Это все - о тебе.

— Э-э-э, нет, брат-Огурец, я занят, занят, занят, — Шан Цинхуа надвигался неумолимо, пришлось отступить. Еще на шаг и еще. Он решил бы, что в тело вернулся настоящий хозяин пика Аньдин, если бы не пароль-обращение.  — Но ты сам меня позвал! Со словами, что это — вопрос жизни и смерти!  — Позвал, а теперь передумал, прости, прости, — приятель теснил его к выходу, пылал решимостью и Шэнь Цинцю, распахнув с тихим щелчком веер, скрыл замешательство за переплетением на рисунке бамбуковых стеблей под снегом, остужая лицо потоком прохладного воздуха.  — Чем, позволь узнать, ты занят? — невозмутимо осведомился Цинцю.  — Готовлюсь! — сделал страшные глаза Шан Цинхуа, упрямо закрывая что-то спиной и оттесняя его к выходу.  — К чему же? Ох, господин Мобэй! — как и следовало ожидать, друг мгновенно вздрогнул, оглянулся и Шэнь Цинцю удалось обогнуть его, не потеряв ни капли достоинства. Шан Цинхуа вскрикнул, сокрушенно вздохнул, прижав к груди ладонь. Поздно — Шэнь Цинцю уже увидел. Стол в покоях лорда Аньдин завалили небрежно исписанные свитки. У Шэнь Цинцю засосало под ложечкой, холодок от нехорошего предчувствия пробежал по спине, пальцы молниеносно схватили свиток. «Мой господин, вы подобны ледяной замерзшей реке — столь же прекрасны, сколь и холодны!» (зачеркнуто) «Мой господин, в этот прекрасный день позвольте вручить вам свое сердце!» Шэнь Цинцю хмыкнул. Нарисованное сердце красовалось под строками, но демоны порой не понимали иносказаний. Или делали вид, что не понимают. Возможно, поэтому вариант тоже был зачеркнут.  — Что это? — он изогнул бровь. Немного отпустило. Он уж было подумал о самом страшном. Шан Цинхуа в защитном жесте скрестил руки на груди, сгребая бумаги в кучу, но везде по краям виднелись строчки «Сердце», «Дарю» и даже «яшмовая ветвь».  — Ты что, никогда не признавался в любви? — пробормотал заалевший щеками друг. — Вдруг мой господин об этом не подозревает, а я ему скажу.  — Сегодня, — уточнил Шэнь Цинцю, прекрасно знающий, что в литературных произведениях ничто не случается без причины.  — Сегодня, — решительно кивнул Шан Цинхуа и тут же вздохнул. — Если найду нужные слова. Сегодня — День Святого Валентина!  — Даже не Цыси, — Шэнь Цинцю дернул уголком рта. Впрочем, возможно, другу, как и ему самому, вспоминался оставленный мир.  — И что? — нахохлился Шан Цинхуа, листки топорщились из-под его рукавов, придавая сходство с диковинной птицей. — Людям, знаешь ли, важно знать, что их любят.  — Людям, — с нажимом уточнил Шэнь Цинцю, веер насмешливо щелкнул.  — Даже если они — демоны, — припечатал брат-Самолет и бесцеремонно потеснил его к двери. Вернее, потеснила гора бумаг, скрывшая Шан Цинхуа с головой. Шэнь Цинцю счел за благо стратегически отступить. *** Предвесеннее небо полнилось безмятежностью, ветер трепал полы длинных одеяний и подгонял облачка, похожие на свернутые рожки сливочного мороженого. Идиллия. И все же слова братца-Самолета, упав в сердце семенами, проросли сомнениями. Говорил ли Шэнь Цинцю, что любит своего ученика? Глупости — разве Бинхэ и без того не знает? Конечно, знает, ведь Шэнь Цинцю спит с ним в одной постели, странствует, с удовольствием ест еду, которую готовит Бинхэ. В конце концов, они обменялись свадебными клятвами! Всем, что после них следует — тоже. О чем еще можно говорить? И все же чудился в дуновении ветра, вспоминался горячечный шепот: «Я так сильно люблю Учителя». Бинхэ, подающий завтрак. «Так сильно». Бинхэ, опускающий голову на его колени. «Учитель». Бинхэ, врывающийся в Бамбуковую хижину и стиснувший в его объятиях с таким видом, словно