薄氷

Дверь за Цоном захлопнулась уже как пятнадцать минут. Внезапный звонок сбил главу ОВМ с назидательных сентенций; наслушавшись его нервных речей, Руфус сидел теперь и наслаждался едва родившимся покоем. В тёмном, как смоль, окне, вспыхивали пушистые снежинки. Возвращаться не хотелось, особенно при мысли, что Цон его там ждёт, рассерженный и, безусловно, разочарованный. Наконец, Рив положил трубку и заговорил вдруг, как будто сам с собой: — Опять в Северный Кратер повадились. Руфус удивлённо повернул к нему голову; упоминание Кратера всколыхнуло в нём целый ворох мыслей. — Не Дженову же они ищут? — Будто там без неё нечего искать, — махнул рукой Рив, отдаляясь от своего отражения в чёрной глади окна и садясь обратно в кресло. — Но Дженову не исключаю. Руфус так измотался, что не заметил, как цокнул от раздражения. ОВМ норовила там навести свои порядки, судя по всему. — Бесполезная, должно быть, затея — с последней выходкой Вайсса. Неровен час, придётся тебе конвой вокруг многострадальной Кресцент выставлять. — Надеюсь, не придётся, — глава ОВМ неодобрительно хмурился. — Кто про кристалл знает — по пальцам перечесть. Ты уж точно будешь первым подозреваемым. Руфус засмеялся. — Приятно знать, что это больше не моя проблема. Рив смерил его пронзительным взглядом, хотя и пожал плечами, сбрасывая с себя эту тему для беседы. Тишина, впрочем, жила недолго — Руфус воспользовался моментом, отгоняя от себя остатки веселья. — Хочу предложить им отставку в этом году. Рив, стоявший у окна, обернулся. — Кому? — несколько секунд он читал во взгляде Руфуса ответ. Когда, наконец, догадался — открыл рот в оторопении. — Это ещё почему? Руфус до того много думал над причинами, над тем, как должен и может ответить Риву сейчас, но решился на полуправду: — Думаю, достаточно с них. Рив опустил взгляд, переваривая новости. — Может, ты и прав, — глава ОВМ крутил в руках карандаш, подхваченный со стола. — Может… В отставку, говоришь. Когда? — Как новые люди примут дела. Месяца два-три. — Успеют?.. О… — охнул он в удивлении. — Твои Турки вообще знают, что ты собрался их увольнять? Руфус пожал плечами в деланном безразличии, но волна стыда взгрела ему затылок. Конечно, они не знали; от одной только перспективы им об этом сказать раньше времени становилось дурно. — Подожди, — подобрался Рив. — А что расследование? Не можешь хотя бы подождать, как с этим разберёмся? Вот и момент, подумалось ему. — Как ты смотришь на то, чтобы я вас друг другу рекомендовал? — Руфус ухмыльнулся. — Уверен, они не против будут с тобой работать. Рив пожевал губы, явно заинтересованный. — И что тебе нужно взамен? — Немного, — Руфус развёл руками, будто действительно требовал пустяков. — Оригиналы документов. Одушевление главы ОВМ заметно поутихло. — Каких документов? — Ты знаешь, каких, — Руфус вальяжно улыбался, наблюдая, как задумчивость сковывает его черты. — Подумай. — Подумаю, — сказал Рив, помолчав немного. — Но ты мне голову не забивай. Зачем было так себя вести? Сколько тебе лет?.. Руфус кивал и отбивался односложными, умиротворяющими ответами, а про себя считал минуты до конца беседы. Очень уж хотелось вернуться в Хилен, упасть лицом в подушку и забыться беспробудным сном. В Хилен в тот вечер они так и не вернулись. Вместе с ночью на город опустилась такая пурга, что едва было видно дальше нескольких метров. Ударивший вдруг холод заковал дороги, делая всякую попытку передвижения рисковой авантюрой. Цон понятия не имел, сколько ещё Руфус планировал искушать судьбу, но для него уж точно событий прошедшего дня хватило сполна. Уговорились переждать ночь в Эдже, в апартаментах, куда обычно командировались Турки. Цон был готов к возражениям и капризам начальника, но тот, к вящему его раздражению, сделался деланно послушным. Теперь их машина разрезала идущую навстречу снежную стену почти бесшумно и так медленно, что в передвижение верилось с трудом. Фонарный свет плотнил завесу метели, и Цон ехал щурясь, вцепившись в руль сильнее обычного, то продвигаясь медленным, укачивающим импульсом, то останавливаясь, когда огоньки впереди идущего транспорта опасно приближались. Пробка тянулась длинная; постепенно с дальних, невидимых горизонтов накатывали волны автомобильного гула. Тяжёлый нагревшийся воздух салона нагонял мигрень. — Поговори со мной. Не можешь же ты вечно злиться, — видимо, Руфус нашёл в этом всём отличный повод завязать разговор. Поле зрения Цона подёрнулось с краёв красной пеленой. — Не могу сейчас развлечь тебя беседой. Вряд ли ты хочешь, чтобы день закончился аварией. Руфус фыркнул. — В каком-то смысле он уже закончился. Цон покосился на начальника: тот сидел, с самой грустной наружностью рассматривая вывеску, которую они пытались миновать уже несколько минут. Из него вырвался усталый выдох, и беседа канула. Течение времени накрепко сплелось с расстоянием и вытягивалось теперь в вереницу гудящих машин. Нарочито несчастный вид Руфуса почему-то отпечатался у Цона перед глазами, и он включил радио, чтобы тот не заскучал больше прежнего — и не удумал снова начать разговор, потому что сил сдержаться пока не находилось. — …не более, чем слухи, — ворвался в салон глухой телефонный голос. — Эти случаи не имеют ничего общего. Месяц назад ситуация была другая, был другой характер обращений… — Это мы поняли, — отбил его звонкий, отскакивающий от стенок голос диктора. — Не далее чем два дня назад исследователи Космо Каньона опубликовали доклад, где изложили результаты экспериментов по удельному весу Потока, и их выводы говорят, что по худшим прогнозам в регионе Мидила эта цифра уменьшилась в два раза. Что вы думаете по этому поводу? — Во-первых, определитесь, каким образом прогнозы связаны с конкретными цифрами. Во-вторых, подобные исследования проводили и другие, таких катастрофических результатов у них не наблюдается. Как думаете, почему Космо вообще разыгрывает такую карту? — Этот вопрос не мне нужно задавать и не в рамках нашей дискуссии. К тому же, исследования других организаций, которые сейчас тиражируют в прессе, совпадают друг с другом слово в слово. — Вы углубляетесь в конспирологию, дорогой мой. Так недалеко и до выводов, что на планете Лайфстрима в одночасье стало в два раза меньше. Куда же он делся, по-вашему? — Я этого не говорил, — голос диктора стал глуше от раздражения. — Но факты рифмуются с днём исчезновения Геостигмы. Это по меньшей мере заслуживает обсуждения, но вы продолжаете отрицать. — Послушайте, послушайте, — снисходительно выдохнул собеседник. — Действительно, в преддверие дня икс, так сказать, наблюдались изменения в концентрации Потока, но происходило это в пределах нормы. Кроме того, Лайфстрим так просто не пропадает. — А Мако-энергия? Забыли? — Дайте закончить мысль. Обработка Мако — действительно, один из способов невозвратного преобразования Лайфстрима, но даже при полной эксплуатации реакторов цифры были не такие апокалиптические, как те, в которых нас сейчас пытаются заверить коллеги из Каньона. Если бы это было так, мы бы сейчас о других вещах заботились. — О каких, например? — Например, в ряде регионов существенно поменялся бы климат, почва бы стала неплодородной, в конце концов. Мы бы имели на руках в лучшем случае пустоши Мидгара, в худшем — Корельские пустыни вокруг каждого второго города. — Ну, такую динамику мы ещё можем пронаблюдать, всего месяц прошёл. Время, к сожалению, заканчивается, спасибо… Речь