pork soda

Обито был обеспокоен. У Тоби был послужной список не самых дружелюбных собак в округе - он едва не покусал нескольких пешеходов, прежде чем боец нашел маршрут для прогулок, который был почти заброшен - но он даже не мог винить беднягу. Прожив целую жизнь на этой несчастной планете, он чувствовал то же самое по отношению к людям и, по сути, действовал так же, используя кулаки вместо зубов. Ротвейлер проявлял агрессию практически ко всем, кто не был Обито, и мысль о том, что Какаши может быть укушен, заставляла его живот беспокойно вздрагивать, ладони потели каждый раз, когда эта мысль приходила ему в голову. В этом случае все было бы гораздо хуже, так как доктор шел бы по территории, которую собака считала своей, а не уличной. Эта мысль не давала Обито покоя всю ночь. Первые потоки солнечного света, пробивающиеся сквозь жалюзи, заставили его вскинуть голову, заслонив глаза неповрежденной рукой, пытаясь отгородиться от внезапного яркого света. В отличие от остального города, в больнице в эти вечерние часы было шумно: скрипели колесики кроватей, медсестры бегали между палатами, чтобы успеть к пациентам, нажимающим на кнопки вызова. Он даже посчитал, сколько раз слышал за окном гудки машин скорой помощи, все, что могло отвлечь его от мыслей о Какаши и Тоби. Часы бездумных размышлений и пустого разглядывания стены оставили его с сухими глазами и неистовой головной болью, но последнее было нормой для него в настоящее время. Боль была обычной частью его жизни, учитывая его работу. Во рту все еще ощущался привкус крови, после того как он случайно прикусил щеку во время драки, поэтому он потянулся за чашкой воды, которую Рин оставила ему перед уходом домой, не обращая внимания на поднос с едой, поставленный там же. Выглядело это дерьмово. Картофельное пюре было жестким, подливка казалась больше желеобразной, чем сам соус, а жалкое подобие индейки, которое они оставили на гарнир, все еще было цельным куском - с единственной функциональной рукой Обито был не в лучшем положении, чтобы использовать нож для разделки еды. Обито глотнул воды, морщась от металлического послевкусия. Его мысли снова начали дрейфовать, возвращаясь к Какаши, находящемуся в том месте, которое раньше было их домом. Он задавался вопросом, что чувствует доктор, ступив на порог их квартиры, бесплодной и представляющей собой лишь подобие того, что было раньше. Какаши был светом, он всегда находил маленькие безделушки, которыми украшал квартиру: сосновые шишки на столе, полевые цветы в вазах из-под кока-колы, его чучело Паккуна на мягком троне в спальне. Теперь квартира выглядела заброшенной. Он также надеялся, что с Какаши все в порядке, раз он остался там один. Когда они жили вместе, Обито всегда трижды проверял замки, прежде чем оставить младшего дома одного. В их городе взломы совершались каждую ночь, и их жилой комплекс был особенно легкой мишенью, не имея ни охраны, ни нормальных засовов - Обито пришлось установить их самому, иначе он никогда бы не оставил Какаши ради собственного здравомыслия. Боец был не в восторге от того, что Какаши будет гулять по этому району в одиночестве, но ничего не мог с этим поделать. Он не мог уйти, и у него не было права что-то сказать, больше нет. Доктор жил самостоятельно уже много лет, и Обито был уверен, что только расстроит молодого человека, если попытается читать ему нотации, в то время как он оказывает бойцу услугу. Он разрывался между желанием убедиться, что о Тоби позаботятся, и рвал на себе волосы при мысли о том, что Какаши останется один. Ничего этого не случилось, если бы он был достаточно силен, чтобы дойти до дома. Обито сжал кулаки на одеяле, разочарованный собой. Когда первые уколы боли пронзили костяшки его пальцев, он понял, что зашел слишком далеко, и скривился, когда