***
Космо Каньон погрузился в ночную тишину. Ушло шевеление в коридорах, и компанию составляло только жужжание электролампы да редкий шорох песка о ставни. Буря стихала. Руфус пытался выстроить мысли, бросив попытки уснуть. Почему их расселили по разным комнатам так далеко друг от друга, что делать с лекарством, до которого они так долго добирались, какая чертовщина сейчас происходит на восточном полушарии. Отчего Рив готов был открыть огонь и что сделал этот странный капитан, когда остался с Винсентом наедине. Старательно не размышлять он старался только об одном — Локхарт. Это здорово кренило перспективу, но с эмоциональными шарадами он точно не готов был разбираться. Скоро каждый из них пойдет своей дорогой. Он просто раздражен, что этого не произошло в сей же день. За дверью послышались странные шорохи, и Руфус схватился за пистолет. Он прильнул к стене, выжидая. Клацнул предохранитель, и наступила тишина. Шуршащие звуки за дверью сменились чьим-то сдавленным кашлем. Сердце ухнуло вниз. Рывком открыв дверь, Руфус выскочил в тускло освещённый коридор и увидел всего в нескольких метрах знакомый силуэт. — Локхарт! Разрываясь от надсадного кашля, она полусидела-полулежала у каменного массива стены. Лицо измазано черной жижей, под одеждой черные пятна. Вокруг никого — только бесконечная тишина. Руфус помнил только, какой легкой она оказалась, когда он подхватил ее и поволок в комнату, как опустил ее на жесткую тахту и принялся искать бинты, набирать воду. Это был сильный приступ, но не смертельный. Все с ней будет в порядке. Из груды вещей он вытянул платок и вложил ей в руку. Ее глаза полыхали маревом забытья, текшие от приступа слезы мешались с грязными разводами на коже. Он дернул отсыревшую ткань рубахи, обнажая бинты, и не смог не пропустить выдоха. Все черное. Нет, не может быть. Локхарт чувствовала себя хорошо. Молчала? Да черт побери! Руфус подложил ей под голову подушку и попытался усадить. Тифа только слабо опиралась о его руки, оставляя чёрные отпечатки на уже измазанных рукавах. Почему не попросила помощи у кого-то рядом? В Каньоне полно людей. Не помогли? Руфус забрал из её безвольных рук платок и промакнул в воде — она даже не заметила. Осторожно утер её горящее лицо, уже на ходу распекая себя, что делает бесполезное дело. Нужно смягчить приступ, иначе её даже не расспросить. Через минуту он уже держал у её губ бутылек с зельем — это первое, что ему помогало. Тифа сделала пару глотков — и её переломило. Впившись взглядом в расплесканное зелье, перемешанное с черной жижей, Руфус чувствовал первые подступы паники. Он подхватил браслет со стола, надел ей на руку и схватился за него, так что пальцы нащупали шарик Материи. Таланта к лечению у него не было, но сейчас нужно было сделать хоть что-то. Она пыталась что-то сказать, но вырывался из нее только хрип. Хрип пожирал и ее мелкие вдохи. Их охватил мягкий зеленоватый свет; несколько секунд Руфус видел, как смягчается гримаса приступа, — и тут Тифу забило в яростных судорогах. Растерявшись на секунду, Руфус попытался усилить действие материи. Второй ладонью он придавил ей грудную клетку, надеясь направить туда основной поток и удержать ее на месте. Когда под пальцами стало мягко и мокро, Руфус ошарашенно отдернул руку: язва от ее раны разрослась и ползла из бинтов, поглощая здоровую кожу, прямо на глазах. Паника, хлестнувшая через край, окончательно сбила концентрацию и остановила действие материи, и зеленоватый свет пропал. С ним пропали и судороги, сотрясавшие Тифу. Чувствуя, как холодный пот чертит дорожки по вискам, Руфус в неверии смотрел на черный след на ее груди, осторожно оттирал его посеревшим платком, но в итоге увидел только язву, страшно похожую по форме на отпечаток его ладони. Поднимаясь с пола и неотрывно глядя на нее, Руфус отчетливо понял три вещи. Первая — материя почему-то стала для Геостигмы стимулятором, чего он никогда не видел. Вторая — он только что чуть Тифу не убил. Третья — она скоро задохнется. Руфус выбежал в тускло освещенный коридор и принялся барабанить во все ближайшие двери, но никто ему не отвечал. Одна из дверей вовсе открылась, обнажая тёмную пустоту. Он не помнил, как далеко отошел, и не знал, как скоро к нему в голову закрались дурные подозрения, но жить с этим пришлось недолго. Что-то с безумной силой толкнуло его в спину и швырнуло по коридору, протащив по каменистому полу, и наступила чернота. Что было потом, он не помнил. Память вернулась к нему, когда он смотрел на пожарище, оставшееся вместо его комнаты. Вокруг суетились люди, тушили редкие языки пламени. Рядом был Рено, поддерживавший его под плечо и пытавшийся вместе с ним подняться, и Кисараги, сновавшая от человека к