его резко прервалась и сменилась меланхоличной музыкой. — Спасибо, — зло передразнил Руфус, регулируя громкость. Через несколько томительных минут красные угольки впереди идущей машины погасли, она плавно и стремительно двинулась прочь, оттягивая занавес метели. Цон с упоением прибавил газу, подальше от укачивающей колыбели ненастной пробки. Скользившие за снежной пеленой призраки домов сменялись один другим, и на третьем повороте он уловил движение от скованного скукой пассажира. — Ну что? Опасность миновала? — Как видишь. — Тогда давай поговорим. Цон глубоко и опечаленно вздохнул. — Как я понимаю, о чём угодно, кроме случившегося. Руфус повернул к нему голову и теперь упоительно сверлил взглядом висок. — Можешь попробовать. — Что попробовать? — Цон остановился на перекрёстке, методично отстукивая пальцем по рулю в предвкушении манёвра. — Спросить, почему ты вдруг передумал и включил Локхарт в рабочую группу? Резко двинувшись, он заложил поворот, к которому Руфус не подготовился и оттого неуклюже привалился к двери. Салон огласился коротким, тихим ругательством, свистом ремня безопасности и полнозвучным клацаньем защёлки. Цон, даже раздражённый, внутренне порадовался своей победе — пристегнулся всё-таки. — Не просто включил, а при условии, что нам отрядят ещё сотрудников. Рив бы так этого не оставил. Не хочу быть ему должным. Вообще-то, мрачно думал Цон, Рив бы именно так всё и оставил, и оба это знали, но начинать этот бесполезный разговор не хотелось. — По-твоему, я не думал, когда принимал это решение? — Руфус, видимо, нашёл его молчание снисходительным, потому что теперь обиженно хмурился. — Чтобы ответить на твой вопрос, я должен пренебречь профессиональной этикой, — Цон поджал губы; вид начальника его развеселил против воли. С таким убеждением изображать попранную честь — это уметь надо. Будто все поголовно перед ним виноваты — Цон в первую очередь. Искра мелькнувшего веселья в нём стремительно угасла. Чтобы не упасть в пучину нагнетания худших сценариев, он принялся раздумывать, что нужно сделать. Во-первых, вернуться в Хилен как можно скорее — и никаких поездок в Эдж в ближайшее время. Во-вторых, плотнее заняться расследованием, чтобы Руфуса не искушать. Кто знает, до чего они договорились, когда пропала связь. Можно ли было случившееся назвать договорённостью. В-третьих, нужно было ускориться с вводом новичков в курс дела. Задач прибавилось, рук не хватало, как бы это ни претило Цону. Да и Рено, пожалуй, рад будет заняться чем-то кроме обучения. Когда машина подъехала к апартаментам, снежный вихрь заметно обмелел. Бетонные высотки наперебой тянулись к небу, тускло-серому от уличного света и ещё не умолкающей метели. Они свернули во двор, и метель растеряла всякую цель: мелкие хлопья вились беспорядочными кривыми, падая с неба, поднимаясь от земли, вертясь спиралями и пикируя. Неспокойными птицами они оседали на землю, серебря жухлые газоны. Квартал смотрел на них десятками зажжённых окон — время было не позднее, но тьма глубокого ноября красила их бдение жёлтыми тонами паранойи. Снова щёлкнула застёжка: Руфус не без мстительного удовольствия отстегнул ремень. — Давно я тут не был, — заметил он бодро, не отрываясь от любопытствующего разглядывания. Цон, приметивший место, завернул в асфальтовый закуток и остановился. Мотор утих, забрав с собой меланхолические звуки радио, и стало до неловкого тихо. На чернёные следы колёс, растёрших белый саван, степенно опускались новые снежинки. Руфус смотрел на него, чего-то ожидая. В его выражении не было ни раздражения, ни злобы, ни деланного чувства вины. Пришлось спросить: — Что? Он отвёл взгляд и неловко пожевал щёку, гримасничая. — Скажи уже, если хочешь. Цон вытащил ключ из машины, вздохнул. — Скорее ты хочешь, чтобы я что-то сказал. — Ну, говори тогда, — усмехнулся Руфус, коротко выдыхая. Странно, хотя внутри него и клокотало раздражение, приказные нотки начальника быстро вернули мысли в рациональный лад. Работу никто не отменял, так что нет роскоши долго обижаться. — Ты должен был пойти к Риву. Проехать пять этажей. — Я их проехал, — Руфус невинно моргнул. — О чём вы говорили, когда ты отключил прослушку? — Ну, Цон, — елейно начал он, — я бы не отключал её, если бы тебе нужно было это слышать. Брови сами собой нахмурились, и затылок сдавила неподъёмная усталость. — Я не могу делать свою работу, если ты намеренно её саботируешь. — Никто не собирался тебя в этом упрекать, — каждое своё слово Руфус выкладывал осторожной тропой. — Я понимаю, что делаю. — Дело не в том, что ты понимаешь, — Цон тут же пожалел, что эти слова из него вырвались. Руфус обладал удивительным свойством своими выходками делать из него бессильного максималиста. — Вспоминай хоть иногда, что твоя жизнь значит. Что начнётся, когда тебе не повезёт. Они встретились взглядами. Руфус молчал. Фонарный свет и мириады снежинок красили его силуэт неживыми тонами, и Цон пожалел, что тишина повисла на такой тяжёлой ноте — он-то был готов, что его просьбу как обычно парируют очередной праздной бравадой. — Ты прав, — Руфус отвернулся, всматриваясь в заснеженную улицу. — Прости. Теперь пришла очередь Цону сверлить начальника взглядом. Тот упрямо делал вид, что этого не замечает. — Я ослышался, похоже. — Нет, — чужеродная Руфусу меланхолия быстро сменилась знакомым императивным тоном. — Больше повторять не буду. Пойдём? Цон поджал губы, окончательно понимая, что этот человек собрался разыграть. — Мы в Эдже больше не задерживаемся, — отчеканил он. Руфус запахнул полы пальто и потянулся к двери, чтобы картинно повернуться и одарить его самым невинным взглядом: — Как скажешь. Завтра уедем. — И никаких поездок в ближайший месяц. — Конечно, конечно, — беззастенчиво послушно кивал Руфус с видом самого порядочного человека. — А ты выходные возьмёшь. Цон вдавил предплечья в руль и обречённо опустил голову. В эту секунду, в этом беспорядочном вихре кромешного вечера и слякотной осени он больше не видел поводов говорить полунамёками. — Хотя бы постарайся держаться от неё подальше. Над головой раздался короткий, мелодичный смешок. — Локхарт мне не враг. Цон вжался лбом покрепче, пытаясь ослабить пульсирование в висках. В мыслях у него пронеслась нечленораздельная сумятица, которую так и хотелось высказать; пришлось сделать усилие, чтобы не поддаться. — Даже если так, подумай о Страйфе, — он поднял голову, разминая лоб, и потянулся к вещам. — А мне обязательно о нём думать? — Руфус уже от разговора откровенно веселился. — Обязательно, — Цон всучил ему зонт, не особо церемонясь. Щёлкнули замки, салон озарился резким светом, провожая их удаляющиеся фигуры. Двери хлопнули, и машина погрузилась в запустение. Минуло несколько часов. Ночь стала городу дозорным. Она висла низкими облаками, петляла по улицам слепыми вихрями; в её цепких пальцах стыли скользкие дороги. Даже фонарный свет был ей немым союзником. Дверь в машину открылась. Чёрный силуэт ввалился внутрь, на водительское сидение. Ключ зажигания взрезал тишину, следом зароптал мотор. Вошедший зябко потёр руки, откинул заснеженный капюшон и вдохнул воздуха. Одет он был не по погоде, весь в чёрном, несуразном — что под руку попалось. Всё лучше белого пальто, которое бы выдало его с головой. Руфус дождался, когда рокот мотора смягчится, и двинулся с места. Уже на выезде из квартала его запоздало, точно через ватную пелену кольнула