Структурные повреждения / Structurally Unsound

Глава 10 Окровавленные простыни Дин и Клэр посыпали солью и сожгли на заднем дворе. Сэм сидел и смотрел на это, прислонившись к доскам обшивки её дома и прижимая к голове пакет со льдом. Неразборчивость речи уже прошла, но его тошнило, кружилась голова, а рёбра пульсировали болью в унисон с плечом. Дин клялся, что с ним всё в порядке — это всего лишь удар по бедру. Но челюсти его были слишком крепко стиснуты, лицо — слишком бледное, а при каждом движении он выглядел так, словно сейчас его стошнит. В конечном итоге большую часть работы пришлось взять на себя Клэр. Она засыпала солью ком простыней и, встав на колени, подожгла Диновой зажигалкой. Дин в это время просто старался удерживать себя в вертикальном положении. Клэр сейчас была притихшей и заплаканной, и хотя можно было сказать, что всё завершилось успешно, опасный призрак рассеялся вместе с дымом, улетевшем в небеса, но Сэм не мог отделаться от чувства, что на самом деле эта охота в основном была для них неудачной. Сэм и Клэр поднялись в дом по крутой задней лестнице, а Дин направился к основному входу спереди и встретил их в кухне. — Сэм, надо твоё плечо зафиксировать, — сказал он. Костяшки пальцев, которыми он сжимал костыли, были совсем белые. — Ага. — Подожди минутку, я сейчас всё сделаю. — Ладно. Кивнув, Дин направился в гостиную. Сэм побрёл за ним и остановился в дверях, прислонившись к косяку и наблюдая, как Дин с трудом откручивает крышку пузырька с викодином и, морщась, насухую проглотывает таблетки. — Ты в порядке? — спросил он. — Как голова? — ответил Дин. — А нога как? Молча стоя по разным сторонам широкой раскладной кровать, они пару секунд смотрели друг на друга. Потом Дин мрачно улыбнулся. — Господи, ну и бардак. — Всё ведь уже закончилось, правда? — в гостиную зашла Клэр. — Должно закончиться, — устало ответил Дин. — Должно. Он посмотрел на них обоих и сказал брату: — Плечо, Сэм. — Ага. — Тебе надо… — Дин запнулся, как будто ему внезапно стало тяжело говорить, — …надо принять ибупрофен. Чтобы снять отек. Позже, сейчас нельзя из-за головы. — Понятно. Дин облизал сухие губы и сглотнул. — Я присяду. На минутку. — Конечно, приятель. Не спеши. Дин опустился в кресло, вздрогнул, и перевалился на здоровую ногу. Сэм увидел, как брат стиснул кулаки. — Ты как? — Клэр подошла к нему и присела на подлокотник кресла. — Я в порядке. — Чушь собачья, — сказала она. — Ты выпил обезболивающее? — Угу, — Дин задохнулся немного, и Сэму нестерпимо захотелось, чтобы было хоть что-то, чем он мог бы помочь сейчас брату. Он сел на раскладную кровать и прижал лёд к своей голове. — Тебе просто надо подышать, пока лекарство не подействует. Сиди и глубоко дыши, — сказала Клэр. Дину даже удалось закатить на это глаза. Но всё же несколько глубоких мерных вдохов и выдохов он сделал. Клэр подняла руку и стала поглаживать Дина по волосам, ото лба к затылку. Сэм увидел, как по виску у брата ползут капли холодного пота. Клэр гладила ему голову медленно и ритмично, пока Дин не начал дышать хоть и обрывисто, но равномерно. — Это мне тебя надо успокаивать, — сказал девушке Дин. Потом, кажется, до него дошло, что он признался сейчас, что Клэр его утешает и успокаивает, и Дин попытался отыграть назад. — То есть, я хотел… про… ты в порядке? — Кажется, да, — сказала Клэр и, помолчав, добавила: — Ты был прав только наполовину. — О чём? — Ты сказал, что дух — это совсем не моя мама. Но хоть это и так — вроде бы так — мне всё же показалось, что она… что это… это было как испорченная запись — то, что она повторяла там, одно и то же. Но всё же это была она. — Да, подходящее объяснение, — сказал Дин, усаживаясь глубже в кресле и морщась от боли. — Битая запись. Духи как игла, заедающая в одной дорожке пластинки. Знаешь, если бы твоя мама была 4CD бокс-сетом ремастерированных Зеппелинов, то её дух… он словно первые тридцать секунд Tangerine на виниловой пластинке — снова и снова. Ты знаешь Tangerine? — Tangerine… — почти беззвучно пропела Клэр. — «Мандарин… ожившее отражение сна…» Да, я поняла. То, что ты сказал. Думаю, что поняла. — Ожившее отражение сна, — повторил Сэм. — Да, похоже. Это как призраки. — Дерьмовое дерьмо просто, — сказала Клэр и закрыла глаза ладонями, надавив, словно пыталась не дать себе опять заплакать. — Я даже не помню толком, как она выглядела. Мне всего десять было. Братья замолкли — что на такое скажешь? Сэма тошнило — от чувства вины, от боли в голове и в плече; и тут Клэр сказала: — Большое спасибо вам, парни. — За что? — спросил Дин. — Ты же понимаешь, что в этой охоте если что и получилось, то лишь то, что