Проводник, или как гулять по изнанке.

— О-о-о, да, класс! Давай, только не останавливайся! — восклицание лицом в подушку вышло глухим и больше похожим на шипение. — Пф, должен будешь потом! — Ты, Лео — мелкая пушистая меркантильная сволочь, знаешь об этом? Подло подобравшаяся с незащищённых тылов рука больно щиплет альбиноса чуть пониже задницы, куда дотянулась. Состайник ойкает и дёргается всем телом. Кот, до этого самозабвенно оттаптывающий белобрысому поясницу, подлетает вверх и падает прямо в руки сидящему на полу Горбачу. Табаки, заранее отползший на другой край общей кровати, старательно делает вид оскорбленной невинности. — Какого хрена, Табаки? — Белый сдувает с лица спутанную чёлку и осторожно переворачивается на бок, в тщетной попытке не тревожить больную спину. — Какого хрена?! Интересно, дорогуша, и правда, какого?! Как ты можешь позволить себе выглядеть таким отвратительно довольным жизнью, когда вокруг происходят вершащие историю события?! Трагические события, прошу заметить! Шакал с такой силой возмущения обвинительно ткнул обкусанным грязным пальцем, целя в лоб состайнику, так что от дыры в черепе Белого спасло только расстояние. Альбинос, поняв, что без боя, пусть и метафорического, Табаки не сдастся, с кряхтением сел и тут же принял чашку с дымящимся кофе от Македонского. Чай и вообще любые напитки он старался пить исключительно из своей собственной, керамической, неизвестно как сохранившейся в целости и невредимости, голубой, с мелкой сеточкой треснувшей эмали, кружки. И приходил в настоящее бешенство, если ее использовал кто то другой. С недавних пор любимым занятием Табаки стало пристально пялиться на эту кружку. Особенно усердно он это делал тогда, когда Белый замечал его интерес и напрягался. — Слушай, если человек просто в кой то веке ушел в заслуженный, между прочим, отпуск — это ещё не катастрофа. Д-а-алеко не катастрофа. — Да что б ты понимал! — Табаки пренебрежительно и отчаянно махнул обеими руками, да так, что крошки полетели во все стороны. — Да я то, как раз, понимаю. Не пойму только почто ты из этого такой скандал пытаешься раздуть. Как будто других эксклюзивных новостей не можешь придумать, — Белый хитро прищурился и отхлебнул божественного напитка. Определенно, Македонский умел варить изумительный кофе. Даже с учётом того, что здесь не было молока. Не смотря на ожидания, Табаки не повелся на столь откровенную провокацию и вновь упрямо завел свою шарманку, которую крутил уже на протяжении двух дней: — Ох, маленький и глупый Белый! Пока ещё не знает о жестокости и коварстве Наружности! Не знает, что уйдя один раз рискуешь никогда больше не вернуться или вернуться совсем не так, как следовало бы и не таким, каким помнят и любят тебя твои состайники! О нет, нельзя его за это винить! Правда, Горбач? Наивный неоперённый птенец! — Вообще то, я полагаю, Белый намного больше времени провёл в Наружности, чем любой из нас… — осторожно начал Горбач, легонько поглаживая Кота между ушами, ловя момент, пока тот был в настроении, но был прерван великолепно отрепетированным стоном искреннего изумления и попятнанных идеалов авторства Шакала. — И ты, Брут?! В спальню, грустно скрипнув дверью, ввалился хмурый Лог. Добравшись до кровати и закинув свое тощее тело на полку, Лэри подтянул к себе колени и обхватил их руками. Взвинченный колясник тут же переключился на, видимо, по его мнению преступно пассивного Бандерлога. — Лэри, а Лэри, ну что, какие новости с передовой? Все ещё доносите