человеку и что-то выкрикивавшая. Не в силах понять, что происходит, и порядком ослабший, Руфус позволил себе выругаться. Рено быстро глянул на него, пожевал губу, прикидывая что-то. В его выражении было какое-то осторожное подозрение. — Что произошло? После недолгих сомнений Турк принялся сбивчиво объяснять, что слышал грохот, побежал на звук и нашел его недалеко от взрыва без сознания, пытался отвести его подальше, но Руфус все равно шел в обратную сторону, несмотря на уговоры. — Босс, где Лохкарт? Глядя в синие глаза Рено, Руфус открыл было рот, но слова ему какое-то время не давались. Будто ужас, готовый на него обрушиться, можно было сдержать простым молчанием. — Уведи отсюда Юффи. Рено ошарашенно уставился на Руфуса, будто тот отрастил две головы. — Я вас тут одного не оставлю, нет уж. Юффи бегала от человека к человеку, пыталась что-то разузнать, прежде чем крикливым вихрем не подобралась и к ним. — Я не знала, что они сделать решили! — выпалила она, округляя глаза от переизбытка адреналина и паники. — Не понимаю, зачем! Где Тифа! — Она… — выдохнул Рено, когда Руфус ткнул его в бок локтем. — Трубку не берет. — Локхарт хотела вернуться в обсерваторию. Возможно, она наверху. Юффи вдруг разом прекратила свои хаотичные движения и уставилась на Руфуса. Ему сложно было понять, подозревала ли она что-то; в нем натягивалась тетива безразличия. — Ага, обсерватория, — она хмурилась и медлила, а Руфусу только и хватало сил выдерживать ее взгляд. — Юффи! Бежавший к ним со всех ног Юри остановился, запыхавшись, упер руки в колени. Черные волосы его были взлохмачены, майка да штаны надеты как попало. Завидев его, Кисараги скривилась, и в ее форме снова забрезжили искры чрезмерного возбуждения. — Придурок! — она накинулась на Юри и принялась тормошить его за наспех надетую футболку, на что он даже ничего не успел сказать. — Вы что сделали! А если бы там был кто-то! Рено, оценивший ситуацию не в пользу бедного парня, не без труда их разнял и оттащил Юффи подальше, хотя та и продолжала дергаться. — Пусти! — Локхарт все равно надо найти, топай наверх, — Рено старался говорить спокойно, но тихим голосом ее было не перекричать. — Я с боссом останусь, он, похоже, сотрясение схлопотал. Возгласы ее стихли. Юффи часто дышала и постепенно прекращала попытки вырваться. — Отпускай, я уже ничего не делаю, — сказала она наконец. — Я с тобой. Юри отнялся от каменной стены, где переводил дух, и снова к ней приблизился. — Ты здесь стой! Уходи! — Юффи раздраженно взмахнула руками, прежде чем в расстроенных чувствах бежать в сторону верхних лестничных пролетов. Юри скривился в болезненной гримасе, провожая ее взглядом, пока не заметил, как пристально на него смотрел Рено. — Это ты ее запер? — Турк не стал даже примерять доброе выражение. — Знал, что будет? — Мы не знали, где именно, — выпалил Юри, озабоченно хмурясь. — Идите отсюда поскорее. Они за вами придут. Рено в два шага сократил между ними расстояние, подхватил друга Кисараги под руку, и молниеносно выхваченный шокер уже упирался Юри в бок. — Ты тоже за нами пришел, а? — выцедил он ледяным тоном. — Да мне дела до вас нет, — скривился Юри, испуганно поглядывая на оружие. — Юффи в это не впутывайте. Им Шинра нужен. — Отпусти его, — подал голос Руфус. Рено готов был запротестовать в любую секунду; он пытался найти какой-то скрытый смысл в приказе Руфуса, но не смог и отступился. — Если переживаешь за Юффи, иди, — Руфус говорил и не встречался ни с кем взглядом, все еще удерживаемый единственной целью. — Понял, — Юри кивнул и побежал дальше. Оставшись с Рено наедине, Руфус снова устремил взгляд в сторону своей комнаты. Он должен был проверить. Клокотавшее в нем предвестие отражалось от каменных сводов и дегтярной черноты, в которой тонули закоулки этого витиеватого коридора. Пожар потушили; запах копоти висел в воздухе, обуглившийся наличник да истлевший ковер стыли сыростью, открывая вид в развороченную комнату. Руфус двинулся туда, и Рено на сей раз последовал за ним. Внутри уже скопились люди, осматривали повреждения, разбирали груды обломков. — Говорят, обвалом не грозит, — на ходу заметил Рено, прежде чем Руфус переступил порог. Всякую мебель, бывшую в центре комнаты, разнесло в щепки. Обуглившиеся, почерневшие изломы предметов обступали стены. Руфус лишь мельком скользнул взглядом по окружению, пока не приблизился, наконец, к тому, чего здесь не должно было быть. Безусловно, это была она. Даже в таком виде ее можно было узнать. Рено, остановившийся следом, ошарашенно выругался, и Руфус понял вдруг, что ничего не чувствует, хотя под этой плёнкой безразличия раскрывала объятия страшная пропасть. Возле неё было двое людей; один сидел, что-то разбирая, а