Бракованные/Defective

У нас всё изначально началось неправильно. Не так, как должно было быть. Не так, как нам бы обоим того хотелось. Ты был разбит изменой девушки, которую любил сильнее всего на свете, я же давно опустошённая и в тот день выпитая неудачами до дна окончательно потерявшаяся в дебрях неизвестности. Моральное подавление, ненужность, одиночество, что-то мерзкое, липкое и приставучее донельзя, царапающее когтями грудь и сдавливающее сердце. Что порой оно, сбиваясь с ритма, вовсе забывало качать кровь по организму. Мы оба это чувствовали. Затуманенный мозг не соображал, что делал. Ноющее сердце отказывалось работать слаженно. Наверное, поэтому мы совершили эту глупую ошибку. От отчаянья. От воющей боли, что заполняла до краёв каждую клеточку, что затапливала и топила внутри себя тот жалкий, ничтожный порыв здравомыслия. Мы оступились. Вместо пропасти, падая в утешительные «не объятия» друг друга. В баре играла джазовая музыка старых мотивов. Приглушённый жёлто-красный свет кидал причудливые блики на бронзово-зелёные даже болотного цвета стены. Тихо шипел проигрыватель, добавляя в общую атмосферу ретро нотки. По залу вяло сновали официанты, тянущие улыбки из последних сил. Насколько я слышала от своей знакомой, любящей тут коротать время, заведение работало круглосуточно и славилось уютным, я бы даже сказала ламповым интерьером, хорошими напитками, обслуживанием и отличной ретро-музыкой. Мне, если честно было плевать, чем оно там славилось. День выдался одним из тех, которые называют дерьмовыми, а настроение ему под стать. Хотелось выпить. И желательно чего-нибудь покрепче. Именно с этой целью я сюда пришла. В клубе обычно слишком шумно, мне же сейчас необходима просто капля спокойствия и уединения. Я вошла в помещение, когда стрелка часов перевалила за двенадцать. В чёрном ультракоротком платье, что едва ли прикрывало мою задницу, на высоченных каблуках и с полным отсутствием эмоций на лице. Раннее красиво завитые в блестящие кудри волосы превратились в непонятную, бесформенную лапшу, а макияж был безбожно испорчен. Подтерев кончиком пальца потёкшую тушь, я выпрямила спину и, качая соблазнительно бёдрами, продефилировала в сторону барной стойки. Каблуки громко стучали о пол, приковав к себе, таким образом, взгляды немногочисленных посетителей, что заставило меня для пущей эффектности задрать подбородок повыше, хотя я знаю, насколько убого выглядела. Вымокшая под дождём, совершенно не «презентабельная» и потерянная среди причин разных «не», которые медленно вытравливали веру на лучших исход изнутри. Не добитая жизнью до конца. Я ловила на себе разные взгляды: похотливые, оценивающие, пренебрежительные, даже сочувствующие в спину. Создавалось ощущение, будто иду нагишом, а в груди моей дырка, через которую видно, насколько сильно изнывала моя душа. Внутри меня нет ничего просто. Разве что осколки от разбитых вдребезги мечтаний. Разве что тлеющие угольки на поприще пепла и золы, от которой задохнуться охота. Если бы меня спросили: «Сколько раз твои мечты сгорали, Айрин?», — я бы ответила: «Бесконечность помноженная на вечность. Скобки. Поддержка поделённая на ноль. Закрываем скобки. И всё это в квадрате морального истощения». Мои мечты сгорали заживо. А когда я, изнемогая, поднималась с колен, и по новой всё строила, кто-то обязательно подбрасывал пропитанное бензином полено вместе с горящей спичкой. Мои мечты сгорали, а я горела с ними за компанию. Металлический ремешок сумочки лязгнул о гладкую поверхность стойки, когда с размаху уложила туда аксессуар. Не с первой попытки забравшись на высокий стул, так как уже успела прилично накидаться до этого парочкой коктейлей в клубе, я махнула рукой и жестом подозвала бармена к себе. — Двойной виски со льдом и лимончик, пожалуйста, — икнула я. Бармен молча кивнул, но