ты сделала сама? Мы с Сэмом только нахлебались дерьма, а толком сделать ничего не смогли. — Вы пришли сюда. Без вас… Я хочу сказать… Моя мама была хорошей. Не знаю, почему её дух оказался таким злобным. Когда она была жива, клянусь, она была просто замечательной. И я… я рада, что та её злая часть, что здесь оставалась, уничтожена. Потому что она теперь снова полный бокс-сет с цифровым ремастерингом, возможно? Где-то там? Вы понимаете? — Да, — сказал Сэм, и он действительно понял. — Конечно. Дин сидел молча. Он никогда не думал о своём деле таким образом. Их работа — не отправлять души на покой, их работа — убийство всякой дряни. Он никогда не задумывался, что можно взглянуть на их дело с такой точки зрения, как эта. Двадцать два года они занимались таким делом, и у него никогда даже мысли не возникало, что кости, сожженные ими, мстительные духи, уничтоженные ими — это просто маленькие частицы ушедших людей, оставшиеся здесь. Он нихрена не разбирался в теологии и даже не был уверен в существовании бога, дьявола или другой какой хуёвины, но в том, что сказала Клэр, он чувствовал некий смысл. Почему-то это его утешило. Возможно, он не просто уничтожает нечто. Возможно, он помогает этому нечто стать целым. Викодин вроде бы начал действовать. — Давай займемся твоей рукой, Сэм, — выпрямляясь, сказал Дин. Но, блядский боже, лекарство могло бы и побыстрее начать работать! Потому что боль из бедра внезапно прострелила по всему его телу, даже зубы заломило, и глазницы тоже. — Господи, — глаза Сэма расширились, когда он увидел, как судорожно исказилось лицо Дина, — Что она с тобой сделала, чувак? — Бля-а-дь, — только и простонал в ответ Дин, откинувшись на спинку кресла. С минуту он пытался отдышаться, потом приподнял футболку и чуть стянул джинсы вниз, чтобы посмотреть. — Ох, парень, — Клэр протянула руку, но, побоявшись прикоснуться, отдёрнула. На коже у Дина — словно пурпурный закат, фиолетовые облака, вспышки красного и желтые оттенки, обрамляющие жестокий длинный след удара, оставленный на бедре. — Наверное, нужно лёд приложить, — сказал Дин, пытаясь не очень волноваться. Ёбаное бедро. Переломана была вся нога, но бедро — хуже всего, это была самая тяжелая часть операций, оставившая в нём больше всего металла — пара шестидюймовых титановых штифтов и бог весть что ещё. У Дина был где-то список, но всего он не запомнил. Только через полтора месяца он смог высиживать хотя бы пять минут без немедленного желания пустить пулю в висок. Ещё два месяца ему понадобилось на то, чтобы он смог встать из инвалидной коляски на ходунки. И только почти через месяц после этого ему разрешили пользоваться костылями. Он знал, что через какое-то время ему придётся сделать ещё операцию, и, вероятно, даже не одну. Но он очень надеялся, что это будет не слишком скоро. Он надеялся подольше обойтись без хирургии. — Клэр, — позвал он, сдвигаясь на самый край кресла, — не передашь мне вон ту сумку? Она принесла сумку, и Дин стал разыскивать там аптечку. — Раздевайся, — скомандовал он Сэму. Сэм нерешительно взглянул на Клэр. — Мне выйти? — спросила она, но осталась стоять на месте. — Нет, я… всё нормально, — Сэм без особой боли высвободился из куртки и рубашки, но с футболкой этот фокус не вышел. — Придётся разрезать, чёрт, — сказал Дин. — Не удивительно, что у нас вечно, блин, не хватает одежды. Он вытащил свой нож и без труда распорол тонкую ткань. Помог Сэму вылезти из распластанной футболки и посмотрел на Клэр. Она смотрела на них, приоткрыв рот. — При создании этого фильма никакие футболки не пострадали? — сказал Дин, не уверенный в том, что именно так её поразило. — Прости, — она встряхнулась, закрыв рот, и взмахнула рукой, — продолжай… это. Дин поднял бровь. Пожав плечами, обернулся к Сэму — тот прижал больную руку к груди, чёлка его свесилась, закрыв глаза; вид у брата был замёрзший и несчастный. Дин побыстрее сложил останки футболки в полосу и подложил её на грудь Сэма, под руку, потом прибинтовал согнутую руку к грудной клетке и закрепил повязку парой английских булавок. — Как тебе? — спросил он Сэма. — Туго, — ответил брат. Дин застегнул на Сэме рубашку, покачав головой. — Чувак, а я-то думал, что после того, как тебе исполнилось четыре, я больше не буду застёгивать тебе пуговицы. — Я, что ли, виноват? — раздражённо сказал Сэм, прижимая к плечу пакет со льдом. Дин откинулся в кресле и приложил свой пакет со льдом к бедру. Он почувствовал наконец, как его омывает волна викодиновой лёгкости, руки и ноги ослабли, и всё вокруг вдруг стало светлее, словно солнце из-за облака выглянуло. Боль отступила наконец. — Парни, вы ведь останетесь