другой только подошел и склонился, выкладывая на пол, рядом с другими похожими предметами, что-то небольшое, с пятнами крови, телесного цвета… — Я с ними поговорю, — выпалил Рено, подхватывая Руфуса под локоть и направляя в сторону выхода. Он механически дернул плечом, высвобождаясь, и Рено, едва встретил его взгляд, повторить попытку не посмел. Против воли всё, что было видно, вдавливалось в память. — Она быстро умерла? — Руфус не сразу понял, что задал этот вопрос вслух. — Думаю… думаю, да. Рено врал, потому что, конечно же, понятия не имел. — Вы кто такие? Тот человек, что сидел, поднялся и приблизился. Руки его были в саже и крови, выражение напряжено. Рено подался вперед. — Мы… — Знаете её? — указал он кивком головы вглубь комнаты. Руфус старался концентрировать внимание на лице этого человека, но черты смазывались, а в фокус все попадало то, что было за ним. Остатки мыслительных процессов подсказывали, что отвечать не нужно. Этот человек мог быть кем угодно. Даже тем, кто заложил бомбу. За спиной послышался всхлип. Юффи пятилась к проему, сдерживая рукой дрожащие губы и ловя между пальцами слезы, дышала часто и прерывисто. Её появление остановило на секунду всякое движение в комнате, и не понимая, куда себя деть, она смогла только тихо, ломающимся голосом выговорить: — Что?.. Почему она здесь? Рено чертыхнулся и подошел к ней, намереваясь увести. — Это же твоя комната, Шинра, — глотая слезы, продолжала Юффи, набирая силы в голосе. — Что она тут делала? Ты что делал? Пока Рено пытался её перебороть — безуспешно, — Руфус едва не ответил. «Не рассказывайте им, пожалуйста». — Я… вышел. В тот момент и не раз после, когда заплаканное лицо Кисараги всплывало в памяти, Руфус размышлял, что его остановило. Какое чувство долга могло быть перед человеком, которому уже больше никто ничего не должен? И все-таки вопрос Юффи отдавался в голове набатом. Пол под ногами становился ватным, а в тело вливались сырость и гарь этого места, оборачиваясь свинцом предчувствия. Руфус бросил последний взгляд вглубь комнаты, стараясь запомнить все до малейшей детали — чтобы не забывать потом, чем все это обернулось. Минуя безутешную Юффи, которая к тому моменту уже начала сыпать руганью и проклятиями, он достал из кармана пистолет и посмотрел на подчиненного. — Я в её комнату. Сделай с ней что-нибудь или оставайся здесь. — Босс!.. — протестующий вскрик Рено эхом отдался от коридора. Руфус быстрым шагом двигался по витиеватым проходам Каньона. К счастью или сожалению, дорогу до комнаты Тифы он запомнил. Почему она пришла к нему? В мыслях роились домыслы и догадки, планы действий, что угодно — не получалось поспевать за белым шумом, слишком много всего. Возможно, предчувствие вело его по ложному следу, но если он перестанет делать что-нибудь — что угодно — то упадет туда, откуда еще долго не найдет обратной дороги. За шумом его шагов слышалось жужжание обыденной жизни — в противовес мертвенной тишине, что царила при его попытках звать на помощь. Возможно, оттого, что взрыв поднял всех на ноги. Возможно, оттого, что вблизи его комнаты никого не было. Чем дальше, тем слабее становился горелый запах, и в воздух проникали привычные для Каньона специи и затхлость. Встречавшиеся люди с подозрением и опаской провожали его взглядами, и только сейчас Руфус отдаленно задумался, как выглядел со стороны — со слипшимися в тусклые пряди волосами и зачинающейся щетиной, в изорванной рубахе, брюках, с измазанными кровью и грязью локтями, лицом, с оружием в руках. Возможно, за ним придут раньше и не те, кто изначально все это устроил — лишний повод торопиться. Несмотря на то, что дорога казалась долгой, Руфус и опомниться не успел, как оказался на месте. Дверь была даже не заперта — приоткрыта, из щели лился настойчивый белый свет. Вскинув оружие, он прижался к стене и рванул ручку на себя — ничего не изменилось, ничто не издало ни звука, кроме эха зацепившегося о камень разбухшего дерева. Быстрым движением Руфус ворвался в проем, наставляя пистолет. Комната была небольшая; первым же делом он убедился, что там никого нет. Обстановка небогатая, только самое необходимое, по обычаю каньонцев: кровать, шкаф да стул со столом. Даже в этом мертвенном свете каменные стены буйно цвели пестрыми коврами, а выдолбленное в скале оконце едва ловило теплый свет от вечного костра. Песчаная буря, захлеставшая их до полуобморока несколько часов назад, наконец-то улеглась. Убранство мало чем отличалось от его комнаты, но Тифа успела здесь обжиться за эти несколько часов: на столе стояла безделушка, которую ей всучил Юри при встрече, да стыл утюг — наверняка выпросила у соседей. На кровати лежала одна на другой насвежо выглаженная