Break me down slowly

Озверевшие, по природе своей, никакая не экспериментальная сыворотка правительства, а, по сути, лишь ускоренный патологический процесс воспаления тканей головного мозга. Некогда, еще тысячи лет назад, эпидемия с головой накрывала лишь небольшие острова, где такие понятия как «цивилизованное общество» или «гигиена» совершенно не имели веса. Люди теряли рассудок, не иначе, но до самой сути внутренней и внешней деформации тела в наше время так и не дошли. Коротко: озверевшие могли появиться еще раньше неандертальцев, проживающих по меньшей мере лишь двадцать лет от роду. Но с процессом эволюции и само понятие «неразумная тварь» стало обесцениваться, предаваться изжиткам прошлого. Многие народы испокон веков стали забывать то, с чего началась история современного человечества, и как со временем люди смогли перейти от охоты на дикий скот до покупки готового мяса в ближайшем круглосуточном магазине. Что же стало причиной вспышки патологии «озверевших» по сей день остается загадкой. Была ли это повсеместная деградация общества или сами несколько поколений переняли от себя геном предшествующего антропогенеза – неизвестно. Тех, кто так или иначе мог докопаться до корня проблемы, больше нет в живых. Только вот одному Ученому воистину было интересно узнать, настолько ли проста причина, скрывающаяся за ликом безмозглых убийц? Кан Дэиль никогда не планировал становиться на путь своих предков-исследователей, но, как оказалось позже, обстоятельства это сделали вместо него. Он и его семья, с незапамятных времен ее существования, никогда не занимали больше положенного. «Династия» Кан обитала на Северных землях, вдали от родного Сеула, который его предки называли воплощением недоброго знамения. Они считали, что прогресс привнесет в обычную житейскую каждодневщину в муки и страдания будущих поколений. Дэилю было все равно. В свои недолгие двадцать пять, он только и мечтал о том, чтобы перебраться в большой город, который откроет для него миллион дверей возможностей. Только вот семейная библиотека, хранившая столетний опыт его предшественников, некогда стала привлекать его, еще молодого паренька, все больше. Со временем Кан и забыл о своей мечте покорить необъятный пламенем Сеул, на долгие часы засиживаясь в архивах, хранивших не только историю самой династии, но и событий, происходящих на тогдашних землях, и ранее приобретающих немыслимых масштабов. Дэиль много читал и про войны, и про народные смуты, и про голод, настигший страну еще сотни лет назад. Но больше его интересовали мифы и предания, в которые искренне веровали горожане деревень, властвующих на землях нынешней Южной Кореи. Дэиль всегда любил наблюдать за людьми. Это доставляло если не душевное равновесие, то способ отвлечься от домашней рутины и надоедливых родителей, без устали напоминающих сыну о его долге перед отцом: еще молодой Кан обязан был оставить после себя наследника. На все жалкие попытки семейной четы, Дэиль лишь закатывал глаза, не желая вслушиваться в бред сумасшедших. Только вот не думал он, что со временем перехватит все властвующие их характерные черты. Так от отца ему досталось полное отречение от сострадания, а от матери по крови получил небывалый интерес ко всему живому. Только не знал Дэиль, почему именно Хан Джисон стал тем, ради кого можно и подождать. Тем, кто воткнет нож в спину, но ты продолжишь смотреть на его решения и дальше, появляясь в самых страшных кошмарах. И не думал Кан, что успеет выхватить паренька буквально за шиворот, когда тот окажется в нескольких метрах от многострадального Пункта. – Ты долго, – шипит Ученый, вдавливая парнишку в автомат с кофе; Хан от шока корчится, переводя дыхание. В следующий момент в небольшой круглосуточный магазин с перепуганным взглядом на лице буквально вваливается Минхо, сметая металлические подставки для товаров со стойки на кассе. Он глубоко дышит, рвано смотря на отвлекшегося на него Дэиля, и его губы искажаются в переломной гримасе, передающей лишь полное отвращение и ненависть. Феликс вбегает следом, сразу оценивая ситуацию, и взволнованно смотря на чуть ли не повисшего над землей Джисона. – Кто ты? – Не лезь! – вскрикивает Минхо, перебивая Феликса, а после заграждает его собственной спиной, все еще краем глаза смотря на барахтающегося у стены Хана; сердце мужчины будто сжимается от вида того страха и боли, которая отобразилась на лице Джисона, – Что тебе нужно, Дэиль? – Имя? – смеется Ученый, а после переводит игривый взгляд перед собой, – Ты все-таки им разболтал, глупый мальчишка, – скрипит он зубами, а глаза Хана наполняются безмолвной мольбой о помощи, но Кан сразу же отпускает воротник чужой кофты, с прискорбием смотря на то, как Джисон заходится в приступе кашля, – Что нужно мне? – обращается он к Минхо, – Думал, я буду сидеть, сложа руки, пока вокруг все полыхает в огне? – Надеялся, – кривится Ли, – Быстро ты сюда добрался. Они, в крайнем случае, и предположить не могли, что Ученый сможет выбраться, а, ко всему прочему, настолько быстро среагировать на катастрофу. Минхо крепко сжимает зубы: он не имеет и малейшего понятия, что делать в данный момент. Достанет ствол – Дэиль достанет свой и с высокой вероятностью выстрелит в Хана, а Джисон – это последний человек, которого Минхо станет подвергать опасности. – Отойди от него. – Сначала ты, – облизывается Кан, а после заглядывает за чужое плечо, – Я ведь тебя помню. Выходи. В это время Хан поднимается на ноги, прижимаясь как можно ближе к стеклу позади себя, а после в неверии смотрит на Феликса, мельком отодвинувшего Минхо в сторону. Он нечитаемым взглядом смотрит на замешкавшегося друга, а после вопросительно выгибает бровь, будто с намерением разозлить голодного тигра. Кан уже забывает про Джисона, расплываясь в довольной улыбке. – Откуда ты меня знаешь? – Ну как же, – смеется Дэиль, а потом вмиг приобретает серьезный вид, – Это ведь ты тот щенок, из-под носа укравший моего альфу, – Феликс округляет глаза от удивления, на шаг отходя