я успела заметить, как ухмылка нарисовалась на его личике, не успел он толком отвернуться, чтобы взять необходимую бутылку из бара. Видимо посчитал мой образ слишком несовместимым с подобного рода напитками. На самом деле, я никогда не любила крепкий алкоголь, предпочитая в альтернативе что-то вкусное. Как бы сказать… более девчачье. Однако сейчас от одной мысли о сладком, приторном коктейле начинало мутить. Я передёрнула плечами. Само словосочетание приторного со сладким пускало колючие мурашки по телу. Потому, появившейся перед взором стакан виски, был как анастезия от подступающих к горлу рвотных позывов. Не заморачиваясь и никак не подготавливаясь, я сдуру хлебнула напиток чуть ли не залпом. Со вкусом перца, ужасно жгучая жидкость моментально обожгла глотку. Я принялась часто дышать, но такое чувство, что это только давало «пожару» разгореться. — Закуси, — кто-то сбоку похлопал меня по плечу. Длинные пальцы подсунули блюдечко с дольками лимона поближе, подталкивая меня к необходимым действиям. Но сегодня всё играло против меня, и я умудрилась подавиться даже лимоном, сок из которого попал в горло и, раздразнив его, вызвал громкий кашель. Незнакомец рядом осуждающе цокнул. — Стакан воды ей. Вот, — подсунул он ко мне спасительную прохладу, и я за неё тут же ухватилась, осушая стакан до дна. — Спасибо, — оборачиваюсь к незнакомцу, когда окончательно перевожу дух. Фиксирую на нём взор. Красивый, широкоплечий брюнет восседал на стуле рядом, спокойно попивая тот же виски. Точёные, почти идеальные черты лица. Пухлые губы, которые сразу приковали к себе внимание, и аккуратный прямой нос. Чёрные как смоль волосы зачёсанные на один бок чуть прикрывали правую бровь. Синяя рубашка сидела на нём идеально, а три расстёгнутые пуговицы давали дамам шанс бесплатно полюбоваться мужественной шеей и кусочком выглядывающих из-под рубашечной ткани ключиц. Я пялилась на него в наглую, не боясь быть пойманной. Никогда не отличалась скромностью. А уж в не трезвом состоянии тем более. Он кинул на меня ответный беглый взгляд, оглядел с ног до головы, хмыкнул чему-то и продолжил дальше пить свой виски, как ни в чём не бывало. Подобное не хило так задело мою гордость, честно говоря. Я показательно фыркнула. — Что? Не твой типаж? Ну, ж прости… — Да, нет, — пожал он широкими плечами. — Ты красивая. Даже слишком, чтобы шастать по таким заведениям поздно ночью одна. Да ещё и пить то, что пить совершенно не умеешь. — Надо же! — вновь фыркнула я. — Какие интересные умозаключения. Но, — я ткнула пальцем в стакан, прося официанта повторить. Когда коричневая жидкость вновь заполнила наполовину стакан, сделала маленький глоток и продолжила: — когда-то же надо начинать учиться. Особенно в гадкие дни. Пить в такие что-то сладкое — кощунство над растоптанными чувствами. — Ну, с этим я согласен. Денёк сегодня, правда, отборное дерьмо! — прошипел он гневно и нахмурился. Видимо, не у одной меня кто-то белую полосу чёрным цветом подкрасил. Парень сделал глоток, улыбнулся чему-то таинственно, а после, покачивая головой, повернулся ко мне. — Знаешь, даже как-то приятно, что не у одного меня он такой же отстойный. — Обидненько, когда все вокруг тошнотворно-радостные, а тебя будто половина умерло? — В точку, — мы чокнулись стаканами. Как бы в знак согласия к дальнейшему общению. Хоть что-то же должно быть в этом дне приятного. Пусть и всего лишь общение с незнакомым человеком в малолюдном баре. Мы выпили почти одновременно. Очередная порция алкоголя бултыхалась в желудке, а мозг стало разъедать от мыслей и флэшбэков. Болезненно оглушительных. — Бармен повтори нам, — вырвал из мирка отчаянья голос нового знакомо. Перед взором возникла его протянутая ладонь. — Ким Сокджин. Можно просто Джин. — Бэ Джухён. Но лучше называть Айрин, — улыбнулась одними уголками