тут на несколько дней? — спросила Клэр. — Я вам просто не позволю уехать в таком состоянии. — Сегодня на ночь точно останемся. Я сейчас не смогу вести, — сказал Сэм. — Да, — подтвердил Дин. — На сегодня точно останемся. Клэр чуть вопросительно покосилась на него, правильно интерпретировать этот взгляд ему не составило труда. Он бодро выпрямился и многозначительно сообщил девушке: «Викодин». Та ухмыльнулась. — Сделаю-ка я бутерброды. Вы есть хотите, парни? — спросила она. — Я хочу, — ответил Дин. Сэм покачал головой и скривился от этого движения. — Нет, я пойду наверх, лягу. — Может, останешься здесь, чтобы мы тебя могли видеть? — спросил Дин. — На всякий случай. — Ничего со мной не станется, — проворчал Сэм, но подошёл к кровати и осторожно распластался на ней, оберегая плечо. Дин дотянулся к нему из кресла и подсунул брату под спину пару подушек. Потому что лежать низко, когда у тебя травма грудной клетки — совсем хреново. Клэр подала Дину руку, и Дин без стеснения воспользовался её помощью, чтобы подняться. Ему это было нужно, а Клэр делала такое естественно, совершенно не придавая этому никакого особого значения — просто протянула руку, чтобы помочь ему, а что такого? Почему-то Дина это совершенно не смутило, даже помощь Сэма он воспринимал хуже. Наверное, потому что Клэр сейчас — единственный человек, который ценит его тело совершенно по-особому. Не как другие. Он пошёл за ней на кухню, даже сквозь плотную вату действия обезболивающего ощущая своё бедро. — Я пойду на улицу, покурю, — сказал он. — Я с тобой. Они устроились на ступеньке рядышком. Усаживаясь, Дин напрягся и сжал зубы. Клэр с тревогой посмотрела на него. — Дин, зачем ты это делаешь? — спросила она. — В смысле, я просто понять не могу, почему бы тебе не оформить инвалидность? Знаешь — просто сидеть дома. Пиво пить. Я не думаю, конечно, что ты так поступишь. И я понимаю, что ты делаешь нужное дело. То есть… в общем, ты меня понял, наверное. — Я всегда этим занимался, — сказал Дин. А как ему, блин, ещё объяснить? Он больше ничего делать не может, не может даже представить себя делающим что-то другое. Он охотник, это как Клэр — женщина, как небо — вещь больше хлебницы. Объективная реальность. Для полноты картины он добавил: — Кто-то же должен это делать. Так почему не я? — Не кури пока что, — попросила Клэр и наклонилась к нему. Её губы нежно тронули его рот. Его рука автоматически обхватила её плечи. Она лизнула его сжатые губы, раскрывая их, снимая печать. Они целовались словно старшеклассники; словно дойти до второй базы всё еще очень важно. Безо всякой спешки, томно и медленно руки Клэр проскользнули через его волосы и нырнули ему под куртку. И под футболку, прохладно прильнув к его коже. Дин притянул её поближе, обнял рукой плечо, другой руке позволил прикоснуться к её лицу. Забавно — как только губы девушки прильнули к его губам, его глаза закрылись, веки оставались сомкнутыми до тех пор, пока их губы не расстались друг с другом. Он ощутил биение пульса Клэр на шее, под тонкой кожей рядом с ухом, и прервал поцелуй, чтобы пробраться губами туда — там чувствовался привкус дыма от костра. Она то ли вздохнула, то ли простонала тихо. Он спустился по её шее вниз; сдвинув шерстяной джемпер, сомкнул губы на её ключице. «Дин…» — сказала она низким и тяжёлым голосом, и он снова приник к её рту; рука его — не та, что запуталась в тонких прядях её волос, другая — скользнула ей под джемпер, пробралась к груди. Под тонкой майкой лифчика на ней не было. Он провёл большим пальцем по её соску и почувствовал через мягкий хлопок, как тот затвердел. Она выдохнула: — Я сделаю тебе бутерброд с сыром на гриле. — Это метафора? — пробормотал он ей в шею. — Нет, это… особенный… ох… обычно я не ем… продукты… животн… — тут её рот снова занялся другим. Через пару минут Дин просунул руку под пояс её юбки, коснувшись голой кожи, но она его отодвинула, сказав: — Потом, давай остальное потом, когда зайдём в дом. Я сделаю бутерброды и… — Нафиг бутерброды, — сказал Дин и опять попытался поцеловать её, но Клэр отвернула лицо, и поцелуй пришёлся в край её подбородка, что было тоже, в общем-то, приятно. Он выжал из него всё, что мог, она ненадолго позволила ему, но через пару секунд сказала: — Нет, действительно… давай погодим, не сейчас… не здесь… Клэр выскользнула у него из рук и вскочила, тяжело вздыхая. Рука Дина соскользнула по её ягодицам, она одёрнула джемпер и быстро ему улыбнулась. Эта улыбка ударила разрядом прямо в его член. — Ты любишь помидоры на гриле? — Клэр… — Любишь? — Мне всё равно, — сдаваясь, сказал Дин. — Что бы ты не сделала, мне всё понравится. Она