У океана ветренно

Плечи нещадно горели и по цвету напоминали варёного рака, но надевать поверх футболки ещё и рубашку в такое пекло было смерти подобно. А потому Райнер тихо страдал, по возможности избегая близкого общения с Порко, который со своим ровным благородным загаром всё никак не мог успокоиться и спокойно пройти мимо без попытки зарядить открытой ладонью Брауну по плечу. Иногда уворачиваться получалось, иногда – нет, и тогда Порко показывал свои по истине удивительные способности в беге с препятствиями. В последний раз он ловко сиганул через спинку дивана, распугав по углам Энни с Бертом, и хотел было удрать на задний двор, но менее ловкий Райнер, огибающий диван, разрушил все его планы своим падением. Пол спину и затылок встретил без ласки, гогот Галлиарда раздался где-то совсем рядом, а потом перед носом возникла и его рука. — Только по лицу не бей, — сквозь смех выдавил Порко, помогая ухватившему за руку Райнеру с кряхтением подняться. — Я подумаю. Где-то с дивана, единственный взволнованный, смотрел Бертольд. Райнер отмахнулся, мол, всё в порядке. И теперь сидел на берегу и потирал всё ещё ноющую спину под пристальным взглядом русала. Браун предполагал, что Эрен за почти месяц нахождения в одиноком заточении, начинал медленно сходить с ума. Потому никак иначе он не мог объяснить тот факт, что теперь почти каждый день он находил русала, неизменно пребывающего где-то поблизости. То он дрейфует на спине вдоль берега, сложив руки на груди, а то и вовсе почти полностью вылезает на сушу, оставляя в воде лишь свой длиннющий хвост. Было в этом что-то, отдающее острым отчаянием. Как зверь в клетке, Эрен накручивал круги по заливу, то молчаливо уставившись в безоблачный небосвод с палящим диском солнца, то вдруг вздыхая с такой тоской, что у Райнера сжималось сердце. И Браун, приходящий на пляж исключительно за спокойствием и тишиной, сам же её и нарушает. Чувствует, что в том месте, где он действительно был способен привести мысли в порядок, очень скоро и сам свихнётся под гнётом неловкого молчания. В конце концов, это всего лишь ещё одно выступление хорошего парня Райнера Брауна, ничего страшного. Он улыбается, но получается не очень. Расправляет плечи, и застиранный хлопок футболки наждачкой проходится по сгоревшей коже, а ушибленная спина выстреливает болью. Смотрит в небо, и яркое солнце слепит глаза. Но когда заговаривает, оказывается, что больно скребущая изнутри апатия не появляется, а язык во рту не ворочается вялым куском мяса. Он начинает с будничных вещей, нащупывая ту точку, за которую русал зацепится заинтересованным взглядом. Но тому не интересны другие шифтеры или жизнь на суше, он просто плавает рядом и никак не реагирует. Слушает то ли из вежливости, то ли не слушает совсем. По безэмоциональному взгляду не понять. Райнер ходит по щиколотку в воде, пинает мелкий камень и удивляется, не чувствуя в себе острого желания замолчать. Наоборот, слова даются легко, как когда-то это было с Хисторией. Он рассказывает, что Берт сегодня во сне извернулся так, что голова оказалась свешена с кровати, а ноги заброшены на стену. Порко ещё посмотрел на это с прищуром умудрённого метеоролога и предсказал, что в ближайшие дни похолодает. Но прогноз пока не сбывался, солнце вгрызалось в затылок, раскаляя голову, и Браун почти жалел, что не взял с собой кепку Галлиарда. Мысль окунуться витает где-то рядом, но Райнер легко от нее отмахивается, смотря, как темные воды скрывают тело русала ниже пояса. Брауну принципиально важно было видеть свои ноги, ступающие по дну, чувствовать опору, знать, что берег рядом. Когда-то в детстве он любил плавать. Заплывая далеко от берега, лежать на водной глади и смотреть, как чайки кружат над головой, а потом прямо с причала Марселя сдёрнули