мысль о Цоне, которого, похоже, до конца провести не удалось. В машину из приоткрытого окна со свистом влетал заснеженный воздух. Горячечная оживлённость постепенно сменялась закалённой холодом дрожью. Огни спящего города сменялись редеющими лампами шоссе. Вскоре и этого не стало. Мидгарская трасса стелилась вперёд, едва поспевая за светом фар; транспорт, если и был, исчез где-то там, позади. Какое-то время Руфус ехал медленно, всматриваясь в каждый указатель, пока не нашёл нужный. Свернул по направлению, ловя каждую неровность заметно подурневшей дороги. Совсем скоро, будто в склейке, ехать оказалось некуда. Руфус выглянул из машины: дальше только спускаться. Выйдя на воздух, он продолжил путь, творя цепь шагов к трущобам. Еле заметная во вьюге тропка вела под откос. Вихри трепали ему волосы и не в меру лёгкую одежду, хлёстко жгли лицо. Шаги тонули в беспорядочной и не застывшей ещё слякоти; снег, копившийся в изрытой следами земле, давился обувью. Кромешная чернота вела его дальше, вглубь изрытых, разверзнутых руин. Не обвалившиеся ещё обломки плиты нависали давящим, многотонным присутствием. Грудь ему издирала уверенность и с тем болезненная одержимость. Даже если бы его лишили конечностей, казалось, одни только мысли двигали бы тело вперёд. Дух перехватывало от рассвирепевшей вьюги, ноги постепенно немели. Руфус взглянул наверх, прикрываясь рукой от летевшего в глаза снега. На фоне серого неба, среди паутин арматуры верхней плиты чернело острие шпиля и откос крыши. Его шествие, хаотичное и изменявшее траекторию только благодаря фонарю — чтобы не нарваться на обломки — наконец, завершилось. Руфус оказался перед массивными дверьми. Навалился всем телом; тяжёлый скрип разбухшего дерева заглушил голос метели. Вдруг идти вперёд стало куда легче, и он, не удержав равновесия, рухнул на пол, брошенный поддавшейся дверью. От сырого дощатого пола веяло холодом улицы. Его падение замерло эхом в высоких сводах. Руфус поднял голову, впитывая взглядом угрюмое неприятие изъеденных временем колонн и скамей. Из разрушенной стены в залу лился вьюжный, зернистый свет. Руфус встал на ноги и потянул дверь, снова оглашая округу протестующим скрежетом, окончившимся гулким ухом и вновь воцарившейся чернотой. В церкви стояла тишина. Он двинулся к алтарю, выхваченному из мрака заглянувшими вихрями снега; половицы под ногами вопиюще скрипели. Каждый шаг, словно в противовес его путешествию сюда, тяжелел неуверенностью. Руфус не понимал, на что рассчитывал. Пламенеющее ядро в его груди иссякло, оставив жаркую пустоту и быстро стывшее разочарование. За кромкой разломанных половиц, простёршись до самого алтаря, чернела вода, без разбора поглощавшая оседавший снег. Руфус остановился. Нутро церкви теперь не казалось кромешным; стены, скамьи — даже пустоты под потолком млели сизым сиянием, полнились необъяснимым таинством. Но пустота в нём только множилась, не находя покоя под истлевшими сводами. Хотелось накричаться вдоволь, лишь бы наполнить чем-то это безмолвие, чтобы хотя бы эхо ответило на вопросы, истерзавшие до помрачения. Руфус присел на скамью у самой воды, затягиваясь взглядом в чёрную гладь, растворяясь в ней, как неосторожные снежные хлопья. Холод окончательно поселился под кожей, вгрызся в кости. Жгло только горло и глаза. Шаги возникли из ниоткуда. Не было ни дверного грохота, ни протяжного скрипа. Чья-то поступь мерно приближалась, и Руфус сцепил в замок трясущиеся руки, чувствуя, как разгоняются тяжёлые удары сердца. Разве он мог поднять голову? Силуэт поравнялся со скамьёй, где он сидел, и начал осторожно приближаться. Руфус слушал ставший оглушительным бой в ушах и смотрел, как тень легла на воду, как рядом с ним кто-то остановился, присел. Волна воздуха, призрак знакомого тепла, усталый, не слышный почти выдох — Руфус зажмурился до кругов перед глазами. Одними губами вылепил имя, которое не решался произносить. В груди у него теперь всё горело, так что даже вдохнуть было тяжело. Крупная дрожь — от холода ли, от стыда или мешавшей всё скорби — сгорбила его, сдавила горло. Плечи обволокло неспокойным теплом. Руфус разнял сцепившиеся пальцы и выпрямился, не решаясь посмотреть в её сторону, держа образ где-то там, на задворках. Он думал, что если повернёт голову, то всё рассеется, потому что знал: не могло такого быть. Снег продолжал оседать на чёрную гладь воды, ветер продолжал пронизывать каждую клетку холодом. Приобнявшая его рука исчезла с плеча — Руфус поддался, наконец, алчущему любопытству и оказался с Тифой лицом к лицу. Он замер, не решаясь даже выдохнуть — только нутро прожгло чувством вины, которое всё это время сидело в нём плотным комом. Она не улыбалась и не хмурилась, но и не носила печати отстранённого безразличия, которое Руфус привык видеть в последние недели. Пальцы его дрогнули, сам он чуть не потянулся к ней — дотронуться, удостовериться. Губы её зашевелились, складывая слова, которые не нашли звука — Руфус жадно, но тщетно силился разобрать. Сказав что-то, Тифа подалась вперёд, точно падая навзничь. Он изготовился поймать её, ощущая в краткий миг только белый шум спутавшихся мыслей, — и открыл глаза. Руфус смотрел на потолок, излинованный тенями от уличных фонарей. В груди всё клокотало, как после добротного кошмара. Горячечная одержимость и горькое разочарование, преследовавшие всё сновидение, омывали его неизбывным прибоем. Цон проснулся просто так, даже не от звука — от предчувствия. Перед глазами ещё какое-то время плясали мерцающие фантомы неспокойного сна. Он плавным движением поднялся с кровати и бесшумно скользнул в коридор. Шуршание и брезжащий свет его поуспокоили; Цон грешным делом подумал, что кое-кто решил разнообразить профессиональную жизнь ночным побегом — уж больно послушным вдруг сделался его начальник. В закоулках апартаментов хранило тишину тёмное, раннее утро. По ногам от пола потянуло зябким холодом. Цон заглянул в кухню, щурясь от света: Руфус сидел за столом, обложенный бумагами и впивавшийся взглядом в экран ноутбука. Что-то в его осунувшемся лице подсказывало, что бодрствовал он уже не первый час. Чернело открытое окно — источник сквозняка. — Не спится? — Цон облокотился на дверной косяк, не переходя порог и стоически снося покалывающий ступни холод. Руфус коротко взглянул на него. — Что-то вроде того. Потерял? — Нет. Руфус ничего не ответил и продолжил работать, но на очевидное лукавство понимающе ухмыльнулся. — Уж больно ты был сговорчив, — пояснил Цон. Тяжесть прерванного сна постепенно набирала силу, несмотря на назойливый сквозняк. Он уперся затылком в дверной наличник и теперь искоса поглядывал на начальника. — Честно говоря, я бы хотел кое-куда заехать по пути, — тон Руфуса был деловитым и отстранённым. — Куда? — В пятый сектор. Цон скептически дёрнул уголком губ: — По пути. Руфус пожал плечами и потянулся за документом из веера разложенных бумаг. — Ну, не Кальм, — весело заметил он. — Я же и так буду под надзором целый месяц. Разве тебя не бередит перспектива скорых выходных? — Скажем так… — Цон посмотрел на часы, — не в пять утра. Руфус поднял брови, прикусил губу. Они поравнялись взглядами, и Цон уловил умилительное сожаление. — Так иди спать. Обещаю тебе до утра проблем не создавать, — он вернулся к бумагам, что-то там удовлетворённо подчеркнул и бросил как бы между делом: — Тогда же и о твоей слежке за Локхарт поговорим. Затылок Цону