Чувство ETERY

Вернули меня так же, как и забрали. Только ногами вперед. В буквальном смысле — негресса завозила меня в тачанке для блюд именно в таком положении. Я все же порадовалась. Могли и иносказательно. От усталости и воздушных болтанок я этих самых ног и головы уже не чувствовала. Когда меня не смогли уломать на необходимое решение радужными перспективами, а потом запугиванием, принялись додавливать временем. Задействовали против меня психологический трюк — фокус 120 минуты. Это когда на исходе второго часа при обсуждении какого-либо вопроса в закрытом помещении, без окон, с явно бОльшим количеством, чем положено этому помещению, людей, человек испытывает такое крайнее переутомление на грани с депрессией, что готов принять одобрительно любое решение, лишь бы прекратить это ад. А умножим ситуацию на то, что обсуждались крайне острые для меня вопросы, срывались маски с близких людей, меня фаршировали такой невероятной информацией, что фактически заставили посмотреть на мою жизнь под другим углом. Меня низвели, как личность до маленькой куколки, которой дергают все, кому не лень. К тому же, захватили в самый удобный момент, когда психика была вынесена днями напряжения от соревнований и вознесена одной из самых ярких в моей личной истории побед. Меня захватили эти инопланетяне вечером по США, а по России — ночью, когда на моих биологических был глубокий анабиоз. И это они еще не знали, какой подарок им преподнесли Даня и Дуд. Иначе, они им двоим сразу бы грин-карту вручили за содействие разведке. Рассчитали абсолютно все. Подвязали под ситуацию абсолютно все факторы. Не учли только одного. Они связались со мной. Эффект Тутберидзе в действии — когда кажется, что шансов нет, либо напротив, у противника просто 100% неоспоримые шансы, я выкручиваю руль ситуации на 180° и разворачиваю ее в свою пользу. Это значит, что я продолжила исполнять. — Этери, обратите внимание на экран. Включилась большая плазма напротив меня. Я поморщилась от яркости. Глаза воспалились и слипались. — Это The World Figure Skating Hall of Famе, Зал Славы мирового фигурного катания. По экрану поплыли стеклянные витрины, подписанные коньки и старое рыжее платье. Ничего интересного, короче. Не обращая внимание на происходящее на экране и сопровождающий видеоряд дикторский текст, восхваляющий США и его великую роль в фигурке мира, я поднялась, сдвинула стулья рядом так, что получилась лавка, и начала моститься на них. Да, узко. Да, твердо. Да, неудобно. Но сколько такому воробью, как я надо? Спать хотелось неимоверно. Глаза слипались. А офицер продолжал. — В Зал Славы мечтает попасть любой фигурист. А уж полюбоваться своей фамилией, высеченой на его скрижалях, удается избранным — самым лучшим фигуристам, тренерам, судьям, внесшим высший вклад в развитие мирового фигурного катания. Если мы подружимся с вами, Этери, в 2016 году в списке появится и ваше имя. Вы этого достойны. Последней из русских женщин в Зал Славы мирового фигурного катания была внесена великая Татьяна Тарасова. Я приподнялась на стульях, подняв руки и воздав очи к небу, благоговейным голосом повторила за офицером «О Великая»  и...... сняла с себя верх. Оставшись в одном бра. Офицеры напряглись. Это было весьма неожиданно для них. — Слушайте, оставьте всю славу мирового фигурного катания Тарасовой, а меня в покое. И набросив кофту сверху на голову, закрыв ею глаза от яркого света, отсалютовав — Гуд найт гайз Перевернулась к ним спиной и заснула. Краешком падающего в царство морфея сознания, успела подумать: «Совсем уж со мной как со спортсменом — старая схема «похвалили — поругали — похвалили». Я так с юниорами работаю. Взрослые уже на такое не ведутся. И ОНИ решили, что я на такое отреагирую?» Представляю себе степень охерения наблюдающих за происходящим. Эта комната видела разные эмоции и разные реакции на происходящее — слезы, торг, депрессию, принятие. Но чтобы объект, во время обработки, разделся