в океан, и всё желание, что было – разом вышло. За этим он осекается, замолкает, тянется рукой к шее, растирает под кадыком. Вспоминает, как не так давно оказался в этих водах, как Эрен хватал его за футболку и тянул вглубь. Вспомнил липкий ужас, граничащий с паникой. Интересно, Марсель испытывал то же самое? Рядом раздаётся короткий всплеск. Райнер моргает, смотрит перед собой и видит русала, склонившего голову набок. Взгляд его не поменялся, но тот заметил, что человек замолчал. Значит, слушал. Браун улыбается этой мысли и убирает руку с горла, выходя из воды. Он начал задерживаться. Приходил домой, когда все уже были за столом и получал хмурый взгляд Галлиарда и вопросительный – Бертольда. Засыпал с мыслью о заливе, и снились ему безмятежные воды; просыпался в ожидании новой встречи с русалом, и ноги с поразительной лёгкостью несли его к одинокому берегу. Уходил из дома раньше, приходил позже, и даже Энни начала смотреть настороженно. — Отсюда далеко до океана? — Эрен сидел в мелкой воде, опираясь спиной о валун, с которого Райнер стащил его месяц назад, и выкладывал у себя на хвосте гальку, что горстью сгребал со дна. Браун, подкидывая в руке мелкий камень, пожал плечами. Хвост русала иногда касался его голой щиколотки, и, не смотря на укол подсознательного страха, клубившегося внутри и мерзко поднимающегося по пищеводу, Браун не отходил, как и Эрен не спешил переставать. Если бы Райнера попросили это описать, он бы сказал, что это как стоять по колено в аквариуме, где рыба постоянно скользит чешуей по коже – ничего безумно приятного, но и неприятного в этом не было. Скорее это волнующе завораживало, потому что русал – не рыба, потому что последний их контакт был, когда Эрен пытался его утопить. А сейчас сидел, перебирал гальку с одному ему ведомой скрупулёзностью, хвостом разгонял волны и неизменно пихал Райнера в лодыжку, делая вид, что не замечает этого. Разговаривал с ним. Вопросы задавал. Смешно оплёвывался от волос, что липли на лицо и всегда лезли в глаза, когда он выныривал. — Пара километров. Пешком минут пятнадцать, — Браун говорит и осекается, понимая, что ляпнул. Хмурится, растирает переносицу и уже хочет извиниться, оборачиваясь, но Эрен не выглядит оскорблённым, не смотрит, как идиота. Он замирает, смотрит куда-то в даль, и глаза его, зелёные, глубокие, безумно красивые, впервые выглядят настолько живыми. Райнер не может отвести глаз, да и не хочет. Не понимая, зачем, рассказывает, что за грядой скал начинается песчаный пляж, а с пляжем – и открытая океаническая даль. На губах Эрена играет слабая, едва заметная улыбка, и Райнер, смотря на неё, понимает, что тонет без воды, задыхается и погибает, как последний дурак, в этих тонких чертах русалочьего лица. — Тебя, наверное, ищут, — как же тяжело говорить. Райнер заставляет себя отвернуться, ему хочется прикоснуться к своей груди, успокоить сердце. Камень в ладони подрагивает, или это рука дрожит? Браун замахивается, кидает гальку, та пролетает над водой, отскакивает от её поверхности три раза, бьётся о риф и тонет. Эрен рядом медленно кивает: — Наверное, — выбирает один из собранных на хвосте камней, по мнению Райнера, самый неудачный и закидывает его в воду. Тот отскакивает от воды раз пять, не меньше, прежде чем скрыться в глубине залива. У Брауна брови ползут вверх от удивления, а русал сидит, скрестив руки на груди, и на лице у него расползается выверенная, самодовольная ухмылка. Удивление сменяется напускным возмущением – Райнер пинает ногой воду, окатывая хвост Эрена небольшой волной брызг. Тот в долгу не остаётся – Брауна обливает по колено, и то только потому, что тот успел отойти. Не смотря на промокшие ниже колена джинсы, Райнер смеётся и совершенно не хочет возвращаться, но время близится к