ожгло волной непрошенной бодрости. Сказать, что такого он не ожидал — ничего не сказать. — Как-то спать уже не хочется. Руфус, наконец, остановился в своей суете, заряженной бессонницей. Вздохнул. — Извини. Я не собирался… — он избегал взгляда. — Утром спокойно всё обсудим. Попробуй всё-таки выспаться. Руфус вернулся к работе. Цон какое-то время не двигался. Последние слова удивительным образом его успокоили, заманивая обратно спугнутую усталость; окончательно убедившись, что разговор себя исчерпал, он пошёл обратно — досыпать свои драгоценные часы. Когда день разгулялся, неверное солнце озорно выглянуло из неровных просветов облаков. Бледная акварель неба мешала серое с голубым; пустоши красились крупными мазками теней. Снег лежал в прогалинах, где-то обволакивая голубые зеркала застоявшейся воды. В воздухе застыл дух ранней весны, будто кто-то вдруг решил повернуть время вспять. Машины, на этой трассе не такие уж частые, подтопили и разогнали лёгший за ночь снег, и дорога чернела теперь широкой лентой. Сырой воздух влетал в салон вместе с шумом дороги. Цон поглядывал на Руфуса, который, кажется, откровенно всем этим упивался. На его лице можно было углядеть редкое умиротворение и странное любопытство. Махина Мидгара всё стремительнее пожирала горизонт, и вскоре пустоши стали сменяться заброшенными, полуразрушенными кварталами, конструкциями, обломками. Вид с трассы, огибавшей теперь Мидгар, в Цоне всегда поселял обречённый трепет. Не доезжая до указателя на пятый сектор, он свернул на съезд. Дорога пошла вниз в крутом повороте; исполинские остатки стены скрыли солнце, и машина погрузилась в полумрак. — Почему здесь? — оживился Руфус. — Недавно восстановили дорогу до трущоб. Полотно трассы обрело почву под ногами; тень поначалу изредка, а потом всё чаще прорезало бледное солнце: разломы углублялись, и в какой-то момент стены будто просто не стало. Дорога заворачивала в Мидгар, в трущобы шестого сектора. Город давно превратился в груды мусора и металлолома, но продолжал что-то бередить у Цона в груди. Злой рок обрекал всякие попытки восстановить тут жизнь, хотя где-то всё равно продолжали ютиться люди, помогали ОВМ расчищать дороги и налаживали какой-то быт. Буйственно разношёрстные дома Рынка, некогда слепившие неоном, корёжились гнётом запустения, а в свете осеннего солнца, казалось, вовсе разрушались на глазах. Миновав их, Цон выехал на широкий пустырь — рубеж пятого сектора. Остановились у здания церкви. Белокаменное, слепившее отсветом уцелевших витражей и полное горделивого величия, оно казалось исполинским в окружении маленьких, порой разбитых до основания строений. Стоило, однако, хотя бы мельком поднять взгляд, и мидгарские столбы, кое-где страшно изломанные и кренившие многотонные бетонные слои, ровняли всё с землёй. По городу гулял зябкий ветер; Цон поёжился, выходя из машины. Руфус вышел следом, осматриваясь. Отошёл подальше, вглядываясь в горизонт обступавшей стены. — Там дорога? — перекрикивая ветер, он указал в сторону бывших жилых кварталов. Цон пригляделся. Местность завалило обломками и грунтом, так что стена там примыкала к городу покатым склоном. — Была дорога. Оттуда только спускаться. Руфус почему-то удивился. Подумав немного, он бодрым шагом двинулся прочь от церкви. Цон пошёл следом и тщетно силился припомнить, когда это Руфус тут бывал и приходилось ли ему пользоваться этим маршрутом. — Ты разве не на церковь хотел посмотреть? — Да, да… Руфус задумчиво бормотал, рыская взглядом по окружавшим их обломкам; поступь его, хоть и быстрая, полнилась странным участием, будто он пытался вышагать чужие шаги. Ветер разогнал тучи, кучившиеся по небу, оставив только редкие перья облаков. Пыль мостовой, покорёженные листы металла, ощерившиеся осколки стёкол — всё зажигалось теперь белёсыми всполохами. Где-то на полпути к подъёму Руфус остановился, щурясь от неудержного света. Цон поравнялся с ним. — Вот здесь, — Руфус показывал на тянувшийся лентой выступ в большой насыпи, обступавшей стену. Этот выступ тянулся на десятки метров и уходил вверх, к трассе. — Ну да, — Цон даже не пытался скрыть недоумение. — Её закрыли пару месяцев назад, как расчистили всё после Дипграунда. Руфус повернулся, довольно улыбаясь; порыв ветра знатно встрепал ему волосы. — Хорошо ты тут всё знаешь. Цона это замечание неожиданно задело. Будто шар, натяжение которого держало мысли на своих местах, прокололи булавкой, и вспомнилось то, что вспоминать не хотелось. — Бываю время от времени, — ответил он холодно, почти механически. Улыбка стаяла с черт Руфуса. — Извини. — Это уже третье извинение за сутки, — Цон поджал губы. — Ты заболел? На это его начальник состроил нелепое лицо и побрёл обратно, в сторону церкви. Солнце коршуном насело на плечи. В пальто, несмотря на нещадный ветер, становилось неуместно тепло. Буравя взглядом спину Руфуса, Цон мысленно считал часы до возвращения в Хилен. Протяжный грохот дверей рассыпал тишину, стоявшую в церкви. К удивлению своему Руфус не сразу обнаружил, что зала не пустовала — полнилась людьми самого разного толка. Кто-то вяло обернулся на шум, но остальные даже не обратили внимания, растворяясь в торжественном покое глубоких, густых теней и столпов света, падавших от разрушенной стены. Многие собрались вокруг разлома у алтаря, где искрилась вода. Кто-то обступил и сам алтарь, перед которым что-то отсвечивало стальным блеском. Руфус оглянулся, пытаясь объять тревожное свидетельство своей невнимательности. Его не беспокоило, что в церкви были люди — его волновало, что, несмотря на свою хвалёную прозорливость, он не мог приметить всех сразу. Они словно воплощались и рассеивались в пыльных лучах, тянувшихся от витражей. — Это нормально, — голос Цона вырвал его из раздумий. Руфус выдохнул, находя в этих словах странное успокоение. Он зашагал по проходу, продолжая выхватывать из окружения тех, кого раньше не замечал. Кто-то сидел на скамьях в пространной задумчивости, кто-то вёл тихие беседы; кто-то, плотно сомкнув веки и сложив руки, простирал беззвучный шёпот к алтарю. Поначалу не заметный шорох обернулся звуками мерной работы: рослый мужчина, в чьих руках метла казалась жухлой тростинкой, самозабвенно мёл ближайший угол. Цон поравнялся с ним, вышел вперёд, бросая вполоборота: — Я ненадолго. Несколько секунд Руфус стоял, обескураженный и растерянный, наблюдая, как тёмная фигура Цона уверенно движется к дальнему скоплению людей, и поражаясь, сколько в его подчинённом было доверия, чтобы так вот повернуться спиной. Он попытался пройти к воде, лавируя между суетными посетителями. На него негодующе шикали и цокали, но пробиться всё-таки удалось. Сломанные некогда половицы были аккуратно спилены и укреплены досками, походя теперь на бортики бассейна. Какая-то хлипкая девчушка водила по мутной поверхности сачком, вылавливая налетевший мусор; остальные прибирались по округе. Если бы Руфус знал, что попадёт на субботник, вряд ли бы остался столь же непреклонным в своём желании сюда поехать. Его хлопнули по плечу. — Помогать пришёл? — дознался в годах уже мужчина с курносым носом и сиплым басом. — Воздержусь, пожалуй, — процедил он, запоздало понимая, что так отвечать было опрометчиво. Собеседник его заговорщицки ухмыльнулся. — Не отказывайся, — мужчина протянул ему метлу. — Труд вообще-то облагораживает, Руфус. В затылке у него мелькнула искра паники. На секунду время