одежда, среди которой он снова приметил что-то непомерно белое — возможно, ту вещь, за стиркой которой Руфус застал её прошлой ночью. В шкафу только стояла её дорожная сумка. Получается, всё, что можно было вынести из этого смотра — Тифа действительно здесь была. Ничего больше. Такой, горько думал Руфус, эту комнату и увидела Юффи, когда бегло сюда заглянула и побежала к месту взрыва. Если приглядеться, на полу алели плохо стертые разводы, а ковер был неестественно сдвинут в сторону кровати. Руфус тронул его ботинком: ковер двинулся с вальяжным сырым шуршанием, обнажая черную лужу, а вместе с этим движением на полу у что-то стеклянно блеснуло. Судя по всему, это была ампула, и мелкие черные капельки на осколках нашептывали правды, которые он знал слишком хорошо, но гулкий хор голосов, певших эти истины, слышать совсем не хотелось. Руфус еще раз окинул взглядом комнату, подмечая теперь, как странно держалась дверца шкафа, как на поверхности стола сохли уже знакомые бледно-алые и бледно-серые разводы. Сдерживая тошноту и слушая грохот сердца в ушах, он собирал в голове картину событий, которая с каждым новым фрагментом делалась более незыблемой и неотвратимой. За ней пришли. Завязалась борьба. Руфус не успел — не думал даже — осмотреть ее на предмет ранений, но, судя по всему, с противниками она справилась. Только вот — и тут его замутило — они успели ей ввести черную воду. Возможно, не до конца, возможно, она даже сразу не заметила, потому что уже была заражена. Эту дрянь даже не подумали оттереть, как кровь в остальных местах комнаты: в худших случаях даже прикосновение могло стоить рассудка. И эта новая доза геостигмы в организме, скорее всего, вызвала такую яростную реакцию и на материю, и на зелье. И может быть — может быть? — шла она не за помощью, а искала его, чтобы предупредить, когда ее накрыл последний приступ. Руфус механически принялся разбирать вещи, чтобы укрепиться в предположении окончательно. На одежде и на кровати ведь ничего не было, значит, ее либо убрали, либо спрятали в этой же стопке. Действительно: уже на третьей рубахе сырели черные и красные пятна, и почему-то стало интересно, испачкалась ли та невыносимо белая вещь, которой Тифа тогда смутилась, так что он продолжил смотреть дальше. Лучше бы он этого не делал. Гайя, он думал, что она всё это выкинула еще в Кореле. Видимо, потом что-то случилось, чего Руфус не помнил. Рука наставляла оружие на собственный костюм в груде беспорядочно разбросанной одежды. Порохом не пахло, но палец дрожал на спусковом крючке. А в голове… Нет, даже думать не получалось. Он чувствовал, как его утягивает в черноту, от которой больше ничего не ограждало. Рено осторожно опустил руку Руфуса и, как мог, разнял пальцы, вцепившиеся в рукоять пистолета. Выражение наследника было почти скучающим, а поза — неестественно неподвижной. Но теперь хотя бы, угрюмо думал Турк, подбирая оружие, Руфус поддался на его ведение и пошел из комнаты прочь.***
Какое-то подсобное помещение с толпящимися у стен шкафами. Свет — практически стерильный. На полу от центра комнаты, где стоял старый стул с подлокотниками, пенился и блестел полиэтилен. Рядом со шкафами стол и две бочки, одна из них открыта — там покоилась, едва подрагивая, черная вода. На стуле сидел этот человек. Или спал, или потерял сознание. Голова его была безвольно склонена вниз, руки и ноги привязаны. Рено в последний раз клацнул ножницами, отрезая веревку от мотка, и критически осмотрел повязанный узел. Нормально. Руфус, деловито скрестивший ноги и руки да опиравшийся на стол, наблюдал за его движениями неотрывно, даже не моргая, и от этого становилось жутковато. — Босс, может, не надо? Все было бы проще раз в сто, если бы это дело досталось ему. Рено прекрасно понимал, что сейчас должно произойти. И еще понимал, что в этом не было ничего хорошего для Руфуса. В черты начальника влилось легкое раздражение, и Рено даже думать не хотел, какие внутренние движения привели его к этому изменению в лице. — Оставь нас. Закрой дверь поплотнее. Рено закусил губу, бегло осматривая помещение. Подошел к столу, бросил туда моток. Руфус растерял к нему всякий интерес и наблюдал за своей забинтованной рукой — сжимал-разжимал пальцы, поднес к лицу, растирая скомкавшуюся тусклую прядь волос на тонкие нити. — Если кляп захотите сделать, — буркнул Рено, давя в горле нехорошее предчувствие. Его коротко похлопали по плечу. — Спасибо. Руфус дождался, пока Рено закроет дверь, и выпорхнул из своей недвижности. С долгим скрипящим звуком натянул перчатки, подхваченные со стола. Подобрал по пути передвижной столик и покатил в центр комнаты, так что предметы на нем зло зазвенели. Остановился перед стулом, разглядывая