и заснул — впервые. Не знаю долго ли я проспала, но разбудили меня в активной фазе сна, когда мне снилось, как почему-то лысый Даня вместе с мексиканскими индейцами, весело скачет на драконе. Дракон попался бодливый. И откуда-то знал меня по имени. «Этери» — врезался он мне рогом в плечо, — «Этери» — Этери, проснитесь. А нет, это не дракон. Это офицер. — Этери, вы заснули..... — Так и планировалось, — сказала я на зевке. — Что вы можете нам ответить на наше предложение? — Как вы заметили, мне абсолютно наспать на вас и ваши предложения. Везите меня в гостиницу, ок? — Возможно вам нужно время все обдумать? Мы вам предлагаем посмотреть на места, где готовится гордость фигурного катания США. В подобном месте вам предстоит работать — Не предстоит. Не обольщайтесь. Думаете я не знаю Агганис? В ответ молчание. — Или Бостонский скейтинг клаб? Мэтьюз? Или порадуете меня снесенным Бостон гарден? Брюинз? Куда вы меня еще в Бостоне можете свозить? Или мы на реактивном истребителе смотаемся в Колорадо Спрингс? В вашу штаб-квартиру фигурного катания. Порадуете меня Бродмуром? Заодно можете сдать в ваш музей Поля Чудес, как первого тренера, который послала ваш музей на … это самое Поле.  Я жила в Штатах. Я видела, если не все, то многое. И знаю, если не всех, то многих. И вам меня ничем не удивить. Еще раз повторяю — оздоравливайте свою нацию чем-то другим, если вы такие благородные. В фигурке здоровья нет. Там люди падают, головой о лед бьются. Совсем дурные становятся. На меня посмотрите! Сижу перед ними с обнаженным торсом в одном бра и плотоядно улыбаясь, выписываю язычком путь надежды на губах. Ну живые же мужики или нет? Издеваюсь над ними напропалую, а у них хоть бы один мускул дрогнул. Хоть бы в одном месте. — Вот видите меня? Ни адекватности, ни психического здоровья. И все это со мною сделало фигурное катание, — говорю драматически жалобно, — так что ни тренер вам такой не нужен, ни спорт. Вам же здоровую нацию нужно воспитать? Послушную. На которую безропотно наденешь намордники и будешь им платный воздух продавать. А они еще и сами будут за это агитировать. Так вот, не эти качества воспитывает фигурное катание, отнюдь не эти. — Но вы же сами передавали нам, что не против перебежать на нашу сторону. — ЯЯЯЯ? Когда такое было? Я конечно псих неадекватный, но не настолько же. — Ваша постановка «Шахматы». Одна из первых ваших громких заявок на международной арене. И сразу крик о помощи. Вы же не просто так взяли сюжет о побеге спортивного достояния, шахматиста, из СССР в США после победы на Чемпионате Мира? Да еще и без явной программности в постановке настаивали на том, что сюжет основан на мюзикле «Шахматы». Мы вас поняли, что вы готовы к переходу после победы на Чемпионате Мира. Мы умеем читать ваши сигналы. Мы вас услышали. А я еще рефлексировала — «слышат — не слышат» мои постановки. Как оказалось, слышат. Да не то. Даже слушают внимательно. Да не те. Да не те. Да не то. Да не. Дане. Все адресовалось Дане. Если бы вы немножечко глубже копнули. Если бы вы немножечко сопоставили факты. Вы бы поняли, кто герой. Не понять тут невозможно. Видимо прав был Задорнов. В Зале славы мое имя так и не появилось. Несмотря на все достижения и переворот в мире фигурки. И не появится. Видимо потомки индейцев оказались обидчивыми. В 2016 году в списке внесенных в историю мирового ФК оказался пробел. Похоже, действительно оставляли тот год под меня. Когда уже летели обратно «добрый полицейский», мой вчерашний контактер, рассматривал меня внимательно. А я рассматривала этот процесс из-под прикрытых век. Сказались годы тренировок на Дане — могу любоваться практически всем, не привлекая внимание к своему интересу. Прервавшее этот процесс мое «can i help you» было для него неожиданным. — Вы всегда себя так ведете? Спросил он вместо ответа. — Абсолютно! От меня поэтому сбежали два любовника, один — несостоявшийся, одна Олимпийская чемпионка, состоявшаяся, и