Из-за ширмы...

Вздохнув, Штольман отвернулся и отошел к окну ее кабинета. Всё не так, всё не то. А на что он рассчитывал, заявившись после пяти лет? По правде говоря, ни на что не рассчитывал, но не мог запретить себе надеяться. Та Анна была преданна ему душой и сердцем, всегда находила повод вмешаться в расследование, лишь бы быть рядом. Он, глупец, ворчал и выговаривал. Но только для виду. Он уже тогда не мыслил жизни без нее. Но, похоже, в разлуке чувства крепли лишь с его стороны. А ему запрещено выдавать их. Как совладать с собой, когда ей снова грозит опасность? Он обернулся. — Скажите, вы говорили кому-нибудь, что собираетесь к ней зайти вечером? Она устало вздохнула, будто собеседник успел ей наскучить. — Сказала Андрею Петровичу. — Оторвав глаза от письма, она посмотрела на мужчину перед собой и улыбнулась с вызовом или даже с издевкой. — И что? Прикажете мне теперь и от него держаться подальше? — Если б я мог вам приказать, — он вернулся к ее столу, с обреченностью и тоской осознавая до какой степени усугубились их отношения, — то да. Дверь открылась, и в кабинет заглянула сестра милосердия: — Анна Викторовна, вы скоро? — Уже иду. Штольман чувствовал – что бы он ни говорил, что бы ни делал, Анна все больше отдалялась от него. На мгновение ему стало ужасно досадно, и вдруг тяжелое чувство безысходности и бессилия сдавило ему грудь. — Вы действительно решили выйти за него? Анна тут же вскинула на него взгляд. Если она и была удивлена его вопросом, то ей удачно удалось это скрыть. — А я должна, по-вашему, дать обет безбрачия? Штольман молчал. А что еще он мог сделать? Ответить «Нет» ему не позволяло сердце. Ответить «Да» не позволяла совесть. Как он, будучи женатым, может запрещать ей выйти замуж? Как бы ему хотелось схватить ее в охапку, перекинуть через плечо и увезти подальше от любопытных глаз, от Крутина, от всех этих обстоятельств и условностей. — У вас есть еще ко мне вопросы? — Она снова была холодна и безразлична. Без ножа резала сталью своего голоса, и это стало последней каплей в чаше его смирения и терпения. «К черту всё, — подумал он. — Хуже уже не будет». — Да, — ответил Штольман, улыбнувшись уголками губ. — Вы счастливы? — Что?! — В этот раз удивление в полной мере отпечаталось на ее лице. — Я помню, как выглядела счастливой та, прежняя Анна. Я очень хорошо запомнил те моменты. С тех пор, как я вернулся, я ни разу не видел этого выражения на вашем лице. — Вы забываетесь! — Она резко встала из-за стола. — Разве? — усмехнулся он, и его голос стал еще спокойнее. — Просто хотел уточнить, не являюсь ли помехой вашему счастью. Быть может, вы улыбались, пока меня не было? — Да, как вы смеете? — Анна, напротив, все больше выходила из себя. — Все эти пять лет я жила наполовину, как тень самой себя. — С каждым словом, с каждым упреком она делала шаг в его сторону, словно бросая в него очередной камень. — У меня будто вырвали часть сердца. Я оплакивала вас. Я оплакивала нас! А вы не сочли нужным хотя бы сообщить мне, что вы живы. — Я же объяснял вам… — начал он, но она его перебила. — Да, вы были в тюрьме, у вас не было такой возможности. А потом… — она горько улыбнулась, пожав плечами, — потом были очередные загадочные обстоятельства, о которых мне нельзя знать. Правильно говорят: «Кто не хочет, ищет оправдания». Но я больше не та наивная влюбленная дурочка. Оставьте свои оправдания при себе. — Мне не за что оправдываться, — он тоже шагнул навстречу, повышая голос. — Ну, разумеется. Иначе бы вы пошли против чести и совести. — Не переворачивайте мои слова. В своих чувствах я уверен. За пять лет они ничуть не изменились. — А