они не виделись не день, а пару тысячелетий. «Люблю». Шэнь Цинцю всегда молчал, ведь очевидное было на поверхности, но теперь задумался. Что, если Бинхэ тоже хочет… услышать? Он крутил мысль так и этак. Если сказать ни с того, ни с сего, ученик, чего доброго, решит — что-то случилось. Расстроится. Расстраивать ученика Шэнь Цинцю не хотел. Можно было держаться прежней стратегии, где все само собой разумеется. Но Шэнь Цинцю себя знал — мысль теперь не отпустит. К тому же, даже Шан Цинхуа решился. Чем он хуже?! Шэнь Цинцю представил сияющее радостью лицо Ло Бинхэ — он-то точно заслужил знать о чувствах этого учителя. Но как лучше о них сказать? *** Мысль не на шутку озадачила, по размышлении, Шэнь Цинцю решил искать совета. Но у кого? Зажмурившись, он обернулся вокруг себя на мече, резко выбросил вперед веер и распахнул глаза. Что же, значит, Цюндин. Глава школы, если и удивился визиту без предупреждения, виду не подал. С мягкой улыбкой пригласив Цинцю внутрь, распорядился подать чай и сладости — дежурившие у порога адепты тут же сорвались с места. Шэнь Цинцю опустился на бамбуковую циновку подле низкого лакированного столика, поймал выжидающий взгляд, но промолчал. Слова теснились в горле и начать было ужасно сложно. Глава Юэ едва заметно вздохнул, принимая от адептов поднос, сел напротив, белоснежные одежды растеклись по циновке, и мягким голосом прервал молчание.  — Шиди, у тебя все в порядке? «Нет, иначе я бы не пришел», — с легкой ноткой раздражения подумал Шэнь Цинцю. От чайничка исинской глины исходил горячий пар, пирожные манили россыпью хлопьев, а собственная затея показалась странной. Но развернуться и уйти было бы невежливо. Краем зрения он заметил тень, мелькнувшую за окном, но стоило повернуть голову на цунь — та исчезла. Глава школы неспешно отпивал чай, но смотрел выжидающе, хвататься за веер было поздно и Шэнь Цинцю схватился за пиалу. Обжег пальцы, торопливо глотнул кипяток. Выпалил, не давая себе передумать.  — Какправильносказатьолюбви? Глава школы склонил голову, заколка блеснула в волосах, чуть нахмурился.  — Шиди так торопится, не мог бы он повторить?  — Как. Признаться в любви. Каким способом, — повторил Шэнь Цинцю, запылав до кончиков ушей, но свалив вину на горячий чай. Юэ Цинъюань едва заметно вздохнул, потянулся к чайничку, наклонив его над пиалой Цинцю. Чай, бурча, полился в пиалу. Кажется, глава школы тоже выгадывал время для ответа.  — Как признаться? — задумчиво повторил он. — Быть рядом. Поддерживать. Не ожидать ничего взамен. Шэнь Цинцю закрыл лицо не ладонью, но веером.  — Это жертвенность, — пробормотал он и Юэ Цинъюань снова не расслышал.  — Шиди нужна помощь?  — Не нужна, — поспешно произнес Шэнь Цинцю, поклонился, сглаживая неловкость. В прошлый раз, когда глава школы решил помочь, его всюду сопровождала горстка адептов с Цюндин и не сказать, чтобы от их желания угодить Ло Бинхэ пришел в восторг. Повторять не хотелось.  — Этот шиди справится, — добавил он. Юэ Цинъюань вздохнул и посмотрел проникновенно. Будто чего-то ждал. Шэнь Цинцю давно так поспешно не допивал чай. Голову над чужой загадкой он поломает позже. Ему предстояло решить свою. *** Шэнь Цинцю ни за что не отправился бы на пик Байчжань, но нестандартные задачи требовали нестандартных решений. На удивление, он нашел Лю Цингэ не на тренировочном поле, а в каменном саду (когда он здесь появился?). Лорд Байчжань прогуливался среди камней и при виде Цинцю поспешно спрятал руку за спину. Шэнь Цинцю мысленно закатил глаза — лезть в тайны Лю Цингэ он был не намерен. Размениваться на чаепития был не намерен тоже (впрочем, вряд ли горному лорду пришло в голову предложить подобное), а сразу перешел к делу.  — Как сказать кому-то, что он тебе нравится? Что ты его… Веер все же понадобился, скулы снова залила краска. Демоны бы побрали Шан Цинхуа! Впрочем, именно они и побрали. Лю Цингэ воззрился на него… в растерянности? Да нет, показалось. И тоже покраснел. Нет, точно показалось. -…любишь? — закончил Шэнь Цинцю, нервно обмахиваясь веером. В воздухе блеснуло, он едва успел выхватить Сюя, клинки скрестились со звоном. Можно было догадаться, что Лю-шиди разозлят дурацкие вопросы. В пылу битвы он не заметил ни упавшего на камень цветка, ни тени, мелькнувшей на краю сада. Они закончили раньше, чем догорела благовонная палочка. Шэнь Цинцю ожидаемо отступил, возможно, поэтому Лю Цингэ выглядел таким довольным. Он вбросил меч в ножны и сообщил.  — Вот так. Вот так сказать, Цинцю. Шэнь Цинцю со вздохом заслонился веером. Что же, нестандартное решение — не значит «лучшее». Оставалось только одно. ***  — Бессмертный мастер Шэнь? — Мин Фань склонился в поклоне, остальные ученики выпрямились, замерев статуями, стоило появиться в учебном классе. Признаться, Шэнь Цинцю давно поручил все заботам старшего ученика, который, по правде, сам скоро станет мастером, счастливо избежав ямы с муравьями.  — Позвольте этому учителю немного отвлечь вас и предложить дискуссию. Мин Фань почтительно подвинулся, Шэнь Цинцю устроился на учительском месте, обозревая класс. За окном вновь мелькнула тень.  — Представьте, что вам кто-то нравится, — в горле отчего-то пересохло, дети смотрели пристально. Возможно, Шэнь Цинцю слишком давно не появлялся в классе и ученики успели забыть, как он выглядит.  — Как вы расскажете об этом? В классе разлилась тишина. Такая долгая, что благовонная палочка, на сей раз, успела догореть.  — Музицирование? — наконец, предположил один. — Я открою ей свои чувства в музыке.  — Каллиграфия? — неуверенно спросил второй.  — Стихосложение, — негромко произнес третий, с почтительным поклоном преподнося Шэнь Цинцю книгу. Тот развернул, уставившись на строчки. Из вечного неба Пусть дождь бы пролился! Я хотел бы увидеть, как на лотоса листьях Заблестела бы жемчугом Светлая влага.  — Данная символика позволит предмету любви понять, — начал было Мин Фань. Шэнь Цинцю сделал вид, что очень тщательно оправляет рукава, вновь запылав щеками — в классе было жарко.  — Прекрасные способы, — наконец, вымолвил он, рывком поднимаясь. — Продолжайте урок. Прекрасные, если бы в свое время он читал больше стихов, а не гаремных романов! *** Шэнь Цинцю отогнал видение, где Му Цинфан предлагал рассказать о чувствах с помощью трав. Однако, по закону жанра, решение лежало на ладони. Должно было лежать Шэнь Цинцю так погрузился в мысли, что не заметил, как забрел в бамбуковую рощу. Бамбук потрескивал и сгибался, будто под ветром, качал высокими верхушками. Но ветра не было. Шэнь Цинцю нахмурился и ускорил шаг. Что стряслось? Бинхэ упражнялся с мечом. Должно быть, не желая терять физическую сноровку, он летал среди гибких стеблей, ловко отталкиваясь подошвами, не касаясь земли и выписывая изящные, но рубленые удары. Полы одеяний разлетались чернотой, на лбу искрилась алым демоническая метка. Злится? На что? Шэнь Цинцю не спешил показываться, как в тот, самый первый день, остановившись за стволом, и едва не смахнул непрошеную слезу. Движения Бинхэ были четкими и уверенными, как в том, первом поединке. Когда Шэнь Цинцю увидел Ло Бинхэ не книжным персонажем, грозящим ему карой. Живым человеком. Смелым учеником, что, не раздумывая, ринулся в бой, потому что учитель