подняла брови: — А это — метафора? — Да, — ответил Дин. — Это метафора. Она наклонилась, желая помочь ему подняться, но он качнул головой. — Сигарета. Мне просто до зарезу надо сейчас покурить, — сказал он. — Всё из-за тебя. Она покачала головой, глядя, как он вытаскивает сигарету из пачки. — Что? — он поднял глаза, зажав сигарету зубами, и увидел её взгляд. — Ты умрёшь молодым, — мрачно сказала она. Дин удивлённо хмыкнул и согласился: — Скорей всего, — он прикурил, глубоко затягиваясь. — Но вряд ли от рака лёгких. Она пожала плечами, развернулась и пошла в дом. Дин почувствовал, что улыбка на его лице растаяла. Не то чтобы он когда-то желал смерти, но на миг сейчас задумался: а действительно, почему он так с собой поступает? Почему не может сделать то, о чём говорила Клэр: ежемесячное пособие от государства по инвалидности, работа в гараже или ещё где-нибудь, где нет для ноги сильной нагрузки; покупка шезлонга и широкоэкранного телевизора. Представив себе это всё, он усмехнулся, потому что оно и впрямь было смешно… и к тому же, с такой жизнью он точно растолстеет. А с другой стороны — что говорить, то, что сейчас он не слишком-то счастлив — грёбаная правда. Но кто вообще счастлив? В той спокойной жизни нихрена ему счастья не будет точно. Тот тип жизни — для Сэма; у него не только шезлонг был бы, но и полированный стол красного дерева в офисе с огромными окнами, куда он ежедневно ходил бы на работу в костюме. Не гараж какой-то там, а угловой офис, у Сэма бы точно был угловой. Он был бы офигенно крутым адвокатом, Дин не сомневался. При мысли о том что, как только они найдут отца, Сэм вновь вернётся в тот мир — мир, недоступный Дину, мир, куда он даже ступать бы не хотел — сердце Дина сжалось. На миг он подумал, что даже не понимает, зачем ему надо искать Джона, если рядом с ним есть Сэм. Похоже, он может иметь только что-то одно. И если бы он мог выбирать… но делать это нет смысла, он не может отказаться от поисков отца. Они должны его найти. К тому же, без этой цели — следовать за Джоном — Сэм мгновенно уйдёт; и тогда Дин точно останется один. Опять. Он вдруг понял, что снова не дышит. Втянул глоток воздуха и выдохнул. И ещё раз. Затянулся сигаретой и подумал — может, Клэр права, и ему стоит заняться йогой или ещё какой подобной хренью? Потому что, хотя он и полон был скептицизма по поводу иглоукалывания, но ему определённо становилось лучше после сеансов, это точно не плацебо какое-то. Хотя… кто знает. Блядь. Докурив сигарету, он затушил окурок и сразу взял следующую. Наверное, за сегодня это уже тринадцатая, а может, четырнадцатая; и это — он посмотрел на часы — до двух часов дня, что… не слишком хорошо. Но, по крайней мере, он знал, сколько уже выкурил. Раньше он думал о курении по принципу: «сколько сигарет у меня осталось», а теперь: «сколько я уже выкурил». Это определенно шаг вперед. Дин взял пачку и для уверенности посчитал. Да, осталось шесть штук, значит, это четырнадцатая. Впрочем, сегодня он рано встал. Более-менее рано. Почти докурив, он услышал Клэр — она стукнула в окно кухни, крикнув: «Сыр на гриле!» Из-за стекла её громкий голос звучал приглушённо. Хотя его видеть она не могла, он всё же кивнул; напоследок длинно затянулся и загасил окурок. Потом приступил к процессу подъёма себя на ноги, который сегодня протекал намного хреновей обычного, потому что бедро словно задеревенело, да и с коленом тоже не всё было в порядке… но к счастью, его хотя бы не заклинивает. Клэр прямо разошлась — нажарила целую тарелку сыра гриль, сочащегося жиром и уже поедала один кусок. — Я ем сыр, если день у меня выдается очень тяжелым, — сказала она и облизала свои жирные пальцы. Это должно бы выглядеть вульгарным, но совсем так не выглядит. Дин прислонил костыли к стенке и медленно опустился на стул рядом с ней. — Вот этот — с помидорами, — сказала она ему. — Ешь, тебе нужны овощи. — Наверное, нужны, — Дин откусил кусочек. Чёрт, сыр на гриле — это вкусно. Он уже и забыл, какой он, считая едой для детей. Но вот это — определённо мужская еда. — Нравится? — спросила она. Дин неопределённо угукнул набитым ртом. — Я туда положила немного базилика и белого перца, и чеснока. А хлеб — на закваске. — Так классно, — сказал Дин и облизал пальцы — ну а что такого, она же облизывала? — Грязнуля, — сказала Клэр и, без предупреждения ухватив его за запястье, поднесла его пальцы к своим губам. И вот — кончик его указательного уже у неё во рту. Рот Дина открылся — так широко, что он чуть не уронил недожёванный кусок сандвича. Она всосала его палец на две фаланги, потом выпустила. И откусила ещё кусочек от своего сандвича. — Ты