назад, – Именно ты тогда, вместе со своим дружком нахально обвели все патрули вокруг пальца и привлекли доминирующего озверевшего, отделив его от друга, – Ученый осторожно подступает ближе, с нескрываемым недовольством всматриваясь в глаза напротив. «Причина, по которой на улицах не было ни дневных, ни ночных», – пролетает в голове ошарашенного Хана, когда он вспоминает события минувших дней. «Причина, по которой мы с Минхо спокойно дошли до метро, избегая мародерских машин». – Все дело было в появлении альф? Вы вели их на Восток с помощью фордов? – спрашивает Джисон, и Дэиль заинтересованно оборачивается, отлично понимая суть вопросов. – Да. И все последующие слова будут лишними. Хан раскрывает в удивлении рот: они могли напасть в любой другой момент, но задерживали время до последнего? Но больше всего его убивает их неосведомленность, из-за которой вся телевизионная башня могла пасть раньше, чем любой из них мог себе представить, но Странники решили терпеть, нагло смеясь Хану в лицо, будто изображая из себя дурачков? Но… – Почему ты не отдал приказ об устранении еще тогда, после моей второй встречи с Грегори? – твердым голосом спрашивает парень, подходя практически вплотную; на секунду ему кажется, что весь страх испарился сам по себе, оставляя лишь горестное осознание правды. – Не хотел. – «Не хотел»!? – встревает Минхо, также вливаясь в суть разговора. – Вся суть Грегори в достижении величия, репутации, – вздыхает Дэиль, не сводя глаз со вставшего напротив него Хана, который теперь закрывал обоих своих друзей, – Он хотел прибрать к рукам необузданную силу и своеволие «мародеров», – нарочно выделяет он последнее слово, усмехаясь, – Ему нужна власть, а мне – шоу. Джисон смотрит на него искоса, мельком глядя назад, чтобы убедиться в сохранности ребят, а после вдыхает полной грудью, чувствуя противную вонь тухлятины, и морщится. Единственная задача, которая сейчас стоит перед ним – это сохранение нейтралитета. – Чего ты желаешь? – спрашивает Хан, невесомо отдаляясь от руки Минхо, медленно тянущейся к его собственной. – Правильно будет спросить, в чем же будет заключаться твоя выгода? – расплывается в надменной улыбке Ученый, и вновь облизывается, смачивая полные потрескавшиеся губы слюной, а после кивает в окно, откуда можно в полной мере рассмотреть Пункт, – Я могу убрать всех озверевших за один раз, если ты согласишься на небольшую авантюру. – Нет, – подает голос Минхо, ловя на себе обеспокоенный взгляд стушевавшегося Феликса, – Ни на что соглашаться он не будет. – Готов ли ты пожертвовать собой, чтобы все остальные выжили? – Дэиль игнорирует Минхо, смотря прямо в суженные глаза Джисона, который также ни на что не обращает внимания, кроме приклеенного к себе настырного взгляда, – Убежишь – спасешься. – Ты предлагаешь мне приманить к себе их? – спрашивает Хан, ни на йоту не дернувшись, – Бежать от орды, чтобы они, – он кивает сначала за спину, а после на телевизионную башню, облепленную тварями, – Выжили? За окном раздается залп выстрелов, громом разносящихся по помещению, и все присутствующие вмиг устремляют взоры вверх, отчего Джисон улыбается, отдаленно видя стоящих Хенджина и Сынмина. По асфальту распластываются несколько озверевших, с продырявленными пулями телами. Один из них вяло перебирает конечностями, а после останавливается, складывая голову на земле. – Не вижу причины твоего ликования, – Хан даже не замечает, как Ученый вплотную приближается к его уху, и парня охватывает неприятная дрожь, – В любой момент я могу сделать так, что их станет в десятки, сотни раз больше, – Минхо, кажется, внимательнее требуемого наблюдает за всеми движениями Дэиля, – Они вылезут из канализации, спустятся с многоэтажек, пробьют слой земли над своей головой, придя на зов своего лидера, – Джисон понимает, что Кан имеет в виду альфу, – А после построят из себя живую лестницу, перебравшись через жалкое ограждения. И вам конец. – Я сделаю это. И дело совсем не в самоотверженности или необузданном желании защитить тех, кого с недавнего времени только начал считать своей семьей. Вся причина кроется в эмоциональных страданиях Джисона, когда находясь рядом с ними, он осознавал, что из раза в раз подвергал их неминуемой опасности. Он поднимает смиренный взгляд, смотря прямо в глаза Дэиля, и прислоняется ртом к чужому уху. – Где он? – Хан подразумевает и альфу, и место, в которое ему нужно бежать. – Склады на Востоке, – нагло усмехается Ученый, а после также тихо продолжает: – Тебе придется на своих двоих перебраться через весь Гринвей и погромы, чтобы выжить. «Ты этого не допустишь», – грустно улыбается Джисон, но утвердительно кивает, разворачиваясь, но наталкивается лишь на изумленные лица Минхо и Феликса, которые будто в неверии пялятся на него из-под отросших челок и грязных запыленных ресниц, смотря так пронзительно, что у Хана сердце от боли раз за разом сильнее сжиматься начинает. Но он упорно молчит, чувствуя превосходство стоящего позади человека, которое пропитывает воздух и пробирается под самые ногти, загоняя будто занозы в самое мясо, и прокручивая их внутри, вороша замерзающую кровь. Джисон глубоко вдыхает и пытается здраво оценить ситуацию; если же он побежит, то Дэиль, со стопроцентной вероятностью, пойдет следом, а ребята смогут вновь попасть в Пункт. Но каков шанс, что при этом выживет сам Хан? На самом деле, он старался не думать о плохом и, наоборот, прогнозировать благоприятные ему последствия от столь бездумного поступка. – Зачем? – лишь спрашивает Минхо, стеклянными глазами смотря на фигуру Ученого, частично скрытую во тьме, но Джисон поджимает губу, а после, словно не замечая людей вокруг, направляется в сторону выхода, невесомо толкнув старшего плечо, и медленно проведя ладонью по чужим безвольно-повисшим пальцам. – Мне очень жаль, – шепчет он возле уха остолбеневшего Феликса: в какой-то мере, но человек, совершенно не знакомый с азиатской кухней, полностью осознал и вину своего поступка, из-за которого все докатилось