Танцующий лепесток хайтана

К середине следующего дня балетмейстеру Чу стало предельно понятно, что выйти на репетицию было отличной идеей. Мо Жань с утра так и не приехал, а о видео их совместного танца с прогона больше никто не осмеливался даже заикнуться — немаловажную роль в этом сыграло и личное присутствие Чу Ваньнина, который выглядел так, словно был готов уничтожить на месте любого, кто об этом бы упомянул. Поначалу, пока труппа разминалась, они с Хуайцзуем просматривали в записи сцены, которые Ваньнин пропустил — а затем Чу в очередной раз занялся перестановкой номеров. Он настолько погрузился в это дело, что даже не заметил, как к нему подошел Ши Минцзин. — Балетмейстер, — окликнул он его, понимая, что Ваньнин сейчас бы не обратил внимание, даже случись светопреставление. — Что случилось? — Чу так и не оторвался от планшета, из одного уха у него по-прежнему свешивался наушник. Несколько прядей темных волос неловко выбивались из пучка, свисая на бледное лицо. — Мы с Наньгун Сы и Е Ванси собираемся заказать на обед лапшу. Не хотите с нами? — Не хочу с вами — что? — растерянно переспросил Ваньнин, продолжая оставлять комментарии в сценарии. Казалось, он не совсем понимает суть вопроса. — Там есть неострая лапша, и мы подумали, что Вы могли бы пообедать тоже... — Ши Мэй потупился, как если бы был отчаянно смущен своим предложением. — Да, спасибо, — Ваньнин кивнул, так и не подняв взгляд. Он был настолько погружен в работу, что в тишине прошло еще несколько минут. Между бровями залегла тонкая складка напряжения. Ши Мэй так и продолжал стоять за его спиной, не решаясь продолжить разговор. — Балетмейстер Чу, — снова окликнул он спустя некоторое время, и на этот раз подошел немного ближе к Ваньнину. — А? — его учитель наконец оторвался от своего занятия, поднимая взгляд. Лицо Чу казалось бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги, свидетельствуя о бессоннице — но в остальном он выглядел почти нормально. Почти. — Мне показалось, Вы устали, а вчера сказались больным. Я мог бы помочь… — Ши Минцзин кивнул в сторону записей. — Это лишнее, — Чу приподнял брови, бросив на Ши Мэя пристальный взгляд. Не мог ведь он сказать ему, что намеренно собирается загружать себя работой чтобы исключить любые сторонние мысли и, тем более, раздражители?.. — Но неострую лапшу я бы поел, — добавил он спустя несколько секунд, и тут же снова вернулся к записям. Почему-то в груди в этот момент что-то болезненно дернулось. Он не мог не вспомнить, как Мо Вэйюй собственноручно готовил для него обеды и следил за тем, чтобы он их съедал. Впрочем, он никогда не обедал ни с кем вместе — но теперь, похоже, труппа собиралась пригласить его. Это было ново, и даже настораживало — но, возможно, это было именно то, в чем он все это время нуждался? Если бы он больше общался с коллегами и танцовщиками, не отгораживаясь привычной стеной от любого, кто решался с ним перекинуться парой слов — возможно, он не привязался бы так отчаянно к Мо Вэйюю, который стал для него за такое короткое время едва ли не единственным, кому хотелось бы довериться?.. В любом случае, если раньше он бы отказался от приглашения, сейчас идея показалась ему не такой уж пугающей: вероятно, сказалось то, что они с Ши Мэем, Наньгун Сы и Е Ванси ездили вместе на фестиваль, и эта троица даже приезжала его проведать когда он заболел. Спустя полчаса Чу уже сидел рядом с Ши Минцзином, расположившись прямо на полу. На импровизированном «столе», роль которого выполняла бамбуковая циновка, стояли несколько дымящихся порций лапши. Всех присутствующих сковывало странное напряжение — и время от времени они поглядывали на Ваньнина, который старательно делал вид, что не замечает этих взглядов. — Учитель, лапша совсем неострая, — внезапно выпалил Наньгун Сы. — Может, добавите немного кисло-сладкого соуса? — Нет, благодарю, — Ваньнин рассеянно поддел палочками зеленый стебель, но так и продолжил играть с ним, не торопясь есть, как если бы был слишком погружен в свои мысли. В их небольшой компании снова воцарилась неловкая тишина. — А кто-нибудь знает, куда сегодня запропастился Мо Вэйюй? — поинтересовалась тихонько Е Ванси. — Без него так тихо! Ши Мэй, ты ведь