убить меня хочешь? — спросил он, сунув руку под стол, чтобы немного откорректировать свою настоятельно возникшую потребность. — У тебя пальцы на вкус, как сигареты, — сказала она. — Не читай мне мораль, ты хуже Сэма. — Я не читаю тебе мораль, это просто наблюдение. Она доела свой сандвич и потянулась к следующему. — Ешь давай, — сказала она Дину, — Я их штук сорок нажарила. Тебе надо набирать вес, ешь. Он взял ещё сандвич, потому что и вправду был голоден, а еще потому, что ему действительно не помешало бы набрать веса. Конечно, он сейчас не такой худой, как сразу после больницы, но фунтов десять ему бы надо набрать. Он-то думал, что будет наоборот, и беспокоился, что растолстеет от снижения нагрузки, но нет — он до сих пор слишком тощий, рёбра и позвонки торчат под кожей. Откусив кусок, он сказал: — Надо немного оставить для Сэма. — Холодного жареного сыра? Нет, я лучше свежего пожарю, когда он проснётся. А этот — для нас. — Ты, наверное, просто объедаешься, когда ешь жареный сыр, ага? — О да, — сказала она. — Ещё как! Клэр доела третий сэндвич, Дин принялся за четвёртый, и ещё два осталось. — О боже, — простонала Клэр, прижав руки к животу. — А я ещё могу, — сказал Дин. — Только передохну чуток. — Конечно, — сказала Клэр. Дин почувствовал сонливость. Жирная еда, обезболивающие, пережитое напряжение — от всего этого глаза у него начинали слипаться, и голова уже просто не держалась. Зевнув, он слегка потянулся и осторожно тронул бедро. — Я покурю, — он посмотрел на Клэр, предвосхищая её сетования. — А потом подремлю, ладно? Она легко прикоснулась к его больному колену и чуть сжала пальцы. — Что, не удалось ночью выспаться? И отчего бы? — Кошмары, знаешь ли. Снилось, что за мной всё время кто-то гоняется с обнимашками. Она засмеялась. Он улыбнулся в ответ и поднялся на ноги. Опираясь для равновесия на её плечо, Дин потянулся за костылями. — Если бы ты остался здесь… я знаю, что ты не останешься, но… если бы? Как думаешь, мы были бы вместе тогда? — неожиданно спросила она. — Не нервничай, я не навязываюсь, мне просто интересно. Дин поморгал, задумавшись. — Ну да, могли. Почему бы и нет? — Но мы расстанемся. — Видимо. Клэр негромко вздохнула. — А если бы мы были вместе, ты бросил бы курить ради меня? — Клэр… — сказал Дин. — Ну извини. Если ты ради Сэма не бросил, то у меня вообще никаких шансов. Дин рассмеялся. — Ну что, мы закончили с этим гипотетическим разговором? Тогда я пойду по… — Точно. Иди. Дин быстро покурил, потом помочился за углом дома, поглядывая на окно, за которым была Клэр. Ему сейчас действительно было невмочь подниматься по лестнице. Когда он вернулся в дом, девушка уже помыла посуду и разговаривала с кем-то по телефону, опершись локтями на стол. — Нифига… — услышал Дин. — Скажи ему, чтобы он ей передал сегодня же. Ей надо знать, во что она ввязывается. Погоди минутку, — она прикрыла телефон рукой и спросила у Дина: — Поспишь? — Да, наверное, — ответил он. Кивнув, она вернулась к разговору, и Дин услышал вопрос на той стороне: – Ты с кем там разговаривала? — Это тот красивый парень, который вчера появился у моих дверей, чтобы делать тут со мной всякие гадости, — она подмигнула Дину. — Господи боже, что?! — послышалось из трубки. Усмехнувшись, Дин хлопнул её по заднице своим костылём. Клэр скорчила оскорблённую гримаску. Сэм так и заснул на раскладной кровати. Даже у крепко спящего, его лицо было напряжено от боли. Не удержавшись, Дин приложил пальцы к его шее, проверяя, ровный ли пульс. Да, нормально, и дышит спокойно; так что Дин, забрав с кресла подушку, пристроился на кровати рядом с братом. Глаза Сэма приоткрылись, и он сонным голосом спросил: — Ты чего здесь? — Подремлю, — сказал Дин. — Здесь, со мной? Дин закатил глаза. — Да, здесь, с тобой. Это моя кровать вообще-то, ты помнишь? — Ммм… — сказал Сэм. — Обниматься будем? — Заткнись и спи. Сэм сонно улыбнулся и снова закрыл глаза. Дин попытался устроиться удобнее, положил руку за голову, а подушку подсунул под колено. Ему до тошноты уже надоело спать на спине. Раньше он в основном спал на животе, но сейчас так было слишком больно. А на боку — даже на здоровом боку — он мог спать, только если его подпирает подушка для тела. Или, как он вчера ночью обнаружил — если его подпирает чье-то тело. Он снова услышал с кухни голос Клэр, и подумал, что да — он бы стал с ней встречаться. Хотя сомнительно, что это окончилось бы хорошо. Ему стало интересно: это просто обстоятельства заставили его так чувствовать — тот факт, что он ни с кем не спал уже восемь месяцев до встречи с ней? Но вообще-то он был уверен, что в действительности просто она ему нравится. Дин закрыл глаза, слушая дыхание Сэма рядом с собой, слыша своё собственное дыхание тоже — в груди у него похрипывало, это на его лёгких сказываются две пачки сигарет в день. Сглотнув, он попытался дышать глубоко и ровно, как Клэр говорила. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Дыши. Дыши. «Дыши, давай, приятель, дыши глубже». Дин не знает, кто говорит это ему, знает только, что всё тело у него сковано болью, а он даже не понимает, где её источник. Знает, что он в больнице, и это очко в его пользу, потому что ему кажется, что очнулся он впервые, но при этом он нихуя не может вспомнить, отчего он здесь, и почему кто-то пилит ему кости тупой пилой. «Поставьте ему морфий», — говорит голос, и Дин его не узнаёт. Он пытается пошевелиться и обнаруживает, что чем-то ограничен, и незнакомая рука давит ему на грудь, и его ноги… Он открывает глаза, и на секунду все расплывается, но потом он смотрит на свою правую ногу, подвешенную к потолку и — господи боже — она выглядит так, словно ее проткнули насквозь восемью фунтами металла. Желчь подступает к горлу, его тошнит, но в желудке пусто, поэтому он лишь кашляет, сухие спазмы скручивают его тело, и боль вспыхивает снова. «Папа», — зовёт он, очнувшись. Оглядывается, ища отца, но рядом — никого, только здоровенный нервничающий санитар и врач с суровым лицом. «Не шевелись, сынок, ладно?» — не глядя на него, говорит врач, готовя шприц. «Где мой… Где…» — не закончив вопроса, он понимает, что папы тут нет — это то немногое, что он помнит с прошлого раза, когда всплывал из дурмана наркотика. — «Не надо», — говорит он, видя приближающуюся иглу. «Пожалуйста, не надо». «Это просто усыпит тебя, — говорит врач. — Не волнуйся». «Нет», — говорит Дин, потому что даже при такой боли мысль о том, что он снова упадёт во тьму, невыносима. «Нет, пожалуйста, нет, не трогайте меня!» Санитар двумя руками удерживает его, а Дин слишком слаб, чтобы сделать что-то, кроме как бессильно биться головой. «Пожалуйста», — говорит он. «Пожалуйста… блядь… где мой… пожалуйста, не надо… пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста…» — ДИН! Дин вслепую ударил по рукам, держащим его плечи и ощутил, как его кулак кого-то заде, и тот издал болезненный стон. Открыв глаза, он увидел стоящего над ним на коленях Сэма — тот согнулся от боли. — Сэм? —спросил Дин недоверчиво, и тут вспомнил, где он сейчас. — Блядь, — сказал он, садясь на постели. — Сэм, я задел тебя по рёбрам? — Ничего, чувак, — простонал Сэм и поднял руку, — всё нормально… о-о-охх, Иисусе… Дин, проклятье, что там тебе такое приснилось? — Принилось, — тупо повторил Дин. — Приятель, тебя тут так плющило, — сказал Сэм. — Ох. Ты метался, бормотал всякую фигню, блин, я думал, ты себе навредишь. А ты, оказывается, пытался навредить мне. Дин таращился на младшего брата во все глаза, пытаясь успокоиться. — Что я такого говорил? — спросил он, молясь, чтобы там не было ничего уличающего. — Не знаю, приятель, я был слишком занят, пытаясь тебя разбудить. — О боже, — сказал Дин. — Что там такое было? Дин потряс головой, пытаясь развеять муть. Слабо усмехнулся Сэму — одними губами, глаза его не улыбнулись совсем. — Приснилось, что ты меня связал и заставил слушать свою дерьмовую эмо-музыку. — Чувак, — сказал Сэм. — Ты же мне врёшь. — Я не помню, Сэм, — Дин сдвинул ноги на край постели. — Блядский тихий час закончен. — Да уж. Именно что закончен, — Сэм смотрел, как Дин поднимается на ноги и идёт на кухню. Послышался звук текущей воды. Вообще-то он расслышал то, что Дин говорил во сне. Но брату он этого ни за что это не расскажет. Дин говорил «папа», и «пожалуйста», и «где» — в разных сочетаниях, любое из которых заставляло сердце Сэма болезненно ворочаться в груди. Он услышал шаги на лестнице. Клэр вошла в гостиную и посмотрела вокруг. — Парни, вы уже отдохнули? — Да, — рассеянно ответил Сэм, глядя на вход в кухню. — Похоже на то. Хлопнула входная дверь. — Ты ненадолго вырубился, — сказала Клэр. — Кино будешь смотреть? — Кино? Буду, — Сэм заставил себя отвернуться и посмотреть на девушку. — А что за фильм? В конце концов они выбрали нечто под названием «Гарольд и Мод». Вернее, выбрала Клэр, а Сэм согласился, пожав плечами. Вернувшись, Дин увидел их, сидящих рядком на кровати, у Клэр в руках пульт. — Отлично! — радостно сказала она ему. — Ты вернулся. Начинаем смотреть кино. — В самом деле, — сказал Дин. — А какое? Когда она ему ответила, Дин издал демонстративный стон и хлопнул Сэма по здоровой руке. — Чувак, ты выбрал кино про восьмидесятилетнюю старушку, которая мутит с подростком. — Это не я его выбрал! — возмутился Сэм. Дин