планирует правая рука. Показала визуально той самой правой рукой длинный и витиеватый путь. В ответ он посмотрел на меня длинно, витиевато и странно. Утром спускаясь на завтрак я грезила самолетом. «Первым делом, первым делом самолеты. Ну а девушки? А девушки — потом» Так для себя и решила — вначале отосплюсь в самолетах, а потом уже буду отсматривать своих девушек. Их мне слали оставленные на хозяйстве Даня и Сережа. Но увидев обитателей лобби поняла, что меня ждет вторая серия. — Как вы? — слишком душевно поинтересовался мой вчерашний провожатый, которому выделили роль «добренького». — Диагноз все тот же — полная неадекватность, — резюмировала я и скосила глаза к переносице, — как видите таких как я — не было, нет и не надо. Вам не надо. Мужчина неожиданно просто и искренне улыбнулся. — У вас специфический юмор, Этери. Мне нравятся женщины с юмором. Я проигнорировала специфический, как мой юмор, комплимент. — Слушайте, я не буду задавать банальные вопросы, что вы здесь делаете и зачем. Явно по работе. Я не договорила мысль. — Моя работа везде, и тут, в том числе — Кто бы сомневался, — максимально язвительным тоном прошелестела в ответ я, — ваша работа через несколько часов улетит, — я имела в виду себя, — так что можете расслабиться. — Вы меня не правильно поняли. К возведению TD Garden и этого комплекса, моя компания имеет прямое отношение. Он достал визитку и протянул мне. Предание не ново. На визитке было написано ровно то, что я уже читала, вынув ее из мусорки на Small Medal Ceremony. Danny Smith — Значит мистер Смит. В переводе Кузнецов. Банальнее только Иван Иванов. Иван Иваныч Иванов утром ходит без штанов, Иванов Иван Иваныч, надевает штаны на ночь. На мое четверостишье Дэнни оглядел мельком свои брюки. Я рассмеялась и воскликнула: — Да вы русский понимаете! Мужчина немного засмущался, насколько способны к таким действиям люди того круга, с которым я общалась ночью. Либо мне показалось. А нет, не показалось. — Совсем немного. Так, основные слова. Может некоторые выражения. Но ваш язык очень богат. Русским языком со мной занималась бабушка в детстве. У меня ведь корни тоже русские. Мои предки сбежали из предреволюционной России. В частности, и назвали меня в честь деда — Данилы Кузнецова. Только на американский лад. Бабушка меня называла Даня. Можете меня тоже так называть. Офигеть приехали. — Нет уж. Это имя пользователя уже занято. Вот была я все-таки права с переводом фамилии. Хотя, честно говоря, в эти сопливые легенды не верилось. Для сотрудников орлиной организации, занимающихся русским пулом, знание языка скорее необходимость, чем приятный сюрприз. Ну что ж, они по-прежнему со мной, как со спортсменом. Берут уже семейными историями. Дэнни продолжал — Это длинная история. Тут уже, в Штатах, фамилия разбавилась еврейскими кровями, полуармянскими — моя мама из молокан. — Вам бы еще грузинского папу — и была бы у вас своя Тутберидзе. И не надо было бы столько сил тратить на меня. Мы снова посмеялись. — Да, у нас с вами много общего. Наверное, поэтому я сейчас и здесь. «Да ладно. Именно поэтому. Конечно!» — Вы на завтрак собирались? — Есть такие планы. Поесть. Раз уж поспать не удалось. — А давайте Я вас угощу завтраком. А заодно и покажу Бостон. Наверняка же вы его не видели. — Ну частично вашими молитвами и не было времени на прогулки. — Я хочу реабилитироваться за всех. — Любопытно. Любопытно другое. Вот так в открытую пойдем гулять? Без вертолетов? Об остальном на всякий не говорила. Мало ли, реально слушают. — Я человек не бедный. Можем и на вертолете. Вы хотите? — «О да. Мои вкусы специфичны. Я больной ублюдок» — Что простите? — Да так, процитировала один фильм. Там тоже девушку позвали покататься на вертолете. — И? — Поверьте, то, что было дальше в фильме, мне не понравится. Я о другом. Вы уже не скрываетесь? — Я никогда не скрывался. Я честный гражданин Америки. Занимаюсь бизнесом. И в вечер Вашего триумфа честно