Чувство ETERY

Из аэропорта я поехала, как обычно, сразу домой. То есть в «Хрустальный». Не называю его вторым домом — потому что второй дом — это квартира, там где я ночую. А первый дом — где живу. Это лед. На входе меня встретил охранник и мой чемодан. — Даниил Маркович вчера привез, просил Вам передать. — Ого, как тебя помотало, — похлопала я его по упитанному боку. Чемодан. Не охранника. Хотя охранник тоже был упитан, — Что твою хозяйку. Как же ты у Дани-то в результате оказался, друг? Не успела я позавидовать своему чемодану, как тоже оказалась у Дани. В объятиях. Победный глейховский возглас радости воссиял над Хрустальным. И земля ушла из-под ног. Даня, когда увидел, кто идет к нему навстречу — просто перестал себя контролировать. Уставшую, шедшую генеральским шагом он сгреб ее в объятия и на пару секунд поднял над землей. Пару секунд — ровно столько позволено просто коллегам, чтоб не вызывать подозрений, она воспарила над землей. Самый желанный ангел. А почему, собственно, не вызывать подозрений? Он для себя решил. С сегодняшнего дня вызывать! И еще как вызывать! Он бросает вызов! Он в игре! И Даня подхватив ее всю на руки закружил, сколько было места в коридоре. А места было немного. Поэтому кружил на месте и понял, что нужно повторить на льду. Этери автоматически сгруппировалась, поэтому было легко. И ее кружить легко и на душе тоже полегчало — тучи превращались в облака. — Так встречают Золотых Королев! Немногочисленные зрители — свидетели встречи зааплодировали такому порыву. Вернув Этери на землю, он ее крепко обнял. Немного крепче, чем позволено коллегам, чтоб не вызывать подозрений. Резко сжатые легкие выпустили непроизвольный стон. Прямо ему в ухо. И от этих внезапных объятий, ее губы очутились на его шее. Миг, момент, секунда, две — чтобы отринуть. И показать, что ее губы на его шее — это случайность, просто движение пробросом. Три, четыре, пять  секунд — сердце отсчитывает удары. Не случайность. Ее губы задержались на его шее немного дольше, чем позволено просто коллегам, чтоб не вызывать подозрений. И объятия тоже не размыкаются. Никто не решается. Они стоят сплетены руками немного дольше, чем позволено просто коллегам, чтоб не вызывать подозрений. Одна мысль — Господи, дай сил, дай выдержки, не начать целовать губами эту нежно пахнущую чем-то родным и немного шипровым шею. Губы просто случайно, в порыве движения замерли на этом участке кожи. Так себе оправдание. Но оно есть. Одна мысль — Господи, дай сил, дай выдержки не начать бродить руками о россыпь жемчуга позвонков, не запустить пальцы в ее волосы и не искать губами те нежные лепестки, которые сейчас обжигают его шею. Понятно, что просто случайно, он слишком резко и крепко ее обнял. Просто потому, что он мужчина и сил у него немеряно. А не потому, что он хочет втиснуть ее в себя и растворить, как жемчуг в вине. Так себе оправдание. Но оно есть. Что ж ты делаешь, «Предатель»? Пора размыкать объятия, иначе она поймет, что он позволил себе больше, чем позволено просто коллегам, чтоб не вызывать подозрений. Черт, как стыдно. Не смотрит в глаза. Этери, и ты, пожалуйста, только не смотри вниз, только не смотри. Губы, так и не побродив по неизведанному, отринули. Стоим, молчим. Даня в глаза не смотрит. Такой контраст с «кружением королев». Взгляд бегающий. Что-то скрывает? — Смски, — рожает наконец-то он первое, что приходит ему в голову. — Что смски? — Тебе приходили мои странные смски? Киваю. — Это не тебе. Извини, — и уже бойко и складно начинает рассказывать, не подбирая слова, — это мы с