завтраку, и он, кажется, опять задерживается. Дома первым не выдерживает Порко: — Ты хотя бы телефон с собой брать начни, если собираешься и дальше так шляться. Не то, чтобы Райнеру много кто звонил, но телефон имел свойство отвлекать, даже будучи молчаливым кирпичом в кармане. Он его не брал и брать не собирается, но всё равно кивает, усаживаясь со всеми за стол: — Как скажешь, мамочка. Настроение у него хорошее, и портить его пустяковыми спорами нет никакого желания. Галлиард же раздраженно фыркает, но тему больше не поднимает. Берт рядом посмеивается, говоря, что теперь обязательно переименует Покко на Мамочку. Браун чешет затылок – он всё же понимает, что всем будет проще, если он перестанет так опаздывать. Всем, кроме него. — Слышал, кстати, опять ферму на холме перепродавать собрались? — одному черту было известно, когда Порко умудрялся нахватываться всех новостей их небольшого городка, но пару раз в неделю он стабильно выдавал им сводку локальных слухов разной степени правдивости. Местные ему доверяли - среди них он прослыл славным, хорошим парнем. Каким, в общем-то и являлся, пока не впадал дома в очередное брюзжащее настроение. Иногда даже у Райнера складывалось впечатление, что тот Порко, который методично и при любой возможности втаптывал Брауна в грязь, был лишь плодом его детского обиженного на мир воображения. Браун пожимает плечами: — Какая разница, там уже ничего не осталось. — Был там? Об отношении Райнера к ферме Рейсс знали все четверо. Как когда-то тот так же исправно каждое утро и вечер сходил с основной дороги почти на выезде, шел, сокращая путь, через поле, где когда-то росла пшеница с кукурузой, а сейчас водился один лишь колючий сорняк, переходил через пролесок и оказывался на открытом пространстве, огороженном низким заборчиком. Ферма пустовала почти весь год, пока уходом за ней занимались исключительно местные. Зато на всё лето сюда приезжала Хистория, и тогда Райнер начинал пропадать. — Заходил как-то. Не удивлён, что её снова продают — там на починку дома денег нужно больше, чем стоит весь участок, — Райнер фыркает и не скрывает своё разочарование в тех, кто превратил ухоженную ферму в то, что она представляла из себя сейчас. — Напиши Хистории, пожалуйся, — Порко смеётся, и он совершенно точно не хочет бить по больному. А потому Райнер давит в себе вспыхнувшую искру раздражения, неумело подхватывает этот смех, и раскрывает газету – последний раз с Хисторией они переписывались больше года назад, когда она скинула ему фото своей дочери. Сзади на затылок обрушивается хлёсткий удар. Райнер дёргается, чуть было не рвёт газету пополам и смотрит с опаской через плечо. Пик стоит над ним с занесённым над головой полотенцем: — Коляска. Райнер, вжав голову в плечи, посматривает на полотенце: — Меня-то за что? Галлиард сломал — его и бей. Порко же сидит и делает вид, будто он тут – король положения: — Она не будет меня бить. И тут же получает полотенцем по уху. На следующий день погода сжалилась и пустила по городу лёгкий прохладный ветерок. Сожжённые плечи перестали болеть, и эта милость от природы была как никогда к месту. Браун приносит тушку курицы вместо рыбы. Он даже разделал её, пока Пик не видела, чем парень занимается на её кухне. Но всё ещё не был уверен, что русалу придётся это по вкусу. Но и скармливать ему рыбу каждый божий день уже казалось пыткой. Эрен, крайне хмурый и сосредоточенный, сгорбившись, опирался подрагивающими руками о высокий камень. Райнеру эта поза показалась странной – раньше русал не испытывал трудностей с тем, чтобы на руках забраться на любой из рифов в заливе, используя свой хвост, как неплохую опору. Он подошёл ближе, махнул Эрену рукой, но тот его как не заметил, продолжая своё сражение с равновесием. Браун мотнул