пожал Вам руку в знак своего восхищения. И смотрит после этих слов на меня так честно-честно. А самоликвидирующаяся визитка, переданная при рукопожатии, и все что было после, мне, наверное, приснилось. Смотрю на него как физик на кучку атомов. — А вы забавный! — Так как насчет прогулки? Здесь то, на что стоит посмотреть, все расположено очень компактно. За пару часов управимся. — Тогда я за сумочкой. И поменяв изначальную траекторию развернулась к номеру. Выехала из лифта через минут 15 с большим дорожным чемоданом. Дэнни даже внешне не удивился. Привык наверное уже. Сходила одна за сумочкой. Я собрала сразу вещи, чтобы потом впопыхах перед вылетом не бегать. Сдала ключи от номера, а сумку оставила в камере хранения. — А где ваша сумочка? — полюбопытствовал Дэнни, когда я только со своей походной торбой выходила с ним в город. — А она не моя. Посмотрела я на него, максимально нагло улыбаясь. А пусть думает, что захочет. Чемодан был действительно не мой. У моего замок сломался перед самым вылетом на ЧМ. Пришлось брать экстренно старый Дишин. Гулять по Бостону оказалось действительно очень увлекательно. И Дэнни оказался увлекательным рассказчиком. Он фонтанировал различными  историческими фактами и описаниями событий, происходивших в Бостоне в период становления власти. Пытался накормить меня классическим завтраком. Я его променяла на кофе с … шампанским. Решив не тратить время на заседание в ресторанах, я их попеременно пила, прогуливаясь по улицам столицы Новой Англии. Оказалось удивительно вкусно! И удивительно приятно. Было легко и свободно. Дэнни мне рассказывал английские бородатые анекдоты, я искренне смеялась. Вернее, шампанское во мне пузырьками внутри щекотало — вот и было смешно. Я ему объясняла забавные особенности двух языков, пользуясь владением и тем и другим. Доказывая, что русский, все-таки, богаче английского. В тупик моего визави поставил перевод фразы «Зеленая зелень зелено зеленит». Который по-английски звучит: green green green green. Мы с Дэнни веселились, как и с его русским, практически, тезкой. Было легко и смешно. Такой себе заменитель счастья, если не можешь позволить себе истинное. Есть у меня одна слабость: люблю, когда расказывают истории — складно, интересно и по-сути. Дэнни был именно таким рассказчиком. Для каждой точки, которую мы проходили, у него была своя история. Оказывается на кончике купола Капитолия Бостона есть шишка, как символ того, что край кормился в прошлом древообрабатывающей промышленностью, а под этим самым куполом натурально затесалась семья художника. Живописец, получивший задание разукрасить Стейт Хауз, ничтоже сумняшеся, изобразил там всю свою семьи и друзей. Вот так вот и остались в истории главного здания Бостона совершенно посторонние люди. А главный вход, как оказалось, открывается всего в трех случаях — при приезде Президента США или любой другой страны, при возвращении флага с войны и в последний день правления губернатора. Не знаю какое из шампанских — белое или розовое потребовали открыть эту дверь для меня, но это было настоятельно! Несколько звонков и … дверь открылась. И я како Президент либо губернатор совершила «Одинокую прогулку». Да не одна, а в компании почетного караула в виде Дэнни и каких-то мужчин в форме, прошедшись залами Капитолия. — Ты правда это сделал по ветренной просьбе человека, который тебе знаком менее суток? — допытывалась я у Дэнни. В такое, правда, было сложно поверить. Вот таких решительных и сложных жестов мне еще не предъявляли. Дэнни во всей этой истории себя чувствовал, как самый красивый павлин зоопарка. Пройдясь сквозь Дорический зал, мы вышли в местном ГорСаду — Бостон Коммон перейдя с тропы войны на Тропу Свободы. В буквальном смысле. Тропа Свободы — самый популярный селфтуристический маршрут. По нему за несколько часов можно обойти всё важноуникальное в Бостоне. Начинается путь в Бостонском Централ Парке. Также как и Ньюйоркский — это огромный