до немыслимых масштабов, – Прошу, прости меня. На улице стало еще холоднее, но Хан вытягивает руку вперед, и ловит первую снежинку, спустившуюся будто для того, чтобы затушить разбушевавшийся в его душе пожар, и покрыть белоснежной пеленой все им сотворенное. Парень смотрит вверх, не обращая внимания на рыки озверевших в нескольких десятках метрах, а следом делает первый шаг вперед, рвано косясь назад: ему казалось, что кто-то непременно выбежит следом, возьмет за руку и скажет, что все это – только глупый сон, но ничего не происходило. В окне небольшого магазина он по-прежнему видел лишь тот насмешливый взгляд Дэиля, который сопровождал его на протяжении не одного кошмара. И будто по велению сил свыше он понимает, что это – конец. И каков будет его прогноз – решит время. Джисон закрывает за собой дверь, проходит еще несколько метров в сторону телевизионной башни и свистит, собрав все оставшиеся силы в кулак. Хан, видать, приходит в себя только после того, как видит омертвевшие взгляды, прикованные к себе, и замечает какое-либо отсутствие шевеления этих уродливых тварей, ранее отчаянно нуждающихся в том, чтобы попасть внутрь. Только вот парень понимает, что не будь у Ученого возможности контролировать движения альфы, то черта с два, а не шанс, что они вообще услышали бы свист. И только сейчас до Джисона доходит мысль, что пора бежать, и он резко разворачивается назад, фокусируясь на обломках восточных зданий. Огня как и не было; вместо него лишь клубы оседающей пыли и сажа, крупными хлопьями скатывающая по разломам на заснеженную землю. Главное – смотреть под ноги. Главное – дать им шанс спастись. Только вот Хан не учел одного: бешено-колотящегося сердца, которое будто выпрыгивает из груди, мертвым грузом норовясь упасть замертво под дрожащие ноги. Но вот зубы бьются друг о друга не от страха, пробирающего каждое нервное окончание, а из-за холода, резко распространившегося по всему телу. И в тот момент, когда рычание становится достаточно громким, чтобы не прислушиваться – Джисон отталкивается от земли, краем глаза замечая лишь опустившуюся вниз ручку. Каких-то чертовых несколько секунд, и всего этого могло не произойти. Почему-то парень был в этом отчетливо уверен, когда уже со всех сил маневрировал между небольших домиков, скрываясь за металлическими оградами и бетонными стенами, соединяющие жилые здания. Главное – не процесс, а моральная подготовка. Хан с крахом провалил этот экзамен. Он бежит, видя перед собой лишь цель, но совершенно не замечая путей ее преодоления. Он также уверен в том, что МакКевин выжил, и сейчас находится именно в том месте, куда Дэиль и послал Джисона, но парня это совершенно не волнует, ведь бегущая позади толпа – это угроза намного больше, чем жалкие мародеры, которых можно вывести на эмоции или оттянуть время, чтобы прожить на минуту или две больше. А вот восставшие так просто ждать не станут, если это не ночной, в полной мере осознающий свои преимущества в пустом или замкнутом пространстве. Бежать, бежать, бежать. Бежать подальше от проблем, от непосредственного их решения, от собственного отражения в зеркале, скрывающего не более, чем загнанную в угол одинокую душу, рвущую на себе остатки ткани, и в отчаянии вырывающую жалкий клок скопившихся в теле эмоций. Бежать от мира, от ситуации на острове, от Ученого, который, особо даже не напрягаясь, смог загнать Хана в ситуацию, где положительная концовка является не лучше отрицательной. Только вот он не учел того, что для Джисона есть лишь одна – нейтральная, и вот она в полной мере отображает весь тот кошмар, который творится в его жизни. Острые снежинки полосуют порозовевшую кожу, только вот парню все равно. Он старается не открывать рот из-за недостачи кислорода, ведь есть высокий риск подхватить инфекцию, поэтому остается лишь твердым взглядом смотреть вперед, замечая лишь одиноко-стоящие овощные деревянные лавки, фургончики с мороженным и не менее потрепанные разноцветные вывески, некогда пестрящие всеми цветами радуги, а сейчас заплывшие грязью и покрывшиеся еле-различимой ржавчиной. Главное – это выложиться по полной, чтобы смело сказать, что ты хотя бы постарался. Сзади слышится стук сотен засыхающих ног, полосующих землю отвратительными черными пятнами, которые медленно растекаются меж трещин, затекают в водосточные сливы и пропитывают припавший снегом асфальт приторным запахом гнили. Хану кажется, что с каждым новым шагом он повышает возможность утонуть в этой субстанции и навсегда быть погребенным под завалом пожирающих его трупов. Он еще сильнее отталкивается от земли, а после резко сворачивает на Юг, изменяя траекторию. Джисону несказанно повезло, что взрыв не задел тех районов, где он и его друзья любили гулять в относительной прохладе, скрываясь от палящего солнца. Мысли о них спустя долгое время вновь доставляют боль. «Прямо как тогда», – проносится в голове Хана, а после перед глазами предстает картина сухих гринвейских улиц и знойной жары, а после – одинокий отель, где на самой крыше сидит тот, ради кого в будущем не жалко будет и умереть. Позади все отчетливее слышится чавканье. Озверевшие кубарем катятся по земле, сбивая своих сородичей с ног, но даже такие заминки не замедляют их скорость, а лишь прибавляют маневренности, поэтому петлять между домов уже не кажется хорошим вариантом. Джисон выбегает на широкую улицу, вдоль которой еле-заметно светятся разбитые фонари, а сверху их накрывают кроны пожелтевших деревьев, потерявших былой алый раскрас двухмесячной давности. Зима приближается все ближе, но парень уже не уверен в том, что сможет запечатлеть ее собственными глазами. Сможет ли кто-то из них? Под ногами мельком начинают попадаться разворошенные камни, а сам Хан тяжело дышит, пересиливая свои возможности, чтобы сделать каждый последующий шаг, только вот получается все это из рук вон плохо: кофта свисает с плеч, но парень слишком сильно увлечен, чтобы избавиться от ненужного груза, а ноги горят неистовой болью, ядом