РазГром СероВолка

Утро наступило слишком быстро, а может Олегу только так показалось от близости Разумовского. Он пролежал несколько минут просто глядя на спящего гения. В какой-то момент Волку вдруг подумалось, что Серёжа во сне похож на котёнка: такой же хрупкий беззащитный, вызывающий умиление и желание беречь его от всего и всех. Стараясь не разбудить Сергея, Волков осторожно встал и пошёл на кухню. Перед глазами тут же пролетела череда картинок, выдернутых из вчерашнего вечера. Олег помнил, как птица загадила своими перьями всю кухню — наверняка, не меньше одного мешка получилось бы. Вспомнил он также, что вчера так и не убрал пельмени в холодильник. Хотел проверить, как они, не слишком ли испортились за ночь, но кастрюля была пуста и как будто вылизана дочиста. Олега это не удивило. В глубине души он даже чуть-чуть обрадовался, что ему не нужно мыть посуду. По-прежнему у окна стояла коробка с книгами и прочей макулатурой, а на столе лежало несколько сколотых скрепкой вместе листов с информацией из интернета. Ещё раз пробежавшись по ним глазами — чисто на всякий случай — Волк отметил, что в них ничего не изменилось; он выдохнул с облегчением. Накинув куртку и зашнуровав берцы, мужчина выскользнул из квартиры. Вчера он не предупредил о своих делах Серёжу — да и как он мог это сделать, когда дела эти нарисовались только недавно? Гулкое эхо шагов вторило ему, словно торопя. «Скорей, скорей, скорей…» Волков, в сущности, собирался вернуться до пробуждения Разумовского. Более того, он надеялся, что гений даже не узнает об этой его отлучке. В конце концов, есть безграничный океан информации, которая будет Сергею много полезнее. Толкнув железную дверь подъезда, Волк вышел на улицу. Утренний город раскрывал перед ним свои объятия. *** Игорь шёл на работу. Шёл — довольно нейтральный глагол, который едва ли подходил майору: он плёлся, надвигался, ступал, полз, но шёл… это слово одно из последних в списке подходящих. Шаг Грома был неторопливым, но поступь его была тяжёлой; так, как будто у него давно закончились силы и он шёл к намеченной цели просто потому, что не идти не мог. В этот «променад» Игорь был похож на солдата, который прошёл всю войну ради того, чтобы убить её зачинщиков; и вот теперь он надвигался на пристанище врагов без сил и почти без жизни, поддерживаемый лишь желанием мести. Ещё одна бессонная ночь осталась позади и теперь стояла за его плечами изваянием скорбящей матери. Гром снова уснул под утро и причину он видел в одном: «проклятый Разумовский» украл его покой. Каких только мыслей ни передумал Игорь: и в вино ему что-то этот чёртов детдомовец подсыпал и в квартире дрянь распылил; в какой-то миг полицейский даже поверил в приворот. Однако, ни одна версия не соответствовала действительности, отчего Гром был готов выть. Не зная причины, он не мог противодействовать происходящему с ним хаосу. Казалось, его случай мог быть по праву причислен к нерешаемым задачам мира. Глаза над мешками смотрели зло и готовы были прожечь всех вставших на пути майора насквозь. Вдруг Игорь краем глаза заметил движение; присмотревшись, он понял, что какой-то мужик пытается идти с ним в ногу, держась на одном уровне. Как полицейский, Гром знал, что это неспроста, но как невыспавшийся человек уже мысленно готовил тираду. Сейчас он всё выскажет этому выскочке, за всех отыграется: и за утро, и за «Серёженьку», и за… — Понравилась позапрошлая ночь? — прямо спросил человек, не поворачивая головы. Путём сопоставления голоса, саркастичной интонации, семантики предложения, ситуации и событий в упомянутое время, Игорь быстро понял, кто рядом с ним. Его удивляли только две вещи: зачем он пришёл первый и неужели майора полиции так легко найти на улицах не самого маленького города? — А что, тебе тогда не перепало? — съязвил в ответ Гром. Олег, изменив траекторию движения и играя больше на неформальных привычках, привитых социумом, едва касаясь Игоря плечом, затащил его в ближайшую подворотню. Там, отойдя достаточно далеко от людного проспекта, Волков остановился напротив Грома и сделал пару шагов вперёд, пытаясь прижать Игоря к стене. — Я не знаю, что у тебя с ним, но запомни одно, — Волк не говорил; интонации, изрыгаемые им, быстрее подходили под рычание