оазис, более 20 гектаров, в городских джунглях. Если не иметь такого провожатого как Дэнни, в нем легко можно затеряться. Шокировал меня наш выход из Коммон на территорию кладбища Гренари. Да, именно вот так. Около парка, где гуляют дети, прямо посреди высотных домов центра Бостона, возвышаются надгробия. Дэнни сказал, что кладбище специально не стали переносить в другое место, когда город развивался, чтобы каждый мог помнить, что жизнь может закончиться в любой момент. Образно говоря, вот ты едешь на встречу, встречаешься с кем-то в этих высотках и солидных домах, а тут вдруг кряк — и все. Могилка. Нуарно. Даже слишком. Выглядит, как наложение двух реальностей. Хотя, смерть физическая, наверное, не страшно. Когда человек умирает — ему не больно. Ему уже никак. Больно окружающим. Гораздо страшнее, когда умирают чувства. Когда умирает дело, которым ты живешь, когда уходят, предают близкие люди. Тут чувства не выключишь. Тут хлебаешь весь спектр эмоций. В одно горло.  Снова возвращаюсь мыслью к необходимости разговора с Сережей по поводу его перехода в ЦСКА. Дэнни увидев, что я расстроилась, потянул меня вглубь парка. Наверное думает, что я сильно впечатлительная: боюсь могилок, мертвецов и.т.д. Он не знает какой мертвец — камень — сейчас у меня на душе лежит. Просто реальность синхронизируется с чувствами. Ну коль, Господи, ты мне это послал, я это проживу достойно. Ведь свои чувства надо уважать. И даже эти темные, больные, разодранные в клочья чувства — они мои. Чувства Этери. Дэнни говорит, что сейчас сможет меня впечатлить. Интересно чем? Зная размах личности и возможности, тут уже вряд ли я чему-то смогу удивиться. Вот тебе и минус, когда живешь на верхушке электрического разряда. Когда ты лучший или лучшая, люди перестают вообще чему-либо удивляться относительно тебя. Обычно такое направлено на меня, а тут прилетела ответочка. Я уже наперед запрограммирована воспринимать все, что мне может показать Дэнни, как должное. Ну он же все может. Но это так круто, просто невероятно. Когда не с тебя спрашивают, а ты спрашиваешь. Это так круто, когда человек может все! — Смотри! —  поставил меня перед фактом и прудом Дэнни, — невероятное место. Фрог Понд. Лягушачий пруд. Здесь зародилась новая форма жизни — фигурное катание в Бостоне. Можно сказать, одна из самых сильных школ американской фигурки, произошла от лягушки. Как тебе историческая местность и факт вместе с ней? Сейчас в апреле мы смогли только полюбоваться этой водной гладью, да небоскребами, которые выросли за нею. А летом и зимой тут настоящий движ. Летом люди ходят вброд в этом бассейне глубиной максимум по-колено. — Так это же практически фонтан. У нас тоже ходят пешими в фонтанах. Обычно два раза в год — ВДВшники и выпускницы. И те и другие нетрезвые. А у вас зачем ходят? Что-то ищут? — Вот правильно мыслишь.Тут откопали какую-то старинную бронзу, которая, по-слухам, превратилась в серебро и золото. Вот ходят и ищут. — Прямо как у нас в фигурке. Получат бронзу, а пиарятся так, как будто золото откопали. — Кстати о фигурке. Зимой тут заливается каток, куда приезжают со всей Америки. Каток тут начали заливать еще до того, как появилось само профессиональное фигурное катание в  США. Сюда часто приезжают профессиональные фигуристы, разные звезды покататься на коньках. По торцам пруда сидели лягухи. Одна из них рыбачила. С удочкой. Ну натуральный Дудаков. Такой же гладенький и округлый. Сфотала. Отправила Дуду. «Это ты» Он мне в ответ отправил лягушку. Даже в этом совпало. Он мне постоянно лягушачьи стикеры шлет. Рядом с «Дудом» сидела более тощая лягушка. Фоткаю. «Узнаешь персонажей? А я по вам, между прочим, скучаю» Оправляю Дане. Он так же досыпает, оперевшись на кулак. В ответ приходит смеющийся смайл. И сердечко… Даня…ну зачем… Зачем ты мне его разбиваешь, мое сердечко… Я понимаю, что этот стикер ничего не значит. Такие стикеры с сердечками отправляют многим, как знак