проходящейся по мышцам всего тела, и напряженным рукам, в частности. Но перед глазами лишь серебристая полынь. Джисон даже не понимает, что смотрит на покрытые снегом небольшие туи, и лишь слабо улыбается от мысли, что на острове все еще осталась жизнь. Только вот ее никогда и не было. Гринвей – развлекательный город, где только коренные жители заселяли небольшие домики на обочине, а все остальное – новостройки, построенные специально для тех, кто решил погостить здесь подольше. Хан уже и не вспоминает, что когда-то приехал сюда с целью отдохнуть после прошедших экзаменов на подтверждение квалификации, а сейчас вынужден каждый день бороться не только с восставшими, но и с самим собой, чтобы окончательно не загнить в этом убогом месте. Вдалеке все четче начинают прорисовываться развалины, величественно стоящие в ряд. «Покажи мне хотя бы одного человека, который бы добровольно пошел в руки к смерти», – вспоминает свои же слова Джисон, и иронично кривится в подобии улыбки. Ноги устают все сильнее, а дышать с каждым вдохом все сложнее, только вот даже увиденные впереди склады совершенно не приносят никакого удовлетворения или расслабления. В эту минуту Хан отдал бы все, чтобы бежать вечно, а не прямо в руки к Ученому и Грегори. Эта безысходность, наполняющая его организм с каждым разом все больше и больше – медленно, но верно убивает все то, что было ранее кропотливым путем выстроено вместе с ребятами из Пункта. Теряется прежняя уверенность в своих действиях и Джисон понимает, что не испытывал этого чувства уже очень долгое время. Все внутри плавится под нескончаемым напором чувства вины и осознания, что из-за ранней встречи Хана с Дэилем, рушатся жизни тех, кто так или иначе был парню до ломки в костях дорог. Под ногами было не так много обломков: скорее всего, причина крылась в том, что все здания ушли вниз, а не валились в сторону, поэтому Джисон смог добраться до складов, минуя места завалов; он все еще помнил расположения веток метро, про которые ему некогда рассказывал Минхо. Через мгновение парень всем телом наваливается на железные двери, дергая ручку, а после оборачивается назад и видит орду, сотрясающую землю. За время его «марафона» к тварям присоединилось еще несколько десятков озверевших, но такой расклад совершенно не радовал обезоруженного Хана. Он даже не заметил, когда выронил Дротик, но понял это, прощупывая бедра на наличие ствола в кобуре. Ожидаемо, пусто. За спиной раздается щелчок, и только Джисон вновь вспоминает спасшего его Минхо, как за шкирку внутрь склада его затягивает МакКевин, который сначала смотрит на развалившегося на полу гостя с вопросом в глазах, а после открывает рот от испытуемого удивления. – Ты! – вскрикивает мужчина, присаживаясь перед Ханом на корты, – Я так и думал, что ты и есть Джисон! – Мистер очевидность, – парень проводит ладонью по губам, вытирая скопившуюся слюну, а после встает с места, смахивая пыль с порванных штанов, – Убери этих тварей, – его взгляд темнеет, а рука показывает на закрывшиеся ворота склада. – По-прежнему умен, – усмехается Грегори, пока Джисон рассматривает прикованного к стене альфу, жадно машущего скрепленными металлом челюстями, – Только не говори мне, что не осознаешь, в какой ситуации сейчас находишься? – Мне не о чем с тобой разговаривать, – еще жестче отвечает Хан, облизывая взглядом ссутулившуюся фигуру напротив, а после нагло усмехается, – Иерархическая система давно себя изжила, не считаешь? – Ты назвал меня прихвостнем? – скалится МакКевин, подходя ближе, и откидывая сгоревший фильтр потушенной сигареты в сторону, – Совсем страх потерял? – Ты удостоился этой чести, – Джисон уже, кажется, даже не контролирует вырывающиеся из его глотки слова, а после протяжно моргает и даже не замечает кулака, приземлившегося точно на его скуле.

***

Боль расползается по всему телу, минуя только онемевшие конечности. Вокруг, что можно понять, даже не открывая глаз, холодно. И этот мороз пробирается под все еще чувствительные участки кожи, заполняя ее противным ощущением оцепенения и обездвиженности. Горло дерет, и от этого становится лишь хуже, когда Хан открывает глаза и видит лишь бесконечную снежную даль. Через минуту он вновь моргает и понимает, что все до этого – лишь галлюцинация, а сам он развалился на полу внутри того же склада. В нескольких метрах от себя он видит дыру в бетонной кладке и круг снега, медленным шагом падающий с неба, только вот на большее сил совершенно не хватает, а какое-либо движение выбивает из колеи. «Больно», – только и может подумать Джисон, прежде чем пошевелить руками, но сам он будто подсознательно уже понимал, что ничего не выйдет: запястья переплетены между собой веревкой из натуральных волокон, которая неприятно впивается в кожу, оставляя еще большее жжение от лишнего шевеления. Лицо саднит. Во рту Хан чувствует привкус собственной крови, но рвано вздыхает, когда понимает, что в остальном все в порядке. Разве что умереть от переохлаждения – можно отнести в категорию «нормально». Парень сплевывает темно-красную слюну в сторону, а следом протяжно сглатывает, ощущая нарастающую терпкость. На самом деле Джисон соврал. Все куда хуже, чем можно себе представить: вокруг ни единой души, сам он сидит в полной неосведомленности, а сзади, словно постепенно, крадется паника, ранее нарастающая лишь в мерах допустимого, но сейчас Хану кажется, что в любой момент он не выдержит, и точно расклеится. В любой момент можно сдаться, и никто не имеет права посчитать тебя слабым. Что-то невесомое полосует порозовевшую кожу, отчего Джисон сжимает зубы, с усилием подбирая под себя окоченевшие ноги: он надеется, что это хоть как-то облегчит ноющий зуд в икрах и ступнях. Он дезориентировано осматривается вокруг, не замечая чьего-либо присутствия, а следом дергает руками, но в тот же момент шипит от боли. Он еще раз глубоко вздыхает перед тем, как полностью разлепить веки и осмотреться. Он уже и раньше приметил альфу, но в этот раз выдался шанс рассмотреть его