общаешься с ним больше всех? До генеральной репетиции осталось меньше месяца, и у него ведь все-таки основная партия... Ваньнин, который только что все-таки рискнул отправить в рот кусочек брокколи, тут же закашлялся, давясь, и поспешно запил еду несколькими огромными глотками воды. «И почему любой разговор сводится в последнее время к Мо Жаню?!» — внутренне вознегодовал он. — Я слышал, он вчера выступал в клубе, — вспомнил Наньгун Сы. — Какое-то очередное шоу, трюки без страховки… — Это неприемлемо и глупо, — процедил Ваньнин, перебивая восхищенные рассказы своего ученика. — Никто не должен рисковать своей жизнью попусту. Тут нечему восторгаться. Я был на одном из таких выступлений вместе с Ши Минцзином, и это было отвратительно бестолково. Тон его голоса в этот момент, казалось, мог превратить самую жаркую пустыню в Антарктиду. — Были на таком шоу?! — воодушевился Наньгун Сы. — Но билеты ведь так трудно достать… Вот бы и мне посмотреть хоть одним глазком... Ваньнин и Ши Мэй молча переглянулись. — Спасибо за лапшу, — Ваньнин отставил от себя еду, к которой почти не притронулся, и поднялся на ноги. — К сожалению, мне пора идти. Он не собирался выслушивать весь этот бред — ему хватало того, что, не ровен час, Мо Жань со своей неутолимой жаждой риска угробит себя. Абсурдным и даже диким казалось, что кто-то мог всерьез радоваться этим нелепым шоу, где парень рисковал собственной жизнью... При мысли о том, что с юношей могло что-то случиться, и именно потому он отсутствовал сегодня на репетиции, его вдруг прошиб холодный пот. Стараясь не думать о том, что он делает, Чу открыл сводку новостей и бегло пересмотрел заголовки: ничего необычного, никаких сведений о несчастных случаях. Короткая заметка о шоу в одном из местных клубов и несколько аматорских видео, по которым толком и не разберешь, что именно происходит. Но на сердце все еще было неспокойно. «Мне все-таки следовало бы написать ему, — подумал Ваньнин. — В конце концов, и повод для этого есть — я мог бы спросить, почему он отсутствует на репетиции… В этом ведь нет ничего особенного? Совершенно очевидный вопрос...» Снова открыв чат, он поморщился, стараясь не смотреть на сообщения, отправленные ему Вэйюем день назад. Немного поколебавшись, он все-таки сумел с пятого раза выдавить из себя единственную фразу: «Еще один пропуск — и о роли Тасянь-Цзюня можешь забыть.» Это было совсем не то, о чем он хотел изначально сказать Вэйюю. И совсем не звучало как вопрос. Перечитав отправленное сообщение дважды, Чу выдохнул, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, прочитав это, Мо Жань точно не подумает ничего лишнего. К слову, Вэйюй прочитал это буквально в одну секунду. «Ваньнин...» Он отправил в ответ лишь одно слово, но этого хватило чтобы Чу тут же пожалел о решении вообще что-либо писать. Его позвоночник словно прошибло электрическим разрядом. С каким-то иррациональным ужасом он смотрел на это единственное слово, которое было его собственным именем… «Дай мне полчаса, и я приеду. Нам нужно поговорить» — пришло от Мо Жаня новое сообщение через пару минут. Чу Ваньнин выдохнул. Сжал пальцы на прохладной поверхности мобильного. По крайней мере, Мо Вэйюй мог приехать на репетицию — а, значит, прошлой ночью его шоу обошлось без травм, переломов и ушибов. И, да, он все еще отвечал на сообщения Ваньнина — даже после того как балетмейстер пропал почти на сутки. Факт сам по себе довольно удивительный, но почему-то неким извращенным образом его радующий. Балетмейстер Чу снова перечитал предыдущие взволнованные сообщения Мо Жаня — те, в которых парень спрашивал, когда Ваньнин «вернется домой», и писал о том, что ждет его. Перед глазами снова помутнело, но несколько глубоких вдохов и выдохов помогли ему взять себя в руки. Он считал до пяти на вдохе и до восьми на выдохе, замедляясь подобно тому, как это делают в медитативных практиках. К заледенневшим на мгновение ладоням постепенно начинало возвращаться тепло. Пальцы рук снова его слушались. «Хорошо.» — напечатал Чу Ваньнин и тут же спрятал телефон в поясной карман. «Поговорить» могло означать что угодно: возможно, Вэйюй и сам подумывал бросить постановку. С другой стороны, разве не должен был этот