глаза по-прежнему оставались сухими. Видимо, формулы работали. «Косинус тройного угла…» Всего-то нужно было продолжать концентрироваться на чем-то отвлеченном. Это ведь так просто! Но его разум сейчас напоминал зыбучие пески: стоит лишь сделать неосторожный шаг в сторону — и провалишься в бездну. «Эмоции не могут длиться дольше двадцати секунд. Все остальное — самовнушение. Реакция лимбической системы мозга», — вспомнил он слова Сюэ Чженъюна. «Котангенс двойного угла…» «Тебе всего лишь одиноко, Чу. Но ведь пару недель назад ты жил один…» «Произведение синусов…» Ваньнин зло отер лицо краем покрывала, отчаянно пытаясь избавиться от ослепивших на мгновение слез, которые все-таки начали течь по лицу, а затем зашелся в приступе удушающего нервного кашля. Он действительно довел себя до того, что начал по-настоящему задыхаться. Пальцы в темноте нашарили баллончик ингалятора. Когда он успел снова подпустить Мо Жаня так близко? О чем он вообще думал, когда решился оставаться с ним под одной крышей так долго? Это ведь был Мо Жань… его бывший ученик, из-за которого Чу уже был однажды в шаге от собственной гибели. Шесть лет назад, после того, как Вэйюй ушел, он не понимал, как собирается дальше жить. День за днем он чувствовал, словно что-то внутри него медленно умирает. Ломается. Гаснет. И эта боль едва не свела его с ума. Он винил себя в том, что прогнал Мо Жаня — единственного человека, к которому ему всегда хотелось тянуться. Ради которого он все еще хотел жить, несмотря на всю грязь и тьму своего прошлого. Ради которого он готов был попытаться немного открыться… Понимал, что Мо Жань никогда не обратит на него внимания — да и как он мог думать иначе? Между ними тогда была разница в возрасте, статус ученика и учителя — но даже это ни в какое сравнение не шло с тем, что Чу попросту не подходил для каких-либо отношений. Был слишком сломлен чтобы даже быть другом. Все, что он тогда мог — лишь молча наблюдать за Мо Жанем, и радоваться, когда свет его улыбки хоть иногда распространялся на него. Греться в тепле случайно брошенных теплых слов подобно тому, как тусклым осенним днем цветок на последнем дыхании пытается уловить хоть каплю солнца… так бессмысленно, ведь зима все равно неотвратима. Так глупо. Чу Ваньнин тогда был невероятно глуп. Его воспоминания все еще отдавались агонией даже спустя столько лет. И, вот, он снова совершает все ту же ошибку: позволяет себе приблизиться к Мо Жаню, понимая, что это все не ровен час как должно закончиться. «Идиот…» Ваньнин сжался в постели, стараясь выровнять дыхание. Во рту все еще стоял солено-горький лекарственный привкус. С каким-то злым отчаянием он подумал, что, возможно, стоило бы дать себе задохнуться — и тогда его страданиям бы пришел конец. «Синус двойного угла…» Он позволил себе полюбить Мо Жаня тогда, шесть лет назад, понимая, что никогда не сможет быть рядом. И он полюбил его снова… или просто никогда на самом деле так и не переставал любить? Но ведь он никогда не искал взаимности — даже подумать об этом не смел. Ему было достаточно того, что любит он сам. Тихо. Не прося ничего взамен. Скрывая истинные чувства так тщательно, что даже ему самому порой казалось, что их просто не существует. Сторонясь, потому что не выдержал бы, если бы оказалось разбито не только его сердце, но и гордость. Если бы Мо Жань узнал правду... Держать дистанцию с ним казалось единственным безопасным решением чтобы уберечь хотя бы остатки собственного достоинства. Оставить себе те крохи, которые все еще были в нем по какой-то случайности нетронутыми. Но чертов Мо Жань… казалось, он ничего не понимает. Не видит, как больно Ваньнину от любых попыток сблизиться. Продолжает попытки лезть Чу в душу. Говорит, что хочет стать ему другом. Легкомысленно бросает, что Ваньнин ему «нравится»... Ведет себя так, словно это всё какая-то забавная игра, чередуя жалость и распущенность. Неужели Чу недостаточно ясно дал ему понять, что не нуждается ни в том, ни в другом? Что для него равнозначно неприемлемы любые проявления эмоций — потому что сам он слишком хрупок чтобы вынести нечто подобное?.. Еще вчера он был слишком сбит с толку, чтобы осознать мотивы такого поведения Мо Жаня, но сейчас… находясь в одиночестве собственной спальни, в полной депривации от любых источников света и звука, задыхаясь от рыданий и приступов