получше. Озверевший был прикован прямо напротив самого Хана, только на расстоянии чуть ли не десятка метров. В какой-то мере от этого становилось спокойнее, только вот приглушенный рык все еще отдавался эхом в затуманенной голове, вызывая непрошеные спазмы. До ужаса хотелось вытереть лицо: Джисон чувствовал засохшую кровь и комки грязи, прилипшие к щеке. Пыль осела и на губах, поэтому парень кривится, когда вновь сплевывает кровь в сторону. – Джисон-и, – слышится где-то позади, а Хана дрожью прошибает. И парень даже не понимает, откуда идет звук, а сил обернуться или внимательнее осмотреться по сторонам у него нет. Только вот страх, зародившийся в самом сердце, медленно пробирается под самые ребра, сдавливая сердце, замедлившее свой ход. Джисон протяжно сглатывает, напрягшись всем телом, а после перед ним предстает Дэиль, вышедший прямо из-за его спины. Мужчина становится напротив Хана, гадко усмехаясь. – Беспомощный, – шипит он прямо в чужое лицо, проводя пальцем по чужой щеке и смахивая остатки крови; Джисон резко дергает головой в сторону, сжав челюсти, – Ты просто ребенок, но, должен признаться, – Кан наклоняет голову, облизываясь, – Что ты способен на гораздо большее, чем все эти недомерки вместе взятые. – Мы бы никогда не сработались. – А нужен ли ты мне? – хмыкает Дэиль, – Даже с таким репертуаром и жизненными ценностями ты все еще остаешься зависимым от собственных чувств, – он с жалостью вздыхает, – В ином случае мы бы поладили с самого начала, Джисон-и. И точно не дошли бы до таких крайностей, – Ученый лукаво смотрит на тяжело-вздымающуюся грудь Хана и его постепенно леденеющее тело. – Что тебе от меня нужно? – Ты ведь и сам знаешь ответ, – Кан хмурится, а потом резко скидывает с плеч Хана свисающую кофту и приподнимает футболку, кратко большим пальцем оглаживая затянувшийся шрам, – Тебе этого мало было? – будто с грустью спрашивает мужчина, выглядывая из-под опущенных ресниц, и всматриваясь прямо в чужое лицо. – Пошел к черту, – шипит Джисон, чувствуя тепло на животе. Только вот Ученый не отвечает. Он поворачивается назад, проверяя сохранность ревущего от безнадеги альфы, а после достает из-за пазухи точеный пистолет, словно блестящий в свете утреннего солнца. Дэиль прикладывает дуло к чужому бедру, не сводя глаз с Джисона, и наблюдая за его эмоциями. – Ты этого не сделаешь, – только и может выговорить Хан, тяжело сглотнув. – Почему? – тихо спрашивает Кан, а следом продолжает: – Вдруг осмелел? Птенец ощетинился? – посмеивается тот, – Так что же помешает мне сейчас пустить тебе пулю в ногу? – лицо Джисона бледнеет, а рот открывается в немом вопросе, – Ни-че-го, – по слогам выделяет Ученый, прежде чем спустить курок. По складу разносится гортанный вопль, сочетающей в себе ужасающую хрипоту и протяжный стон, отбивающийся от бетонных стен словно теннисный мячик от игрового поля. Хан резко дергается, а импульс боли проносится по всему телу, вызывая то тошноту, то желание потерять сознание, чтобы избавиться от этого кошмара наяву; у него даже нет возможности зажать рану руками, и Джисон вынужден лишь глотнуть проступающие слезы и закинуть голову наверх, плотно сомкнув дергающиеся веки. – Нужно было еще тогда подрезать тебе крылышки, – только и говорит Дэиль, вставая. Через мгновение на склад вбегает Грегори, ошарашенный представшей перед ним картиной. Он в ужасе смотрит на расплывающееся на полу пятно и Кана, держащего в руке ствол. МакКевин быстро понимает, что к чему, а после твердым шагом идет к Джисону, снимая с себя рубашку и, подойдя ближе, склоняется над бьющейся в судорогах чужой ногой, укоризненно смотря на Ученого. Даже открывший на миг глаза парень не понимает, почему Грегори сейчас ему помогает, а не стоит рядом с Дэилем, надменно улыбаясь. В следующий момент МакКевин заходит за железную колонну и достает раскладной нож, разрезая впившуюся в запястья Хана веревку, и спустя минуту переводит взгляд на Кана. – Он же ребенок. – Ребенок, ставший зачинщиком смертей всех тех, над кем ты хотел властвовать. – У них была равная возможность сбежать с нами, но они ею не воспользовались, – продолжает напирать Грегори, аккуратно положив руки Джисона вдоль его тела, – А он, – мужчина показывает на практически неподвижное тело Хана, – Такой возможности не имел. – Он убил всех Странников, включая Ханыля и Борама, а ты намереваешься его защищать? – нервно посмеивается Дэиль, подходя на шаг ближе, – У тебя с приходом зимы мозги застыли? – У них всех был шанс сбежать, – скалится МакКевин, заканчивая перевязку окровавленного бедра, – А ты все это время давал ему время, чтобы так просто избавиться? Раз уж пошел разговор, то ты сам виноват в том, что раньше не воспользовался альфой. – Ты действуешь мне на нервы, – только и говорит Ученый. В следующий момент по складу проносится залп выстрелов, а следом и тело Грегори падает замертво на пол. Джисон от неожиданности распахивает веки, а после смотрит на лицо МакКевина, чьи зрачки направлены прямо в его испуганные до ужаса глаза. Хан хватается затекшими руками за плечи, и мигом отворачивается в сторону, избавляясь от желудочного сока. Он протяжно кашляет, но отсутствие какой-либо боли в ноге совсем его не смущает: подействовал адреналин, но через какое-то время все ощущения накатят с новой волной. – В прошлый раз ты был несколько эмоциональнее. Но только вот Джисон больше ничего не слышит. Он лишь вяло осматривает стоящего напротив мужчину, а после прикрывает глаза, выпуская холодный пар изо рта; и если не смотреть на ногу, то кажется, что с Ханом все в порядке, только вот в его голове бушует ураган, вырывающий деревья с корнем. Запястья противно ноют, а бедро, хоть и отдаленно, но отдает пульсацией в мозг. И он понимает, что умрет. «Я действительно больше не увижу их сплетенных пальцев», – думает Джисон, корчась от ощущения пристального взгляда на себе. Ему ужасно больно, но не от огнестрельной раны или обморожения: ему больно от того, что все люди из Пункта пострадали именно из-за