струпья снова вскрылись, слегка испачкав бинты на его руках. Боец ослабил хватку, откинувшись на стопку подушек, подпирающих его - Рин была достаточно добра, чтобы принести ему еще несколько, заметив, как беспокойно он себя чувствует в лежачем положении. В таком положении было трудно дышать, и каждый синяк казался еще больше, так что просто сидеть - единственный способ игнорировать боль, пробивающуюся сквозь облако лекарств. Обито думал о прошлой ночи. Он поморщился при воспоминании о слезах Какаши, но еще больше напрягся - когда обнаружил, что едва может вспомнить сказанное, нахмурив брови, пытаясь сосредоточиться как можно больше. Мог ли он измениться? Все, что он знал - это боль, и все, что он мог делать - это причинять людям боль. Боец уставился на свое отражение в черном экране телевизора, висевшего на стене. Он был замотан в бесконечное количество бинтов ( за что был благодарен, потому что не хотел видеть, что скрывается под ними ), на его лице было столько синяков, что едва ли можно было найти дюйм, который не был бы побит. Какое печальное существование. Мозолистыми пальцами он провел по особенно неприятному фиолетовому пятну на нижней челюсти. Какаши так и не ответил на его вопрос - почему он вернулся. Обито с трудом мог вспомнить начало своего ответа, запинаясь "я не мог", но старший мужчина не был уверен, что именно хотел сказать доктор. Он не мог что? Обито уставился на металлические панели потолка, его веки отяжелели. Изнеможение пробирало его до костей, несмотря на попытки бороться с ним - он хотел быть уверенным, что проснется в тот момент, когда вернется Какаши, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. К сожалению, это был бой, который он неизбежно бы проиграл. ________________ Обито захрипел, руки напряглись под общим весом своего тела и тела Какаши на его спине, опускаясь на землю, а затем поднимаясь. Капля пота скатилась с переносицы, когда лоб коснулся пола, живот сжался, когда он поднялся обратно, студент словно навалился на него мертвым грузом. Пятьдесят. Боец осторожно опустился на пол, больше беспокоясь о том, что Какаши случайно ударился локтем о дерево, чем о боли, которую это могло бы причинить ему, прижимаясь щекой к полу, пытаясь отдышаться. Руки, лежавшие на его плечах для устойчивости, погладили напряженные мышцы, а на уголке рта остался мягкий поцелуй. "Я выиграл", - прошептал Какаши ему на ухо, на что Обито в недоумении поднял голову, и приподняв бровь, посмотрел через плечо на наглую улыбку младшего. "Ты, черт возьми, шутишь", - проворчал старший, не собираясь допустить, чтобы эти пятьдесят напряженных отжиманий оказались бессмысленными. "Ты сказал пятьдесят". "Я сказал больше пятидесяти", - ответил второй, подняв вверх один палец. "Значит, тебе нужно было отжаться хотя бы пятьдесят один раз". Обито медленно моргнул. Какаши моргнул в ответ, еще медленнее. "Я собираюсь надрать тебе задницу". Какаши взвизгнул и спрыгнул со спины бойца, обогнув спинку дивана и став барьером между ними, когда Обито поднялся, прищурив глаза. Маленькое отродье. "Ладно, мы можем просто забыть о пари!" Младший попытался успокоить его, глаза искривились, когда он застенчиво засмеялся, размахивая руками перед собой. "Мне вообще нравится мыть посуду, это расслабляет". Обито не ответил, тяжело ступая по деревянным половицам, он направился к Какаши, едва касаясь пальцами локтя синей толстовки студента. Вскрик Какаши заставил его рассмеяться, и он перепрыгнул через диван, когда младший мужчина побежал на кухню, прихватив черствую буханку французского хлеба, чтобы использовать ее в качестве оружия. Боец фыркнул, подкрадываясь к собеседнику, пока не уперся спиной в край столешницы. Глаза Какаши расширились, когда он понял, что фактически загнал себя в ловушку, а ухмылка