Когда темнеет в глазах

Впервые Костя встретился с Завулоном, когда увидел экстравагантную девушку в красном, небрежно крутящую в руках отобранный мяч. От неё тянуло манящей, клубящейся Силой, извивы которой так и носились вокруг ни в чём не повинного мячика. Костя, всегда очень восприимчивый к Силе, невольно загляделся на движения девушки — он никогда не видел, чтобы магия Иного была так чувствительна к объекту в его руках. Поблёскивая длинными шипами кожаного ошейника, девушка расспросила его, не замечал ли он вчера своего соседа, Антона Городецкого, с наставницей Егора. Это стало началом их бурного, но короткого романа, так и не зашедшего дальше порывистых объятий и горячих поцелуев. А ведь Костя даже думал, что влюбился в Алису: впервые в жизни — в девушку. Лишь спустя много дней понял, что Сила, которая привлекла его, не была её собственной. Быстро раскрылось, что Антон ни при чём, как бы сильно тёмным ни хотелось его замешать, и что Рогову убил ревнивый любовник. Не все преступления в среде Иных непременно завязаны на интригах Дозоров против друг друга — зачастую «человеческий» фактор здесь даже сильнее. Иногда на самые сложные и интересные вопросы приходится получать самые простые ответы. В общем, бывает. Костя всю жизнь предпочитал и вопросов не задавать, и ответы давать уклончиво — он всегда держался на расстоянии что от светлых, что от тёмных. Знал: если заденут — мало не покажется. Это тебе не мячом в нос получить. Лучше он будет жить обычной, почти человеческой жизнью, мирно попивать донорскую кровь и не путаться ни в чьи дела. Пусть творят себе что хотят, а он в сторонке постоит — в тени, но не во тьме. Не получилось. Закружила, затянула пьянящая чужая Сила — сам стал как мячик в Алисиных руках. Хорошо хоть в лицо не кинула никому ведьма. Пас дала. Нет, даже не так. Вернула владельцу. Когда они начали встречаться, Костю отчего-то ещё больше потянуло на кровь — донорскую достать было труднее, поэтому он не просыхал от свиной. Стал гораздо чаще появляться на работе у отца, чем раньше брезговал. И, сам того не зная, неуклонно приближал неизбежное… Во второй раз он встретился с Завулоном уже без всяких посредников. Тот завернул на подконтрольный тёмным мясокомбинат вместе с Егором — будущим Великим, своей надеждой и отрадой. От двенадцатилетнего мальчика действительно исходили потоки ослепительной Силы, но пока ещё слишком прямой и простой. То, что было рядом с ним, поражало куда больше. Несравненно больше. Магия Завулона клубилась и змеилась жаркими потоками — как если бы солнце было живым и его лучи были бы извивающимися огненными щупальцами. Хищное, жадное солнце — образ более чем сокрушительный, особенно для вампира. У Кости перехватило дыхание. Завулон ещё не обратил на него внимания — он задорно сыпал шутками, похлопывая Егора по плечу — а Костя уже едва не сползал по стенке. Тогда-то он и понял, что Сила, так привлекшая его в Алисе, была лишь слабым отпечатком Силы Завулона, оставшемся, должно быть, от совместных ласк, от близости… Давних ласк и очень давней близости. Косте стало жарко. Он вжался спиной в стену, не отрывая взгляда от Великого Тёмного — его расслабленных, но источавших власть движений, светлых пронзительных глаз, тонких морщин на немолодом аристократическом лице. Тот беззаботно говорил о чём-то с мясниками — видать, инспектировал. Один раз он даже, будто невзначай, положил сырое мясо в рот, скрыв сочный кусочек за миниатюрными капризными губами. Костя наделся, что, когда Завулон посмотрит в его сторону, его глаза равнодушно скользнут по нему, ничем не выделив среди безвольных кусков мяса на крючках, но этого не случилось. Видимо, потому, что он ещё на крючке не был… Натолкнувшись на Костю взглядом, Завулон отчего-то озорно подмигнул — мимолётно, но от того не менее убийственно. Захотелось то ли поклониться, то ли упасть на колени. А сил не хватило даже поздороваться. Когда Завулон ушёл, Костя на негнущихся