приостановило свой ход. Руфус не знаком был с этим человеком, даже лица не мог припомнить. Если тот его просто узнал по фотографии или записи — с чего сразу начал фамильярничать? — Вы меня с кем-то спутали, — голос ему плохо давался, зато рукой Руфус уже нащупывал пистолет под курткой. Тот только вздохнул; по всей видимости, за оружием получилось потянуться не так уж незаметно. — Иди, поработай. Никто тебя здесь не линчует. Руфус настолько оторопел, что только и смог взять в руки протянутую метлу. Мужчина одобрительно кивнул и пошёл прочь. — Что делать-то нужно? — окликнул его Руфус. Странный человек повернулся; на лице его запечатлелось недоумение. — Ты кто? Поработать пришёл? Руфус поджал губы, перехватил заусенистое древко метлы поудобнее. — Вы же только что… — несколько секунд выдумывал ответ, но в итоге нашёл любые возражения бесполезными и только кивнул: — Да, поработать. — Вон, ко входу иди, по левой стороне, — теперь уже мужчина отвернулся насовсем и ушёл в толпу. Руфус побрёл до стены, волоча за собой выданный предмет хозяйства, чуть не споткнулся о скамьи, выставленные клином. Грохотнуло дерево, но даже этот звук быстро утонул в окружающей суете. По дороге он подхватил стоявший у стены совок и теперь неуклюже выметал пыль из углов. Получалось странно, плохо и, что самое главное, совершенно непостижимо — чем он вообще занимается? Почему невозможно было отделаться от убеждения, что всё идёт своим чередом? Под неумолчное шуршание прутиков о пол мысли выстраивались стройными, красивыми рядами, почему-то всё и сразу было понятно, только Руфус никак не мог разуметь, что именно. Сам того не заметив, он дошёл до первых рядов, перед входом. Тут кучилась темнота, разрезаемая только цветными отсветами витражей, и пол под ногами видно было заметно хуже. Руфус оторвался от дела, не слишком довольный результатом, и оглянулся. На втором или третьем ряду сидела, сгорбившись, старушка и самозабвенно морила заново зашлифованную доску впереди стоявшей скамьи. Почуяв на себе взгляд, она подняла голову, присмотрелась. Махнула ему рукой. Он приблизился. — Подай-ка, — указала она в угол, где стоял большой чёрный пакет. Руфус подтащил к ней куль, в котором кучился мусор, и старушка залихватским движением пустила туда комок бумаги. Покивала в благодарность и похлопала по сидению рядом с собой. Руфус присел, стараясь не вглядываться в её черты слишком пристально. Здесь от этого как будто не было толку. — Бери, — она двинула в его сторону баночку и кисточку, покоившиеся на какой-то истерзанной, пожелтевшей газетке. Он подобрал инструмент и принялся повторять за старушкой методичные движения, упоительно затеняя неровности дерева. Работа его почти убаюкивала, но нет-нет, да Руфус поглядывал на свою наставницу. Он почти дошёл до половины доски, когда из мыслей его вырвал её вопрос: — Что Тифа? Руфус выронил кисть, забрызгивая дощатый пол. Старушка смотрела весело, с прищуром. — Кто ты? Гейнсборо? Она пожала плечами, продолжая работать. Руфус подобрал кисточку, изучая лоснящиеся под витражным светом волокна, пока внутри у него потихоньку что-то вскипало. Морок навязанной благостности постепенно рассеивался. — Если впредь захочешь меня сюда заманить, не надо больше использовать Локхарт. — Будто ты бы как-то иначе сюда пришёл. Руфус промолчал, не доверяя своим мыслям. Сон, вцепившийся в него мёртвой хваткой, всё это время рисовал в его воображении смутный силуэт Тифы где-то здесь, под сводами. Сложно было отогнать этот образ. — А что, она тебе часто снится? — спросила старушка, которую он пока не решился называть каким-то именем. Руфус вернулся к работе, слушая, как в груди клокочет какое-то необъяснимое чувство. — Если знаешь, мне незачем отвечать. Если нет — это вряд ли тебя касается. Его собеседница деланно насупилась, и в её лице привиделись девичьи черты. — Как грубо. Ты с такими манерами умудрялся барышень очаровывать? Резкий запах морилки, который до этого как будто не замечался, всколыхнул в нём волну тошноты. Он отложил кисть и откинулся к спинке, стараясь на вдохе забрать побольше свежего воздуха. Молчание быстро загустело, в тишине увязали даже мысли. — Зачем я здесь? — выдохнул Руфус, сглатывая ком в горле. Ему на ладонь легла рука. Руфус покосился, глядя в глаза этой странной женщине. — Что-то мне подсказывает, — процедил он, — ты знаешь, что случилось. Почему Вайсс… Он замер на полуслове, прислушиваясь к собственным ощущениям. Прошла секунда, другая — ничего. Ничего!.. Руфус опустил голову, до дрожи сжимая кулаки. Зажмурился на секунду. — Ничего, — неверующе вырвалось из него. — Можешь говорить со мной, — услышал он голос над головой. — Говори, что хочешь. По крайней мере, это я могу. Руфус повернулся: годы сошли с неё, как вода. Чувствуя, как веки, щёки, горло жжёт несметный ворох вопросов, он выпустил из себя один, главный: — Что произошло? Она отвернулась, кокетливо стыдясь. — Произошло то, что произошло. Извини, Руфус. Не могу тебе сказать. Отчаяние и разочарование резануло ему по груди. — Тогда зачем я здесь? — Ты собрался делать неправильные вещи, — она сощурилась, метнув в него острым взглядом. На секунду ему показалось, что земля уходит из-под ног. — Какие такие вещи? — Руфус изобразил недоумение, но вышло скверно. Она ткнула ему пальцем в грудь, приблизившись. — Ты знаешь, какие. Я знаю. Руфус глубоко дышал, впиваясь взглядом в её черты. Что-то вот-вот вскипело бы в нём, с секунды на секунду. — Мне очень жаль, что это случилось, — продолжила она, и лицо её смягчилось; на губах расцвела жалостливая улыбка. — Но тебе нужно отступиться. Перестань, смирись. Тифа бы этого не хотела. Злость. Вот что постепенно поднималось в нём и теперь взорвалось. — Сказать тебе, чего она точно не хотела? — процедил Руфус, освобождаясь от её руки. — Умирать. Аэрис — конечно, конечно, это была Аэрис — опустила взгляд. Теперь уже ничто не мешало её узнать — чем бы этот трюк ни был. — Трудно поспорить, — она беззаботно пожала плечами. — Никто этого не хочет. И Тифа тебе такой участи не желала, — Аэрис подалась вперёд и понизила голос, едва доходя до шёпота: — Она была тебе благодарна. Волна смущения поднялась в нём от затылка ко лбу. — Опрометчиво было с её стороны, — Руфус отвёл взгляд. Мысли здорово перепутались, но ворох этот не мог погасить в нём пожар неприятия, неверия и протеста, который с каждым её словом только пуще разгорался. — Да какие с тебя манеры! — всплеснула она руками. — Тифа пошла к тебе, потому что помочь хотела. Он почему-то сразу понял, что речь была о Каньоне. Аэрис могла вместо этих слов просто на горло ему наступить. В жизни бы Руфус не подумал, что будет такое выслушивать — точно руками душу вскрыли, и теперь оттуда хлестали неистовые потоки, — а вопросы только копились и множились. — Ты ведь задумывался, отчего это вдруг, — продолжала Аэрис как ни в чём не бывало. — Может, ты ей тоже понравился?.. Тут Руфус не выдержал — крикнул прежде, чем успел себя остановить: — Хватит! Эхо его голоса обездвижило всё на доли секунды: остановило суету, говор кругом, даже пыль в воздухе. Аэрис подняла голову, и выражение её только усугубило его отчаяние. Руфус не спрашивал себя, откуда она знала. Почему она это говорила, а главное — главное, почему не сделала ничего? Ему было тошно, зло и отвратительно. — Месяц прошёл, Гейнсборо? — тихо говорил Руфус, трясясь от холодной ярости. — Это предел твоей