Обито стала еще более коварной. "Плохо", - Какаши ударил его по голове черствым хлебом, Обито заскулил, потирая место удара. Оба приостановились, одновременно взглянув на хлеб, потом друг на друга. Студент прижался лбом к груди Обито и засмеялся, звук был заразительным, и старший мужчина присоединился к нему, теплая рука легла на шею Какаши, удерживая его на месте. Сердце Обито было полно любви. ________________ Сонные глаза открылись. В его воспоминаниях квартира всегда выглядела совсем по-другому. Обито казалось, что он купается в цветах - столько желтого и зеленого, вещи разбросаны повсюду в организованном хаосе. Солнце тогда казалось ярче, светило достаточно сильно, чтобы заполнить своим светом всю гостиную, где Какаши свернулся калачиком со своими учебниками, как довольный кот, греющийся в тепле. Когда Какаши ушел, он забрал солнечный свет с собой. Их дом, вернее, дом Обито, казался лишенным жизни. Казалось, что из его мира исчезли краски, и он стал совсем не таким ярким, как был с младшим. Все казалось серым, даже солнце. Боец прижал ладонь ко лбу, пытаясь прогнать головную боль, желудок громко заурчал. Он снова посмотрел на больничную еду у своей кровати, сморщив нос от отвращения. Вместо этого он взял с подноса чашку с ванильным пудингом. Он только успел снять крышку из фольги и положить ложку внутрь, как в палату вошел Какаши, с растрепанными серебристыми волосами и взволнованным видом. В его руках была кожаная сумка, которую он положил на стойку возле раковины, прежде чем подойти к кровати Обито и убедиться, что о нем позаботились. "Как ты себя чувствуешь, Обито?" спросил Какаши, осторожно измеряя показатели бойца. " Прекрасно. Ты уже поел?" Обито протянул свою чашку с пудингом, не обращая внимания на то, что глаза доктора заметно смягчились, а датчик снова выдал его учащенное сердцебиение. "Я принес обед на потом, но ты должен съесть это", - слегка укорил доктор, пристально глядя на него, пока Обито демонстративно не поднес ложку с пудингом к губам. "Они что, не принесли тебе ужин?" Обито фыркнул, наклонив голову к маленькому столику рядом с кроватью, доедая пудинг, когда Какаши повернулся лицом к подносу. Доктор вздохнул и провел рукой по лицу, снова взглянув на Обито, не отрывая взгляда от его забинтованного плеча. "Похоже, они ожидали, что ты съешь индейку целиком", - пробормотал себе под нос Какаши, возвращаясь к кожаной сумке на стойке, а Обито смотрел на поднос с больничной едой так, как будто это его лично оскорбило. "Открой." Старший мужчина был удивлен тем, как быстро действовал доктор: он достал из кожаной сумки ланч-бокс и открыл стеклянный контейнер с курицей и лапшой за те несколько мгновений, на которые Обито отвлекся. Он уставился на вилку перед своим лицом, на которую был нанизан кусок курицы. Когда он не шелохнулся, Какаши поднес курицу ближе к его губам, подставив руку под вилку, чтобы ничего не упало на бинты. Молниеносным движением руки молодой человек заставил его открыть рот. "Тебе нужно поесть, давай", - настаивал Какаши, улыбаясь, когда Обито наконец взял кусок в рот. Боец удивился, что еда была теплой, и с любопытством посмотрел на доктора, пока тот жевал. Он был уверен, что еда уже остыла, если бы стояла в холодильнике, пока Какаши был на работе. "О, я, э-э, еще не вступил на дежурство", - щеки доктора запылали от мысли, что он бросился к палате Обито, как только припарковался. Сердце старшего мужчины ёкнуло, а его лицо стало теплее, чем обычно, он понял, что Какаши, должно быть, всё ещё что-то чувствует, раз так беспокоится. Не говоря уже о том, что он сидел на краю кровати Обито и кормил его. После еще нескольких укусов, пока большой палец Какаши осторожно вытирал соус из уголка рта, который не был разбит, Обито внимательно осмотривал руки