ногах миновал несколько рядов и незаметно прошмыгнул в один из закрытых холодильников. Там, среди разделанных говяжих и свиных туш он позволил себе осесть на пол, всей кожей впитывая живительную прохладу. Вампиру холод не страшен — увы, успокоить его он тоже не может… Костя с закрытыми глазами нерешительно коснулся своего паха — будто ещё надеясь, что всё было простым наваждением и на самом деле он не изнемогает от желания. Ладонь ткнулась в налитой, полностью вставший член. В голове молнией промелькнуло, как Завулон тонкими пальцами кладёт мясо в рот — уже не мешкая, Костя расстегнул молнию, до боли сильно сжал член и начал судорожно дрочить. Ему хотелось обласкать своим удовольствием каждый манерный жест Завулона, каждую нотку его мягкого голоса, каждый взгляд — особенно подаренный ему. Собственное желание казалось Косте в этот момент тоже чем-то вроде своеобразной Силы — и это было отчасти так, ведь оно несло её отпечаток. Ему хотелось не столько соединиться с Завулоном самому, сколько соединить, сплести их энергии. Все эти потребности и ощущения уместились в десяти секундах — он кончил, едва в памяти всплыло игривое подмигивание. Из холодильника Костя вывалился жалкий, промокший от испарины, понурый — опустошенный, как каждая из висящих там туш. Весь — иллюстрация к той истине, что бывает жар, которого не охладишь и в холодильнике. В кармане джинсов назойливо шуршали заныканные туда салфетки, перемазанные спешно вытертой спермой. Костя добрался до дома, выхлебал целый литр припасенной на вечер свиной крови и забылся сном на долгие два часа.

***

После этого они с Алисой общались только раз — она появилась на пороге квартиры Саушкиных, всё такая же невозмутимо-экстравагантная, и сообщила, что Костю зовёт глава Московского отделения Дневного дозора. Костя еле устоял на ногах, но был благодарен ей за иносказание — услышать имя Завулона для него сейчас было бы мукой. Всю дорогу они молчали. Костя заметил, что отпечаток чужой Силы на ауре Алисы стал ещё слабее, и поёжился от смешанных чувств. Впрочем, в таком состоянии мурашками в его теле откликалась почти любая мысль, а в голове горячим молотом колотилась паника. Есть в мире Зов, перед которым вампиры бессильны, и который куда мощнее их собственного… И есть то, чего вампир может жаждать сильнее крови. Представ перед Завулоном снова, он сперва подумал, что тот решил коварно убить его, забрав дыхание — так трудно было совладать с нехваткой воздуха. Да, всё-таки это явно не тот случай, когда пугает излишний официоз. Здесь скорее устрашало его полное отсутствие. Великий тёмный возлежал на резной золочёной тахте, облачённый в халат с рюшами, и ел яблоко — расслабленный и безмятежный настолько, насколько это возможно. Не хватало только упаднически-роскошных гроздей винограда и рабов с павлиньими опахалами. На фоне такой неги Костя почувствовал себя ещё более деревянным. Они остались наедине. Завулон окинул его искренне заинтересованным взглядом и заговорил. Говорил он не очень долго, что-то про большие способности Кости к биологии и работу в аналитическом отделе, но Костя почти ничего не запомнил. Слышал он одно: «Я всё о тебе знаю, и ты теперь в моих руках». На самого Завулона он старался не глядеть, хотя по дурости подошёл к нему очень близко. Каждый раз, когда Завулон с громким хрустом откусывал яблоко, Костя вздрагивал. Понимал, что это смешно, нелепо, но ничего не мог с этим поделать. В этом звуке и зрелище было больше хищности, чем в самой душераздирающей картине вампирского нападения. Завулон даже с простым яблоком казался плотояднее любого упыря. А если вспомнить вчерашний кусок мяса… — Да… Как скажете, — прочистив горло, выдавил Костя, оторвав наконец взгляд от собственных ботинок и увидев, что на него выжидательно смотрят. Всё происходящее казалось ему таким ярким, будто всё, что он раньше принимал за реальность, было просто очередным слоем сумрака, и только сейчас ему