внимания и общей благосклонности. Но… У меня сразу в памяти проносятся кадры — Даша на руках у Дани и его «Я женюсь» Рядом с одной из лягух ведро с червями. Как любопытно: лягушка ловит ненужную ей рыбу на нужного ей червяка. Как и в жизни — счастье оно под носом — бери и ешь лягушка свой червячок, ан нет, мы несемся покупать удочку, ведро, прочие снасти, чтобы поймать рыбу. С которой непонятно что будем делать. А эту рыбу, между прочим, ждут в другом месте пищевой цепочки. За свое надо бороться. Да вот как разгадать эту большую загадку жизни? А что оно твое? Кто он твой? Как не съесть чужую рыбу? Под носом оказался стаканчик с горячим кофе, так учтиво и, главное, вовремя принесенный Дэнни. Какой заботливый. Оглядываю его уже с любопытством. Красивый. Статный. Чернявый — люблю темненьких. Высокий — такая редкость для меня. Обычно мужчины по отношению ко мне — в прыжке. Даже Даня, я заметила, на общих фото старается встать на носки, чтобы выглядеть повыше. Хотя мы с ним почти одного роста. Разница в сантиметрах. Дэнни тоже чье-то счастье. А под носом сейчас у меня. До чего же забавные эти черти-черви. Прям, как мы с Даней и Сережей за бортиком на прокатах. В стойке, собранные, напряженные. И один из них пытается смыться из этой компании. Просто детальнее на нас ситуацию и не наденешь. Беру фоткаю, переворачиваю фото. И уползающий из трио встает справа. Отправляю в чат. Интересно, Дуд поймет мой намек? Или без либретто будет сложно? Ох! Черт! Время! — Дэнни, пора, пора заканчивать прогулки. У нас скоро выезд из отеля. — Давай я тебя отвезу сразу в аэропорт. Не будем терять время на трансферы до отеля. Разумное решение. Тем более зная, как происходят сборы-выезды, то добрый час времени мы выиграем. С Дэнни было интересно и не хотелось сворачивать общение. — Женька…- извиняющимся тоном. — Этери Георгиевна, вас все ищут. Мы уже собираемся и скоро будем выезжать… — Женечка. Закрутилась. Давай так. Мою сумку помнишь? Попроси, чтобы ее вытащили из камеры хранения и погрузили на автобус. Я уже в аэропорт подъеду. А ты будь с Анной Владимировной и Аней Погорилой. — Ань, привет. Посмотри там за Женьком. Я только в аэропорт успеваю. — Во дела! А ты где? Тебя тут все уже с собаками ищут. — На свидание убежала. Царева расхохоталась в трубку. — Тутберидзе и побеги на свиданки на стартах. Легче только в инопланетян поверить. Вот так всегда, говоришь правду — тебе не верят. Правда, правда не совсем правда. Но рядом же. Я же действительно умотала на прогулку в личных целях. Разрулив ситуацию, мы продолжили гулять по Бостон Коммон. И вышли в его северной части. Градус шампанского во мне повышался, а вместе с ним и настроение. Жизнь прекрасна и удивительна! Кто-то уходит, кто-то приходит. Параллельно крутятся такие события, что если о них написать в книге, скажут, фантастика. Так не бывает. А вот бывает еще и не так. Странные мы существа, люди. В правду не верим, а верим во всякие сказки. И чем сказочнее, тем нам все выдается правдивее. Любопытство родилось раньше меня. И, говорят, именно оно сгубило кошку. А меня только раззадорило. Поэтому мы вместе с моим любопытством, ну и, чего уж греха таить, сейчас к нам присоединились еще и пузырьки шампанского, так вот, все мы наслаждались разглядыванием архитектуры, спешащих, каждый по-своим, жителей, живности — тех же кошек, которые выжили в схватке с любопытством. Они бродили по улицам, как у себя дома. Собственно, они и были у себя дома. Я иду, читаю все таблички на домах. Любопытно же, чем люди занимаются вблизи таких исторических мест. И понимаю, что проведение право — около истории застывшей в камне можно заниматься только вечным — искусством. Тут уже я могла рассказывать Дэнни. Много, долго и увлекательно. Оказалось мы попали в легендарный театральный район Бостона. В городе более 50 театров и большая их часть расположена именно в этом дистрикте. И это учитывая, что театры были в Бостоне вообще запрещены