свысока своего гостя. В завязавшейся потасовке да в полутьме он лишь мельком углядел черты, а до того слышал только голос — но голос точно не мог забыть и ни с чем спутать. Когда Руфус был в плену, хриплый бас рисовал перед ним человека в глубоких годах, а удары вбили впечатление крупного телосложения. Можно было сказать, что его даже разочаровало увиденное. В холоде люминесцентной лампы этот человек казался маленьким, сжавшимся и совершенно неприметным. Средний рост, среднее телосложение, черные, коричневые да серые одежды. Склонившись, Руфус собрал в кулак короткие русые пряди и с силой дернул вверх, запрокидывая голову. Лицо опухло от ударов, а где-то уже наливалось чернотой, но еще можно было разглядеть, что был он средних лет и даже неплох собой, несмотря на перекошенный острый нос. Резкое движение не заставило его прийти в себя, так что Руфус подхватил со стола тряпку, плеснул туда нашатыря и прижал к лицу. Через несколько секунд глаза открылись, и человек задергался, пытаясь отогнать острый запах и отдышаться. Их глаза встретились, но вертеть головой да брыкаться он не перестал. Еще полминуты Руфус только сжимал пальцы да прикладывал больше силы, находя перверзийное удовольствие в его беспомощных метаниях. — Думал напугать меня? — на жадном вдохе прохрипел он, когда его выпустило из хвата. — Думал, я тебе что-то скажу? Щегол поганый. Быстрыми и точными движениями Руфус отвесил удары в нос и в живот, упиваясь отчаянными попытками этого человека откашляться да отдышаться, пока кровь заново красила его рот. — Всё? Ты хоть пытать-то умеешь? — кровь со слюной пузырились вокруг губ с каждым произнесенным словом. Руфуса вопрос нисколько не смутил. Он подхватил со стола дробовик и привычным движением зарядил, направляя вниз; дуло скользнуло по коленной чашечке и уперлось с внутренней стороны бедра. Раздался выстрел. Комнату залил дикий вой. Целлофан забрызгало ошметками костей и мяса. Руфус несколько секунд наблюдал, как из месива, бывшего коленом, кровь заливает одежду и стекает к полу. Когда вопли боли начали стихать, он перезарядил оружие и приставил дуло к другому колену, словно делал совершенно будничное дело. Нажал на курок. Под грохот выстрела пол с левой стороны покрылся почти симметричным узором, а воздух пронзил такой крик, что закладывало уши. С этой ногой повезло меньше — её практически оторвало. Вообще-то его собеседник был прав: пытать он совершенно не умел, рациональнее было бы поручить это Рено. Точно, было бы. Он оттёр испачканное дуло о рубашку пленника, не перестававшего орать во всё горло; вопли его перемежались с отчаянной руганью. Руфус покосился в сторону оставленной веревки. Нет, пожалуй, не нужно: сам скоро охрипнет, если до того не умрет от кровопотери — хотелось надеяться, правда, что все-таки еще не умрет. Ножки стула начали пропитываться кровью, а на полу уже скопилась порядочная лужа, когда Руфус в следующий раз перезарядил дробовик. Теперь он нащупал дулом локтевой сгиб. Всполох и грохот для него будто бы разделились, точно зрение и слух работали сами по себе. Брус подлокотника в месте выстрела разнесло в щепки; остатки раскрошенного локтя размело по мутным бликам полиэтилена. Если подумать, к крику он даже начал привыкать. Что этот человек говорил — и говорил ли что-то осмысленное — Руфуса не волновало нисколько. Как удовлетворительно клацнула помпа в последний раз, он уже скорее чувствовал, чем слышал. Выстрел немного мазнул и почти не раздробил кости, зато ткани вырвал прилично. После этого он отложил дробовик и взял пистолет, который уже был заблаговременно заряжен. Оружие упер в солнечное сплетение и дулом отмерил расстояние до места, где должен был быть желудок; отошел, прицелился. Рука подустала, так что пришлось напрячься, чтобы не промахнуться. Что звук, что отдача были куда слабее. Рана в животе быстро начала расцветать багровым цветом. Он отошел на пару шагов, критически оглядывая результат. Крики действительно постепенно переходили в хрип, и этого Руфусу оказалось достаточно, чтобы продолжить. Отставив пистолет, он подхватил со стола небольшой шприц со стеклянной банкой и пошел к бочкам. Черная вода, будто почуяла рядом кого-то, еле заметно взволновалась и пустила круги; забинтованную руку пронзила ощутимая боль, и против воли Руфус прикусил губу. Собрать жидкость было несложно, но эта дрянь предсказуемо медленно начала подползать к руке. Всякий раз его прошибал холодный пот, прошиб и сейчас, даже несмотря на случившееся. К пленнику он вернулся с колбой, в которой зло плескалась черная вода. Тот уже был в полузабытьи, поэтому пришлось снова приложить к носу платок с нашатырём. Завидев помутневшими от боли глазами то, что было у