открылась настоящая жизнь. И Сила Завулона сияла в ней куда сильнее, чем в сумраке… Потоки, струи, вихри, путы его магии жгли, довлели — выматывали. Сейчас они вились вокруг Кости — как некогда вокруг мяча в руках Алисы. Если вообще можно сравнивать. Костя отчаянно старался не потерять сознание. Когда Завулон заговорил снова, это стало ещё труднее. Насытившись растерянностью Кости, он завёл речь о его особой чувствительности к Силе, о способности видеть все нюансы и следы магического воздействия. Он раскрывал перед Костей слои своего монолога как слои сумрака. Какой же слой окажется последним? Зачем Завулону всё это надо? Посрамить хочет, унизить за его неистовое желание, поиздеваться? Удовлетворится ли он тем, что каждый день будет видеть красное лицо Кости, или придумает что-то поизощрённее? А может, Костя вовремя подвернулся ему как расходный материал для очередной большой игры, после которой все фигуры, как всегда, будут свалены в одну коробку — кроме нескольких пешек, которым быстро найдут замену? Ему дана власть заставить до конца жизни расплачиваться за любой пустяк. Костя едва успел подставить ладонь под брошенный огрызок — пальцы сжались на его склизкой мякоти. Мысль о том, что огрызок влажен от слюны Завулона, едва не разнесла всё сознание на части, как удачный выстрел — хлипкую мишень. — Реакция хорошая. Я уж думал, ты отключился. Костя помялся с огрызком в руках, не зная, куда его деть, потом сунул в карман джинсов — к скомканным салфеткам. Он вспомнил, что так их и не выбросил, и ему стало совсем плохо. Костя взглянул на Завулона смело, даже с вызовом — всё равно терять уже нечего. Быть может, он последний раз видит его так близко. Он отпустил мысли, позволив себе думать, о чём хочется, и заскользил жадным взглядом по его лицу и телу. Как всё-таки прекрасен Высший Тёмный. Ни в ком из парней и мужчин, которые когда-либо нравились Косте, не было такого сносящего крышу властного шарма, такого мягкого изящества, несущего в себе столько потаённой опасности — будь то люди или Иные. Косте хотелось припасть к каждой частице его будто сотканного из Силы тела. Целовать зрелую кожу шеи — только целовать, ничего лишнего, водить губами по гладкому подбородку, впалым щекам, полукружьям морщин под глазами, сжимать узкие плечи, пробираться языком между губ небольшого, почти кукольного рта… Руки целовать эти, ноги, в домашние туфли обутые, а потом и без них, на тахту к нему залезть, на него, под него… — Тахта у тебя дома, младший Саушкин. Ты её по спинке ночами гладишь, представляя чужое бедро. А это кушетка. Стук Костиных коленей о пол должен был услышать, наверно, весь «Космос». Но Завулону показалось мало и этого — он демонстративно положил ему на плечо сначала одну лодыжку, затем, крест-накрест, другую, пригвозив его к полу сильнее. В глазах потемнело — будто тьма, что нёс в себе Завулон, на несколько мгновений застлала весь мир. Потом она рассеялась, и Костя вынырнул из неё прямо в его руки — неожиданно нежные, ожидаемо властные. Завулон обхватил его, прижал, а затем внезапно укусил в шею. Больно укусил: чтобы знал — не только у вампиров острые зубы. Затем усмехнулся ему в ухо и провёл языком по лицу — от подбородка до лба, через щёку и зажмуренный глаз. Не столько ласка, сколько хищное, собственническое движение — будто Костя был не столько любовником, сколько добычей. Потом поцеловал в губы — уже мягко, даже почти по-человечески, и Костя, тонувший в этом поцелуе, только сейчас осознал, к чему всё шло. Он не угрожал ему. Он же приблизить его хотел. Это понимание освободило что-то в груди Кости, и он подался навстречу уже не с отчаянным, а с сознательным пылом. Насладился такими будоражащими губами и шеей, осмелился коснуться коротким поцелуем виска, ненадолго застыл в замешательстве перед майкой, которая нашлась под халатом, помог её снять и прильнул ртом к груди. Втягивая губами соски, вдыхая раздувающимися ноздрями дурманящий запах