доктора, с облегчением обнаружив, что на них нет видимых следов зубов. Видимо, никаких неприятностей не было, но он заметил несколько лишних черных волосков, прилипших к серым штанам доктора, и поднял руку, чтобы отщипнуть один. Они были короткими и грубыми, определенно не человеческими, поэтому он понял, что они, должно быть, принадлежали Тоби. "Он доставил тебе неприятности?" спросил Обито, не в силах скрыть тревогу в голосе. Возможно, Тоби тоже имел отношение к тому, почему Какаши выглядел сегодня особенно растрепанным. "Тоби? Он же плюшевый мишка", - младший выглядел искренне озадаченным, наконец-то откусив кусочек от своего обеда, а затем отрезав еще один кусок курицы, чтобы скормить его бойцу. "Он выглядит страшнее, чем есть на самом деле". Обито моргнул. Тоби, плюшевый медведь? Эта собака чуть не оторвала ему руку, когда они встретились в первый раз. "Напоминает кого-то", - пробормотал про себя доктор, запихивая курицу в рот старшему, прежде чем тот успел запротестовать. Обито был рад, что с его собакой все в порядке - хотя и считал, что должен быть хотя бы немного обижен тем, что спас жизнь этой шавке, а с ним обошлись хуже, чем с незнакомцем, ворвавшимся в дом. Впрочем, он не слишком удивился. Какаши умел завораживать любое живое существо. "Я тут подумал вчера вечером. Мы должны сделать тебе компьютерную томографию, чтобы узнать, насколько сильны повреждения", - Какаши говорил тихо, словно боялся, что сказанное вслух станет правдой. "Потом мы можем пойти к доктору Сенджу в отделение неврологии". Какаши отмахнулся от разговора о врачах на половине первого предложения, он был слишком занят, наслаждаясь лапшой. Вилка младшего юноши заскрежетала по стеклу, прежде чем он понял, что с едой покончено, и он снова убрал контейнер в свою коробку для ланча, доставая вместо него батончик мюсли. Он вложил его в руку бойца, открыв для него фольгу, и поднялся с края кровати, чтобы бросить пакет обратно на стойку. Обито уставился на батончик. Какаши вышел из комнаты к тому времени, когда старший мужчина вновь обрел сосредоточенность, он успел откусить от овсяных хлопьев с медовой глазурью, прежде чем они рассыпались по его одеялу. Ему казалось, что он не может насытиться, голод в нем, когда его тело пыталось исцелиться, напоминал что-то неукротимое. Он как раз закончил есть, засунув обертку в пустую чашку из-под пудинга, когда вернулся доктор и провез кресло-каталку по комнате, пока оно не оказалось рядом с кроватью Обито. Он поднял бровь, не желая, чтобы Какаши толкал его через всю больницу в этой штуковине. "Мне не нужно это чертово инвалидное кресло", - пробурчал Обито, ухватившись огрубевшими ладонями за прутья кровати, и медленно перекидывая ноги, одна рука тут же обвилась вокруг ребер, а челюсть напряглась, заглушая болезненный звук. Сделав глубокий вдох, Обито встал, опираясь почти всем весом на одну руку, и тут по позвоночнику пробежали толчки боли, глаза зажмурились. Ему не нужна была помощь. По крайней мере, так ему казалось, когда он попытался сделать еще один шаг вперед без помощи кровати. Колени Обито подкосились, когда боль вернулась в десятикратном размере, захлестнув его волнами агонии через каждую фибру его существа, а по краям его зрения расплылись черные пятна. Какаши рванул вперед, пытаясь удержать его в вертикальном положении, и они оба, спотыкаясь, направились к инвалидному креслу, прежде чем у Обито не осталось выбора: либо сесть в него, либо рухнуть на доктора и повалить их обоих на землю. Его тело было разбито - и он чувствовал себя жалким. Он не мог даже ступить шаг самостоятельно. Обито мог слышать, как ординатор пытается тихо перевести дыхание после внезапной нагрузки на тело, он не мог смотреть на Какаши, слишком стыдясь собственной слабости. Инвалидное кресло