ребятами баскетбол смотрели. Они, представляешь, прямо среди ночи поспорили, кто больше забьет и пошли на улицу бросать мяч в корзину. Я не пошел, но, я им отправил видео, как я могу, чтоб знали с кем связались......., — и блаблабла потекла речушкой Данина речь. Понимаю, врет. Смешной такой. Смотрю на него, наклонив голову. Не слушаю эту ерунду, которую он снимает с потолка про баскетбол, а смотрю на его губы, которые шевелятся. И так хочется, чтобы они шевелились так же бойко на мне, на моих губах, на моем теле. А еще боковым зрением, профессиональной привычкой профессионального тренера замечаю, что меня здесь рады видеть. Очень. Чуть больше, чуть выше, чуть мощнее, чем просто коллегу. Тем более яростно на контрасте звучит его грустное на выдохе: — Этери..... мне нужно с тобой поговорить … тебе кое-что сказать… очень нужно…надеюсь…ты меня правильно поймешь. Конечно пойму, Данечка. Даже приблизительно знаю о чем будет речь. По твоему тону даже принимаю, что мои худшие из худших подозрений подтверждаются. Он впервые за все время встречи смотрит мне в глаза. А там вся грусть глейховской родословной. Отряхиваюсь, как щенок от брызг флера Даниных хрустальных объятий. Включается начальник. Въезжаем в работу. Тон максимально собранный, деловой. — Через час, зайди ко мне. Обсудим. Как раз, думаю, успею освежиться с дороги и переодеться. — Нет. Давай не у тебя. Не в кабинете. Не кабинетный разговор. Это лично. Что ж. Подозрения уже и не подозрения. Значит дожала будущая жена на фул вершн — «жизнь по-новому». К кому на такие курсы и себе б сходить?  Научиться тоже вот так вот. Дожимать на личном. Вода смывает каплями американские приключения. Как будто их и не было, и я как не была. И дает силы на путь предстоящий. Путь самурая. *** — Сереж, давай без соплей и предисловий. Знаю, что с ЦСКА у тебя скаталась новая часть истории. Я там тебя видела на льду. Подпишу тебе с любой даты. Уговаривать не буду. Даже расспрашивать. Абсолютно не интересно почему отсюда и туда. Значит там лучше. Не первый Сережа выбирает Буянову вместо меня. Первого пережила и тебя переживу. Было бы убедительно. Если бы не скороговоркой и взгляд куда-то в стол, а руки под столом, выкручивают друг друга. Если бы не Дудаков, который знал ее 100 лет из ее немногих календарных. Этери поднимает глаза и натыкается на его насмешливый. — Ничего смешного не вижу. Твои новые радости предлагаю оставить для новой начальницы. Не буду говорить, что «была без радости любовь, разлука будет без печали». Была и радость, и любовь и уважение, как к коллеге. Помолчала. — Доверие. Как к другу. Подняла глаза вверх. Взгляд остекленел. Вправо, влево — водопад не состоялся. Рассосался по уголкам глаз. — Друзей у меня не так много. Значит минус один. Скоро счет уйдет, действительно, в минус. Подумала еще о вечернем разговоре с Даней. Значит сегодня урожайный день. — Можешь писать заявление, подпишу с любой открытой датой. — Ты меня увольняешь? — еще больше обрадовался Дудаков. — ЯЯЯЯ? Нет, конечно. У меня никогда не было желания развалить команду. Сережа подвинулся к столу и отзеркалил саму Этери — руки скрещены под подбородком. Максимальная сосредоточенность. — Значит ты меня считаешь предателем? — Нет. Ты свободный человек. Мы с тобой на крови не клялись вечно трудовой верности. И даже не вечной. — Ну все, Этери Георгиевна, — Дуд встал выдохнул, размял руки и сел обратно, — водевиль «Увольнение Дудакова» порепетировали. Теперь буду знать, как оно может происходить на самом деле. Приятного мало. Значит проехали. И если я тебе не клялся в трудовой верности, значит самое время поклястся. Сергей подвигается к Этери очень близко, берет ее за руку и говорит: — Я не предатель и не придурок. Уходить оттуда, где у тебя есть все? Хоть один умный человек так бы поступил? Менять команду, чемпионов, перспективы, доверие, друзей на какие-то пустые россказни? Вот ты бы так поступила? Я вспомнила наше общение с орлами из конторы. Моя ситуация была, практически, такой же.  