до всех и каждого весть о безвременной кончине Р Первого? — По-твоему это смешно?! — всплеснул руками Лог. — Это ни хрена не смешно! Носки его начищенных сапог угрожающе бликовали, норовя выткнуть своим острым кончиком кому нибудь лишний глаз. — А кто говорил, что смешно? Никто не говорил! Это ужасно! Безобразно, немыслимо, безответственно и в высшей степени самонадеянно! Очень печально! Почему ты до сих пор не пускаешь реки слёз, а, Лэри?! — Пошёл ты, придурок, знаешь куда?! — Куда?! — Табаки, может хватит чушь нести? Куда он денется, этот ваш «Чёрный Человек» местного разлива? Отпуск — это же не навсегда, — устало тянет Белый, уставясь в потолок и витая где то далеко в своих мыслях. Шакал в очередной раз демонстративно указал на него ладонью и проскрипел: — Я же говорил! Дитя неразумное! На этот раз, умудренный опытом споров с Табаки, Белый его успешно игнорирует. Толстый шуршит фантиками в ящике. Нанетта, привлечённая заманчивыми звуками криво пикирует со шкафа на его борт. Незапланированная экстренная остановка на изножье кровати немного сбивает ее с курса, но ворона упорно машет крыльями и таки достигает своей цели, хоть и неуклюже сваливается внутрь ящика. — Молодец, девочка, — восхищается Табаки. — Какое же упорное создание! Горбач спешит изъять ворону из владений неразумного, пока тот не протянул к ошеломлённой птице свои цепкие клешни. Лэри закатывает глаза и отворачивается к стенке. За окном шелестела молодая листва и орали коты. Близилось лето. *** Не смотря на уход Ральфа в отпуск и то, что Табаки пророчил большие-и-непоправимые неприятности, ничего сверх ординарного не происходило. Шериф, частично — в меру своей лени и в силу личной загруженности своими крысятами — заменивший Ральфа на посту воспитателя Четвертой и Третьей особо не отсвечивал, следить, поучать и стайные устои менять не собирался, а потому повседневный быт оставался таким же и продолжал тянуться день за днём, будто никто никуда и не пропадал. Только Птичий Папа отчего то сник и несколько дней ходил словно в воду опущенный. Вернее, ещё больше опущенный, чем обычно. Лэри предположил, что Третью настигла таки какая нибудь весенняя цветочная эпидемия и значительно покосила любимую зелень Стервятника, отчего та больше была не способна на жизнедеятельность. Сфинкс многозначительно хмыкнул, но промолчал. На том и сошлись. Однажды вечером, когда Лорд собирался на слёт картёжников им заинтересовался Белый. — Куда это ты уходишь каждый раз на всю ночь? — А тебе не кажется, что это не совсем твое дело? — недовольно поинтересовался Лорд, впрочем, только симулируя недовольство — сегодня ему подвернулась прекрасная возможность наблюдать как Чёрный дважды со звоном впечатался лбом в верхнюю перекладину кровати, так что день, можно сказать, прошел не зря. — Лорд, дорогуша! Что ж ты такой неприветливый то? — Табаки неодобрительно поцокал языком и откусил бутерброд, оставшийся с ужина. — Новичку просто любопытно, а это дело хорошее, если только не направлено не в то русло, но, пока что, русло как раз то самое. Давай же, не будь ханжой, поделись своим страшным азартным секретиком! Мы же все почти родные люди, так уж и быть, не будем строчить доносы Папе Римскому. Сфинкс, застывший в дверях, отмер, и спешно ретировался на подоконник, потеснив оказавшегося там Слепого. — Что, снова? — Горбач грустно воззрился на Шакала и бережно погладил моток коричневой пряжи, лежащий у него на коленях. Табаки вздохнул и невинно пожал плечами: — Да. Как видишь, в