покачнулось, когда младший схватился за ручки, оттолкнулся от опоры и подался вперед, а боец с каменным взглядом уставился на его ноги, обмотанные бинтами, проглядывающими сквозь пушистые больничные носки. "Ты не должен все делать сам, Обито", - пробормотал Какаши, когда они выкатились в коридор, быстро избежав столкновения с медсестрой, возвращавшей в отведенное ей место капельницу. Похоже, доктор хотел сказать что-то еще, но остановился, сделав глубокий вдох. Обито не ответил. С каждой дверью, мимо которой они проносились, в его животе нарастало беспокойство: то кашель и стоны больных, то надрывные рыдания членов семьи, ожидающих смерти своих близких. Он ненавидел это. И снова он проклинал себя за то, что был настолько слаб, что не мог самостоятельно встать и убраться к черту из этой проклятой больницы. Они свернули за угол, и задумчивость Обито была почти осязаема. Какаши замедлил шаг, когда они приблизились к палате, и полностью остановился прямо у двери. Он обогнул кресло на колесиках, выглядя все таким же взволнованным, как и утром, и Обито удивился, как доктор может так нервничать, если с этим он сталкивается, наверное, каждую неделю. "Эту процедура пройдет совсем быстро", - объяснил ординатор, пальцами расчесывая волосы Обито. "Это займет всего тридцать минут". Старший мужчина с трудом сдержался и чуть было не отпрянул от прикосновения Какаши. "Хорошо", - сказал Обито, не зная, что повлечет за собой томография, но, тем не менее, доверяя врачу. Если Какаши хотел проткнуть его десятками тысяч иголок, он позволит ему это сделать. Честно говоря, если бы все зависело от бойца, его бы выписали еще вчера вечером. Ему было все равно, что скажут эти анализы, потому что он знал, что слишком много раз гробил свое тело, чтобы оно могло быть чем-то плохим. Но если это была причина, по которой он смог снова видеть Какаши, он не собирался принимать это как должное, как бы сильно он ни ненавидел это место. Когда Какаши вкатил его в комнату, Обито застыл в кресле. Машина была массивной. Сама комната была не очень большой, но от внушительного белого устройства, стоящего в центре, кровь стыла в жилах, а низкий гул его основных механизмов отражался от шалфейных стен. Доктор на мгновение оставил его, чтобы поговорить с техником-рентгенологом в соседней комнате, их слова заглушало стекло между двумя помещениями. Обито чувствовал себя крошечным рядом с этой чудовищной машиной. Что-то было не так, и это не давало ему покоя. Неужели они хотят, чтобы он вошел в это? Его тело было горячим, как будто его сковывали, но ничто не удерживало его, кроме его собственных неисправных конечностей. Боец едва не выпрыгнул из своей кожи, когда Какаши вернулся, положил руку ему на плечо и озабоченно посмотрев на него. Обито почувствовал, как струйка пота скатилась по его виску. Какаши провел рукой по его щеке, нахмурив брови. "Все будет хорошо". ________________ "Все будет хорошо", - вздохнул старший, погладив Какаши по беспорядочным волосам. Это было почти смешно - младший хотел стать врачом, но вот он дрожал при виде иглы, когда медсестра подошла к нему, дезинфицируя место укола на руке. "И как ты собираешься колоть людей, если не можешь даже смотреть на это?" поддразнил Обито, сдерживая смех над расстроенным видом Какаши. Мило. "Я не боюсь их делать", - ныл ученик, используя свою свободную руку, чтобы схватить руку Обито в тиски. "Это просто больно". Как человек, у которого ломались кости, рвались мышцы и рассекалась кожа, Обито отнес бы уколы к наименее болезненным вещам, которые он когда-либо испытывал, но ему было приятно осознавать, что это худшая степень боли, которую когда-либо испытывал младший. Когда медсестра собралась сделать укол, Обито воспользовался этим, чтобы отвлечь другого - поднял руку, сжимавшую его собственную, и провел губами по костяшкам пальцев.