Даже аргументы те же. Я тоже, даже в мыслях не носила, менять все, что у меня есть, на их пустые россказни. От добра добра не ищут. Но, все же, я поехала к ним на встречу. — Но, все же, ты поехал к ним на встречу. Не смей отрицать. Я тебя там видела. Стены имеют уши. А лед вообще соткан из них. — Не отрицаю. Был. Поехал на разведку. Вот чисто любопытно стало, если говорят, там такие грибищи, то почему они так плохо катаются? Может грибы паленые? Этери впервые за всю встречу улыбнулась. Начало отпускать. А Сережа продолжал. — Вот знаешь, поехал, во-первых, из любопытства посмотреть, а во-вторых, чтоб отстали. Они бы не слезли с меня, пока я бы туда не приехал. А так приехал, посмотрел, расстроился за них, порадовался за нас. И ушел себе работать дальше. Какой с меня спрос? Так же, как и я со своей поездкой в Мэриленд. А если бы мне сейчас пришили измену Родине за сам факт поездки туда? Хороша бы я была. Как бы я и чем оправдывалась? Ведь, фактически, тоже ездила на разведку и с той же мотивацией: пока не поедешь — не отстанут. — Ну а мне почему не сказал? — А зачем сотрясать зря воздух? Если на выходе ничего не планировалось. В том весь Сережа. — Ты бы нервничала, а у нас сезон. Тебя раскоординировать морально нельзя. Вот менять тебя на ЦСКА — это даже не шило на мыло. Это шило на обертку от шила. Знаешь, от былой славы «армейцев» осталась только обертка. И ту скоро ветром сдует. Все эти важные слова они говорили друг другу, воистину один друг второму другу, почти шепотом. Он ее так и держал за руку, не переставая. Была у Сережи к Этери такая большая и трогательная любовь. Как к сестренке. Старшей. Родной. Дважды заглядывал Даня в кабинет. Она его не заметила. Если бы он застал Этери в такой мизансцене с кем-нибудь другим, он бы уже изошел на все антигуманные реакции от ревности. К Сереже как-то это совсем было не применимо. Подумать что-то такое об этих двоих — это как инцест. Хуже даже. Вот что значит настоящая команда! Вечерний лед был скользкий и жесткий. Ведь разговор, который меня ожидал после него тоже ожидался скользкий и жесткий. — Дань, я тебя слушаю. Давай по-быстрому, сегодня день тяжелый. Тяжелый, но исходя из результата разговора с Сережей — неплохой. Может и дальше будет все неплохо? Это на катке, когда спортсмены все разъехались. — По-быстрому не получится. Это, судя по диагнозу, надолго, Этери Георгиевна. Блять, мне еще диагнозов не хватало! Диагноз, который надолго — знаем. У меня так Диша появилась. Беременна она? Скорее всего. Ну тут уже полный флеш рояль ты собрала. Стою на пороге сине-рыжего интерьера. Курить или не курить? Быть или не быть? Не курить. Вот уже Даня идет по коридору. Значит и не быть? Да? Стоит рядом и смотрит на меня. — Ну чего застыл? Рассказывай. Что там за диагноз тебя мучает? Надеюсь не сложнее диареи? Я не врач, лечить не умею. — Умеешь. Пойдем. Не здесь. Он берет меня за руку и ведет за собой. — Глейх, твою мать, что ты меня как щенка гоняешь по всему Хрустальному со своими разговорами. У меня собака, когда не уверенна в своих желаниях, так же место ищет на утренней прогулке. Пытаюсь я толстым