преддверии нового и свежего летнего времени все старые слова спешат покинуть меня и я ну совершенно не в праве им мешать в этом естественном природном процессе, нужде, необходимости в конце концов, если хотите. Все так делают! Иногда люди ошибочно нарекают это явление «весенним помутнением»! Вот глупые, да? Какое же это помутнение, если это неотъемлемая часть цикла оборота слов в природе? Если хотите знать моё авторитетное мнение… — Нет, спасибо! — поспешно перебивает его Горбач, на что Табаки всплескивает руками и осуждающе хлопает глазами. — Я иду на сходку картёжников, — бормочет Лорд в никуда, даже не заботясь о том, чтобы его услышали, занятый более важным вычесыванием невесть как образовавшегося в его шевелюре колтуна. — О, — оживляется Белый, — карты это интересно. Можно с тобой пойти? Или у вас там какая то закрытая компания? — Ну, так то если хочешь, то приходи, — Лорд почесал щеку и отложил гребень. — Пожалуйста, выгонять не будем. Но тебе может там не понравится, учти. И тебе там точно нечего делать если ты не умеешь хорошо играть хотя бы в покер. Хорошо играть в покер на ставки, — многозначительно добавил колясочник. Белый немного сник и озадаченно потёр запястья: — Ставки, значит… — Это не обязательно должны быть деньги, — правильно истолковал его заминку Лорд. — Главное, чтобы это была ценная вещь, иначе твою ставку просто не примут. Если совсем нечего предложить — ты можешь выполнить желание победившего. Но к этому лучше прибегать лишь в крайнем случае. Самом крайнем. Белый, состроив задумчивое лицо, полез по карманам, чем побудил Табаки устроить ревизию всех тумбочек в спальне. За время поисков в комнате кроме чашек и носков нашлись: еловая шишка, чистое полотенце с вышитыми по бокам цветами, деревянная фигурка собаки (Горбач смущённо отобрал её у Шакала и спрятал под подушку), вилка (предположительно алюминиевая, но Табаки утверждал, что она из серебра), подпортившаяся груша, связка сушеных смородиновых листов, бронзовый витиевато украшенный подсвечник, лимонная настойка, большая морская раковина, два десятка листов папиросной бумаги завёрнутые в газету, сушёная рябина, несколько семечек непонятно какого растения, пустая жестяная коробочка из-под леденцов, коллекционная обёртка от жвачки и пакет с металлическими открывашками от консервов. Табаки сидел на полу, обложившись находками и довольно потирал лапки. — Дружище, ты похож на клептомана, только что обокравшего какую нибудь бедную сумасшедшую старушку, — лениво протянул Сфинкс, выглянув из-за гардины вместе с клубом сигаретного дыма. — Зато представь как тебе повезло, что твой состайник такой домовитый и бережливый! Я же для вас стараюсь. «Все в дом» — это мое кредо! — Табаки покрутил в руках раковину. — Белый, детка, как там дела с капиталом на сегодняшнюю ночь? — Ну, — парень озадаченно почесал висок, — как тебе сказать… — Так и говори! Альбинос завернул пожитки в платок и пересел на пол к Табаки. Кулёк тут же оказался распотрошён и на свет выпали связка из трёх мелких бубенцов, моток лески с крючком (с налётом ржавчины, очевидно, часто используемым), старый амбарный ключ на цепочке (к сожалению, без замка), несколько мелких помотанных жизнью купюр, парочка марок, два самодельных ветряных колокольчика, замотанные для сохранности в старую футболку, и зажигалка с рисунком огня. — М-да, не густо, — прокомментировал Табаки. — Но, так как я сегодня ну просто невозможно щедрый и великодушный, я дарю тебе эти бесценные вещицы! Но только