него. Что именно по вине Хана Феликс больше не увидит Чанбина, а отношения между Минхо и Кристофером больше никогда не станут прежними; на самом деле даже сам Джисон только и мог догадываться о том, какая у них была дружба. Он даже этого не узнает. Было ли все, происходящее в телевизионной башне, ложью? – Почему ты смеешься? – слышит он скрипучий голос Дэиля, приблизившегося к чужому лицу. – Теряешь хватку? – в ответ тихо говорит Хан, даже не открывая глаз, – Когда ты стал состоять из одних только вопросов? «Я больше не смогу взять у Хенджина уроки стрельбы или заставить Сынмина исполнить свое обещание: научить меня разведке». Кан даже не предупреждает, перед тем как ударить Джисона по лицу. Парень камнем падает набок, утробно рыча из-за воспалившейся раны. Только вот ему по-прежнему все равно. Он сворачивается на холодном бетоне подобием эмбриона, прижимая к себе заледеневшие руки, а после пытается согреть их собственным дыханием, но изо рта вырываются только хрипы, вперемешку с болезненными стонами. Щека ноет, Хан чувствует на ней следы от ногтей. – Ты ведь знаешь, что я могу тебя убить? – Так убей, – Джисон хотел бы пожать плечами, только сил совсем не осталось. – Не сейчас, – расплывается в надменной улыбке Ученый и в момент оказывается подле парнишки, нависая над его побледневшим лицом, – Пожертвовал другом, чуть ли не собственноручно сжег моих людей, убил своими руками нескольких, – поочередно загибает он пальцы, вскользь смотря на кровь, стекающую по чужому лицу на шею, – Кто из нас больший монстр? – Тот, кто получает от содеянного удовольствие, – хрипит из последних сил Хан, рвано вдыхая холодный воздух, словно оседающий в легких слоем льда. Джисон всегда быстро принимал реальность. И смотря на дыру в потолке, он лишь вспоминал пережитое. Поцелуи Минхо на ночь, притчи Чонина о его беспечности, краткие мягкие взгляды Хенджина, улыбка Сынмина – все это делало Джисона счастливым. Все это заставляло его просыпаться по утрам и верить в то, что он на что-то способен, только вот… «Отвратительный». Эти слова Ли твердым валуном стояли в голове, рассекая нейроны. И от этого было намного больнее, чем от простреленного бедра. – Не хочешь попробовать что-то интересное? Хан медленно открывает глаза, замечая перед собой лишь чужие ноги. Он чувствует себя так, будто его тело шинкуют на мелкие кубики, только вот эта боль не утихает, когда машинка выключается, а разгорается с новой силой, словно мосты вместе с собой сжигая. Зрачки заплыли из-за слабости, только вот в этот же момент Дэиль хватает его за шкирку, откидывая спиной в железную балку. От резкого столкновения в глазах темнеет, а изо рта рвется стон. Кан приближается к скорчившемуся лицу, надменно усмехаясь, а следом вдавливает палец в пулевое ранение, слыша, как бурлит вытекающая кровь. Джисон застывает в немом крике, пытаясь убрать ногу, но только делает себе хуже, когда кладет руку сверху ладони Ученого. Мужчина склоняет голову набок, внимательно всматриваясь в чужие глаза, наполненные тем отчаянием, которое он так стремился увидеть. – Ты такой же, как я, Джисон-и, – шепчет он, – Только с установленными моральными границами и правилами, которыми ты сам себя ограничиваешь, – парень практически не разбирает ни единого слова, сосредоточившись на ощущениях; кажется, что все тело ниже пояса начинает постепенно неметь, – Почему ты выбрал чувства? – Потому что когда-то их выбрали… выбрала вся моя семья, – голос Хана искажается до неузнаваемости, а чтобы расслышать его речь, Дэилю приходится наклониться чуть ближе, – Я не собираюсь быть бастардом среди тех, кто взрастил во мне короля. Воздух будто становится тяжелее, когда Кан коротко хмыкает и отходит в сторону, оставляя Джисона наедине с самим с собой. Кровь противно липнет к шее и щекам, а руки трясутся на манер начинающейся эпилепсии, только вот Хан сжимает их в кулаки и все сразу прекращается. В голове вновь бразды правления занимают разум ровно до того момента, пока Ученый не возвращается обратно, со снисходительной улыбкой на лице и металлической миской в руках. – Знаешь, что это? – он кидает емкость прямо к ногам бессильно-развалившегося Джисона; тот даже взгляда опустить не может, – Это мясо. Человеческое, – добавляет Дэиль, наблюдая за резкой сменой эмоций на чужом лице; Хан распахивает веки в неверии, даже не обратив внимания на боль в мышцах, и с недоумением смотрит на Кана, – То самое, из метро, – беспечно добавляет он, присаживаясь напротив, – В основном срезанное с рук. – Нет, ты не посмеешь. – Они кричали и бились в припадках, слезно умоляя меня остановиться, – продолжает Кан, – Но их стоны были столь сладостными, что я просто не мог, понимаешь? Кожа детей была особенно мягкой, а женская так и намеревалась выскользнуть из рук из-за обилия пота. – Прекрати! – И ты попробуешь каждый из этих кусочков, – завершает свою речь Ученый, приводя Джисона в звериный ужас; его зрачки расширяются, и кажется, что Дэиль видит это даже за пеленой крови, – И умрешь либо от анафилактического шока, связанного с реакцией на чужеродный организм, либо от прионов, находящихся в пораженных болезнью Куру клетках, – Хан отчаянно мотает головой, а сам готов раскричаться от нахлынувших ощущений, – Тебе никто не поможет. Никто. И отчего-то Джисон верит ему каждым участком своего тела, пытаясь отползти в сторону, но рука Кана настигает его быстрее. Пальцы смыкаются на шее Хана, прибивая ее к стоящей позади балке. Парень от боли закатывает глаза, а после уже всем своим естеством чувствует кровь, сползающую со лба. И это стало тем единственным теплом, которое окутало его с ног до головы. Ученый смотрит укоризненно, смазано проводя пальцем по чужой губе. – Ты съешь все, – в голосе больше нет той игривости, – Мне надоело с тобой возиться. «Неужели это и правда конец?», – спрашивает самого себя Джисон, пропуская мимо ушей слова Дэиля. И в глазах его постепенно начинает гаснуть огонь. Кан хватает парня за подбородок, словно змея высматривая оттенки страха