юмором скрыть мандраж. Я — смелый заяц. Атакую первой, но с закрытыми глазами. Приводит меня на парковку с своему черному мерсу. Стоит и снова смотрит. — Это мой, — говорит показывая на машину. — Молодец, — отвечаю ему. Он мне решил машиной похвастаться? Если честно, да, воочию близко не разглядывала. Не демонстрировал он ее мне. Хотя про эпопею с покупкой наслышана. Он ее со всеми обмывал так долго, думала, что пропьет ее к чертям. Машина годная, как и Глейх — быстрая, современная, глянцевая. И тут Даня открывает багажник своего авто и достает оттуда букет. Не просто большой, а огроменный. Розы. Розовые. Светке Соколовой. Которые, о диво, пахнут. Пахнут расставанием. Так уходят тренеры. Новисы уходят с маленькими букетиками. Юниоры — дарят побольше. Взрослые — большие букеты. Но это если повезет. Мне еще не везло. Адьян с Сережей уплыли без цветов, Юля тоже. А хотелось бы, чтоб хотя бы расставание случилось по-человечески. Вот и случилось. Тренеры уходят с большими букетами. Друзья — с огромными. А любимые? Любимые с огромной раной в сердце. Соизмеримой с размером этого букета. Принимаю его. Он закрывает почти всю мою верхнюю часть. Пахнет одуряюще! Зарываюсь в него и меня этот день догоняет — с его более чем полусуточным перелетом, трансферами, разговорами, потрясениями. Как правильно Даня выбрал букет. Теперь всегда должны быть при уходе цветы. От всех любимых. В них можно зарыться и рыдать. Темно рыжее море раскинулось по морю розовому. Общее у них было то, что оба головокружительно пахли. Каждое море собой. И каждый из запахов хотелось вдыхать до полного одурения. И он одурялся — смотрел на нее, как она нырнула в розы и не хочет выныривать. Когда подняла голову — Даня увидел на розах росу. И на розовых и на любимом цветке. Такое увидишь нечасто — плачущую Этери. Слезы лились потоком, и падали на цветы. Это было безумно красиво. Но было бы безумным издевательством над любимой женщиной стоять и любоваться на это, не прекратив ее страдания. Хотелось обнять. Закрыть собой. Стать главным. Сказать, что он все решит, и она перестанет плакать. Но чертов букет. Он был настолько огромен, что обнять не давал. Он хотел его забрать и положить обратно в багажник. Но она в него вцепилась и не отдает. И все плачет туда. — Милая, родная, что? Между всхлипами короткие фразы. Связать бы смысл? — Дань… спасибо… я все поняла…еще давно… уходишь…правильно… нет… не правильно, что уходишь… правильно, что с цветами…по-людски как-то… Даня опешил. — Господи, женщина! Что у тебя в голове?! Ты считаешь, что цветы тебе можно дарить только, когда уходишь? Он нежно прикоснулся к ее лицу и поднял его на себя. Ее глаза от слез стали темными. Как море в шторм. Почти черными, в кобальтово-синий отлив. Значит, тогда ему не показалось. Уникальная женщина и так же уникально, вопреки всем законам природы, меняет свой окрас радужки во время ярких эмоций. Он это потом наблюдал каждый раз, когда она была под ним, над ним, рядом с ним. Он понимал, эта женщина ему не врет. Настолько подчинить себе физику не под силам даже этой ведьме. Ведьма — от слова «ведает». Но сейчас она не ведьма. Сейчас она просто не ведает, что творит. Творит с ним. И его сознанием. Эти слезы. От вечно ехидной, саркастичной, несгибаемой и вообще железной. И неважно, что за баскетбол был там в Америке, если железо плавится, как мороженое, здесь, рядом с ним, от него. И Даня понимает, что отныне воспринимать ее иначе, как вот такую вот нежную, беспомощную, маленькую — и не сможет. Отныне только так — он большой, она маленькая. Февраль 