если оставишь нам вот эту прелесть, — шустрые пальцы хватают оба колокольчика и тут же прячут за спину. Белый немного подвисает, смотрит на Табаки, готового отстаивать понравившиеся вещицы до последней капли крови (не своей, естественно) и собирается громогласно возмутиться, но видит с каким интересом Шакал воровато ощупывает добычу и, только вздохнув, закатывает глаза. Чем бы дитя не тешилось… Довольный Табаки сдёрнул со спинки тряпичный рюкзачок, аляповатый и на заклёпках, сложил туда кое что из добытого скраба, закинул пожитки Белого и с торжественным лицом вручил альбиносу. Лорд заглянул через плечо Белого и подвёл итог: — В принципе, этого должно хватить. Если ты не планируешь срывать большой куш, конечно же. С таким барахлом на хороший выигрыш можешь не надеяться. Табаки очень старательно попытался задохнуться от возмущения. *** Македонский задумчиво протирал тряпкой гранёный стакан, когда в спальню заглянул Волк. После ужина все разошлись и разъехались по своим делам, так что в спальне остались только ангел, Нанетта да Толстый. Даже Белый, обычно предпочитающий брождениям по коридорам относительное спокойствие стайной комнаты сегодня ушёл «познавать азы карточного шуллерства», как выразился Табаки. — Эй, Мак! Ты что, один здесь? А где все? — Волк быстро оглядел комнату и остановился на Македонском. Жёлтые глаза с выражением голодного интереса выжидательно блеснули. — Лорд с Табаки забрали Белого к картёжникам, — парень собирает протёртую посуду и пытается запихнуть её в забитую до отказа тумбочку. — все остальные вроде собирались в кофейник… или на Перекрёсток… или ещё куда… Македонский говорит тихо, почти шёпотом, но Волк слышит его и, пока состайник не видит, задумчиво щурится, сверля взглядом его затылок. Обтерев вспотевшие руки о джинсы, Волк возникает за плечом у ангела и выхватывает часть посуды у того из рук. — Дай-ка сюда! Уронишь же. Парень не обращает совершенно никакого внимания на абсолютно смешавшегося и бормочущего себе под нос слова благодарности состайника. — Ты то сам как вообще? Сколько живём, а всё случая не выпадало поговорить по душам. Странно, да, Мак? Волк улыбается, поднимается с корточек, захлопывает ногой старую сначала размокшую, а затем рассохшуюся дверцу тумбочки, разминает затёкшие ноги и поясницу. Заинтересованно следит за реакцией собеседника. Как он придушенно дёргает кадыком, мелко пятится назад, что то бормоча себе под нос, кажется, извиняющееся. Затем в спешке выдёргивает ничего не понимающего Толстого из его ящика и спешит прочь из комнаты. Судя по скомканным объяснениям, выданным озадаченному Сфинксу, которого беглец в спешке не заметил в дверном проёме и налетел на безрукого со всех ног, ребёнку, то бишь Толстому, необходимо подышать пыльным воздухом коридоров вот-прям-щас, пока не отключили свет, а он, Македонский, всегда внимательно следит за досугом всех членов стаи, особенно самых маленьких. По крайней мере, так перевёл его полуосипшее «гулять» Сфинкс. Что ж… гулять, так гулять. В конце концов и правда, что то они совершенно позабыли о том, что детям, в возрасте Толстого свойственно особенно активно познавать мир. И лучше бы это было мирное исследование коридоров, чем очередное разорение шакалиных схронов, после которого Табаки так сильно бесился, что приобретал пикантный бардовый оттенок. Кипел и бурлился, как ядовитое ведьмино зелье. Но не ругать же неразумного гомункула за то, что он нашёл то, что от него не очень качественно спрятали. ***

Белый.