скорби? Скажи мне, от чего я в действительности должен отказаться. Назови вещи своими именами. Она запнулась на вдохе, будто не ожидала такого ответа. — Я не призываю тебя отказываться. — Разве? — Руфус лающе усмехнулся. — С чем мне надо смириться? Что Лайфстрим заменил её, как ненужную вещь? Или что Вайсс при малейшей ошибке свернёт мне шею? Аэрис медленно поднялась и посмотрела на него сверху вниз. Вздохнула, будто ей каждый день приходилось вести такой разговор. — Ты не знаешь, о чём говоришь. Руфус поднялся следом. — Так просвети меня! — губы его скривились, а слова выходили, точно яд. — Какие божественные думы кроются в твоей прекрасной голове? Гнев, захвативший его, бился об её спокойствие, как кулаки о песок. Аэрис пронзала его острым взглядом, но не говорила ни слова. Тщетно он ждал ответа. Пыльный воздух церкви ложился теперь на него оковами, ломая осанку, клоня голову. Выдыхая, Руфус не без труда приучал собственное лицо к бесстрастию. Рассеивавшаяся в голове буря принесла и оставила за собой наблюдения, выводы. Руфус только теперь осознал, что этого всего ему чертовски не хватало. По крайней мере, Аэрис не желала ему смерти — пока ещё. — Прощу прощения, — выдохнул он, опускаясь на скамью; в лёгких гулкими ударами гонялась пустота и разочарование, но вместе с этим в голову пришла ясность. Аэрис, безусловно, видевшая его насквозь, всё-таки смягчилась в чертах и присела следом. — Ничего. Не мудрено. Руфус только теперь заметил, что всё это время не выпускал кисть из рук. Вид оборванной работы его смутил, и, недовольно покривившись, он продолжил начатое. Холод осознания ложился теперь на вещи, заполнившие его мысленный взор. Не позволяя горечи на языке разоблачить его притворство, Руфус нарушил хрупкую тишину: — Ты причастна к возвращению Вайсса? Ты его вытащила оттуда? — Если бы это было так, — проронила она, выждав несколько секунд тишины, — что бы ты собрался делать? Руфус улыбнулся, не отрываясь от работы. К нему потихоньку приходило осознание собственной роли в этом курьёзе. — Ничего, конечно же. Если я как-то свяжу её благополучие с тобой — то и помыслить не смогу чего-то дурного. Она нахмурилась. — Ты слишком много думаешь. — Неужели? — он уже откровенно ухмылялся, находя всё это истерически смешным. — Вайсс упрекал меня в обратном. Аэрис как-то странно вздохнула. На какое-то время они погрузились в работу, слушая вернувшуюся в округу суету. Руфус дошёл до конца скамьи и решил, что с него, пожалуй, хватит. Он поставил инструменты рядом с Аэрис, которая продолжала увлечённо работать, и та подняла вопросительный взгляд. — Цон куда-то пропал. Пойду его искать. Она кивнула, легонько улыбаясь. — Не переживай, он скоро сам тебя найдёт. — …и всё-таки мне пора, — на секунду Руфуса посетила мысль, что его могут здесь запереть навсегда при должном раскладе. Аэрис подобрала его инструменты, поставила к себе поближе, танцуя кончиками пальцев на блестевшем ободе банки. — Приходи ещё, Руфус. Тебе всегда тут найдётся место. Он не хотел — не мог подать виду, сколько эти слова для него значили, несмотря ни на что. Клубок в груди начал расплетаться, и не хотелось думать, снова ли эти мысли ему навязали или вера была самая искренняя. — Но не забывай, о чём мы говорили, — вдруг строго добавила Аэрис, останавливая всякие праздные движения и поднимая голову. От колдовского взгляда её изумрудных глаз стало не по себе — будто он вот-вот шагнул бы в бездну. Чувства — благоговения и бессилия — которые в нём всколыхнул этот контакт, были подозрительно знакомы, но циклы смертей не давали довершить эту мысль. — Конечно, — Руфус склонил голову в прощальном жесте и отвернулся. Его хлопнули по плечу. — Помогать пришёл? Мужской голос окликнул его откуда-то из-за спины. Руфус, тонувший взглядом в воде у алтаря, вздрогнул и обернулся. Курносый и басовитый, немолодой уже человек пыхал благожелательностью, но ответа ждал с нетерпением. — Я… — начал было Руфус, когда в гуще толпы вдруг разглядел пробиравшегося в сторону выхода Цона. — Нет. Хорошего дня. Быстро кивнув, он догнал своего подчинённого. — Ты где так долго… — начал было Руфус, но осознание пришло быстрее. Цон, впрочем, успел озадачиться. — У алтаря. Ты должен был меня видеть, если бы не любовался водой с таким завидным рвением. Руфус покачал головой. — Ну, что ты хотел здесь выяснить? — продолжил Цон, склоняя голову. — Уже выяснил, — он пожал плечами. — То есть мы уходим? — Цон выгнул бровь. — Уходим. По дороге ко входу Руфус замедлил шаг, выискивая взглядом место, где, как казалось, он сидел. Никого. Но спинка скамьи, которую он в своём фантомном видении всё морил и морил, к вящему удивлению темнела от только что проделанной работы. Солнце ударило в глаза, стоило им выйти из-под сени портала. Белеющие развалины Мидгара стояли перед ними, треплемые ветром, о котором успелось позабыться. Холодные порывы вогнали в лёгкие воздуха и разорвали в клочья навязанное смирение. Руфус повернулся к двери, чувствуя, как мириады невысказанных вопросов вдруг снова нашли голос и стали проситься наружу, но понимая, что, стоит ему переступить порог, скрытый глухими створками массивных дверей, как всё это снова потеряет силу. Он взглянул на часы: в Хилен они даже успели бы до заката — если повезёт. Цон молча ждал дальнейших указаний. — Поехали. Они сошли со ступеней и направились к машине. Руфус не мог ещё отогнать от себя впечатлений и, казалось, мыслями оставался там, прокручивая в голове разговоры, вопросы, которых так и не получилось задать. Почему она не помогла Тифе? Потому что не могла. Потому что слишком мелкая проблема для Планеты. Почему разговаривала с ним? Потому что чего-то хотела. Не получалось избавиться от подозрений, что руку помощи ему протягивает его же палач, но и увериться окончательно, что Аэрис поддерживает текущий порядок вещей, не получилось. Руфус твёрдо решил для себя, что вернётся ещё не раз и не два. Но точно не перестанет выяснять правду за всеми этими странными происшествиями. Цон остановился вдруг, вырвав его из задумчивости. Руфус посмотрел сначала на его побледневшее лицо, а потом проследил за его взглядом. Мотоцикл. В животе у него что-то перевернулось в предвкушении. Хотел бы Руфус ошибаться. Чертовски хотел. — Есть барьер, — Цон задрал рукав, и на солнце блеснул браслет с Материей. Руфус инстинктивно нащупал собственный браслет, но при этом сам себе возмутился: с чего это вдруг он вообще должен опасаться? Машина была всего в тридцати — пятидесяти метрах, чернела на фоне залитого солнцем пустыря. Надежда, что они мирно туда доберутся и уедут, замыкая цепочку двух странных дней, раскололась громким, знакомым окриком: — Что ты здесь делал, Шинра? На мгновение Руфус обречённо ссутулился. Даже ему уже казалось, что событий в последние дни с лихвой хватило. Он вытащил пистолет, перекладывая в карман и держась теперь за рукоять; повернулся, выпрямляясь, и крикнул их преследователю: — И тебе доброго дня, Клауд. Страйф, впрочем, не считал этот день добрым. Его лицо было искажено знакомой уже гримасой злости, и новый порыв ветра нещадно встрепал не в меру лёгкую одежду. В руке он держал малую деталь своего нелепого меча, которой мог быстро отразить атаку и так же быстро нанести удары — и пришел он разрубать не Бахамута.