Руфуса в руках, он слабо застонал остатками голоса. Руфус набрал в шприц немного жидкости и протолкнул внутрь месива, оставшегося вместо локтя. Сжал пальцы. Вода неверными бликами ползла внутрь раны, и тело задергалось в агрессивном припадке. Он набрал жидкости во второй раз. В другой локоть попасть было сложнее из-за сильных судорог, но меткость Руфусу не понадобилась: вода сама ползла на жертву. Когда последние черные капли утонули в крови, он удовлетворенно выдохнул и повторил всё это в третий, четвертый, пятый раз, вливая жидкость в оставшиеся раны. Теперь этого изломанного человека непрестанно дергало и штормило. Наблюдая за его припадком почти что завороженно, Руфус думал, что самое страшное происходило далеко не в этой комнате и не в разрушенных частях тела — в голове. Чернота, которая покрывала измученное сознание, приходила не сразу: сначала зараженного тормошило и вертело в длящихся бесконечность галлюцинациях, и даже бессознательность до конца человеку не принадлежала. Вечный гул, бывший то тише, то громче, преследовавший этот первый приступ, мечущиеся тени, в своей черной ипостаси напоминавшие изорванные балахоны, и вечная, всепроникающая зелень не то Лайфстрима, не то чьих-то бдящих глаз — самое безобидное, что пришлось Руфусу увидеть, когда черная вода влилась ему в уши и рот. Возможно, только сейчас между ними могло возникнуть хотя бы подобие понимания. Знакомые изломы тела, все еще борющегося за жизнь, и хриплые, не имеющие смысла фразы, которые он когда-то повторял слово в слово — вот чем было заражение Геостигмой после попадания черной воды внутрь тела. То, что в Каньоне это сейчас могло случиться в любой момент с любым из жителей по вине этого человека, для Руфуса ничего не значило. Он только завороженно, с мертвенным оцепенением следил за муками своего пленника да отдаленным эхом слышал голоса, которых в этом мире быть не могло. Судороги начали убывать в силе, а вскоре стих и голос, но губы пленника неустанно шевелились, выталкивая кровь; его невидящий взгляд упирался в пол. Руфус вновь взял пистолет, с силой дернул безвольно свисшую голову вверх, впиваясь взглядом в мутные, безразличные ко всему глаза. Даже если и так, он хотел быть последним, что этот человек увидит, хотел смотреть, как жизнь неотвратимо стекает из него. Дуло без труда вошло ему в рот и уперлось в глотку. Сколько Руфус так стоял, почти не мигая, почти не двигаясь, ловя каждое шевеление тела, движение глаз, он не знал. Любой намек на то, что этот человек осознавал время и место, находил экзальтированный, полный больного азарта взгляд своего палача, высекал в нем искры темного, животного удовольствия. Секунды капали на целлофан багровыми каплями, минуты собирались в страшные лужи, а Руфус всё стоял и смотрел. Взгляд пленника стал недвижным; вздымание груди, без того бывшее слабым, наконец прекратилось. Руфус сделал последний выстрел. Уже оглядывая забрызганные серо-красными сгустками пол и стены, он отпрянул от тела. Ясность и ужас хлынули в мысли последствиями содеянного. Голова закружилась, холод пробрался в каждую клетку. Руфус глубоко дышал, гоняя по лёгким оглушительную пустоту. Уже свободными от перчаток руками он достал из кармана телефон и выдохнул, даже не дожидаясь от Рено приветственного слова: — Всё. — Всё? — голос его звучал, как обычно, непринужденно. — Ничего включать не надо? Холод осознания пронзил его еще раз. Дело в том, что им удалось выяснить имя, должность этого человека. Даже то, что он прятал детей в Кальме. Руфус в своей болезненной ярости наказал Рено достать запись с криками и включить тому, пока он был во власти полубреда, будто их нашли — дальше бы сам додумал. По крайней мере, таким был план, если сделанного показалось бы недостаточно. Серьезно, недостаточно?.. — Не надо, — Руфус оглядел запачканное оружие; надо было его теперь отмывать. — Где ты эту запись взял вообще? — Чего только в Сети не найдешь. Но такое больше искать не хочу. Рено был одновременно возмущен и весел. Руфус питался иллюзией, будто все было как раньше, и чувствовал себя в этой комнате запертым от остального мира навсегда. Он положил трубку и подобрал оружие. Рено вошел минуты через две, застав его за оттиранием дула пистолета. Грохот двери оторвал Руфуса от этого бесполезного занятия, а вогнавшийся в помещение холод вдохнул немного жизни. Подчиненный критически осмотрел комнату, задерживая взгляд на испачканных стенах и продырявленном выстрелами полиэтилене, но деловитого выражения не растерял. Даже когда подошел к изуродованному телу, вырисовывая в флюоресцентном свете озадаченный профиль, и мускулом не дрогнул. Будто это все было в порядке вещей. — Ну как? — Руфус готов был под землю