я, по-вашему, легкомысленная и ветренная девица. — Нет. Я не это… — Напомню, не я бросила вас, не я не давала знать о себе все пять лет, не я, вернувшись в город, вела себя так, будто ничего не было. Будто не было той ночи. — Вы все же помните о ней. — Он самодовольно вскинул брови. — Радует. — Ваш сарказм совершенно не уместен, господин Штольман, — процедила она сквозь зубы. — Прошу прощения. Я задел вас? Не думал, что это до сих пор возможно. — Вы не имеете никакого права обвинять меня в бесчувственности, — задыхаясь от возмущения, она едва не тыкала в него угрожающе вскинутым указательным пальцем. Она раскраснелась от переполняемых ее эмоций, глаза гневно блестели. Она была чудо как хороша. От сдержанной Снежной Королевы не осталось и следа. Штольман не мог отвести от нее взгляда. Она была так близко, ему приходилось с силой сжимать кулаки, чтобы не обнять ее, не прижать к стене и целовать до тех пор, пока она не сдастся. — Вы понятия не имеете, чего мне стоит это самообладание, чего мне стоит подниматься каждое утро и улыбаться окружающим, как ни в чем не бывало. Вы разбили мне сердце. Дважды. Сначала, когда пропали пять лет назад. И теперь, когда вернулись, равнодушным и отстраненным, с предложением чего? Дружбы? Об этих чувствах вы говорили? Они не изменились? Той ночью вы тоже были мне просто другом? Кто я для вас? Игрушка? — Да, как вам в голову могло такое прийти? — нахмурился мужчина. — А как еще вас понимать? Вы же ничего не говорите. — Да, потому что не могу! — едва не закричал он. Тяжело и часто дыша, он тоже был на пределе, из-за спора и возбуждения. Они стояли так близко, что он чувствовал на коже ее дыхание. Он посмотрел ей в глаза, и заговорил тише, спокойнее: — Я связан по рукам и ногам. Я в западне. Но я делаю все, что в моих силах, чтобы выбраться. И не спрашивайте меня об обстоятельствах, потому что правда безобразна, она причинит вам боль. А я меньше всего на свете хочу, чтобы вы снова страдали. — Вы снова все решаете за двоих, — ее голос тоже возвращал былую сдержанность. — Вы недооцениваете меня. Я многое пережила, и это сделало меня сильнее. Штольман задумался на мгновение. Нет, еще не время. Он был уверен, с таким настроем она не сможет выслушать его. Он потеряет ее навсегда. Он мрачно усмехнулся – он потеряет ее в любом случае. Не расскажет, она уйдет к Клюеву. Расскажет, она возненавидит его, и все равно уйдет к Клюеву. Из двух зол, как говорится… — Я не могу сейчас говорить вам о любви, не могу сделать вам предложение, не могу поцеловать, когда ваши губы так манят, но это не значит, что я этого не хочу. В дверь постучали. Вздохнув, Штольман сделал шаг назад – они стояли непозволительно близко. В проеме вновь показалась сестра милосердия. — Анна Викторовна? — Иду-иду. Сейчас. Они опять остались одни. Анна замешкалась, не решаясь перевести взгляд на Штольмана. Он же, выплеснув накопившееся внутри напряжение, заговорил с тихим смирением и пониманием своей вины. — В силу все тех же обстоятельств я не могу сейчас бороться с Клюевым за ваше внимание. Я отсутствовал слишком долго, и теперь не в праве просить вас подождать еще. Потому я и спрашиваю – вы счастливы с ним? Если да, я уйду в сторону. Анна вздрогнула, когда его горячие пальцы обхватили ее руку. Он поймал ее взгляд и продолжал удерживать, пока его губы прижимались к основанию ее ладони в неприлично долгом поцелуе. Наконец, он отпустил ее и сделал еще один шаг назад. — Идите. Вас ждут. Анна послушно направилась к двери. Уже толкнув ее, она вдруг обернулась, посмотрела на Штольмана, приоткрыла рот, намереваясь что-то сказать, но передумала и молча вышла.