Между ними было добрых несколько метров. Клауд не вставал в боевую стойку — видимо, ждал ответа. Цон, в отличие от Руфуса, оружие всё-таки достал и держал теперь на виду, сняв с предохранителя. — Что ты тут забыл? — Клауд метнул взгляд на пистолет в руках Цона, сжимая рукоять меча. У Руфуса не было настроения перед ним расшаркиваться. — Просто заехал, — он неприязненно сощурился. — Сложно в это поверить? — Ещё как, — огрызнулся Страйф. — Ты без второго дна ничего не делаешь. Клауд шагнул вперёд. — Страйф, остановись, — Цон поднял оружие. — Пожалуйста. — Жалость какая, — вместе с ним заговорил Руфус. — Мы ничего не делали. Спроси у людей в церкви. Спроси свою ненаглядную цветочницу. Клауд остановился, к вящему облегчению Цона — плечи осели, выпуская напряжение. — Чего ты хочешь? С чем пришёл? — Руфус крепче сжал пистолет в кармане. — Я тебя предупреждаю, Шинра, — Клауд перехватил меч, и тот резко блеснул на солнце. — Я лично прослежу, чтобы ты больше сюда не приходил. Чтоб ты ни к церкви, ни к Тифе не приближался. — И что будет, если я это сделаю? — Руфус выпятил подбородок, вздымая голову. Клауд рубанул воздух — Руфус и Цон вскинули браслеты — и вгрызся мечом в землю. Ударная волна от клинка вспорола остатки мостовой, как ткань. Блеснули и погасли полумесяцы заряженного воздуха — оба активировали барьеры, но они исчезли, ничего не отразив — нечего было отражать. Атака им даже не предназначалась: трещина так и не подошла к ногам, чертя от Руфуса далекую линию. — Не сделаешь, — процедил Клауд. Руфус выдохнул, стараясь заглушить резкий выброс адреналина. Пыль от поднятой земли хлестнула в порыве ветра по одежде, лицу. Он поднял свободную руку в примирительном жесте. — Это всё? Чем-нибудь ещё я могу тебе помочь? В ушах стучало. Боковым зрением он увидел, что Цон был сосредоточен до предела. Вывод просился только один: Страйф прознал о слежке, и шансы разрешить всё мирным путём истончались на глазах. Руфус судорожно прокручивал в голове варианты беседы, ткал в уме полуправды и откровенную клевету. Не добавляло уверенности, что он по-прежнему практически ничего об этом не знал, кроме того, что сказала Локхарт. Что Цон стоял всего в двух шагах — и его было не расспросить. Что расспрашивать надо было много раньше. Руфус чертыхнулся про себя. Клауд молчал. Тишина и порывы ветра вокруг него словно сплетали молчаливое согласие, поэтому Руфус позволил себе взять слово: — Это место слишком меня удручает, чтобы я хотел сюда вернуться. Но вот с Локхарт у меня не выйдет тебя успокоить: я понятия не имею, о чём ты говоришь. Теперь уже Клауду не потребовалось много времени, чтобы держать ответ: — Ты вовлёк её в эту историю с Материей, чтобы заставить на тебя работать. Руфус от удивления даже ослабил хват на пистолете. — Страйф, ты в порядке? Никто её не заставлял. Я даже не выдвигал её кандидатуру. Рив упустил эту деталь из разговора? — Не Рив мне это сказал, — тяжело проронил Клауд. Истовое сияние его синих глаз, которое, казалось, поначалу Руфусу только привиделось, теперь стало ярче. Вот, значит, как. Вайссу нельзя было отказать в скрупулёзности своей мести. — И если ты постоянно ей говорил о церкви, — продолжил Клауд, кривя рот, — то как я должен поверить, что ты сегодня просто заехал? Вот тут уже Руфус истинно оторопел. Он переглянулся с Цоном; в глазах подчинённого прочиталось какое-то обречённое разочарование. Возможно, поэтому Вайсс ещё оставлял его в живых — ненадолго, впрочем, раз уж послал Клауда по его душу. Что ещё этот Цвет готов наплести? — Ну, Клауд, не держи в неведении. Что же я ей говорил? — Ты издеваешься? — взорвался тот. — Держись от неё подальше! — Помню, я советовал тебе то же самое в нашу предыдущую встречу, — Руфус медленно поправил волосы, встрёпанные ветром. — Если так противишься её участию, её и переубеждай. Поговори с Ривом. Мне дела нет, кто будет с нами работать, покуда он представляет ОВМ и достаточно компетентен в моих глазах. Можно сказать, ты сделаешь мне одолжение. Клауд не шевельнулся, но воздух вокруг него подёрнулся сизой дымкой, а глаза буквально светились нездоровой синевой. Руфус выдохнул, доставая пистолет. Серьёзно, Страйф и здравый смысл — хоть когда-нибудь их орбиты пересекутся? — Давай разойдёмся полюбовно, — Руфус отстранённо огладил затвор. — Я сегодня не в настроении. — Я тоже буду не в настроении, — процедил Клауд, — если скажешь правду. — Говорю тебе, я к этому не причастен. Если бы я имел целью связываться с Локхарт, то нашёл бы способ попроще. Клауд стоял какое-то время, тяжело дыша и не произнося ни слова. Контраст палящего солнца и нещадного ветра успел выбить на лбу испарину. Вдруг он опустил оружие. — Удивлюсь, если хотя бы половина того, что ты наплёл, правда, — он резко выдохнул; мерцание воздуха вокруг него только усилилось. — Хотя для тебя и того много, — он покачал головой в раздражении. — Нет, так не пойдёт Клауд вонзил меч в землю. Наэлектризованный воздух на мгновение полыхнул голубоватым светом, крася его мертвенными тонами. Руфус нацелился и вдавил спусковой крючок, когда Цон уже выстрелил. Под зачинание стаккатированного грохота Клауд начал что-то говорить, но от выстрелов ошарашенно осёкся и косо рубанул вверх; серп ударной волны — больше и разрушительнее предыдущей — опять вспорол мостовую, помчался неистовой мощью в их сторону. Оба отпрыгнули, активируя барьеры, и землю между ними разгрызла полоса разлома, чиня по округе страшный, осязаемый треск. Поднявшаяся пыль забрала доли секунды, чтобы он успел разыскать глазами Клауда: тот мчался к Цону. Руфус обрушил шквал выстрелов; Клауд замедлился, отражая с нечеловеческой скоростью пулю за пулей — каждая взрывалась сполохом на широком лезвии меча. Руфус чертыхнулся, творя заклинание, не переставая разряжать обойму. Загремела вторая череда выстрелов: Цон сгруппировался и продолжил стрельбу — их противник не прекращал парировать с нечеловеческой быстротой. Через несколько секунд пистолет в руках зацокал холостым ходом — патроны закончились. Прежде, чем Клауд успел это заметить, Руфус вскинул руку к небу. Шум выстрелов разверз глубокий раскат грома: Материя активировалась. В нос ударил резкий запах озона. Ослепляющая нить молнии разорвала воздух, соединив ладонь и широкое лезвие меча. Короткий, почти неслышный треск — оружие выпало из рук Клауда с тяжёлым звоном. В груди у Руфуса поднялось азартное волнение; пытаясь остаться хладнокровным, он не глядя нащупал запасную обойму. Цон в это время продолжал наступать, не ослабляя натиска — Клауд активировал барьер, поглядывал на выпавшее оружие. Выстрелы вдруг сменились гулким щёлканьем — патроны теперь закончились и у Цона. Клауд потянулся за мечом — Руфус, едва успевший перезарядиться, выстрелил, подняв столбик пыли прямо перед пальцами. Страйф скривился, стискивая зубы, и бросил что-то в сторону Цона. Не успев перезарядить оружие, тот сорвался с места, ближе к Руфусу, но секунда времени раскрошила эту затею в яркой, ослепительной вспышке. Руфусу не повезло вовремя закрыть глаза — опоздал на доли секунды; вокруг теперь плыло сплошное бельмо да растекались радужные пятна. Треск, свист и грохот; секунды вытянулись в бесконечность, пока он ретировался осторожными, быстрыми прыжками, считая про себя расстояние, чтобы не напороться на горы обломков. Словно возник из ниоткуда и приблизился тяжёлый бег, материализовавшись тёмной тенью перед глазами. — Я, — бросило оно голосом Цона. Его подхватили за куртку и вытянули из рук оружие, вложив другое. Зрение вернулось