головой, скинул кроссовки и бросил пакет с курицей на берег, привычно затягивая джинсы до колена: — Отжимаешься? Вот теперь Эрен на него посмотрел – раздражение в потемневших глазах остро полоснуло по совершенно сбитому с толку Райнеру. — Скажи хоть, что делаешь? — Русал ответить не успел. Локти его дрогнули, руки подогнулись, и тот как-то совершенно неграциозно распластался на камне, а потом и вовсе рухнул вниз, скрывшись за валуном. Райнер нахмурился и осторожно подошёл ближе, обходя русалочье укрытие по дуге. И замер. Это было просто невозможно. Перечёркивало все труды исследователей и плевало в лицо тем, кто жизнь положил к ногам науке, изучающей русалок. За валуном, пытаясь снова подняться, лежал Эрен. Подняться он хотел на две длинные, вполне человеческие ноги с крепкими икрами и узкими лодыжками. И если на руки он опирался ещё хорошо, то ноги его не слушались совершенно. Русал попытался подтянуть к себе колени, но лишь разодрал их о щебень, тихо шипя и скаля всё ещё острые зубы. Зрачки его раздраженно сузились, вид у русала был совершенно пугающим. По одному короткому взгляду стало понятно - он в бешенстве. В исследованиях русалок фигурировал один важный факт, четко разграничивающий ореолы обитания двух разных видов, и касалось это так же и шифтеров. Они не могли обращаться. Либо суша, либо вода, либо мертвый младенец в банке с формалином. Это была аксиома. Но вот Эрен завозился, умудрился сесть, опираясь спиной о камень, уставился на свои ноги с неописуемой ненавистью, и плевать он хотел на аксиомы. Райнер забыл, как ходить, говорить и дышать, настолько вид русала, руками подтягивающего к себе колени, не вписывалась в картину мироздания, которую Браун до этого момента считал более-менее для себя понятной. За всем этим безумием ему почти смешно от мысли, что ноги русал себе отрастить смог, а вот трусы, к сожалению, нет. Райнер сжимает руками голову, зарываясь пальцами в волосы. В голове неисчислимое количество вопросов, ему хочется задать все одновременно, и тут же получить на них ответ, но в полном смятении Браун может выдавить только: — Это что? Эрен смотрит на него как на беспросветного, клинического идиота. — Ноги? — тупо отвечает он с вопросительной интонацией: — У тебя тоже есть, — и тычет пальцем в сторону Райнеровских коленей. — Я понял, — против воли с губ срывает нервный смешок: — Как.. как ты это сделал? — Браун откашливается, голос предательски сипит. Эрен хмурится, смотрит вдоль каменистого ущелья и тянет руку к Райнеру. От камня, у которого он сидел, до воды было чуть больше метра, и Браун искренне не понимал, как русал вообще смог преодолеть это расстояние. «При помощи ног» — подкидывает идею внутренний голос, и Райнер чувствует, как сильно ему нужно в дурку. Русал мешком виснет на Брауне и ковыляет ногами хуже полугодовалого младенца, пока Райнер перехватывает его под острыми лопатками и старается не думать, что на нём висит, вцепившись в плечи, молодой, красивый, с крепкими ногами и фигурой, парень. Тащить его к воде было куда проще, когда Эрен был для него просто Тварью. Держать взгляд прямо и не коситься вниз тоже было легче. Райнер тупо доволакивает и бросает русала в воду, а тот уже сам на руках отползает подальше. Трансформация хвоста из ног официально встаёт у Брауна на первое место в списке самых отвратительных вещей, которые ему доводилось видеть. — Не знаю. Знаю, что могу, — отвечает наконец Эрен, пока на лице у него мелькает такое облегчение, будто он разом сбросил с себя неподъёмный груз. Райнер отрешенно кивает. Он не до конца уверен, что готов принять сам факт этого явления в природе, но первые впечатления понемногу отпускали, оставляя на душе только легкую тревогу. — Могу обращаться, но это тяжело, — Эрен говорил нехотя, но хотя бы больше не