на чужом лице, но видит лишь грусть, обуревающую Хана изнутри. Джисон дергается, но в его движениях уже нет той прежней ловкости и прыткости, которая сопровождала каждый его взгляд до этого. Но Ученый даже не застает в этой унылости того разочарования, которое испытывал несколько минут назад, при виде его довольного лица. Сейчас он чувствует только непреодолимое желание отомстить этому наглецу за то, что влез не в свое дело прежде. Дэиль силой раздвигает чужие челюсти пальцами, марая их в крови и вязкой слюне, даже не реагируя на сопротивление. Хан упорно пытается убрать его руки, но делает только хуже, когда Кан ненароком надавливает на чужую шею, мельком перекрывая Джисону доступ к кислороду. Следом слышится неразборчивое кряхтение и что-то, напоминающее предсмертный рык животного. Ученый вновь поднимает его опустившуюся голову, пальцами сжимая потерявшие свою краску щеки. И в этот момент мужчина проталкивает окровавленное мясо в чужой рот. Он с небывалой трепетностью наблюдает за тем, как чужие зрачки расширяются, а тело начинает медленно подрагивать из-за нарастающей паники. Но Дэилю все равно. Хан же внутренне умирает: то, что сейчас находилось у него на языке, до жути напоминало жесткую телятину и от этого хотелось опустошить свой желудок еще раз. Он знал, что ест, и поэтому сама мысль о сравнении с мясом животного доставляла в его мозг только отторжение. Ученый на секунду ослабляет хватку и Джисон сразу же выплевывает содержимое на пол, продолжительно откашливаясь. Он ощущает вкус человеческой плоти у себя в зубах и на деснах, а кровь, расползающаяся по полу, уже совсем не кажется его собственной. Хан начинает думать, что убийцей всех этих невинных граждан стал именно он, не пришедший на помощь раньше. «Мы бы не смогли им помочь», – проносятся в голове слова Чонина, только вот сам Джисон понимает, что шанс был бы, не дай он Кану выжить в самую их первую встречу. Но ему не хватило храбрости, чтобы спустить злополучный курок. – Я не привык отказываться от своих обещаний, Джисон-и, – шепчет Дэиль ему прямо на ухо, смиренно улыбаясь. Хан и сам не замечает, как начинает плакать. Слезы брызгают из его глаз ровно в тот момент, когда Ученый снова берет его за подбородок, силой прибивая к металлической балке, а после со слегка сумасшедшей улыбкой смотрит в его краснеющее лицо, пропитывающееся солью. Из глотки рвутся неконтролируемые рыдания, сопровождающиеся протяжными стонами и короткими всхлипами, утопающими в испытуемой всем телом боли. Он поднимает умоляющий взгляд на Кана, но тот только издает смешок, наклоняя голову. В глазах темнеет. – Теперь ты гораздо больше похож на того Джисона, которого я встретил когда-то. По-прежнему немощный и ни на что не способный мальчишка, который только и может, что колоть своим языком посильнее, но кто ты, когда никто не смотрит? Ребенок. – Остановись. Хватит, – плачет Хан, пытаясь увернуться от маячащей перед глазами руки, – Я тебя умоляю, прекрати, – он больше не может сдерживаться и лишь переступает через собственную гордость. Боль, распространившаяся по телу, затуманивает разум; он уже потерял слишком много крови. – Ты больше не так резок, как в магазине. И даже жалкий вид Джисона не останавливает Дэиля, когда он вновь касается стучащихся друг о друга зубов и с блаженным выражением лица прямо в глотку толкает новый кусок, сразу плотно сжимая чужие челюсти. И пересиливая свои возможности, Хан глотает. Весь живот заходится в спазмах, а горло так и намеревается словно разорваться на части. Больно. И парень хочет, чтобы эта боль прошла как можно скорее. Он готов поверить в существование высших сил, только бы весь этот кошмар поскорее закончился. «В окопах нет атеистов». Ученый сжимает волосы Джисона на затылке, приближая его лицо к своему собственному, а после будто желчью обливается, шепча: – Ты не сможешь скрыть своей истинной сущности за личиной необоснованного мужества. Удар приходится на затылок с такой отдачей, что перед собой, кажется, Хан начинает видеть своих праотцов. Все чувства смешиваются в единый комок, создавая черную дыру, впитывающую все то живое, что в нем еще оставалось. Руки обессиленно падают вдоль тела, а ноги Джисон уже давно перестал чувствовать. И теперь он понимает, что в телевизионной башне вряд ли найдется что-то, что могло бы ему помочь. «Моя удача подвела меня, Чанбин-хен». Дыхание замедляется, а сам Хан чувствует, как к горлу подходит тошнота. Все его тело прошибает ощутимым холодом, а во рту пересыхает из-за нехватки воды. Он задыхается. Не проходит и минуты, как по складу эхом проносится выстрел, а рядом с самим Ханом падает бездыханное тело Дэиля. Его мозг оказался слишком поврежден для того, чтобы он начал превращаться в озверевшего, но Джисон уже не испытывает ни злорадства, ни радости, ни сочувствия по отношению к этому человеку. И только сейчас парень ощущает, что волен закрыть глаза и свободно вдохнуть с мыслью, что все действительно подошло к концу. – Хан-и! – рядом с ним на коленях падает Минхо, потряхивая младшего за плечи и в ужасе смотря на его лицо: заплывшие кровью глаза, порезы на щеках и кровь, которой буквально залит каждый участок ранее светлой кожи. И даже сейчас Ли не позволял себе потерять контроль полностью. Он лишь чувствует, как его руки начинают медленно подрагивать, когда он не слышит даже чужого дыхания. – Слишком много крови, Минхо, – стоящий рядом Кристофер кладет руку на чужое плечо, сжимая губу в тонкую полосу, и с жалостью глядя на друга, – У него травматический шок. С такими ранами он не выживет. И Чонин ему не поможет. Только вот Минхо совсем его не слушает, с отчаянием вгрызаясь своими пальцами в плечи Джисона, на что тот буквально на миг открывает глаза, смотря в лицо Ли так пронзительно, что у старшего сердце сжимается от воспоминаний того, как он с ним обошелся. – Я люблю тебя. Это было его первым и последним признанием перед тем, как вновь прикрыть веки и безвольной куклой свалиться на грудь Минхо в глупой полуулыбке.