факт облегчить существование Чу? Почему же при мысли о том, что все, возможно, закончится вот так, он снова начинал сходить с ума?.. Разве это не было бы лучшим развитием событий?.. О чем еще им нужно было «поговорить», если не об этом?.. Чу Ваньнин снова пробежался глазами по их переписке: от Мо Жаня не было ни единого намека на желание обсудить произошедшее той ночью, когда он подлил балетмейстеру несколько капель снотворной настойки. Зачем он это сделал — до сих пор оставалось только догадываться. Интересно, жалел ли он об этом так же сильно, как сам Ваньнин?.. *** Мо Жань все еще отсыпался после вчерашней попойки с Сюэ Мэном и близнецами, когда Ваньнин удосужился наконец ему написать. Телефон тихо пискнул рядом с подушкой — но этого было достаточно чтобы Вэйюй мгновенно пришел в себя в надежде, что это все-таки сообщение от «потерявшегося» Чу. Конечно, дядя Сюэ уже рассказал ему, что балетмейстер, никого не предупреждая, вернулся к себе домой — и тут же настрого запретил даже приближаться к нему. Дословно это звучало примерно так: «Я знаю, что Чу Ваньнин не стал бы так просто сбегать, ничего не объясняя. Он не только мой друг, но и пациент — и, если я увижу, что ему стало хоть немного хуже, я тебя прикончу!..» Мо Жань, несмотря на такое прямое предупреждение, все равно думал объявиться на пороге Ваньнина еще вчера вечером, после выступления в клубе… но что-то его останавливало. Это было некое нехорошее предчувствие, которое продолжало грызть его с того самого момента, как Ваньнин буквально сбежал от него после репетиции... В общем, вместо того, чтобы собраться с духом и встретиться с Чу лицом к лицу он напился в хлам. А смутное предчувствие беды его все-таки не обмануло... «Бл*ть… Юйхэн, ты издеваешься?!!» Он едва удержался чтобы не разбить телефон об стену в порыве злости глядя на то, что именно написал ему Ваньнин. Судя по формулировке, эта гребаная китайская капуста была твердо намерена вышвырнуть его вон как бродячего пса. Снова. В который, мать его, раз!!! «Чу Ваньнин, мать твою, ты вчера сам прогулял репетицию! Растворился, исчез с лица земли, пока мы с дядей искали тебя по больницам — а теперь выбрал именно ЭТОТ предлог чтобы от меня избавиться?!» У Мо Жаня просто не хватало словарного запаса — в голове стоял отборный мат. Но наверняка балетмейстер уже видел, что Мо Жань все прочел, и нужно было срочно хоть что-нибудь отвечать. Разбивать телефон было все-таки неважной идеей. Превозмогая похмелье, Мо Жань попытался выдавить из себя что-то связное. Этим «чем-то» оказалось короткое «Ваньнин…». Вчера после репетиции и выступления в клубе, вернувшись домой, Мо Жань с трудом держал себя в руках чтобы не начать снова написывать Чу десятки сообщений на нетрезвую голову. Он надиктовывал феерические полотна текста — и тут же удалял их, потому что не ровен час Чу Ваньнин, прочитав нечто подобное, решит не просто сбежать с репетиции и пару дней игнорировать его, но и переедет заодно в другую страну. Неотправленные сообщения Мо Жаня пестрили десятками извинений за собственную беспросветную тупость, предложениями встретиться «прямо сейчас» и все обсудить, или, как вариант — переехать к Чу Ваньнину, потому что тому наверняка небезопасно оставаться дома одному. Он просил Ваньнина ответить хоть что-нибудь — но… тут же стирал написанное, опасаясь, что этим «что-нибудь» станут слова, которые добьют его окончательно. Под утро его огромные текстовые простыни сократились до единственной фразы, которую он так и не отправил — и сохранил в черновиках. Нет, пока что писать нечто подобное было рано — и опрометчиво. Чу Ваньнин был не из тех людей, кто воспринимает всерьез признания в любви, написанные по пьяни, с опечатками — в четыре утра… Что до теперешнего состояния Мо Вэйюя, то он буквально чувствовал, как лед вот-вот проломится под его ногами, словно не ровен час он упадет куда-то в пропасть, из которой никогда больше не сможет выбраться. А во всем виноват был, разумеется, он сам — и его глупая идея опоить Ваньнина настойкой, а затем... он едва не застонал в голос, вспомнив, как Ваньнин буквально плавился под его прикосновениями, и в то же время старательно пытался дать ему отпор. Его сладостные стоны все