уплывал совсем без ответа: — Находиться на суше долго становится больно. — Ты знаешь ещё тех, кто так умеет? — Райнер забывает и про курицу, и про время, присаживаясь у самого берега на корточки. — Нет, — это почти обнадёживает, ставит мир обратно на опоры, пусть и изрядно надломленные. — Почему раньше так не делал? — Не знал, что океан так близко. И одновременно так далеко. — И долго ты пытался? — Со вчерашнего дня, как ты ушел. Так Райнер узнал, что Эрен, оказывается, чертовский упрямый. Обратно он собирается только тогда, когда понимает, что напрочь опоздал. Холм было видно с любой точки города, но ферму всё равно скрывал пролесок. Райнер смотрит туда мельком, пока бежит, минуя дом, сразу к причалу, и воспоминания неприятно скребутся под кожей. Надо же было Порко напомнить. В последнее лето перед продажей фермы Хистория его обняла и поцеловала в щеку, тихо рассмеявшись – колется. Райнер сжал узкие плечи, приподнял её, лёгкую, невысокую, над землёй и потёрся своей щекой об её висок. Они смеялись, прощаясь, догадываясь, что скорее всего больше не увидятся. И если Райнер ещё в свои шестнадцать был бы счастлив такой близости, то к двадцати это был скорее мимолётный момент дурачества. Он знал, что она помолвлена, он видел кольцо на пальце. Он ни на что не претендовал. Никогда. Хистория говорила, что они будут переписываться, что она обязательно приедет ещё, и Райнер улыбался, потому что верил. Но вот прошло уже четыре года, он смотрел на холм, куда ходил раньше каждый день до завтрака, и на душе становится как-то особенно тоскливо, как в те первые дни лета, когда Хистория впервые не приехала. Как когда из ежедневных переписок остались только редкие безликие сообщения. Райнер вздохнул и отвернулся. Это было давно, пора бы и забыть. У причала его уже ждут три фигуры, и Браун с запоздалой тревогой вспоминает, о чем на самом деле хотел подумать по пути обратно. Как он будет оправдываться в этот раз. Он притормаживает. Уснул? Встретил знакомого? Настолько был ошеломлён способностью Эрена обращаться, настолько стал зависим от его компании, что почти забыл про свою человеческую семью и обязанности? — Эй, шифтеры! Хотите посмотреть, что выловили сегодня? Они все разом оборачиваются на сходящего с судна моряка. Чтобы там ни было – это дало Брауну короткую отсрочку. Уснул? Спи дома. Встретил кого-то? Кого ты мог встретить, у тебя здесь никого нет. — Не поверите, я таких уже давно не видел, — им машут рукой, подзывая, и уже вчетвером они заходят на судно. Райнер так и не придумывает внятной отмазки, а Порко шипит рядом с ухом «не думай, что я забуду», и они проходят через палеты, забитые уловом, за которыми у самого борта видят сеть. В сети, замерев, лежала русалка. И если это не то, что заставило бы их забыть про опоздание Райнера, то Браун, вставший как вкопанный, больше не знал, что ещё могло бы. — Нихрена себе, — тихо прошептал Галлиард в подтверждение его мыслей. Берт с Энни остались позади, но по напряженному молчанию было понятно, что то, что у Порко было на языке – у них просто осталось в головах. Бертольд лишь едва заметно кивнул, не отводя глаз от сети, пока Энни и вовсе обмерла рядом с ним. Русалка, небольшая, с аккуратной, тонкой фигурой и пышным, в плавниках и фотофорах, хвостом, сжавшись и запутавшись в сети, лежала почти неподвижно. Рыжие волосы разметались, спутались в некрасивые колтуны, руки были крепко связаны за спиной. А на узком, юном лице была повязана грязная тряпка, насквозь пропитанная кровью. Что было под повязкой, что осталось от её глаз – Райнер предпочитал не представлять. — Ну и что вы с ней делать собрались? — Галлиард не сводил с русалки глаз, и во взгляде у него плескалось замешательство вперемешку с гневом. Кулаки сжимались и разжимались. Райнер не