***

Минхо сидел напротив двери в лазарет, бесцельно всматриваясь в каждый осыпающийся уголок. Его голова была неестественно наклонена, а руки сами переплетались между собой, пытаясь успокоить дрожь. Рядом сидели ребята, а в стороне стоял побелевший Феликс, даже не решившийся подойти ближе. Он предпочел остаться лишь сторонним наблюдателем даже после всего того, что они вместе пережили. Но хуже всех выглядел Хенджин. Смотрящему на него Бан Чану казалось, что парень буквально моментально похудел, а на его лице отобразилось еще несколько непрожитых лет. Казалось, что все произошло быстрее, чем можно было себе представить, только вот Чонин находился внутри с Джисоном уже битых несколько часов. Хан будто всеми силами старался держаться до последнего, но только первая за все время просьба Минхо заставила Яна попробовать. И каждому из них казалось, что все случилось слишком быстро. Пару минут назад они только разговаривали о предполагаемой встрече с неизвестным на тот момент Грегори, а сейчас стоят, разбросанные по углам, словно в ожидании собственной скоропостижной смерти. И в тот же миг сердце Минхо пропустило удар, когда за стеной послышались поочередные выстрелы. Ли подорвался с места, а на лице отобразилась нескончаемая горечь. Увидевший это Кристофер поспешил отвернуться, чтобы скрыть свою жалость. Его другу она сейчас ни к чему. – Мне… – вышедшему Чонину сложно говорить, – Пришлось повредить его мозг, чтобы сохранить тело. Хан Джисон мертв. – Он… больше ничего не говорил? – тихо спрашивает Сынмин, чьи глаза уже успели наполниться слезами. – «Мне очень жаль». Минхо ничего не говорит. Он сразу отодвигает Чонина в сторону, заходит в лазарет и закрывает за собой дверь под сочувствующие взгляды, которые словно будут преследовать его всю оставшуюся жизнь. В помещении отчетливо пахнет кровью, а пройдя глубже Ли замечает Хана. И он понимает, что младший не проснется, не обнимет его и не поцелует. Он больше не улыбнется так искренне и понимающе только ему одному и не скажет, что доверяет. Минхо предал его доверие своим бездействием и своими необдуманными словами. Джисон даже с лентой на глазах выглядит красивее всех тех, кого Ли видел раньше. И даже побледневшие губы совсем не портят лицо, которое стало для Минхо настолько родным, что он без него больше не может представить своей жизни. Мужчина подходит еще ближе, замечая кровь под ногтями. Он бы отдал все, чтобы там оказался простой шоколад или грязь, которую можно смыть в любой момент, и она не пройдется лезвием по сердцу. Ли присаживается на стоящий рядом стул и безмолвно утыкается лбом в сгиб чужого локтя. Холодно. Глаза подрагивают от нашествия слез, и Минхо больше не пытается их скрыть, ведь в Пункте плачут все. Первая осторожно стекает по предплечью, а все остальные медленно начинают образовывать соленое пятно, растекающееся вдоль всей руки. Ли игнорирует нескончаемые подрагивания губ, когда начинает говорить тихо, неспешно: – Меня зовут Ли Минхо и мне очень жаль, что я не успел рассказать этого раньше, – мужчина вплетает свои пальцы в холодные пальцы Хана, – Я вырос в семье военных. Мама с папой после моего рождения решили открыть свою студию по основам борьбы, а там уже свои первые знания приобрел и я, – Ли безуспешно пытается оттереть присохшие капли крови на ногтях, – Они были хорошими людьми и жаль, что перед отъездом на Гринвей я не успел попрощаться. Думал, что скоро вернусь. Наивный, – Минхо вдыхает, свободной ладонью утерев глаза, – Я никогда не хотел тогда грубить тебе, еще только после нашей первой встречи. Я боялся, что привяжусь и потеряю, но… Так и вышло. Кажется, что даже миллион «прости» не смогут исправить одного «отвратительный», что я высказал тебе в лицо, – Ли отворачивается от Джисона, словно он на него смотрит в порыве молчаливой ненависти, – Все это время отвратительным был я сам и не только в глазах остальных, но и в отражении зеркала. Тогда в метро я сказал, что ты меня изменил, и не соврал. Уже тогда я понял, что моя отстраненность и безразличие не станут тем рычагом, который приведет Пункт к безопасности и сделает тебя… счастливым? Глупо это говорить, правда? – он кидает мимолетный болезненный взгляд на мирно лежащую без движения грудь и вспоминает, как оставлял на ней десятки поцелуев; хотел бы оставить еще сотню, – Прости меня, Хан-и. Я был не только ужасным человеком, но и парнем, в котором ты когда-то по воле случая нашел свою поддержку. И ты даже представить себе не можешь, как я рад, что ею стал именно я. Голос Минхо дрожит. – Перед тем, как пойти в метро с Чанбином и Феликсом я не договорил, – тихо продолжает мужчина, нависнув над родным лицом, – «Ты отвратительный, но я не думал, что способен отвергнуть все свои принципы только ради того, чтобы и дальше быть с тобой». Я всем сердцем люблю тебя, Хан Джисон, – все тело Ли содрогается в неконтролируемых припадках, – Люблю за все твои истерики и срывы, люблю за те единичные искренние улыбки и смех, люблю за неловкие движения и необоснованную ярость ко всему живому, – мужчина шепчет прямо в чужие приоткрытые губы, – Я был слишком глуп для того, чтобы понять одну истину: слова, произнесенные в порыве гнева, ранят намного сильнее, чем прямолинейность. И ты умер, даже не услышав ответ на свое признание, – Ли глубоко и часто дышит, борясь с подступающей паникой, – Больше всего в своей жизни за последние несколько месяцев я не хотел, чтобы ты ушел, думая, что я тебя ненавижу. Прости меня, Хан Джисон. По помещению разносится утробный плач, переходящий в откровенные рыдания. Слезы Минхо орошают лицо младшего, а руки продолжают трясти его плечи в надежде на то, что он жив. Только вот ничего не происходит. Хан все еще мертв, а в его мозге несколько пуль. И это навсегда. Ли срывается на крик, чувствуя шершавость в горле, но это его не останавливает. А под дверью с другой стороны сидят все члены Пункта, упорно глотая слезы. Он спас их всех. Он стал героем по-настоящему. Ранее Хан Джисон был не более, чем новичком, но по истечению времени стал частью большой семьи. Членом Пункта, который не побоялся пожертвовать собой, чтобы остальные выжили. Но каждый из них знал, что жертва Хана была напрасной. Ли выбегает из лазарета и через секунду скрывается за воротами телевизионной башни, упорно вытирая лицо обеими руками. Его никто не посмел остановить. – Как скоро он придет обратно? – спрашивает Феликс, смотря на Кристофера. – Ты еще не понял? – с грустью в голосе отвечает Бан Чан, – Минхо больше не вернется.