Мы двигались по коридору в сторону Перекрёстка. Лорд, с видом гордым и независимым молча крутил колёса справа от меня, я толкал вперёд побрякивающую и изумительно тяжёлую, по сравнению со своим всадником, коляску Табаки, пока тот наклонялся вперёд, рискуя вывалиться вовсе, и с энтузиазмом легавой внюхиваясь и всматриваясь в полутёмную кишку коридора. Лео болтался у меня на шее, изображая потрёпанный жизнью меховой воротник. Хотя, надо признать, его шикарный длинный хвост в роли шарфа придавал мне вид более солидный, чем если бы его не было. — Что ты ищешь? — поинтересовался я у Табаки, пока тот всё ниже склонялся к коленям и всё у́же щурил глаза. — А как, по твоему, куда мы направляемся? — весело ухмыльнулся Шакал и вскинул руку. — Тише! Кажется, это она! На углу между коридором и холлом эдаким цветным аппендиксом, истерично мигающим всеми цветами радуги, сегодня ни с того ни с сего образовалась небольшая палатка, по виду сшитая из кусков разных покрывал и больше похожая на вигвам. Из её недр тянуло чем то сладковато-горьким, как, порой, от трубки Горбача, и слышен был ленивый перебор гитарных струн. Как только мы подошли к ней, палатка будто бы замерла на мгновение, заслышав шуршание шин и мои шаги, но тут же меланхолично пыхнула дымом из-под приоткрытого полога. У них там, что, дым-машина стоит? Мы подкрались к ней почти что с тыла, но остаться незамеченными не вышло из-за Шакала, который, не дотерпев пары метров, свалился с коляски и резво пополз ко входу. — Ну, ты давай, ещё всю грязь на себя собери, — смотреть на то, чему подвергает свою одежду этот неугомонный было физически больно. Табаки совершенно не заметил моего негодования и уверенно засунул всклокоченную голову в палатку. — Хэй, народ, как сегодняшний улов? Валет, дружище, хорошие карты? Изнутри донеслось хриплое и вполне себе благодушное: — Ты, что ли, Шакал? Ну, заходи, коль пришёл. — Это пожалуйста, это мы с удовольствием! Только я с сопровождением, — он резво заполз во внутрь, извернулся и замахал нам рукой. — Залезайте давайте уже, что ж вы на пороге то топчитесь! Лорд только вздохнул: — Давай вперёд. Я за тобой. В палатке было душно, накурено, из самого угла тянулась тонкая струйка дыма от палочки ладана. Немного пахло спиртом и травами от бутылок и стаканов, которыми ловко орудовал Птичий Папа. Многочисленные кольца на его руках брякали о стекло. На полу было расстелено старое дырявое пуховое одеяло, поэтому приземление вышло мягким. После того как мы залезли места стало катастрофически не хватать. Хозяевам палатки пришлось значительно потесниться чтоб мы с Лордом и Табаки утрамбовались. — Чего изволите? — Стервятник вопросительно махнул стаканом. — А чего предложишь? — Табаки заинтересованно потянул носом, оценивая ассортимент. — Есть Хвойная, Цитрусовая, — вожак Птиц пробежался пальцами по горлышкам бутылок. — Ещё осталось немного Фазаньего самогона, если хочется чего нибудь покрепче. Я удивился: чтоб Фазаны — да самогонку гнали? Ни за что б не поверил, скажи мне это кто другой. Авторитету Папы Птиц верилось. — А как они умудряются? — всё-таки это было слишком странно. Табаки тут же состроил загадочное лицо и поведал: — А вот, запираются вечерком в своей ванной комнате, вытаскивают из-под раковины самогонный аппарат, из-за шторки о-о-огромную бутыль и гонят себе пока не заслышат грудной кашель Гомера, топчущего половицы в коридоре. Тогда всё это добро вновь разбирается, прячется по углам и перед воспитателем предстают одни только мальчики-зайчики. Правильные и положительные. Без всяких там нелицеприятных довесков в виде маленького прибыльного алкогольного хобби. — Да уж, как говорится, не суди книгу по обложке. Наглядный пример, — кивнул головой Валет, крутя в руках гранёный стакан с мутной жидкостью. — У нас, кажется, было не самое приятное знакомство, — выдал вдруг Стервятник, протягивая мне стакан Хвойной. — Да, наверное… Так сложились обстоятельства, полагаю, — почему то этому человеку даже захотелось почтительно кивнуть. Такая у него, должно быть, аура. Внушающая уважение. — Ах! Как же так, создание дружественной обстановки для адаптации новичков — моя прямая обязанность. Моё упущение, прошу меня простить, — Шакал в жесте чистого раскаяния хлопнул себя по груди. Валет усмехнулся: — Стареешь, друг. — Увы. Как бы грустно это ни звучало, — Табаки всхлипнул и залпом выпил свою настойку. — Хотя, если я не буду в это верить, этого же не случится, не так ли? Верно! Поэтому волноваться — только волосы зря терять! А я пока не хочу уподобляться нашему дорогому Сфинксу. Нет, ему то, конечно, всё к лицу, и лысина в том числе, но меня пока что такая экстравагантная стрижка не прельщает. — Эй, хватит болтать, пустобрёх, — Лорд недовольно цыкнул и потянулся к лежащим на одеяле картам. — Кто сегодня раздаёт?