знал человека, который ненавидел бы тварей больше, чем Порко. — Отпустим, — сказал один моряк, и все они разразились смехом. — А что с ней делать, — другой пожал плечами: — Убьём да выкинем, не жрать же. — Или собакам отдадим, — предложил третий: — Хвост вполне сгодится. Райнер вдруг ловит себя на мысли, что от этих слов ему становится не по себе. К горлу подкатывает тошнота, холодный пот каплей скользит вдоль позвоночника. На секунду, всего на одно мимолётное мгновение он видит не русалку в сетях, а русала с черными волосами и длинным хвостом, такого же загнанно дышащего. Внутри защемило, стало жутко, но Браун лишь стиснул зубы покрепче и сжал кулаки. Краем уха он услышал, как спорили моряки о том, что лучше сделать с хвостом – один говорил, что его можно хорошо продать, другой доказывал, что за эту облезлую тварь им ничего толкового не перепадёт. Берт, положивший руку ему на плечо, Берт, которому это зрелище не нравилось совершенно, потянул его в сторону. Энни уже ушла, скорее всего, ей была глубоко безразлична судьба русалки. Порко же продолжал стоять рядом, сверля тварь взглядом. Браун с Гувером обмениваются короткими взглядами. Не Райнера здесь надо было уводить. В первый раз Галлиард просто скидывает руку Бертольда со своего плеча. У него стеклянный взгляд, невидящий, злой, такой, какого Браун уже очень давно не видел. Словно это не просто русалка, а та самая, чьи руки прервали жизнь его брата. Со второй попытки он всё же частично приходит в себя. Ровно настолько, насколько необходимо, чтобы Берт смог его увести. Моряки тоже пихают в зубы сигареты и сходят с судна. Райнер остаётся. — Тебя, наверное, ищут. — Наверное. Русалка, словно почуяв, поворачивает к нему голову, напрягаясь, когда Браун делает небольшой шаг вперёд. Он должен отойти, должен развернуться и заняться своей работой, должен дистанцию с тварью держать, но вдруг, вдруг это помощь. Тот страх, который обязан был взбрыкнуть, запротестовать – его не было. Прикосновение хвоста к ноге не такое жуткое, русал, находящийся на расстоянии вытянутой руки или с зубами почти рядом с шеей – не такой жуткий. Русалка, запутавшаяся в сети, тоже жуткой не была. Жутким было лишь то, с какой лёгкостью Райнер забыл, что Эрен был шифтером, а не русалкой. Браун оглядывается, убеждаясь, что его не видят и не слышат, и присаживается рядом. Собственный тихий голос кажется ему оглушительным криком: — Эрен. Ты знаешь его? Жутким было лишь то, как быстро Райнер забыл, какой ужас могут вселять твари. Что они такое и за что их стоит бояться. Вместо ответа русалка вдруг зашипела. Испуская нечеловеческий вопль, дикий, громкий, оголяя острые зубы, она кинулась, сильно, далеко, сбивая Брауна и припечатывая его к доскам судна. Повязка с искаженного лица сползла, оголяя две почерневшие, рваные дыры глазниц. Пасть, разинутая, полная врезанных в десну клыков, щелкнула рядом с лицом. Тварь задёргалась, разрывая верёвки на руках, и, прежде чем когти полоснули Брауна по лицу, он что было сил толкнул её в сторону. Четыре глубоких борозды остались в досках. Тварь развернулась, Браун попятился. От грохота ружья заложило уши. Русалка завалилась на бок, где-то сбоку его позвали, или окрикнули, он не слышал. Кто-то подхватил его под руки, ставя на ноги – он не видел, кто. Рядом орали, его трясли за плечо. Мужчина, лица которого Браун не увидел, с ружьём встал над русалкой. Пнул её в плечо, разворачивая на спину. Сплюнул. — Тварь. До него доходят слова, смысл которых он едва разбирает. — Тебе жить, пацан, надоело? — Райнер, ты в порядке? Райнер не отвечает ни на один из вопросов. Он только смотрит и смотрит на распластанную по полам судна русалку, на лужей растекающуюся под остатками головы кровь. И мерещатся ему черные волосы и длинный графитовый хвост.