вплоть до начала 19 века. Я медленно перебиралась от таблички к табличке. Читала их, рассказывала. Это невероятные ощущения, когда ты попадаешь в место, где творилась история. Увидев указатель пересечения улиц Бойлстон и Вашингтон, я запрыгала от восторга. — Вот оно! Оно! Оно! Ты знаешь, Дэнни, вот здесь, где мы сейчас с тобой стоим, родилась история. Ты знаешь? Нет! Теперь будешь знать. Тут родилась американская классическая музыка. То, что сейчас все называют американским национальным стилем в музыке. Его ведь, по сути, и не было до 1924 года. Вот на этом месте, тут был самый большой театр Бостона, Театр Гейети, и именно в нем, ожидая и репетируя премьеру мюзикла «Милый чертенок» Джордж Гершвин писал то, что перевернет всю музыкальную историю Америки — Rhapsody in blue Ажитированная такой возможностью дотронуться к великой истории, которая в моей судьбе прошла тоже яркой краской, я поднялась на возвышение Liberty Tree Plaza, которое здесь выросло после того, как театр Гейети ушли на радугу. — Дэнни, а я ведь танцевала ее! Rhapsody in blue! Здесь у вас, на льду, в 90-е. Шикарная музыка, шикарная постановка. Я тебе признаюсь честно, не знаю кто больше в тот момент летал на льду: я или мое сердце. Есть программы и сюжеты, которые ты не просто любишь, ты в них растворяешься, продолжаешься, сливаешься с ними. Купаешься в них. Этери напевая четвертую финальную тему из Рапсодии начинает танцевать на подиуме Liberty Tree Plaza. Волосы ее разлетаются от ветра и на щеках появляется румянец. — А ты знаешь, мы с Гершвиным, как зеркальные близнецы. Похожи, но наоборот. Он до безумия любил фигурное катание, даже был чемпионом своего округа, каких-то публичных соревнований между подростками Америки. Это как сейчас Чемпионат страны у юниоров, как-то так. Катался с удовольствием. Но стал профессионалом в музыке и сделал для своей страны переворот в ней. А я наоборот — очень неплохо разбираюсь в музыке, до безумия ее люблю, купаюсь в ней с удовольствием, но переворачивать мир буду в фигурке. Все же еще впереди, правда Дэнни? Ее руки, словно крылья, разлетаются в полете под знакомые ритмы. Сколько лет прошло, а тело помнит. Все движения, все повороты. Мышечная память не подводит. И перебивает весь негатив от памяти натуральной. — Ты только представь! Гершвин первый решился взять спиричуэлы, джаз, блюз — все то исконное, аутентичное для американцев, только для этой пестрой нации, которая по-сути мало в чем сохранилась, и причесал их в классическую форму, вывел на большую сцену. Он первый показал, что это серьезная музыка. Ни чем не хуже Венских классиков и Могучей кучки. А ведь мы сейчас и джаз и блюз именно так и воспринимаем — как музыку интеллектуальную. Как музыку высокую. А ведь до Гершвина она была на побегушках. На нее обращали внимание по остаточному принципу — Как и на женскую фигурку до тебя, Этери. — Да, Дэнни именно так. Представляешь, какое внутреннее тремоло у меня сейчас внутри? Когда ты представляешь, что, все-таки, смогла своей работой приблизиться к великим. Допрыгнуть к ним и подсмотреть, как там у них. Чтобы перевернуть мир, надо не бояться рисковать. Не надо бояться совмещать несовмещаемое. Не надо бояться смотреть на вещи даже не под нестандартным углом, а под дикой точкой зрения. И если все гадкие утки на скотном дворе крутят у виска, глядя на твою работу, это значит, что ты уже, как лебедь в полете. Во мне сейчас звучит начальное глиссандо кларнета Rhapsody in blue. Рапсодии в голубых тонах. Рапсодии в блюзовых тонах. Рапсодии в грустных тонах. Трудности перевода. Как и с green green green green — русский снова оказался богаче, глубже, многоплановее. Двусмысленнее. Забыто всё — обиды, предательства, предстоящие тяжелые разговоры. Все потом. Сейчас только in blue и Гершвин. — Знаешь, а ведь предки Гершвина, как и твои — из Питера и Одессы. Они даже могли встречаться. Вот тебе теория 5 рукопожатий во времени. Любая историческая