2018. — Маленькая моя. Можно я тебя теперь буду так называть? Этери зарылась ему в ложбинку между плечом и шеей и что-то муркнула. Явно одобрительно. А слезы тем временем лились. Уже сами по себе. Иногда водопад остановить тяжело даже усилием воли. Когда его становится критическая масса. Пока не выйдет весь — не иссякнет. — А как же свадьба…ты собрался жениться… — Нет, с чего ты взяла? — Я видела…на Новый Год… ты ей сказал… и всем сказал… — На Новый Год я пьяным был…ничего не помню… — А ты откуда знаешь? Ты что следишь за мной? — Я? …да…то есть, нет…да нет..... — А Даша, как же Даша? — А Даша — всё! Сказал он таким тоном, что сразу стало понятно, что «Даша — всё», не в смысле «Пушкин — наше всё», а в глобальном смысле всё. Он конечно себя чувствовал паршиво, по отношению к Даше. Некрасиво вышло. По-свински. Даже и не получилось попросить прощения. Но, если уж откровенно, к добру все случилось. Не было бы счастья, да несчастье помогло. И вот оно стоит тут перед ним его счастье, хмурит мордочку, всхлипывает, дрожащими губами его выспрашивает. Так! Хватит разговоров. Бегом в машину. Не хватало, чтоб ее еще кто-то увидел плачущую. — Этери, это цветы для женщины, которую я … — он сбился, — которая мне … безумно нравится. Эти цветы — тебе. И забрал у нее букет. — Эй, сам сказал, что они мои, куда забираешь? — к Этери вернулось боевое расположение духа. Букет присел на задние сидения, а Этери он усадил на переднее. Рядом с собой. Этери отбивать сказанное Даней начала только уже внутри в машине. Пока Даня возился с цветами — она поправляла макияж и свои мысли… Женщина, которая ему безумно нравится… Какая новая мысль. Ее хотелось думать и думать. Но было страшно. А когда Даня сам присел в машину, стало еще и страшно неловко. Она даже почувствовала, как щеки наливаются румянцем. Сидят молчат. Надо что-то говорить. Господи, а в голове у обоих только одна сказанная Даней фраза: «Женщина, которая безумно нравится» Я, наверное, что-то не то сказал. Если она так отреагировала. Никак. Ей не понравилось. Что она мне понравилась. Я, наверное, как-то не так реагирую. А как надо? Не знаю… Как внешне реагировать на то, что я для него женщина, а не просто старший тренер и коллега, да еще и та, которая нравится. Внутри — все в порядке. Внутри фейерверки и мое собственное чувство к Дане танцует лезгинку. А вот как реагировать внешне, чтоб остаться в его глазах адекватной? — Хорошая машина, — начинает Этери. Блин, при чем тут машина? Но уже как есть. Поехали в эту степь. И разговор покатился, как эта самая машина. Словно и не было признаний на улице. — А еще посмотри, какая здесь стереосистема! Это же просто мечта! — продолжал хвастаться Даня, как будто продавал ей эту самую машину, — Я здесь выслушиваю все треки. Абсолютное ощущение, что ты внутри музыки. Вот послушай сама! Даня присоединил по блютузу телефон и искал в нем композицию для прослушивания. — Вот так, — опустил он сидение Этери, и она расположилась практически лежа, — вот так удобнее будет! Смотри, что Полина принесла. Это же волшебство, а не музыка! И нажал трек. По салону поплыла россыпь бриллиантов вступления фортепианной партии. Этери закинула руки за голову, сцепив их в замок и закрыла глаза. Даня впервые так близко увидел, как может наслаждаться эта женщина. Она лежала перед ним, на расстоянии одного прикосновения, вся такая теплая. В своем фирменном сером платье — она в него переоделась после прилета. И теперь внутри этого платья не пустота, не виртуальные пересмешницы — а она живая, ее грудь, которая вздымается