тела Завулона, Костя чувствовал, что совсем скоро кончит — и кончил бы, даже если бы ему десять раз дали подрочить перед приглашением. Горячие электрические волны ходили по низу живота непрерывно, сталкиваясь с волнами чужой Силы; всё тело пронзало предоргазмическое наслаждение. Костя коснулся пояса штанов Завулона и вопросительно взглянул на него — хотя подозревал, что теперь его лицо не может выразить других эмоций, кроме неистового возбуждения. Завулон поощрительно кивнул, и Костя поспешно и неловко спустился к его паху дорожкой поцелуев. Он сдвинул эластичный пояс, выпустил твёрдый член и, замешкавшись лишь на мгновение, вобрал его в рот так глубоко, как мог. Осознание того, что он делает и с кем, прошило его не хуже осинового кола из глупых легенд о вампирах. В следующий миг волны Силы и желания, закрутив, утянули его в ослепительный оргазм, и сомкнулись над головой. Это было только началом. Обретя больше контроля над своими действиями, Костя вложил в минет все старания, насаживаясь на член рьяно и самозабвенно. Это был не первый его минет, но он всё равно имел мало опыта и боялся не угодить искушённому Завулону. Тот, впрочем, наслаждался его неумелыми движениями — видно, неопытность ему нравилась. Костя не боялся забирать в рот по корень, несмотря на то, что приходилось давиться, не боялся посасывать яйца, ласкать языком уздечку. Боялся он лишь притронуться к собственному члену, который снова распирал ткань джинсов, но был наверху блаженства и без этого. Иногда он представлял, что всё это происходит при первой их встрече в мясном цеху, и тогда заглатывал особенно глубоко. Когда он сделал это в очередной раз, Завулон кончил, и его сперма попала в дыхательное горло. Костя закашлялся, и сам рассердился на себя за это — хотелось, чтобы семя осталось в лёгких. Впрочем, в них остались капли Силы. Теперь она будет с ним надолго. Не оставит. Как ошейник схватит горло изнутри. Как вторая печать проступит в грудине. — Хороший мальчик, — с мягкой иронией говорит Завулон, и Костя не знает, чего это касается: его действий или мыслей. Впрочем, отныне мысли можно не разделять с действиями… — Очень хороший мальчик, — повторяет Завулон. И сразу даёт пощёчину. Теперь Костя на кушетке — так как это не тахта, места на ней мало, и он очень старается не сползти, елозя взмокшей поясницей по велюру. Завулону это нравится, он поддерживает Костю под бёдра, устраивается между его разведённых ног, уже освобождённых от джинсов, его колени подпирают Костину поясницу — сидя, он смотрит на него свысока и выглядит особенно монументально. Косте приходится сильно прогнуться, особенно когда в него проникают пальцы. Завулону незачем его растягивать — отсутствие боли он может наколдовать так же легко, как эту хлюпающую смазку. Видно, просто нравится там трогать. Тем более, что, входя членом, он два пальца оставляет внутри. И впивается ногтями в слизистую оболочку. Костя кричит, прогибаясь ещё сильнее, а Завулон резко проводит острыми ногтями другой руки по его груди под футболкой — невидимая вампирская печать откликается, как потревоженный ожог. Завулон терзает Костю членом, и того прознает острой, какой-то крутящей болью, раскрывающейся в самой глубине его тела немыслимым наслаждением. Сокрушительный оргазм вновь охватывает его, и он, не успев даже вскрикнуть, всё же теряет сознание. Костя быстро приходит в себя, но ему уже не хватает сил сохранять равновесие на узком ложе или держаться за Завулона, и он свисает с кушетки головой вниз. Толчкам разошедшегося пульса вторят толчки члена внутри. У Кости идёт носом кровь. Последнее, что он видит и слышит перед очередным оргазмом, это оскал Завулона и его экстатический крик. Кончая в третий раз, Костя чувствует себя так, будто вылетел в окно, пробив стекло, и теперь падает, падает в бесконечную велюровую мглу… И лишь у самой земли его подхватывают путы магии Завулона, увлекая в объятье. Теперь эта магия будет с ним всегда.