верил в него. Когда впервые ощутил за него гордость. Казалось, все было как прежде — и все же совсем по-другому. Казалось, только вчера он очнулся не в своей постели, казалось, только вчера, на чем свет стоит, ругал горе-автора и восхищался главным героем. Мысли потекли вспять — работа, университет, шоколад в коробках с красными сердечками-записками, что никогда ему не доставался. Бамбуковые стволы нагнулись гулко, качнулось приютившее его дерево. Ветка огладила листьями щеку. Стойте! Вот оно! Если изменить поток ци… «Сорванные листья, летящие цветы», — подумал Цинцю, отчаянно краснея и взмахнув ладонью. Листья перекувыркнулись в воздухе и исчезли в роще. Бамбуковые стебли замерли. Шэнь Цинцю осторожно выглянул. Ло Бинхэ с утра пребывал не в духе. Пару раз откровенно пожалел, что в демоническом царстве нет срочных дел. Все началось с того, что учитель не доел завтрак. Дальше — хуже. После визита на пик Аньдин учитель не остановился на достигнутом, всеми возможными способами избегая общества этого ученика. Даже заглянул в учебный класс, где не бывал несколько лет! Быть может, и в странствия Бинхэ предстоит отправиться одному? Ярость кипела внутри, плеща уксусом на раскаленные угли, требуя выхода, демонического — присвоить. Но учитель выглядел таким умиротворенным, когда читал стихи, что ярость улеглась, оставив по себе горечь. Он увидел достаточно. Бамбуковой роще сегодня досталось. Бамбук пружинил под ударами, клинок свистел в воздухе, ци ровными потоками омывала тело, но думалось о другом. О том, как учитель впервые вручил ему книги. Как в повозке вручил лекарство, как спас в Шуанху. Как поспешно поднялся навстречу перед собранием бессмертных и согласился выпить чай, хотя до того, Бинхэ слышал, отказывался от еды. Как… Почему сейчас учитель избегает его? Что Бинхэ сделал не так?! Под ребрами то пульсировало остро, отзываясь на воспоминания, то ныло глухо и ровно. Вечером он спросит. Если учитель вернется. Воздух засвистел, все естество отозвалось на знакомую технику частой сердечной пульсацией. Листья, чуть округлые, с заостренными концами, спикировали на ладонь. На одном Бинхэ заметил письмена. И замер. Без сомнения, это был почерк учителя. Он столько раз наблюдал за отточенной каллиграфией, пока методично растирал тушь, менял листы бумаги или смотрел зачарованно, делая вид, что прибирается в хижине и оттирает особенно упрямое пятно. Почерк учителя, но слова! «Люблю тебя», — сообщал первый листок. «Ты — моя гордость», — трепетал краями второй. Ло Бинхэ помотал головой. Не может быть, чтобы учитель, чтобы он действительно… Под ребрами заболело сильнее, на ладонь опустился третий лист. «Это все — о тебе, Бинхэ». Шэнь Цинцю не ожидал, что его местонахождение будет мгновенно обнаружено. Но, как показали годы, Ло Бинхэ найдет его где угодно. Особенно рядом. Черный вихрь налетел, обвил собой, уткнулся лбом в плечо — Шэнь Цинцю даже сквозь плотное зимнее ханьфу почувствовал обжигающий жар метки. А потом Ло Бинхэ поднял взгляд, уголки глаз подозрительно поблескивали. В ладони он крепко сжимал листья.  — Этот ученик думал, что учитель ушел. Он думал, учителю надоело быть с Бинхэ. Но этот ученик, этот супруг… Он замолчал резко, внезапно, губы вздрогнули и Шэнь Цинцю обнял его обеими руками, прижимая к груди.  — Любит тебя до боли в сердце, — севшим голосом закончил Бинхэ. В груди дрогнуло.  — Я знаю, Бинхэ, — ответил Шэнь Цинцю. — Знаю. Опустил руку, соприкасаясь рукавами, сплетая пальцы.  — Идем домой. На пике Аньдин довольный жизнью Шан Цинхуа, не испытывая ни малейших угрызений совести, поспешно строчил экстру.