в тревожном дыхании верх вниз, следуя за музыкой. Губы разомкнуты. Только обнимать своими — такие губы. Они размыкаются, не открывая глаз: — Что это? — Февраль. — Он уже прошел… — Будет еще один. И не один Эти слова она уже слышит близко. И его тяжелое дыхание проводит след по внутренней части ее руки. Не касаясь губами. И непонятно, снится ей все это, или реальность. А глаза открывать не хочется, чтобы не понимать, что эти воздушные волны ласки от Дани, от которых все тело становится воздушным, она себе придумала. Когда слышит его голос совсем рядом, понимает, не придумала. И когда открывает глаза — видит его рядом. Над собой. Они впервые видят другого так близко. Когда дыхание даже сбивается одинаково. Когда еще миг и они узнают вкус друг друга. Но пока живет это волшебство фортепианных переборов в полном стерео, этот миг хочется оттянуть. Растянуть экстаз предпоцелуя. Глаза в глаза. Такими как сейчас они больше никогда не будут. Такими вот — на пороге нового. И когда впервые глаза в глаза. И хочется говорить. Но без слов. Слова заменяет музыка и дыхание. Которое теперь в такт и одно на двоих. Она закрывает глаза. Чтобы почувствовать всю полноту этого первого прикосновения тела к телу. Их первый поцелуй сейчас состоится в феврале. В этом музыкальном феврале. Ее губы тянутся к его губам. Которые просто в сантиметре И первое прикосновение его губ к ней вырывает из ее тела первый стон. Первый стон под ним. Даня смотрит на нее сверху. Такую возбужденную. И хочется стать одними большими губами, чтобы поцеловать ее всю сразу. Он не знает с чего начать. Она вся полностью желанная и любимая. Не только губы. И он вопреки ее желанию соединиться губами, приникает к пульсирующей венке на ее шее. Она не сдержана. Как и везде, где она настоящая — на льду и здесь под ним. Она стонет громко. С удовольствием. Вопреки ожиданному сценарию, но все начинается все-равно невероятно. Следующим Даня делает то, что он мечтал долгие ночи в одиночестве с ее фотографиями и видео — он резким движением дергает вниз молнию этого серого монстра, который на ней и ..... она открывается ему вся. Из темно-синего кружева, под подобным ему черным, он так тщетно пытался что-то разглядеть на фото. Теперь он видит все. Он это держит в своих руках. Обнимает это. Это тепло отныне его. Со всеми теми родинками, которые он тогда искал. Он их теперь нашел. И будет пересчитывать лично. Губы с языком делают сложную дорожку четвертого уровня к ее родинке на левой груди. Там где сердце. Которое умеет так громко дышать, которое умеет так громко отзываться на его поцелуи. Он ее целует прямо в сердце. Прямо в эпицентр всех чувств. Всех Чувств ETERY. Чувств его Этери. Она его крепко прижимает к себе, углубляя этот поцелуй. Вместе с ними углубляется и фактура музыки. Входит оркестр и Этери готова уже к Даниному входу. Она понимает, что отдастся ему здесь, и плевать, что на парковке Хрустального. Это остановить уже никто не в силах. Если может быть в апреле февраль, то и июнь, с его спелыми вишнями, которые тают во рту, тоже может быть. С ее спелыми вишнями. Он узнал их на вкус. Ее розовые, цвета ее губ, ареолы смотрят удивленно на него немного раскосым взглядом. Совершенство. Одна под рукой, другая — под его губами. Обе тают. От обеих вниз бегут тонкие змейки наслаждения, которые сплетаются в тугой клубок внизу живота. Этот клубок уже не расплести ничем. Он ждет только взрыва. Она органично, вплетая в музыку партию своего тяжелого грудного дыхания со стонами, направляет его руку вниз. И он уже поцелуями сползая