еще звенели в ушах, а раскрасневшееся лицо и припухшие от яростных поцелуев губы продолжали будоражить воображение. И… как если бы этого было недостаточно для того, чтобы фантазии Вэйюя снова накрыли его такой несвоевременной волной возбуждения, память юноши снова в деталях и красках воссоздала то, как Ваньнин выглядел обнаженным. «Бл*ть!» Мо Жань едва не приложил сам себя лицом в стену, пытаясь избавиться от наваждения и хоть немного собраться, потому что время шло, и он должен был ответить Чу Ваньнину хоть что-то. Он снова вспомнил, что в ту самую ночь в его голове возникла идиотская идея, что Чу Ваньнин никуда не уйдет от него если их отношения перейдут на новый уровень. В конце концов, это должно было случиться, да и Ваньнин больше не дергался так сильно от прикосновений, не был напуган, не выглядел затравленным — даже наоборот… К сожалению, Мо Жань не учел, что мужчина сбежит от него при первой же возможности. Без объяснений. Быстрее проносящейся в небе кометы… Идея и вправду была отстойной, как оказалось впоследствии. Мо Жань понятия не имел, что ему теперь делать, и как себя вести с балетмейстером Чу, который после той ночи только и делал, что игнорировал его. Им действительно нужно было поговорить. Но, по крайней мере, когда парень все-таки совладал с собой и наконец предложил ему все обсудить, Ваньнин ответил «хорошо». Это было уже что-то. Спустя двадцать минут Вэйюй, растрепанный и вооруженный бутылкой минералки, ворвался на репетицию. Он знал, что выглядит помято, но ему было, по правде говоря, безразлично мнение коллег — сейчас его интересовал лишь один человек, и именно к нему он направлялся. Впрочем, к его удивлению, Чу Ваньнина нигде не было в поле зрения. На мгновение снова закралась мысль о том, что тот сбежал. К счастью, Ши Мэй как раз был на сцене, и Мо Жань тут же подбежал к нему и, перекрикивая музыку, спросил: — Где балетмейстер Чу? Громкая музыка продолжала нестись из колонок, давя на виски, а глаза нещадно резало от сценического света. К горлу внезапно подкатила тошнота. «Ну же, Ши Мэй, бл*ть, скорее соображай!..» — В малом зале, репетирует, — Ши Минцзин странно прищурился. — А-Жань, оставь его уже наконец в покое. Он сам не свой. Твои игры зашли слишком далеко. Он остановился и приблизился на несколько шагов к краю сцены, глядя на Вэйюя сверху вниз. Его красивое точеное лицо в этот момент было залито алыми бликами, от которых обыкновенно мягкий взгляд казался чуть ли не демоническим. — Мои… что? — Мо Жань резко вскинул голову, меняя Ши Мэя недобрым взглядом. — Ты о чем, мать твою?! Он так вспылил что половина труппы тут же обернулась посмотреть, что вызвало у него подобную реакцию. — Ты прекрасно знаешь, о чем я, — проговорил Ши Минцзин спокойно, и его тонкие изящные брови сошлись на переносице. — Ты так долго его ненавидел, трепал языком на весь мир о том, что он за человек, пытаясь очернить — а теперь собрался его одурачить… Я давно тебя знаю, Мо Жань, но это слишком даже для тебя. — Ты... — Вэйюй мгновенно побледнел. — Какого хр*на?!! — Я вижу, что ты пытаешься сделать, — Ши Мэй скрестил руки на груди. — Тебе придется смириться с тем, что я тебе этого не позволю. Сходи с ума как хочешь, делай со своей жизнью что угодно, можешь разбиться насмерть на своих тряпках, но не втягивай в это нашего учителя. Он не заслуживает такого. Чувствовать такой напор от Ши Минцзина, который обыкновенно был мягок и тактичен, и всегда приходил на помощь любому, кто его о том попросит, было настоящим шоком. Мо Жань не верил, что это происходит с ним. Кем был этот человек на сцене?.. «Это, что, действительно Ши Мэй?..» До Вэйюя внезапно дошел смысл происходящего, и по спине прошел холодок ужаса потому что он понял, к чему все идет. Ши Мэй… черт бы его побрал! Он специально выбрал именно этот момент чтобы срывать покровы?! Что такого он внезапно узнал, что стал вести себя подобным образом?.. Разве он не должен был быть на стороне Мо Жаня? Разве они не были друзьями?.. Но хуже всего, пожалуй, было то, что теперь уже практически вся труппа с любопытством прислушивалась к их диалогу. — Кто тебе, мать твою, сказал, что я его ненавижу?! — прошипел Мо Жань. — Жун Цзю, — Ши Минцзин, казалось, и бровью не повел. С его уст сорвалось лишь одно имя — но этого было достаточно. В его обманчиво мягком, даже нежном голосе сквозило отвращение. Мо Жань резко вдохнул, пытаясь сдержать порыв ярости. Вены на руках вздулись. — Жун Цзю, мать его!!! Сочинил историю, которой не было! Только конченные идиоты могли ему поверить и позволить этому бреду вылиться в печать!!! Но джинн был уже выпущен из бутылки, и теперь со стороны труппы слышались приглушенные вопросительные шепотки. Кто-то уже активно гуглил на эту тему и вполголоса пересказывал содержание «отрытого» материала: «...