Какаши вскрикнул и отдернул руку - его удивило и смутило, что боец сделал это в присутствии медсестры. К тому времени, как он успокоился, женщина уже накладывала на больное место повязку. Видя, как Какаши доволен собой, утверждая, что он даже не почувствовал и не боялся этого, Обито весь оставшийся день сдерживал ухмылку. Обито нашел в Какаши цель, ведь ничто так не наполняло светом каждую щель пустоты, как улыбка другого. ________________ С помощью техники им удалось перенести Обито на стол. Поскольку это была всего лишь томография черепа, раздеваться не пришлось, хотя на нем остались только бинты и шорты с прошлой ночи, так что снимать все равно было нечего. Боец осторожно лег, стараясь скрыть дрожь в руках, глядя на огромный аппарат, который вскоре должен был окружить его. Какаши в последний раз сжал его пальцы, прежде чем они с техником-рентгенологом вошли в отгороженную комнату, и голос техника через динамик предупредил его, что стол вот-вот сдвинется. Несмотря на предупреждение, Обито все равно дернулся, когда его начали задвигать обратно в аппарат томографа, его челюсть крепко сжалась. Оказавшись внутри, он почувствовал себя в ловушке. Несмотря на то, что его нижняя половина все еще находилась снаружи аппарата, Обито замер. Сканер начал вращаться, и бойцу пришлось сжать в кулак материал своих шорт, чтобы не запаниковать, дыхание вырывалось неглубокими толчками, пока процедура наконец не закончилась. Потребовалось некоторое время, чтобы сканер перестал вращаться, но когда это произошло, стол вытащил его обратно. Обито сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться перед выходом Какаши, не желая, чтобы доктор забеспокоился, увидев, что старший потерял рассудок из-за небольшого пребывания в томографе. Глупая мысль, ведь Какаши всегда улавливал чувства Обито, как бы тот ни старался их скрыть. Когда врач вернулся к нему, и он снова оказался в инвалидном кресле, рентгенолог сказал им, что снимки отправлены радиологу, но из-за огромного количества последних снимков других пациентов он не может точно сказать, когда будут готовы результаты. Обито заметил, что Какаши неспокоен, и эта информация еще больше раззадорила его. Доктор хотел получить результаты как можно быстрее, но в такой переполненной больнице это было маловероятно с самого начала, независимо от степени тяжести травм - если речь не шла о жизни или смерти, то можно было и подождать. "Все в порядке", - сказал Обито, обрывая то, что наверняка вызвало бы протест со стороны Какаши. Боец не нуждался в особом обращении, не тогда, когда там были пациенты, которые заслуживали энергии и ресурсов больницы больше, чем он. Это был результат его собственных действий, и он мог с этим смириться. Когда они вышли из палаты, старший мужчина подумал, что доктор вернет его обратно на кровать, но вместо этого оказался в замешательстве, так как они продолжили двигаться направо, дальше по коридору. Пальцы Обито бездумно барабанили по подлокотнику кресла, когда они подъехали к автоматическим раздвижным дверям возле восточного крыла, которые открылись при их приближении. Боец прищурился, когда яркий свет снаружи ослепил его, несколько раз моргнув, чтобы приспособиться к внезапному освещению, и только потом рассмотрев яркие зеленые и красные цвета внутреннего двора больницы, небольшой фонтан, бурлящий в центре. Какаши подкатил их ближе, пока они не оказались прямо у фонтана, доктор сел на каменный край, глубоко выдохнув. "Разве ты не должен лечить", - спросил Обито, эгоистично желая, чтобы Какаши проводил с ним все свое время, но в то же время беспокоясь, что у ординатора будут неприятности из-за того, что он приклеился к одному пациенту, когда на этаже их было так много. "Да", - Какаши подцепил