губ, отвечая на рукопожатие. — Ну, рассказывай Айрин. Что там у тебя стряслось? Я расслабленно вытянулась на стуле, спустив одну ногу на пол, опустила плечи, больше не пытаясь корчить из себя завоевательницу мужского внимания и, облокотившись локтем на барную стойку, вперила в собеседника внимательный взгляд. — Ничего серьёзного. Очередная умершая мечта, — я трагично вздохнула, подперев подбородок рукой. — Столько помоев на меня и моё творчество не выливал никто, как этот имбицыл, утверждающий, что мои картины и выеденного яйца не стоят. Айщ, так бы придушила, — сычу угрюмой змеёй, как только мозг срисовывает случившееся и проецирует на сетчатку глаза. Как вспомню морду того наглёныша, руки чешутся пойти надрать ему зад. Единственное, о чём жалею, что не врезала ему перед уходом. Джин заинтересованно приподнял брови. — Так ты художница? В вопросе явно читалось изумление или мне показалось? Тем не менее, слово резало слух. Оно выковыривало воспоминания из коморок и вспаривало старые шрамы. Художница… я не художница. Или скорее недохудожница, чьё творчество не поддерживают даже родители. Особенно папа любит повторять: «Когда ты уже перестанешь страдать ерундой, Джухён. Найди себе нормальную работу, а не это баловство». Хмыкаю собственным мыслям, качая отрицательно головой. — Уже нет. Сегодня была последняя попытка ею стать. Больше не хочу гробить себя. — Но если это твоя мечта, ты должна бороться за неё до последнего, — Джин поджал разочарованно губы. Понимаю его реакцию, но когда тебя за рвение потянуться к солнцу постоянно бьют по рукам, то спустя сотню попыток их даже чуть-чуть поднимать уже страшно. — Нельзя склеить вазу, которую разбили. Меня разбивали не один раз и даже не десять. — Тогда, если ты сейчас сдашься, то тебя следует выбросить на мусор, — хмыкнул он с таким лицом, словно произнёс самую очевидную фразу на свете. — Поломанные вещи выбрасывают. — Ага, а длинные и богатые на остроты языки прикусывают, — отозвалась язвительно. — Спасибо за совет, — во рту разлилось неприятное послевкусие услышанного. — Пойду и выброшусь, как только хорошенечко напьюсь, — с этими словами я подняла стакан, будто произнесла тост, и опрокинула в себя жгучую смесь всю без остатка. — Ну, а ты? — спрашиваю, скривившись. Какая же всё-таки гадость редкостная это виски. — Что такого стряслось, что ты один такой красивый скучаешь в баре? Рассказывай, раз уж мы тут обоюдно откровенничаем. Выражение лица Джина переменилось в одночасье. Пропала некая беззаботность, я бы сказала безразличность, словно под упорно выстроенную броню пробилось то самое чувство ставшее причиной поломки. Я оглядеться не успела, как его стакан в секунду тоже опустел, оставляя от алкоголя лишь пару коричневых капелек на губах. Он долго гипнотизировал опустошённую посудину, а после так резко посмотрел на меня, что я едва не свалилась со стула. Боль. В карих глазах плескалось слишком много свежей боли. Слишком много невоспетого душой отчаянья. Мне знакома эта потерянность. Когда, вроде, всё отлично. Ты жив, здоров, но внутри успело надломиться что-то важное. То без чего сложно дышать полной грудью, а двигаться дальше по жизненной тропинке вовсе нереально. Приходиться превозмогать себя. Сжимать зубы до скрипа, дабы не заорать во всё горло. Вдавливать ногти в ладони и зашивать только полученные раны без наркоза цыганской иголкой. А потом от неумелого лечения в кровь поступает заражение. Истерикой. Депрессией. Точкой невозврата. Одиноких понимают только одинокие. Раненых — только едва дышащие. — Ты изменяла когда-нибудь своей второй половинке? — вдруг ошарашил брюнет меня вопросом. — Нет, — отвечаю твёрдо, без капли колебания. — Зачем тогда вообще начинать отношения либо продолжать их, если тебя к человеку больше не тянет настолько, что ты готов пойти на измену. — Жаль, не