***

Рыжий.

— К сожалению, сегодня ну никак не получается, — тушу сигарету в полупустой стеклянной пепельнице. Это удивительная пепельница. Пожалуй, самая «нормальная», в понимании наружних, пепельница во всём Доме. Такая, какие массово штампуют на заводах и которые стоят на пластиковых столиках летних забегаловок под открытым небом. Ещё одна такая представительница существует разве что в кабинете Акулы. — Этой ночью Стервятник расчехляет свой игральный шатёр. Хотелось бы посетить сие мероприятие. Скоро ведь лето. А там уж, сам знаешь, дел невпроворот будет. — Это да, — Мертвец, бледный и тощий до невозможности, впрочем, как и всегда, задумчиво выдыхает дым в туалетный потолок. — Тогда не смею тебя задерживать. Топай куда шёл. Такое его поведение слишком привычно и предсказуемо и вызывает лишь усмешку. Я не обижаюсь на него за порой грубые слова и всё в этом роде. Так уж повелось у нас с ним. А традиции, как известно, не нарушают. — Бывай, старик, — хлопаю его по плечу, отчего он чуть не сваливается с подоконника. Ворчит мне в след совершенно беззлобно: — Чтоб тебя, сволочь, там до нитки обобрали. За всё хорошее. Иду по темному коридору как будто совсем один. Хотя это и не так. Дом никогда не спит целиком. Какая то его особо криминальная часть всегда будет бодрствовать. Все, хотя бы немного осведомлённые, знают об этом и никогда не ходят после отключения света в одиночку, особенно без фонарика. Я тоже осведомлён, даже, пожалуй, получше некоторых, однако фонарика с собой у меня не оказалось, а идти всё равно было недалеко, так что брать сопровождение — только позориться. Не пристало вожаку откровенно отбитых на голову Крыс страшиться шорохов в темноте коридоров. Не по статусу, что уж тут поделать. Приходиться жертвовать нервные клетки ради сохранения красивого образа. Перекрёсток встречает темнотой и запахом недавно протёртого антисептиком пола. За относительной чистотой у нас обычно пытаются следить уборщицы-невидимки, которые, на удивление, полностью оправдывают своё звание, потому что из всех жителей Дома видел их дай бог один только Акула. И то только тогда, когда принимал на работу. На углу противоположного коридора манила к себе светящимися боками заветная палатка. Перебегаю открытое пространство, по-идиотски поскальзываясь на помытом. Ну конечно, если за день никто из крысят не попытался прикончить своего славного вожака, это обязательно сделает мыльная лужа на полу. А как иначе? Из палатки слышится восклицание. Видимо, кто то выиграл неплохую ставку. Засовываю голову внутрь, чтобы самолично разглядеть счастливца. — Хэй-хэй-хэй! — Какие люди! И без охраны! — Табаки тут же приветственно машет мне руками, расшатывая полог палатки, за что на него тут же шипят. Валет откидывает свои карты и тянется в сторону дебошира с горящим в глазах желанием придушить того. — Богом клянусь, Табаки, если ты ещё хоть раз начнёшь рушить её — я тебя закопаю под дубом во дворе! — Помогите! Убивают! — Шакал резво переполз через колени Белого, которого я сначала и не заметил, и принялся причитать уже из-за него. — И из-за чего?! Из-за того, что я всего лишь чуточку эмоциональнее него! Представляешь, дорогуша? — он щипнул задремавшего состайника за руку. — Эй! А ну-ка не спать! Как мы, два колясника, твою тушу потом до спальни волочь будем? Эй, Стерв, этому хлопцу больше не наливай. Белый встрепенулся и разлепил глаза. Непонимающе уставился на меня. — А он здесь откуда? — Ваш