заусеницы, прилипшие к его шнуркам, и Обито узнал в них те же самые, что прилипли к сорнякам на маршруте, по которому он выгуливал Тоби. "Я скоро вернусь к остальным обходам, остальные могут еще немного подождать". "Боюсь, мне придется конфисковать ваши права, док", - боец откинулся назад в инвалидном кресле, наклонив голову так, чтобы смотреть в голубое небо. "Нельзя играть в любимчиков". "Наверное, Вы правы", - улыбнулся доктор, приподняв одну ногу, чтобы прислонить щеку к колену. У Обито перехватило дыхание. Солнце светило на Какаши так, словно было создано только для него, серебристые волосы практически сияли. Тогда он понял, что смог оценить прекрасные краски двора, потрясающий розовый цвет цветов, растущих на каждом кусте. Но ни один из них не мог сравниться с Какаши, с его мягкими ресницами и еще более мягкой улыбкой. Обито улыбнулся в ответ, но внутри у него все сжалось. Он не мог смириться с тем, что снова потеряет свет в своей жизни. ________________ Пять дней. Пять дней Обито торчал в больнице - рентгенолог все никак не мог добраться до его снимков, и пока он был вынужден оставаться. Единственное, что помогало ему сохранять рассудок это время, проведенное с Какаши, который приносил ему еду и водил по больнице, пока боец не поправился настолько, что мог сам ходить на небольшие расстояния, опираясь на доктора. Тоби тоже был в надежных руках - чтобы облегчить поездки на работу и обратно, Обито настоял на том, чтобы доктор жил в квартире вместе с собакой. Он не мог смириться с мыслью, что измученный Какаши будет ездить туда-сюда с затуманенным сном сознанием, когда в его собственном доме есть кровать. К тому же, судя по фотографиям, которые ему показывал ординатор, Тоби, похоже, нравилась его компания. Было что-то в том, что Какаши спит там, что раньше было их домом, и заставляло его сердце болеть, желая, чтобы это не было чем-то временным, чем-то, что закончится, как только Обито выпишут из больницы. Он вздохнул, поправляя выбившуюся нитку на подоле рубашки, которую доктор принес ему из квартиры - он был рад, что его перевязанные раны уже не такие нежные, и теперь он мог надеть на них что-то легкое. Подушки ему больше не требовались, и он смог удобно откинуться на кровать, устремив взгляд в потолок и считая каждый тик на часах. Какаши скоро вернется. Секунды. Минуты. Он считал их все. Затем, как по часам, повернулась ручка, дверь приоткрылась, и в коридоре раздался голос. "Доктор Хатаке!" Он услышал, как рука Какаши соскользнула с ручки, приветствуя рентгенолога, и из крошечной щели в двери Обито увидел бледную папку в руках другого человека, которую тот передал ординатору. "Извините, что так долго", - начал тот, когда Какаши открыл папку и просмотрел содержимое. "В отделении была суматоха, но я хотел доставить их сразу же, как только ознакомлюсь". "Спасибо, доктор Нара. Я очень ценю это". Обито закрыл глаза, когда они начали обсуждать его результаты. Он знал, что если Какаши войдет и увидит, что он не спит, он будет слишком сильно волноваться о том, что боец подслушивал, поэтому он решил притвориться спящим. Было что-то необычное в том, чтобы слушать, как люди говорят о нем и его состоянии, пока он лежит на больничной койке и ждет. "Симптомы, которые, кажется, повторяются, и те, что были в ночь боя, похоже, являются результатом тяжелого ЧМТ", - начал доктор Нара, после чего раздался звук его пальца, постукивающего по одному из отпечатанных сканов. "Заметили эту припухлость возле височной доли? Скорее всего, это связано с провалами в памяти". "Серьезными? Я просто подумал..." Голос Какаши прозвучал так тоненько, что Обито захотелось съежиться. Он был причиной этого. "Судя по многочисленным пораженным участкам, это результат многолетних повреждений. Большинство контактных видов