все думают, как ты. Например, моя девушка, — он осёкся, рассмеялся хрипло. Я бы сказала на грани истерики. — Точнее, моя бывшая девушка. Сегодня застал её верхом на другом парне. Разговоры с незнакомцем за выпивкой в баре самые искренние. Особенно, если он такой же одинокий. Такой же душевно опустошённый. Такой же потерянный, заблудившийся на полпути в поисках правильной тропинки. Незнакомому человеку можно рассказать всё на свете, не боясь увидеть жалости либо осуждения в глазах. Ну, знаете тех, от которых становилось бы стыдно, дискомфортно. Часто родным мы не можем поведать все тайны, потому что боимся увидеть разочарование в глазах в ответ на свою откровенность. Когда выворачиваешься наизнанку, а они тебе: «Мы от тебя такого не ожидали». После подобных слов люди закрываются моментально. Причём на всевозможные замки. Ставят сердца под пароли, а души под шифр. Пропадает то искреннее желание чем-то поделиться. Становиться страшно говорить. Я обожглась на таком единожды и с тех пор больше не пыталась. Потому незнакомцу легче поведать запретное. Легче обнажиться. Он не будет упрекать или кормить лжеутешниями. Просто выслушает, в конце высказав своё непредвзятое мнение. Прямо, чётко и по полочкам. — Ты любил её? — не знаю, с какой целью я спросила такую несуразицу. Если бы не любил — не убивался бы так. Хотя, дело может быть и в задетой гордости. Никто не хочет, чтобы его предавали. Ножи в спину от близких людей самые болезненные. Раны от них почти не заживают. Парень молчал с минуту, уставившись на стакан в руках не моргающим взглядом. Я уж думала, что он мне не ответит. Или вовсе не услышал вопроса. Но он ответил. Безукоризненно, с нескрываемыми злостью и раздражением. — Уже пофиг. Потому что очевидно, что больше, чем меня, она любила члены, — выплюнул с отвращением. Похожим на то, когда на участке мозга, отвечающем за память, воплотилась мерзкая картинка, выбивающая почву из-под ног, вынуждающая дышать чаще и не позволяющая с упоением прикрыть веки хотя бы на долю секунды. — А может, это к лучшему? — спросила я, толкнув его легонько в плечо с целью хоть мало-мальски расшевелить. — Хорошо, что она показала свою сущность прежде, чем ты бы начал строить с ней семью. — Да, — протянул Джин с натянутой улыбкой, — наверное, ты права… Мы оба были сломлены тогда. Наверное, знай бы я с самого начала чем, казалось, приятная беседа в итоге обернётся, обошла бы тот судьбоносный бар десятой дорогой. И нет, не из-за тебя. Не из-за того, что ты плохой человек. Не потому что мы безбожно напились тогда. И отнюдь не из-за простуды, которая накрыла меня спустя пару дней. Причина в нас. В нашем будущем, по совершенной случайности или скорее глупости ставшим общим. В том, что мы не посчитали за нужное, как следует следующий шаг обдумать. Прежде, чем он оказался необратимым. Прежде, чем болото вранья затянуло нас в свою трясину с головой, прежде, чем мы, смирившись, не решили добровольно в нём утонуть и уже не барахтаться понапрасну. Мы оба это начали, Джин. Вместе. Ты предложил поехать к тебе, а я согласилась. Сухой поцелуй. Почти единственный за три года брака. Решение не начинать то, что обречено никогда не начаться. Ещё выпивка, а под утро мы уже проснулись с осознанием совершённой ошибки. И, правда, лучше бы мы тогда переспали, чем сделали то, что сделали. Но даже после этого у нас оставался выбор. Вероятность исправить, пока больше дров не наломали, но вместо трезвых решений голову туманила обида. Жажда доказать что-то кому-то. Бывшим возлюбленным, людям, которые никогда не верили, родителям, навязывающим личные предпочтения. Доказали. Стали идеальной семьёй. Прекрасными актёрами на публику. И что в итоге? Мы, как прежде остались такими же поломанными. Бракованным товаром, который по твоим же словам стоит выбросить на свалку.