кашля, он мыслил как никогда ясно. И все, чему он позволил вчера случиться, что посчитал ни к чему не обязывающим желанием Вэйюя развлечься, сегодня выглядело особенно мерзко. А хуже всего было то, что он готов был позволить себе той ночью быть с Вэйюем — растоптав все свои принципы и убеждения, свое отвращение от самой мысли о том, что должно было между ними произойти. И ему было все равно, что Мо Жань на самом деле не испытывает к нему и толики того, что чувствует он сам. Он все равно хотел этого. Сопротивлялся — но далеко не так, как мог бы, и настойка здесь была ни при чем. Она была лишь маслом, подлитым в уже давно полыхающий костер. То, насколько сильно он едва не ошибся, решив, что может один раз позволить себе слабость, стало очевидно только сегодня: Мо Жань вел себя с ним странно всю репетицию. Былого жалостливого тепла, доводившего до оскомины, и все же тайно наполняющего сердце Ваньнина сладостью, попросту не осталось. Зато появился настойчивый, тяжелый взгляд. Как будто Вэйюй ожидал от Чу каких-то слов или реакций… или беспокоился, что Ваньнин примет все слишком близко к сердцу. Подобное отношение выбивало землю из-под ног. Добивало остатки гордости. И выход был из данной ситуации только один: прекратить всё прямо сейчас, пока еще не стало поздно. Уйти, пока есть такая возможность — с высоко поднятой головой, и не сметь оглядываться. Не ждать, пока Вэйюю удастся разглядеть за тщательно оберегаемой Чу ледяной маской, истину. Не позволить ему узнать правду. Ваньнин закрыл глаза, оглушенный болью, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что он испытывал когда Мо Жань впервые исчез из его жизни. Тогда он еще не знал, каково это: чувствовать, как о тебе заботятся — пусть и по совершенно неправильным причинам. Не понимал, каково это — быть рядом с человеком, к кому всегда так тянулась безответно душа. И, все же, тогда у него случилась затяжная депрессия, из которой его едва вытянул Сюэ Чженъюн. Сейчас же чувство потери действительно было способно разрушить его до основания — и он понятия не имел, как собрать себя заново. Возможно ли это?.. Ваньнин продолжал смотреть неподвижным взглядом во тьму. Он пролежал таким образом до рассвета, но ответить на последний вопрос все еще не мог… Слезы продолжали катиться по лицу, но в какой-то момент он просто перестал замечать их. *** Утром ему все-таки пришлось включить телефон — для того чтобы отзвониться Хуайцзую и сказаться больным. Сил встать с кровати, и, тем более, ехать на репетицию, не было. Все, чего он хотел — продолжать неподвижно лежать, представляя, каково это: быть мертвым по-настоящему. Ничего не чувствовать. Не существовать. Он и вправду был болен — он не солгал. Просто не стал вдаваться в подробности. К сожалению, в мире не существовало лекарства от самого себя. Закончив разговор, он пустым взглядом следил за тем, как десятки уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях мельтешат на экране. Всего месяц назад ему чаще всего приходили сообщения от банковского приложения и всевозможных интернет-магазинов, изредка писал Сюэ Чженъюн, и еще реже — Ши Мэй, но теперь... Казалось, люди не собирались так просто оставить его в покое. С изумлением он обнаружил, что даже в общем чате их балетной труппы Наньгун Сы тегнул его, сбросив несколько снятых на телефон видео с репетиции. Чу поморщился, просмотрев буквально десять секунд, и тут же закрыл чат. Разумеется, это была запись их с Мо Вэйюем дуэта. Под ней громоздился поток весьма двусмысленных смайликов и шуточек о том, как здорово Вэйюй и Ваньнин смотрятся вместе. В основном, обсуждали это девушки — что привело балетмейстера в еще большее замешательство. Похоже, решение временно отключить телефон было все-таки правильным. Даже сейчас в горле внезапно пересохло. И, хоть он и понимал умом, что никто ничего не мог наверняка сказать о том, что было, и чего, что важнее, не было между ним и Вэйюем, ему было отчаянно некомфортно. Настолько, что вдруг захотелось выпить. Кое-как добравшись до кухни, он извлек из мини-бара бутылку грушевого вина и налил себе немного, а затем залпом осушил. «Нет, это необходимо прекращать прямо сейчас.» Затем, пока порыв храбрости не оставил его, Чу открыл переписку с Вэйюем. Все пятьдесят-с-лишним сообщений замерцали перед глазами пестрым калейдоскопом — впрочем, почти все