спорта приводят к легким травматическим повреждениям мозга, но в таких боях, как эти, нет ничего удивительного в том, что накопление легких и умеренных травм мозга переходит в более тяжелое состояние, если их не лечить", - вклинился рентгенолог, голос которого был слишком бесчувственным, чтобы понравиться Обито, особенно когда он почти чувствовал, как беспокойство волнами накатывает на Какаши. "Но, ведь наверняка можно что-то сделать, чтобы обратить ущерб вспять? Многим пациентам удается облегчить даже самые тяжелые симптомы", - голос ординатора звучал с такой надеждой, что Обито захотелось оказаться рядом и утешить его. Защитить его от реальности. Как будто это не было судьбой Обито. По какой-то причине он не мог заставить себя поверить, что все это из-за него, что его мозг настолько испорчен, что это привело к его дрянной памяти и постоянным болям. Его волновало только то, что это расстраивает Какаши, и он хотел, чтобы доктору стало легче. Доктор Нара вздохнул. "Только 26% всех пациентов с ЧМТ поправляются, а с учетом того, как господин Учиха сейчас живет, скорее всего, он умрет", - сказал рентгенолог твердым голосом. Это разрушило все иллюзии, которые Какаши строил для себя. Обито захотелось сбить этого человека с ног. "Я бы посоветовал вам сообщить ему об этом", - голос доктора Нара звучал дальше, как будто он сделал несколько шагов. "Еще одно серьезное сотрясение мозга неизбежно приведет к кровоизлиянию". Какаши молчал. "Если это произойдет, он умрет, доктор Хатаке". Обито знал, что борьба однажды станет его смертью. Он не был удивлен, но услышать это так твердо, так фактически, было подобно ощущению вне тела, его конечности похолодели. Даже то, что он продержался так долго, было чудом после всего, через что ему пришлось пройти. И все же его пугала не сама мысль о смерти. Его пугала мысль о том, что он оставит Какаши. Оставит Тоби. Сердце Обито болело. Единственным утешением для него было то, что Какаши знал о существовании Тоби, и собака не останется без него, если Обито уйдет. Они проживут и без него. Если они оба прожили жизнь без него, то он был уверен, что они справятся, если не лучше, сами по себе. Без Обито, который причинит им еще больше боли. Самой жалкой частью всей этой ситуации было то, что Обито знал, что не может прекратить драться. Любой другой человек, зная, что его ждет смерть, стал бы избегать всего, что может поставить его в опасную для жизни ситуацию. Но Обито умел только драться, поэтому он не мог остановиться. Он не мог остановиться. Это было единственное, что заставляло его что-то чувствовать, потому что он знал, что скоро Какаши снова исчезнет. И он останется с этим изматывающим душу одиночеством. Незаполненная дыра в его сердце. Он старался не реагировать физически, когда Какаши, наконец, вошел в комнату, тихо закрыв за собой дверь, когда он взглянул на спящего бойца. Обито слышал, как скрипнула дверь, когда доктор прислонился к ней, расстроенный информацией, полученной от рентгенолога, прижав ладони к глазам. Обито услышал приглушенное сопение. "Что же мне делать?" У старшего мужчины защемило сердце от этого прерывистого шепота - доктор говорил так безнадежно. Обито хотел бы вырвать свой мозг, свое сердце, все, что у него есть, чтобы Какаши больше не беспокоился о нем, чтобы больше не проливались слезы о его никчемном существовании. Тихие шаги были единственным предупреждением о приближении ординатора, и боец застыл на месте, чтобы не выдать себя трепетанием закрытых глаз. Мягкие руки коснулись его лица. Затем легкий поцелуй в лоб. Сердце Обито забилось. "С тобой все будет хорошо, Обито. Я вылечу тебя, обещаю". Мизинец Какаши обхватил его мизинец, и ему потребовалось все, чтобы удержать глаза закрытыми. Обито знал, что это обещание Какаши не сможет сдержать.