вниз расстегивает пуговицу ее джинсов. Удовольствие упирается в потолок и кажется еще миг, еще вскрик, пробьет и его. Пробивает реальность звук звонка телефона. Тоже выведенный на колонки. Они и не думают останавливаться. — Пусть звонят…подождут…все подождут, — он хрипло от страсти. — Дааааа, — она так же вторит ему. То ли соглашается, то ли подтверждает очередной всплеск пойманного удовольствия. Телефон завалился в начале страсти под Даню, а может и дальше и сейчас от его движения нажался на прием. — Привет, придурок. Из колонок звучал голос Даши. — Твоя зая звонит. Не ждал? Мне тут все рассказывают, что ты такой виноватый везде бегаешь. Везде меня ищешь. Знаешь, что придурок? Я передумала на тебя обижаться. Даня в ужасе, судорожно начинает искать телефон. Чтоб прекратить этот Дашин монолог. Но телефон, как пропал. Может завалился куда? А Даша тем временем продолжала трещать. Даже несмотря на отсутствие его ответа. Она всегда так делала. — Знаешь что, придурок? Я передумала на тебя обижаться. Я ж понимаю, ты все мои косяки выкурил и разошелся. Ты знаешь, а мне даже понравилось, когда ты так со мной пожестче. Хардкор секс — это круто. И с переодеваниями тоже тема. Так что приезжай сегодня ко мне, как и договаривались на прошлой неделе. Устрою тебе ответочку. Только теперь переодеваться будем в моё. А не в твою странную тряпку. Эй, Даня? Даня, ты слышишь? Он наконец-то нашел телефон. И нажал на отбой. Полный отбой. Два движения — молния на платье вверх и спинка кресла — на исходную. Третьим — она его удивила. Третьим — был ее безудержный смех. — А ты молодец, Даниил Маркович. Прямо времени не теряешь. Поссорился временно с девушкой и решил: «че зря вечеру пропадать — заменю ее начальницей». Прямо восхищаюсь. Все как по заветам Ильича. То есть Тутберидзе — Я же в твоей Вселенной с ним во временных рамках где-то рядом, да? «Ни одна даже связка не должна быть проходной.» Ни связка, ни связь. Ты прям для меня сегодня открываешься с новой стороны. Прям, день открытий. Не знала, что тебя, оказывается, девушка называет «придурок». Видишь, а я глупая вежливичаю — Даниил Маркович да Даниил Маркович. А тут оказывается мой хореограф на придурка отзывается. Похвально! Да и любит пожестче и даже с переодеваниями. И вообще шок — ты по косячкам уже пошел, оказывается. Вот с этим срочно завязывай. Иначе отправлю нафиг. Все остальное — секс в пытками и переодевания можешь оставить. Тем более твоей НЫНЕШНЕЙ девушке, — сделала акцент Этери, — это нравится. Ты прав, парень. Машина — годная. А стереосистема — вообще то, что надо. Где бы я еще столько узнала о тебе, придурок? Ты действительно придурок такое проворачивать со мной. Я тебе что, девочка? Этери хотела сказать это зло, но вышло как-то едко, саркастично, эмоционально. Но не зло. Посмотрела она на него со стороны и опять рассмеялась. — Блин, какая-то абсолютно тупая киношная ситуация. Ну ты даешь, Данечка. И она взялась за ручку, собираясь выйти из машины. Дверь была заблокирована. На ее вопросительный взгляд, который означал: «открой сам — иначе разнесу на щепки и твой новый мерседес и тебя вместе с ним» он спросил: — У тебя в Америке кто-то был? — Ты сейчас после такого перфоманса допрашиваешь меня, был ли кто-то у меня в Америке? Ты серьезно вообще? Он покивал головой. — Был у меня в Америке кто-то. Даня. Даня у меня был в Америке. — сказала она абсолютно серьезно глядя ему в глаза. — Ты удовлетворен? А теперь выпусти. По-хорошему. Все состоялось по-хорошему. Она вышла. И сразу же открыла двери заднего сидения. — А букет я