провалиться оттого, что этот вопрос из него вырвался. Рено задумчиво покривился, и Руфус практически затаил дыхание в ожидании ответа. — Убирать много. Это же не наши комнаты. Стену можно было не пачкать. Тело еще это… — В совете сказали, что помогут с телом, — пробормотал он, а сам не понимал, в каком таком диалоге участвует. — Это всё, что ты можешь сказать? Рено пристально на него посмотрел и несколько секунд взвешивал ответ. В губы его прокралась ухмылка. — Честно, босс, я немножко в ужасе, — из него вырвался нервный смешок. — Ну, надеюсь, вам стало полегче. Руфус задумался. Страшная чернота, державшая его в возбужденном напряжении всё это время, уступила место действительности, но стало ли ему легче — сложно сказать. Одно было ясно: мысли его наконец освободились от морока сиюминутных нужд. — Пожалуй, что так, — механически проговорил он. Рено, похоже, удовлетворился ответом, ободрительно кивнул и опять взялся за ножницы, принялся срезать путы с тела. Остановился ненадолго, что-то прикидывая. Посмотрел на Руфуса. В его взгляде было что-то жалобное и одновременно расчетливое. Ясно было, что вдвоем они быстрее управятся. — Ладно, — сдался Руфус, хмурясь собственной податливости. Он подобрал нож, который тоже лежал на столике — только теперь понимая, сколько тут еще всего лежало, — и присел с другой стороны. Рено на это даже ничего не сказал. Веревки опадали одна за другой. Резалось тяжело — отсырели. Когда его подчиненный справился с тремя, Руфус подпиливал вторую, последнюю. — Друг его много чего порассказал, — Рено толкнул тело, и то с неприятным хлюпом и грохотом свалилось на пол. — Похоже, они не только за вами гонялись. — Он жив? Рено дернул головой и уставился на начальника с выражением комичной обиды. — Конечно, жив, мне его даже трогать не пришлось. Криков наслушался. Руфус поднял стул и понёс к стене; пальцы, державшие подлокотники, неприятно намокли, а ножки накрапывали за собой тонкий след из капель. — И зачем им нужна была Локхарт? — А, я думал вас удивить, — Рено закряхтел, оттаскивая тело к более-менее не забрызганному участку. — Никто у них не знал, зачем, но взять ее хотели живой. Последнее слово настигло его, пока он вытаскивал из шкафа толстый чёрный рулон, матовым блеском отражавший продолговатую лампу. Волна злобы поднялась и опустилась в нем, будто эта комната теперь ее сдерживала. — То есть заказчик был? — Руфус с силой дернул за рулон, отрывая длинный лоскут и протягивая Рено. — Да, в общем-то, как вы и говорили, — тот сделал паузу, растрясая черную полосу в огромный пакет. — Они созванивались с каким-то номером из ОВМ. Скорее всего, это Корнуолл. Руфус присел рядом с телом. Всякий, даже беглый взгляд селил ему под кожу крупную дрожь. — Скорее всего. — Я просил Циссни посмотреть, — развел Рено руками, так что шлейф пакета потянулся в сторону движения. — Там чехарда та еще, им много кто когда пользовался, но в последний раз Корнуолл, три года назад. С небольшими трудностями — и большим омерзением — удалось сложить тело. Все это происходило молча, разбавляясь шуршанием да хлюпаньем — звуками, вдавливавшими в Руфуса ощущение бесповоротной действительности. Корнуолл, значит. Действовал он по указке Рива или сам по себе — слишком важный вопрос, чтобы о нем не думать. В голове не вязалось, что Рив мог такое санкционировать, тем более, что со слов Тифы он вовсе искал причастных к этой ячейке. Но что казалось непостижимым, обычно оборачивалось правдой. В конце концов, избавление от корпорации «Шинра» могло быть только на руку Организации. В любом случае, Тифу они зачем-то искали любыми доступными методами. И эта вторая Локхарт, появившаяся вдруг в Мидгаре, чтобы напасть на Страйфа — поиски явно были не из праздного любопытства и не в интересах расследования. Последнее обстоятельство, высказанное Рено, только укрепило Руфуса в убеждении: чем дольше им удастся сохранить в тайне факт ее гибели, тем большее за ними останется преимущество. — Где Кисараги? Нужно с ней поговорить. Рено, усердно занятый сбором полиэтилена, вытянул шею, исподлобья оглядывая начальника. — Она со своим дружком. Может быть, только, — он пожевал губы, выбирая слова, — вам бы переодеться. Руфус удивленно выдохнул, впитывая взглядом запачканную, сырую еще от крови одежду. Сложно было не согласиться.***