уселся рядом с Клэр, и та пообещала, нажав на кнопку воспроизведения: — Он чудесный, вам понравится. Чудесный, подумал Сэм. Вот блин. Но в итоге ему действительно понравилось. Бросив несколько беглых взглядов на лицо Дина, он понял, что брат фильмом, по крайней мере, развлечён, хотя это не мешало тому отпускать дурацкие комментарии про обвисшие сиськи и что там ещё могло обвиснуть. Остаток дня протекал медленно и лениво. Сэму даже начало казаться, что у них каникулы. Около шести вечера Дин принялся за пиво — это довольно типичный для Дина режим отдыха — и Клэр составила ему компанию. Сэм из-за своего чёртового сотрясения ограничился водой. Они заказали парочку пицц. Клэр болтала что-то про сыр, про отчаянные меры в отчаянные времена. И оба, Сэм и Клэр, успешно притворялись, что не замечают, что Дин слишком бледный, слишком на взводе, слишком тяжело ему подниматься с кресла. Пока Клэр мыла посуду, Дин извинился и вышел покурить, а Сэм опять приложил лёд к не дающим ему покоя рёбрам и плечу. Травмы рёбер — такой отстой. Сэму приходится задумываться обо всём, что он делает — как дышать, как смеяться, как есть и как посрать. Как будто кусочек жизни Дина получил на пробу: брату сейчас надо планировать, как добраться с одного конца комнаты до другого, планировать, как подняться по этой лестнице, планировать — как ему садиться и как вставать. Блядски такое угнетает, вот что. Когда они чистили в ванной зубы, Дин сказал: — Пора уезжать. Завтра утром, — сидя на крышке унитаза, он потянулся к раковине и сплюнул. — Да, — сказал Сэм, быстро глянув на него. — А клёво было у Клэр. — Да, — Дин поднялся на ноги. — Вы будете поддерживать связь? Дин пожал плечами, старательно обогнул Сэма и направился к выходу. — Ты не хочешь ещё на пару дней остаться? Мы могли бы, — сказал Сэм. Он просто не смог удержаться, хотя, наверное, чересчур на брата давит. — А смысл, Сэм? — спросил Дин. — Лучше уж не задерживаться. — Может и так, — сказал Сэм, поглядев вслед удаляющемуся брату. — Спокойной ночи, Дин. — Спокойной ночи, — не оборачиваясь, ответил Дин. В эту ночь Сэм лежал наверху в своей постели и старался не слышать доносящиеся снизу мягкие стоны, скрип пружин раскладной кровати и приглушенный смех. Он понимал мотивы Дина. Зачем задерживаться ещё на день или два? Их жизнь определяется и регулируется движением. Даже в Стэнфорде ощущал Сэм эту тягу. Нет, не уезжать от Джесс — никогда не уезжать от Джесс — но ехать, да. Он сунул голову под подушку. Но даже сквозь неё было слышно, как Клэр выкрикивает имя брата. С изумлением Сэм ощутил, как на глаз навернулись слёзы. Не из-за неловкости, хотя конечно — ему было неловко. Но из-за того, что Дин любит её, а она любит его; а Сэм любил Джесс, так сильно и страстно её любил, и Джесс когда-то точно так же выкрикивала в постели его имя; и он не знал — случится ли с ним такое ещё раз, будет ли кто-то когда- нибудь снова кричать его имя. Не знал даже, хочет ли он этого кого-то. Клэр вскрикнула опять, и Сэм почувствовал себя до нелепости одиноко — одиночество для него, одиночество для брата, одиночество для всей его долбаной семьи. Он думал о Дине: как тот бормотал во сне «пожалуйста», и «папа», и «где»; и о четырёх годах, проведенных вдали от брата; и о том, как Дин в больнице очнулся в одиночестве; и о призраках матерей, и об изломанных телах. Сэм заснул — с кулаком, прижатым ко рту, словно в детстве, как в то время, когда их отец где-то пропадал неделями, а Дин баюкал его, пел тихонько и нежно, пока голос его не замолкал, пока всё не погружалось во тьму. Они уехали на следующее утро, как Дин и собирался. После завтрака из гранолы с мёдом и йогуртом, которым Клэр их накормила. Сэм наблюдал за Дином — как тот, чтобы Клэр осталась довольна, делает вид, что ему это нравится. — Вы всегда можете останавливаться здесь, если будете на западном побережье, — сказала Клэр. — Вы когда-нибудь ещё будете на западном побережье, как думаете? — Работа у нас случается повсюду, — сказал Дин. — Наверняка ещё и в этих местах побываем. Сэм пошёл в гостиную за вещами. Клэр наклонилась к Дину и глубоко поцеловала его, сказав на ухо: — Даже если я буду встречаться с кем-то, мы всё равно будем спать с тобой, понятно? Я сторонница свободных отношений. Дин засмеялся. Она обняла его за талию и прижалась. Он пристроил костыли к стенке позади себя и положил руки ей на плечи. Прислонился к девушке, позволяя ей принять часть своего веса, потому что она высокая и сильная, потому что она это может. — Ты должен присылать мне е-мейлы почаще, — сказала она. — Просто давай мне знать, что ты жив. Иначе каждый раз, думая о тебе, я