забираю. Цветы ни в чем не виноваты. Надеюсь, они все-таки изначально мне предназначались? В отличие от тебя на этот вечер. — Этери… все не так на самом деле. Я тебе сейчас объясню. Ты у меня одна. Только ты. Я правда тебя… , — не договорил. Осекся о ее насмешливый взгляд, — Это просто какое-то злое совпадение. — Девушка — это не злое совпадение. Злой совпаденией сейчас стану я, если ты не перестанешь дальше морозить чушь. Будь здоров, придурок! Этери хохотнула и смеясь, кружа розы, направилась к своей машине. *** По пути домой она заехала и купила бутылку фраголино. Сегодняшний день надо было отпраздновать. Нервный смех ее не покидал еще в машине. Реально, так вляпаться могла только она. Хоть кино снимай. И показывай тупым. Потому что сюжет — для тупых. Все произошло очень тупо. Войдя домой, Этери сразу же направилась в ванную. Вместе с букетом, шампанским и нервным смехом. Дома никого, все разбежались — можно и похохотать. — Ну, несмотря на все приколы, поднимаем этот бокал за три хорошие новости сегодняшнего дня: Сережа не уходит, Даня не женится, я не фригидная. За последнюю — до дна. И она снова рассмеялась. И погружаясь в блаженство теплой воды, вспоминала блаженство прикосновения его губ к ее коже. Даже воспоминания о их моментной недоблизости, заставили снова клубок ее змеек шевелиться. И вторая волна блаженства стала ее накрывать собой. — Дааааань, — протянула медленно Этери на нижних резонаторах. Как же это вкусно! Вот все как-то не по-людски у них. Нормально даже не поцеловались. Она чуть не кончила от одних только его поцелуев по телу. А уж о финале — этого всего, и говорить вовсе не хочется. Третий тост — за любовь. Как там сказал Даня? «Ты у меня одна. Только ты. Я правда тебя… " Тебя что? Приколю, уколю, лю, лю, лю, люблю? Вспомнила утреннюю встречу и его бурную нижнюю реакцию. Все-таки девочкам проще. Проще себя не выдать. А может и правда любит? А вот сейчас и узнаем! И Этери взяла одну розу из букета и как на ромашке, обрывая лепестки прямо в пену, начала гадать: «любит — не любит». Когда результат устраивал — за это поднимался тост. Когда не устраивал, бралась следующая роза — и гадалось до желаемого результата. Очень скоро вся площадь ванны покрылась розовым цветом. — Дофига красиво! Следующая мысль: — Красотой нужно делиться! Еще одна мысль: — Красота спасет мир! Будем спасать! И она красиво выставив коленки из розового великолепия, сделала фото и хохоча отправила по знакомому номеру! Любит! Облетел последний лепесток последней розы из букета. Лепестки были уже везде. И даже на полу. Любит! И не женится. А значит повоюем! *** Никого у нее не было там в ее Америке. Какой Даня может быть в Америке? Джон, Пол, Майкл — может. А Даня? Ну нет. Значит она там обо мне мечтала. Так отзываться на ласку можно только тому, о ком мечтаешь. Любит! Точно любит! Не любя, нельзя так отдаваться, как это делала она. И никого у нее нет. А значит будешь моя! А значит добьюсь тебя! А значит повоюем! Прилетело смс. Ванна полная лепестков роз. И ее голые колени в ней. Все, что выше скрыто розами и пеной. «Извини, это не тебе» Примчалось следом. Поздно, девушка. Может и не мне. Но будет моим. И установил себе эту фото на заставку. Чем очень сильно смущал, в последствии, Этери. Когда его спрашивали, кто это у него на заставке и рядом в поле слышимости разговора была Этери, он начинал рассказ: — Вы не поверите! Делал длинную паузу. Чем ее выбешивал дико. А потом продолжал. — Самая красивая, самая желанная, самая страстная девушка планеты. — Анджелина Джоли? — Ага, Джоли.