или шипение, — если с ним хоть что-нибудь… Я достану тебя. Отовсюду… По-волчьи фыркнув последнее слово в лицо майору; он медленно развернулся и направился прочь. Так, как будто не был до конца уверен, всё ли он высказал. Отойдя от Игоря меньше, чем на десяток шагов, Олег неожиданно обернулся и негромко уронил на больную от недосыпа голову полицейского всего одно предложение; всего одно, но такое, что оно ещё долго билось в голове майора колокольным звоном: — Надо было тебя тогда утопить; недалеко от форта… Он ушёл, а Игорь, оглушённый этой незатейливой издёвкой, ещё какое-то время стоял и думал. Длилось это недолго — не больше пяти минут, но и за этот короткий временной отрезок Гром думал о себе такое, какое никогда никому и ни за что рассказывать бы не стал. Оправившись от услышанного, мужчина продолжил свой путь. Майор и представить себе не мог, что человек, здоровый психически, может быть настолько злым. «Хотя, кто его знает, — ему ненадолго стало легче от появившегося оправдания, — с кем поведёшься…» В противовес обозлившемуся на него Волкову Игорю вспомнился Разумовский. «Такой нежный и хрупкий, — Гром с долей умиления вспомнил тот самый вечер, — как котёнок… Тьфу, блять!..» В этот момент майору стало не по себе: получалось, он восторгался убийцей?.. «Какая, к чертям, хрупкость?! — парировал мужчина, — столько людей убил — и ничего… Правда, крышей немного поехал… Кукушкой, точнее…» Тут Грому опять стало жаль Разумовского. Он вспомнил клинику, холодно-белые коридоры, пристальное наблюдение… Даже будь эта больница лучшей из всех дурок, людям пребывание в ней оставило бы неизгладимую травму. А Сергей там столько времени… Да ещё и в качестве пациента! Этот несчастный виток в судьбе довольно молодого гения, свидетелем которого стал Гром, и последующий, пусть и довольно странный, опыт получения тепла… Они побеждали. Аргументы выглядели сильнее диктуемых системой истин и законов. Грому захотелось обнять грустного рыжего кота-Разумовского, к которому он теперь испытывал не только сочувствие, но и симпатию. Подходя к зданию, в коем располагался отдел, Игорь вспомнил то, что сам некогда говорил; мол, не будет законов, все друг друга переубивают. «Но ведь почти в каждом правиле есть исключение, » — так незатейливо и просто Разумовский был оправдан майором Громом — грозой преступного мира Петербурга. *** — Тебя Прокопенко вызывает, — вместо приветствия сообщила Игорю коллега. Он кивнул, не поднимая взгляда, и направился в кабинет генерала. Сегодня будет развлечение для отдела — в который раз! — а то что-то загрустили все… «Вот почему не она?» — допрашивая себя, думал Гром по пути к начальнику. На самом деле он прекрасно знал, почему. Невзрачная девушка-полицейский, думающая о карьере… Такие никогда не были в его вкусе. В личной жизни майору хотелось яркости; серости ему хватало и на работе. Это было ещё одной причиной, по которой Игорю было непросто найти спутницу: мужчине хотелось блеска, такого, чтобы не только снаружи, но и внутри. Увы, попадавшиеся на его пути были либо до безобразия вычурными внешне, на чём их особенности сразу же кончались, либо безликими скромницами, с любой из которых майор заскучал бы спустя пять минут личной жизни. Впрочем, пока работа давала ему некую яркость и живость событий, Грома не сильно волновало отсутствие у него дамы сердца. Как фикус на подоконнике — есть и хорошо; нет, ну и ничего страшного. Правда, за фикусом требовался уход, а женщины хотели совместного времяпровождения. И этот их маленький каприз, от коего почему-то зависели все дальнейшие отношения, Грому не всегда позволяла работа. Сейчас всё, впрочем, обстояло более, чем хорошо. Игорю было, о ком подумать в свободное время и этот кто-то совсем не требовал внимания. Лишь один недостаток: теперь проводить время вместе начинало хотеться уже Грому. — Проходи, Игорёк, — генерал выглядел грустным; Гром понял, что сегодня ставок не будет, тем более, за своими мыслями он совсем забыл первым поставить деньги на кон, — садись. «Что-то случилось?» — мысленно напрягся майор, вглядываясь в лицо начальника. Он сел и Прокопенко долго и грустно смотрел на него. Точно на ребёнка, который вырос и не оправдал возложенных на него надежд, став не спортсменом, а наркоманом. «Не