личность могла быть близка с каждым твоим предком. Может же быть такое! Может ведь! — Конечно Этери! Для тебя невозможного нет. Ты сама — невозможная! — Дэнни, Гершвин добился всего при жизни. Большого успеха. Но не смог добиться свою Кей. Все говорили, что они слишком друг другу не подходят. Что они разные: — что она стара для него — хотя разница-то была минимальна, она была старше на год с небольшим — но при богатом выборе для Джорджа молодых курочек, это расценивалось, действительно, как старость; — что она не той национальности — мама Джорджа была согласна только на еврейскую девочку помоложе и побогаче; — что она слишком своенравна, опытна, и не менее профессиональна, чем Джордж — она же его будет подавлять в профессии. А вышло наоборот. Пока они 10 лет были вместе — это были года расцвета Джорджа, как композитора. Они вместе создавали произведения, которые были подписаны только одной фамилией победителя Gersh-WIN. Ну и где тут подавление на профессиональном поприще? Даже более я тебе скажу — после его смерти, она вместе с его братом Айрой, собирала и упорядочивала его архив. И делала все, чтобы память о нем не канула в лету. Она вложила всю себя в его жизнь. У них души летели вместе! Она даже от мужа ушла ради Джорджа. Но они не смогли стать семьей. Он на ней так и не решился жениться. За 10 лет отношений. Ты представляешь, человек, который перевернул мир музыки, добился безоговорочного успеха, не смог противостоять злым языкам. Не смог перевернуть, ради собственного блага и блага своей любви, свой мир. Если не ты делаешь выбор, если не ты переворачиваешь мир — он переворачивает тебя. Он делает выбор вместо тебя. И человек истории, человек мира, позволил, чтоб этот мир сделал выбор вместо него. Чтобы мир его самого перевернул в самом важном для него, в его чувствах. Он пошел на поводу у родных, друзей, общества, а Кей не настояла. А если бы она все взяла в свои руки, если бы она заставила вертеться мир под них, а не быть девочкой, пассивным наблюдателем и ждать, может все было бы по-другому? Может и сам Гершвин не умер бы молодым? Когда человек перестает входить в резонанс с ответным чувством другого человека — вначале умирают его чувства, а потом он. Дэнни, я очень боюсь умереть молодой! Я очень боюсь не успеть! Прокатать, рассказать, поставить, объяснить этому миру то, что через кончики пальцев приходит по ночам ко мне. Слова растут, как звезды И как розы Как красота ненужная в семье А на венцы и апофеозы — один ответ: «откуда мне сие?» Мы спим. И вот, сквозь каменные плиты, Небесный гость в четыре лепестка: «О мир, пойми, певцу во сне открыты Закон звезды и формула цветка» Зачем оно приходит, зачем мне эти «формулы цветка» я не знаю. Но оно идет таким мощным потоком, что я не могу противиться. Все эти мысли. Все эти понимания. Все эти чувства. Я боюсь. Что однажды это все пройдет. И я пройду. «Что все уйдет, как небыло. И я, как не была» Что однажды я перестану чувствовать и засохну. Как цветок из формулы. Может поэтому всё и дается мне так много и так рано, что уже все решено? Может быть поэтому, все эти чувства сейчас так и брызжут вверх, как никогда остро и ярко, потому что финал близок? Звуки ее голоса разлетаются вокруг и тонут в шуме автомобилей и окружающей суете. А Дэнни тонет в ней всей. Во всем ее образе — неистовом, экспрессивном и полетном. В в полете философии, шампанских пузырьков, длинных рук и ног, Дэнни подхватывает ее с подиума. Ловит ее руки-крылья, сплетает ее ноги, летящие губы и слетающие с них звуки в стиле blue. До тех пор, пока вся эта музыка с ее губ не оказывается внутри у него. Дэнни целует неистово, глубоко, настойчиво и бескомпромиссно. Ее неистовую, глубокую, настойчивую и бескомпромиссную. Гул Бостона сливается в единую алеаторику. Продолжают только летать-разлетаться на ветру ее пушистые волосы с кокетливой рыжинкой. Он их ловит в полете останавливая. И то ли волосам, то ли ей шепчет: — Не улетай