Жун Цзю, парень-проститут, который попал в больницу с крайним истощением, почти полумертвым» «...встречался за деньги с Вэйюем» «...опасные ролевые игры “учитель-ученик”, которые включали в себя бог знает что» «...Вэйюй вымещал на нем свою агрессию, истязал его до состояния отключки» «...что же за учитель был у Мо Вэйюя, что он его так сильно ненавидел?» В это же мгновение Мо Жань каким-то шестым чувством осознал, что Ваньнин тоже был где-то здесь. Он всегда был словно настроен на волну этого человека, и его присутствие всегда вызывало странное волнение. Его охватил ужас — настолько сильный, что он не мог сдвинуться с места. Впервые он буквально оцепенел, не в состоянии даже повернуть голову. Ши Минцзин слабо приподнял уголки губ в почти по-девичьи нежной улыбке, продолжая пристально смотреть на Вэйюя, словно бросая ему вызов. От этой ласковой усмешки почему-то становилось особенно жутко, а любые оправдания застревали в горле. Да и что он мог, мать его, сказать, когда его еще никто ни в чем не обвинил?! Краем глаза он словно сквозь туман увидел, как Юйхэн с неестественно прямой спиной и полыхающим дикой яростью взглядом направляется прямо к нему… нет, все-таки, не к нему, а к сгрудившимся и жарко обсуждающим его личную жизнь танцовщикам массовки. Мимо Мо Жаня он прошел так, словно тот вовсе был пустым местом. — Всё сказали? — прозвучал колкий, словно острие кинжала, и в то же время тихий голос, от которого даже Мо Жань вдруг почувствовал себя неуютно. — Балетмейстер Чу, Мо Вэйюй… — подала голос внезапно одна из танцовщиц. — Он… — Я не спрашивал про Мо Вэйюя. Я спросил вас. Все всё СКАЗАЛИ? — Юйхэн смерил отчужденным, почти нечеловеческим взглядом растерявшуюся труппу. — Я не желаю больше слышать подобной грязи на своих репетициях. Если кто-то хоть слово скажет об этом, я лично позабочусь, чтобы вы забыли о том, что такое балетная карьера. Это, надеюсь, ЯСНО?.. Абсурдно, но музыка все еще продолжала литься из колонок, и мелодия была удивительно нежной — и абсолютно неуместной в свете только что прозвучавших угроз. Мо Жань невольно содрогнулся когда заметил, что Чу Ваньнин каким-то абсолютно непостижимым образом вдруг оказался за его спиной. Он понял это лишь по косой тени на полу и по слабому аромату цветов яблони, разлившемуся в воздухе — потому что балетмейстер просто молча стоял и не предпринимал никаких попыток заговорить. Посмотреть ему в лицо казалось чем-то невозможным. Он боялся того, что увидит в глазах Чу, потому что они и были той самой бездной, которая могла разрушить его душу. Время тянулось бесконечно долго, как если бы они все сейчас находились вне горизонта событий, подвешенные в небытие. — Мо Жань, — раздался тихий, почти неслышный голос. Ваньнин наконец окликнул его, положив начало отсчету до катастрофы. Вэйюй внезапно почувствовал себя до странности беспечно — наверное, именно так ощущает себя человек, которого уже приговорили к смертной казни, но все еще не сказали, как именно и когда его собираются казнить. Юноша заставил себя изобразить улыбку и плавно повернулся к Ваньнину. Но в глазах Чу он не увидел того, что ожидал. Ни обвинений. Ни ужаса. Ни злости. Там был лишь отрешенный холод — такой, от которого невольно начинало знобить. Ваньнин смотрел на него несколько секунд с абсолютно непроницаемым выражением лица. Это было не ново — в конце концов, именно так он выглядел практически всегда. Можно было подумать, его ничто не могло вывести из себя или пошатнуть. — Мо Жань, ты хотел поговорить. Я уже освободился, — тихо проговорил Ваньнин, а затем, не дожидаясь реакции, молча развернулся и направился к выходу.