покорный слуга только что прибыл, — я с готовностью протянул ему руку, на которую парень несколько секунд просто пялился, но всё же пожал. — Ну, что ж, располагайся, — щедро махнул рукой уже слегка поддатый Белый. Ну а я что? Меня дважды просить не надо. Выпихнув Табаки на его законное место, располагаюсь рядом. Для удобства ещё и облокачиваюсь об альбиноса. Уже готовлюсь получить решительное сопротивление, или, с учётом его состояния нестояния, хоть какое то сопротивление, однако этот парень так на меня и не реагирует. Только рассеянно чешет ухо и скидывает пару карт из того веера, что уже успел собрать. Похоже, вечеринка подходит к концу, потому что режутся они уже в обыкновенного подкидного дурака. На удивление, пустым Белый остаётся раньше всех и, откинувшись на руки, задрёмывает в такой неудобной позе. На лицо «удача новичка». Потому что по другому то, что он каким то образом сумел обставить настоящих мастеров карточного шулерства всея Дома, я объяснить не в силах. Мне налили чего то сладко пахнущего и отдающего на языке апельсиновыми корками и мятой. Что ж, кажется, вечер перестаёт быть томным. Когда раунд завершается, с проигрышем, к моему изумлению в квадрате, остаётся Стервятник. Наверняка поддавался. Вот только, зачем ему это? Он не отнекивается, принимая свою участь, и просит разбудить Белого, чтоб узнать что тот хочет в качестве выигрыша. Приходится осторожно потрепать альбиноса по голове, на что он разлепляет покрасневшие веки и узко щурится, из-за чего его глаза становятся похожи на два белёсых росчерка с каплей крови в каждом. Удивительные глазищи. — Поздравляю, сонное царство, ты выиграл! Что хочешь в качестве презента от Папы? Он расфокусировано бродит глазами сначала по мне, затем по Стервятнику и снова останавливается на мне, и вдруг уверенно так, как будто и не пил, изрекает: — Очки. Хвастаюсь за свои зелёные стёкла. Ляпаю их грязными отпечатками. Переспрашиваю, будучи в полной уверенности, что мне послышалось: — Чего? — Очки. — Э, нет, дружище, мы так не договаривались. Я вообще с вами тут не играл. — Рыжий, угомонить ты. Начерта ему твои то? — протягивает Стервятник, кажется, забавляясь. — Держи, заслужил. Уговор есть уговор. Запускает руку в складки пледа на своих коленях и выуживает оттуда красные, как капиллярная кровь, очки. Передаёт трофей через Валета, чтобы не тянуться через всю палатку. Валет торжественно цепляет окуляры вновь подрёмывающему Белому на нос. — Ну вот, другое дело! Теперь ты тоже запятнан краской жизни, детка! А то как мертвяк, белый весь — аж смотреть страшно. Щёлкнуть бы тебя ещё, да вот не на что. Валет высунул голову из палатки, прислушался к шорохам коридоров и заключил: — Пора бы уже закругляться. Сдаётся мне, скоро звонок на завтрак подадут. Вскоре палатка и правда пришла в движение. Из неё, как из эдакой чернильной утробы, вылезали один за другим люди. Гирлянды погасили, опоры отвязали и скатали полог в тугой рулон, который потащил в Гнездо заспанный, выдернутый из кровати Конь. За ним удалился и Стервятник, на прощание растянув тонкие губы во вполне благожелательной улыбке: — Доброй ночи, или уже утра, если хотите. С вами приятно иметь дело, — и, обращаясь персонально к альбиносу, качнул за цепочку массивный, чуть проржавевший ключ. — Добро пожаловать в клуб. Валет, попрощавшись со всеми, похромал в Псарню. Остались в тишине предрассветного коридора только Лорд, Табаки, я, внезапно даже для