они сводились к взволнованным вопросам о том, где он, и когда придет домой. Мо Жань, кажется, действительно переживал о нем — и ждал его возвращения. Последнее сообщение было отправлено еще в час ночи. Ваньнин вздохнул. Немного помедлил, пытаясь подобрать правильные слова — такие, которые бы не выдали его внутреннего состояния. Сквозь которые бы не было заметно, как ему хр*ново. Набрал пару строк текста, нахмурился — и тут же стер их. Руки снова начинало трясти как в лихорадке. Почти тут же на экране высветился незнакомый номер, и Ваньнин нажал «ответить» раньше чем успел сообразить, что творит. — Юйхэн, — раздался обеспокоенный голос Сюэ Чженъюна. — Почему ты не отвечаешь на звонки?! У тебя все в порядке?! — Да, — Ваньнин случайно прикусил язык, и тут же поморщился от боли. — Все хорошо, просто переутомился и остался дома. А что не так? — Где ты сейчас?! — Сюэ-старший, казалось, ничуть не успокоил ответ Чу. Он словно не слышал только что сказанного. — У себя дома, говорю же… — Ваньнин заторможенно повертел в руках пиалу, в которой все еще оставалось немного вина на дне. К сожалению, он практически не пьянел от алкоголя — а настойка Мо Сяньлу осталась у Мо Жаня. Сейчас бы ему выпить ее да провалиться в глубокий сон — так, чтобы желательно проснуться только через пару лет, когда Вэйюй снова исчезнет с горизонтов. — Мой племянник едва с ума не сошел от беспокойства! — Сюэ-старший явно был в настроении читать нотации. — Мы обзвонили все больницы, Юйхэн! Какого черта ты забыл у себя дома?! — С чего мне быть не у себя дома, Сюэ Чженъюн? — парировал холодно Ваньнин. — Как только это стало возможно, я не стал утруждать твоего племянника своим присутствием. Он и так сделал для меня достаточно — и ты сам знаешь, что, чем дольше я нахожусь с ним рядом, тем опаснее для него. На днях я заберу кое-какие вещи из его квартиры — и поблагодарю его лично за проявленное гостеприимство. Казалось, Сюэ-старшему на это было нечего ответить. — Ты мог бы предупредить хотя бы меня о том, что вернулся к себе, — после небольшой паузы проворчал он. — Что до опасности, Юйхэн — именно потому мы с Сюэ Мэном и Мо Жанем всю ночь обзванивали больницы и полицейские участки. В конце концов, ты мой пациент уже более десяти лет! Ты… мой друг! Ты действительно поступил с нами по-свински… — Мне кажется, или ты отрабатываешь психологические трюки, пытаясь вызвать во мне чувство вины? — процедил Ваньнин холодно, а затем, вздохнув и заставив себя немного смягчиться, продолжил. — Мне действительно жаль, что доставил вам всем хлопоты. Теперь, когда все прояснилось, я хотел бы закончить этот разговор. Я дома, и со мной все в порядке. Больше мне нечего сказать. Он внезапно с невыразимой тоской подумал, что, возможно, ему все-таки придется спустя все эти годы сменить психоаналитика — потому что Сюэ Чженъюн был дядей Мо Вэйюя, и рассказывать ему об истинных причинах своего разбитого состояния было невозможно. С другой стороны, найти специалиста такого же уровня было практически нереально — не говоря уже о том, чтобы пытаться открыться перед другим человеком… даже сама мысль об этом вселяла ужас. — Почему мне не кажется, что у тебя все в порядке? — спросил вдруг Сюэ-старший когда Ваньнин уже собрался отключиться. — Как ты смотришь на то, чтобы я зашел к тебе в гости ближе к вечеру? — Меня, возможно, не будет дома, — на ходу выдумал Чу, понимая, как абсурдно это звучит после его слов о переутомлении. Но он не мог допустить, чтобы его друг увидел его состояние — или, ненароком заглянув в его холодильник, понял, что Ваньнин снова ничего не ест на нервной почве. — Тогда как насчет завтра утром? — не унимался Сюэ. — Я бы принес тебе кое-что полезное от госпожи Ван… — Вообще-то у меня есть работа, — Чу растерянно уставился себе под ноги. Он не был уверен, что готов выйти на репетицию, но мысль о бездействии была едва ли не хуже. Лучше уж полностью погрузиться в работу чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о Мо Жане. Войти в рутину чтобы создать вокруг себя привычный вакуум. В конце концов, даже если они с Вэйюем столкнутся лицом к лицу или снова будут репетировать совместные сцены, небеса не рухнут. Вчера ведь на репетиции Чу отлично справился — и плевать, что потом всю ночь прорыдал, а теперь бледностью и опухшими веками напоминал злобного духа преисподней...