к Руфусу, когда снова загремели выстрелы. Клауд теперь медленно приближался к ним, слишком умело укрываясь своим треклятым куском металла. Руфус выпустил пустую обойму из пистолета — та зазвенела по разбитой мостовой — и привычным движением вставил новую, нацеливаясь на оппонента, который и не думал останавливаться. Они отходили назад, пока могли. Руфус снова открыл огонь и в напряжении следил, как воздух, точно раскалённый, кривится и вьётся вокруг Страйфа, то тут, то там вспыхивая голубыми искрами. Главную ставку Руфус и Цон делали на сдерживание, пока Клауд не растратит эту разрушительную силу — или не довершит всё страшной атакой, которую нужно было как-то отразить. После того он бы растерял львиную долю своей нечеловеческой реакции, и у них бы уравнялись шансы. Тонкие иглы заклинания впились в ладонь; Руфус снова занёс руку, чтобы обрушить молнию — зарокотал гром, — и активировал разряд. Поздно — Клауд заслышал раскаты и успел отреагировать. Аура вокруг него расцвела пышным цветом, и молния утонула в слепящем мареве, даже не дотянувшись. Руфус скрипнул зубами со злости, понимая, какую ошибку совершил. Вдруг Клауд оказался рядом — меч, стремительно близившийся к голове, казался огромным; лицо обдал свищущий порыв. Металл встретился о металл: пистолет выдержал натиск, лезвие опасно вгрызлось в затвор. Рука дрожала, пока Руфус сдерживал тяжесть меча, и мгновения тянулись долгими секундами. Их взгляды встретились, и он видел в ярких, горящих холодным светом глазах Страйфа собственное упрямство, свою же злобу. Что-то вспыхнуло: Цон собирался атаковать. Браслет на его левой руке весь неестественно заалел — даже не успелось что-то сказать, задуматься — и раздавшийся грохот обернулся ударной волной, отшвырнувшей и протащившей Руфуса по мостовой. Голова раскалывалась; унимая тошноту и слушая высокий писк в ушах, Руфус поднялся на колени, встал на едва слушавшиеся ноги. Всех их друг от друга прилично разнесло; Страйф вяло шевелился, пытаясь подняться, и Цон тоже… Руфус подошёл к нему так быстро, как мог. Он лежал на земле, морщась от боли и странно сжавшись. Вместо предплечья левой руки было какое-то ало-бурое, смешанное с запылившейся тканью месиво. В обугленных очертаниях можно было признать вплавившийся в кожу браслет; слот для Материи был искорёжен и чёрн, внутри него зеленела мерцающая пыль. — Что случилось? Что у него с рукой? Клауд, о котором на эти мгновения Руфус позабыл, поднимался на ноги. Синее свечение рассеялось, одежда изорвалась, но выглядел он до досады бодро. Подобрав меч, Страйф шагнул к ним. Быстрее, чем успел подумать, Руфус подхватил Цона и выстрелил зарядом в землю; отдача отнесла его на несколько метров. Наставил прицел на Страйфа. Тот остановился. — Патронов хватит, — ровным тоном сообщил Руфус. — Ему в больницу надо! — крикнул Клауд назло ветру. — Да что ты? — рука, поддерживавшая Цона, начала дрожать; на ботинок что-то мерно капало. Клауд хмурился и в осторожном оцепенении смотрел на багровую лужу, собиравшуюся на земле. — Я… я его отвезу. — Иди к чёрту, Страйф, — угрожающе прорычал Руфус. Происходящее для него сейчас было набором звуков, предметов и ощущений, но слова Клауда подняли желание разрядить обойму. Достать ещё одну и её тоже разрядить. Клауд шагнул вперёд, будто не слышал. — Хотя бы бинты дам. Жгут. Грохот, столб пыли под ногами у Клауда — Руфус выстрелил. — Шинра, ты идиот?! — заорали ему. — Я не собираюсь нападать! И не собирался, если бы вы огонь не открыли! — В твоём чудном лексиконе, видимо, «Омнислэш» значит примирение. — Думаешь, легко в этом состоянии разговоры вести? — Клауд раздражённо выдохнул. — Если бы я хотел его использовать на вас, то использовал бы. — Так ты теперь решил оправдаться? — злость одолела Руфуса — он понимал в глубине души, что в словах Страйфа была логика. Цон вдруг зашевелился, прохрипел: — У нас всё есть. Руфус позволил себе мельком взглянуть на него, прежде чем вернуть внимание к Клауду. — Уходи, — холод влился в его голос, а с лица сошло всякое подобие выражения. Секунды. Секунды копились страшными багряными каплями, а эхо взрыва ещё гремело у Руфуса в голове. Наконец Клауд вонзил меч в землю и отошёл, сопровождаемый неусыпным прицелом. — Материя есть? Руфус против воли дрогнул, но ничего не сказал. Клауд это воспринял по-своему, потянулся к наручу и достал оттуда зелёный шарик. Медленно наклонился и с размаху пустил катиться по мостовой, к их ногам. — Сколько раз тебе повторять, Руфус? Я не собираюсь нападать. Бери, пока он кровью не истёк, — в чертах Клауда забрезжила жалость; он демонстративно поднял руки. Не теряя больше времени, Руфус убрал пистолет и активировал собственную Материю, охватывая Цона изумрудной дымкой. Пока заклинание делало своё дело, он осторожно, но спешно оттаскивал Цона к машине; шарик остался сиротливо мерцать, зажигая влажные следы крови вокруг. Когда они почти добрались, Клауд двинулся вперёд, подобрал Материю. Руфус позволил себе отвернуться, чтобы открыть дверь. — Потому я и не хочу, чтобы ты с ней связывался, — бросили ему в спину на прощание. Руфус не ответил. В машину они буквально ввалились; в сидения быстро въелась пыль и кровь. Руфус наложил жгут, отметил время и ещё несколько минут продолжал держать заклинание лечения. Цон был плох, но в сознании. Сквозь зеленоватую дымку он вдруг заговорил страшно ровным голосом: — Кажется, только рука. Могу сидеть. Руфус кивнул, бегло осматривая его. Если так, это облегчало дело. Перетащив и усадив Цона на переднее сидение, он сел за руль и завёл двигатель. Вытащил из бардачка бутыль с зельем, дал выпить несколько глотков. Потянулся к пассажирскому ремню, стараясь не смотреть на левую руку Цона, и осторожно потянул на себя. С упрёком клацнула защёлка. Когда они выехали, на пустыре уже не было ни Клауда, ни его мотоцикла. Руфус сделал несколько звонков — в больницу, Туркам. Сухим голосом дал указания. Способность что-то осмыслить возвращалась с тяжёлым грузом тревожных выводов, и главное, первостепенное, наконец, вырвалось: — Цон. — Что? — выдохнул тот еле слышно. Руфус в очередной раз взглянул на него, ловя крупную дрожь. Когда пройдёт шок, Цону будет не до разговоров — и это если он останется в сознании. Потом его заберут медики, и это заберёт без того немногое время. — Отзывай слежку. Я позвоню, куда скажешь. Отдашь приказ. Цон молчал. Руфус подумал, что он потерял сознание и опять взглянул на него, но обнаружил, что Турк был в памяти и даже сосредоточенно хмурился. — Ты не заметил? — в недоумении продолжил Руфус. — Страйф не знал. Когда узнает, что вы уже две недели за Локхарт хвостом ходите… — он поморщился. — Говори, кто в этом участвовал. Цон продолжал молчать. — С кем сговорились? Рено? Технику хотя бы не подключали? Снова тишина — только рокот мотора и свист рассекаемого воздуха за окном. Что-то в Руфусе порвалось, сломалось, и он не сдержался, повышая голос: — Ну, Цон! Говори, кому звонить! — Не могу, — донёсся едва слышный ответ. Да что такое! Руфус добела вжался пальцами в руль, вдыхая и выдыхая, чувствуя, как поле зрения от накопленных происшествий подёргивается с краёв злым маревом. Процедил как можно спокойнее: — Почему? — Ты сказал, две недели? — Две недели, Цон. — По ней уже три недели никто не работает. Руфус ошарашенно повернул к Цону голову, забывая на секунду о дороге, и встретил его нахмуренный, усталый взгляд. — Это не мы.