самого себя, взявший ответственность за пошатывающегося, словно высоченная Вавилонская башня, полуспящего Белого, да его кот, который на досуге любит поболтать и, как оказалось, может переводить людей на Изнанку. Из всех присутствующих больше всего меня беспокоил, конечно же, последний. Однако, он вёл себя весьма прилично, как и подобает среднестатистическому коту: путался под ногами и иногда возмутительно громко мявкал, рискуя быть задавленным коляской. До Четвёртой добирались не то чтобы быстро, однако добрались. Внутри, как и полагается, все спали. После того как мы завалились в прихожую, поднялось несколько голов разной степени лохматости, но полноценно ругаться всем было лень, поэтому всё вновь утихает достаточно скоро. С чувством выполненного долга сгружаю свой посапывающий груз куда то на общую кровать, перед этим заботливо сняв с него очки. Обидно будет если такой хороший подарок сразу сломается. Не зная куда лучше их пристроить, оставляю окуляры висеть на поручне. Только бы Табаки их не цызнул по старой привычке, а то он предрасположен. На кровать запрыгивает кот, топчется по развалившемуся хозяину и укладывается тому на шею. Думается, что так и задушить недолго, но, кажется, с альбиносом всё в порядке, поэтому, в последний раз перекинувшись многозначительными взглядами с котом (да-да, этот комок шерсти умеет многозначительно смотреть), тороплюсь смыться обратно в коридор. Не то, чтобы он меня вот на столько пугал… Нет, конечно. Ничего подобного. На сколько я могу судить по всему, что происходило в наш последний скачок он вполне забавный парень. Но всё-таки иногда бывает на все сто процентов жутче, чем встреченный в тёмном ночном коридоре Слепой. А такая встреча требует железных нервов и новых чистых штанов. На выходе Табаки вслед мне шёпотом кричит слова благодарности. Лорд рычит на него и приказывает заткнуться и спать. Табаки кидает в него пачкой сигарет и будит Сфинкса, который, судя по хмурому виду, обещает навалять обоим. Спешу откланяться, чтобы не получить на орехи за компанию. В смешанных чувствах добредаю до Крысятника. Вот там, за дверью, спят мои крысятки. Очень опасные и очень потерянные в этом большом и сложном мире. Прямо как я. Хотя, если получилось стать их вожаком, стало быть, потерян в этом мире я немного меньше остальных. Было бы здесь окно, солнце бы уже заглядывало в него первыми мягкими лучами. Но окна нет, и слава богу. Зато через паутину трещин в стенах слышен ленивый говор весенних птах. Звонкие колокольчики их голосов разливаются в полутёмном пустынном коридоре и кажутся чем то потусторонним, неестественным, но таким умиротворяющим, что сразу как-то перестаёшь волноваться по пустякам. Крысята замышляют свержение власти? Ну, с кем не бывало? Побесятся и успокоятся, что с них взять. Ральф смылся в Наружность? Ничего страшного, Дом своих так просто не отпускает. А Р Первый просто не может быть чужим. Не после истории с Сиамцами. Предстоящее лето — последнее для Серого Дома и его обитателей? Возможно, это и правда проблема… Но не нерешаемая. Не для тех, кто до сих пор ещё не утратил свою любовь к жизни. Или хотя бы яростное желание за неё драться, кусаться и царапаться. В этом весь люд дома. Именно они, не смотря на все свои суицидальные попытки, хотят выжить больше всех в этом чёртовом городишке. И мне очень хочется верить, что у них — нас — это получится. А если нет… что ж, на нет и суда нет. Но верить, всё-таки, хочется.