За последующие несколько дней Руфусу удалось вернуться в Эдж вместе с Юффи и Рено; между ним и Ривом состоялась, наконец, разъяснительная беседа, убедившая обе стороны, что они друг другу не враги. Конечно, он втайне надеялся на такой исход. И, конечно, на Руфуса тогда тяжелым камнем свалилось сожаление: всё обернулось бы по-другому. Нужно было просто поговорить. Когда глава ОВМ узнал, что в Каньоне он все-таки заразился, то даже отрядил лекарство, но принять его до того, как всё закончится, Руфус находил выше своих сил, чувствуя в этом ужасную несправедливость. Скорее всего, Рив догадывался, что на самом деле случилось с Тифой, но обещанием рассказать правду, когда главные проблемы разрешатся, удовлетворился и других вопросов не задавал — не до того было. Генезис Рапсодос, ступивший на доску этой партии, оказался важным звеном и убежденным союзником; сведения о недостающем человеке, которые он поведал, довершили, наконец, мозаику странных происшествий. Вайсс. Впрочем, несмотря на показную лояльность Генезиса, раздражал он Руфуса не меньше, чем десять лет назад. Когда Руфус входил в конференц-зал, где развернулись решающие события, он имел смутное представление о намерениях Вайсса: заточение Минервы и получение её сил. Что предводитель Дипграунда собирался делать дальше? Личное дело давало однозначный ответ — ничего хорошего. Зато Руфус вполне для себя решил, что делать со второй Локхарт. Только когда он отмерил нужное количество пуль, туман в голове обещал рассеяться. Когда всё закончилось и Вайсса заточили в собственном же порождении, Руфус наконец почувствовал, что ком внутри него начал потихоньку расплетаться. И в течение этих минут, часов, когда мысли его занимали дальнейшие планы, в мире произошло непостижимое: Геостигма исчезла. Опыт был болезненным, словно очередной приступ, так что многие зараженные теряли сознание на несколько часов, а то и дней. Это Руфус узнал уже потом, а поначалу долго не мог понять, что делал в больничной палате и почему календарь отобрал у него два дня. Турков он видел мельком, когда еще не до конца очнулся, а вот первым его навестил Рив. Благодаря ему Руфус и узнал, что произошло. Момент исчезновения Геостигмы совпал с запечатыванием закрытых реальностей, которыми управлял Вайсс, и было ли это действие намеренным или случайным — оставалось загадкой. Чего Рив не смог удержать в себе, так это новости, которая дважды его переломила. Тифа была жива. Нет, подумалось ему вначале, такого попросту не могло быть. Но как же не могло, когда несколько лет назад Страйф исчез в гигантском взрыве на развалинах Мидгара, только чтобы очнуться целым и невредимым в церкви пятого сектора? Как же не могло такого быть, когда дождь, пролившийся в тот день, излечил всех больных — даже Руфуса, который со своим поражением внутренних органов изготовился считать дни до погибели? Слишком ли смело полагать, что Аэрис Гейнсборо снова вмешалась в ход дел на их бренной земле, чтобы вернуть дорогого человека? Конечно, если оно так и было, в её мотивах вряд ли можно было найти стремление осчастливить Руфуса или утешить, и не будь Тифа той, кем была, о таком не могло быть и речи. Но разве это всё имело значение? Разве Рив, осторожный, неуверенный и мнительный, а теперь так бойко ему улыбавшийся, не был залогом того, что всякие вопросы получили свои ответы, и оставалось только выдохнуть и принять это? Наверное, последующие две секунды стали для Руфуса средоточием такого счастья, какое было в нем лишь в судьбоносный день исцеления. Но как быстро разлилось в груди тепло, вытянувшее из него мелодраматическую эйфорию, так быстро и холод разошелся по телу, и нечему было его сменить. Какими бы ни были мотивы Вайсса, избавление от Геостигмы не меняло только одного исхода: души людей, погибших зараженными, образовывали в Лайфстриме отдельную массу, подконтрольную Сефироту, и всё это исчезло в слоях подпространств Вайсса вместе с болезнью. Аэрис могла вернуть к жизни кого угодно, но не того, кто погиб с печатью Геостигмы. Вытребовав у Рива место встречи, наспех одевшись и выбежав из больницы на негнущихся ногах, Руфус заготовил для этой Локхарт только вопросы и пистолет, и что первым должно пойти в ход, пока не знал. Сложно было описать шквал мыслей, когда он увидел её в компании Страйфа, узнал в ней знакомые черты и манеры. Руфус воспользовался недоумением и укрепил витавшее в воздухе предположение, будто той ночью, когда он пытался хоть что-то сделать и оставил её в итоге на погибель, Тифа пришла к нему за другим. Какая-то часть его с каждым оброненным словом все больше надеялась, что за такую клевету он схлопочет удар от неё, а то и два, резкие слова да всяческие проклятия. Но эта Тифа ему подыграла. И прежде, чем Руфус успел что-то сказать Клауду, он уже был заперт в месте, которому не решался давать имен. И Вайсс, заточенный в этом теле, ласково увещевал о его скорой погибели. Последнее, что он помнил, поднося пистолет к виску собственной рукой — как сдавившее горло поражение сменилось ослепительной искрой жизнелюбия, вогнавшейся в тело с последней волной холодного воздуха.