буду только беспокоиться — не умер ли ты? А если я буду получать сообщения, то смогу подумать и о других вещах, типа такого, — она скользнула рукой по его спине вниз и ухватила за задницу. — Иисусе, Клэр, — сказал Дин. — Не чересчур ли? Она снова его поцеловала. Сэм вернулся в комнату, таща самую маленькую из сумок, единственную, которую его рёбра позволили ему поднять. Дин взял всё остальное. Клэр не провожала их до машины, не стояла в дверях, наблюдая за их отъездом, — она лишь сказала им: «Большое вам спасибо» и обняла Сэма так крепко и надолго, что Дин даже чуть взревновал. До тех пор, пока она не отпустила Сэма и не повернулась к нему, и — её язык в его рту. — Мы могли бы стать лучшими друзьями, — грустно сказала она. — Я глупости говорю? Я и чувствую себя немного глупо. — Было очень… Я рад, что мы с тобой познакомились, — сказал Сэм. — Было весело, ну, кроме сама понимаешь чего. — Удачи твоим художникам, — сказал Дин. — Эта твоя Художественная колония, она будет классная. Сэм даже не предполагал, что Дин способен такое сказать. Дин сел за руль и зажёг сигарету, прежде чем включить зажигание. — Не знаю, сколько продержусь, — сказал он. — Может, через час придётся уже останавливаться. — Ладно, — сказал Сэм. — Нам в любом случае надо будет чего-то поесть. — Да, настоящую еду, вместо этого гранола-хиппи-дерьма, — Дин фыркнул и затянулся. Стряхнул пепел в окно. — Что это за хрень такая — гранола? Гранулированные опилки? — Клэр потрясающая, — сказал Сэм. — Даже с гранолой. Ему просто захотелось, чтобы Дин тоже сказал что-то подобное. — Да, потрясающая, — согласился Дин и опять затянулся. — Охрененно потрясающая. Знаешь, Сэм, она в постели такое делала… — Стоп, — сказал Сэм. — Иисусе, этого я знать не хочу. Дин рассмеялся. Потом сказал: — Никогда не думал, что буду с такой вот девушкой. Ну, понимаешь — длинные юбки, дурацкие вязаные джемпера… Но… она такая… — Да, — сказал Сэм. — Точно. Дин вздохнул и немного переменил положение на сиденье. Бедро уже снова начало его донимать. Он сказал небрежно: — Когда ты уйдёшь, я ей позвоню, наверное. Поинтересуюсь, не захочет ли она немного поездить со мной штурманом на пассажирском. — Когда я уйду? Ты о чём это? — спросил Сэм. Дин неопределенно махнул рукой, рассыпав пепел с сигареты себе на колени. — Ну, не знаю… Когда мы найдём папу, и ты вернёшься обратно. В колледж, или ещё куда. — Дин, — медленно сказал Сэм. Брат что, не понимает? — Я не уйду никуда. Я тебя не оставлю. Больше никогда. — Чувак, я не то имел в виду… — начал Дин. — Ты меня не слышишь, что ли? — перебил его Сэм. — Я. Никогда. Не. Уйду. Когда мы найдём папу… и если сможем ту тварь убить, то… ну, я не знаю, что буду делать, но тебя я точно не собираюсь бросать. Дин, я здесь. Я — здесь. Я понимаю, что меня не было, не было долго … и, блядь, я знаю, что меня не было с тобой, когда я был тебе очень нужен, когда папа ушёл и … — Сэм, — сказал Дин, — перестань, я просто хотел сказать… — Дин. Джесс умерла, понятно? Больше ничего нет, только ты. У меня нет никого, кроме тебя, чувак. Понимаешь? Я не уйду. Я не оставлю тебя. Врубаешься? Я, блять, тебя не оставлю. И если я соберусь куда-то пойти — ты идёшь со мной. Дин выдохнул зыбкую струйку дыма и затянулся снова, уставившись на дорогу. — А тебе не приходит в голову, что ты можешь захотеть уйти туда, куда я идти не захочу? В Куртистаун [1] какой-нибудь? — Куртистаун? — сказал Сэм, подняв бровь. — Да правда что ли? Звучит просто как то самое место, которое тебе точно по нраву придётся. — Заткнись, — буркнул Дин и выбраил окурок в окно. — Я тебя не брошу, — повторил Сэм на всякий случай, просто для верности. Потянулся и включил радио. Какая-то музыка типа альт-кантри вонзилась в тишину так, что Дин вздрогнул. — Поставь Зеппелин, — велел он, и Сэм, подчинившись, достал кассету и воткнул её в магнитолу. Она начала играть с того момента, где была остановлена в прошлый раз. «Baby, baby, baby, babe I'm gonna leeeaaavvveeeeee you… I said baby, you know I'm gonna leave you…» [2] Дин посмотрел на Сэма, Сэм посмотрел на Дина, и они одновременно захохотали: Сэм — морщась и придерживая рёбра, а Дин — пытаясь не вилять рулевым колесом. Но в конце концов они перестали смеяться. Дин вытащил одной рукой из пачки сигарету и прикурил её, низко склонив голову — под ветер, бьющий в открытое боковое окно. Сэм затих, баюкая зверски болящие ребра. Он смотрел, как молча курит сидящий рядом брат. Смотрел, как черный асфальт впереди уходит под колёса машины, как из серого неба начинает сыпать мелкий-мелкий дождь. Песня на кассете всё звучала, она длиннее, чем он помнил. Гораздо длиннее.