самое плохое сравнение в свете последних событий, » — незаметно ухмыльнулся своим мыслям Гром. — Что у тебя случилось? — Фёдор Иванович наконец сел, не сводя пристального взгляда с лица одного из своих лучших сотрудников. — Ничего, — Гром пожал плечами, — бессонница. Отчасти, он не соврал; в последнее время ему по ночам спалось неважно. Но Прокопенко покачал головой. — Всё дела, дела, — подтвердил он, — работа!.. Только зачем же ты, Игорёк, столько дел на себя взял? — Отдел разгрузить решил, — соврал Игорь. — Отдел разгрузить решил? — с сарказмом, начиная заводиться, уточнил генерал. — А им одно дело оставил; одно на всех!.. Майор хотел вставить слово, но начальник продолжал полыхать гневной речью, то смягчаясь, то распаляясь вновь. — И ладно бы, какое! Так нет же! Похищение Разумовского, Игорёк! Ты чего? — он опёрся на руки, по-ястребиному вглядываясь в лицо сидевшего перед ним подчинённого. Всё, что он видел — это усталость и недосып, длиной, быть может, в неделю. Ему снова стало жаль Грома и он, обойдя стол, сел напротив него. — Взял бы ты это дело. Ведь он же преступник, Разумовский этот! — подсознательно Прокопенко понял, в какую сторону надо копать. Он задел нужные струны, но Гром остался непроницаемым. Майор был готов согласиться с ним, но это согласие было бы не уместно в канве их разговора. Согласен, значит, забирай дело. — Понимаете, просто у меня столько раскрытых дел… Вот я и решил дать ребятам шанс, — новая отговорка опять прозвучала неубедительно. — Шанс решил дать? — Прокопенко опять начинал злиться. На понизившуюся раскрываемость, на болезненный вид Грома, на его внезапную добродетель… — Ну да, — Гром почти равнодушно пожал плечами. — Ах вот как, — генерал мелко покачал головой, предвкушая надвигающуюся бурю. — А ты спросил хоть кого-то? Меня, например? Спросил, справятся ли они с этим делом?! — пока Фёдор Иванович метался по кабинету, Гром будто почувствовал себя лучше. Злость майору было проще пережить, чем печаль. — Нет, конечно! А зачем?.. Ты же у нас всё лучше всех знаешь! — тут по обыкновению должен был быть выход самоуверенности Игоря, но он… промолчал. Впоследствии он и сам не смог бы объяснить, что нашло на него в эту секунду. Не встретив препятствий, генерал успокоился чуть быстрее. Он вновь вернулся к своему сочувственно-наставническому тону. — Ну зачем, Игорёк? Раскрыл бы ты его похищение, и дело с концом! — почти сокрушался вышестоящий. «И дело с концом, » — мрачно упало на Грома. Да, дело и правда обрело бы свой конец. Также, как и жизнь Разумовского: Игорь очень сомневался, что тот долго продержался бы в психиатрической больнице, попав туда снова. После всего передуманного за утро майор просто не мог позволить этому случиться. Если даже Волков вон как за него печётся, значит, есть за что… И Гром вновь и вновь шёл вразрез с начальством, соглашаясь вслух с Прокопенко и отрицая всё услышанное от него мысленно. Вслух он отказался только единожды за весь разнос: когда генерал попытался привлечь его к раскрытию злополучного дела. Игорь ссылался на бессонницу, на плохое самочувствие, на добродетельность и в итоге добился своего. Психанув, вместо привычного увольнения Фёдор Иванович официально дал ему несколько выходных. — Чтоб выспался и не ходил как сомнамбула! — крикнул вслед Игорю вышестоящий. Как только за Громом закрылась дверь, он сел и, уткнувшись в ладони, долго думал о произошедшем. «Игорёк-Игорёк, что же с тобой случилось?..» Ответа не было. *** Дубин видел вышедшего от генерала Игоря. На лице последнего была подозрительная лёгкость. «Неужели, уволили?» — пугаясь собственного предположения, подумал Дима. В этот же день он узнал от коллег, что Грому просто дали недельный отпуск. Тогда он тоже порадовался за майора, насколько мог, потому как радость омрачало подозрение: по словам сослуживцев, Игорь никогда не горел желанием об отпуске; напротив, предпочитал появляться на работе в свои выходные. И в праздники. И в дни официального отпуска. «Да он практически жил на работе! — изумился Дубин. — Раньше…» Плана действий у него не было от слова «совсем»; было лишь искренне-сильное желание помочь другу. Вопрос стоял только в том, на что бы он пошёл ради этой помощи. Сам для себя Дима знал, что на многое.