ты ведь его сдержишь?

      В какой момент люди сходят с ума? Они это осознают сами? Или процесс происходит незаметно? Черт возьми, посмотри на себя и скажи, заметил ли ты?       «Я всегда был с тобой» Но чьи это слова? Олега, который стоит перед ним. Стоял. Или его самого?       Смотреть в свое собственное лицо до одури страшно, до вспотевших в миг ладоней и дергающегося глаза, совсем непроизвольно. А что еще в твоей жизни непроизвольное, а, Сергей? Что?       «Нам же было с тобой так весело!» — голос набатом отдает в ушах, а мир сужается и расходится, как ненормальный, воздуха не хватает так отчаянно, что вздох застревает в груди, а он сам смотрит на себя словно со стороны. Да где же словно, а? Это же ты. Это твои руки опустили бутылку на голову этого…цепного пса, Грома? Теперь на твоих руках его кровь. Здорово, правда? Мы становимся одним целым.       — Ты же убил всех этих людей! — Отчаянная попытка отрицать очевидное. Разумовский совсем не внимает голосу разума.       — МЫ убили этих людей. — Точная копия нахально искрит желтыми глазами, от чего дрожь в руках становится сильнее. Эй, да ладно тебе, размазня, соберись. Неужели тебе не понравилось это?       — А что не так? Ты же сам хотел сделать жизнь в нашем городе лучше. — Хотел. Правда хотел. Эта соцсеть, эта жизнь….Вся его гребанная жизнь была завязана на этом. Сделай мир лучше, сделай мир справедливее. Сделай так, чтобы Олег гордился тобой, и больше никогда не шел на миссии. Потому что нет больше войн. Но убивать? Хм, возможно, если нет выхода, совсем, но...       — Я не убийца! — Бутылка летит через помещение, осыпая пол грудой осколков. Какая ирония, разбитая маска, жаль не та, что стоит напротив, ехидно искривляя отражение его самого. Разве? А не ты ли минутой назад хладнокровно отрубил человека? Чувствуешь? Тебе становится легче, правда. Вот увидишь.       Он ведь не хотел, но эта проклятая папка, кинутая в него Игорем столь небрежно, будто ничего не стоила, хотя ведь правда, просто кипа бумаг. Глупость какая, почему полиция все еще собирает дела не электронно?       Красная печать, как бельмо на глазу. «Погиб» Но он ведь обещал, он же вернулся, вернулся не на месяц, как бывало между миссиями, когда потом было страшно отпускать, а вдруг не вернется? Вернулся насовсем. И та смс-ка, та похоронка, это же было глупым недоразумением, ведь у нас всегда все в стране через жопу.       Ха, слабак. Не было никакого Олега. Это был Я. Все это время это был Я.       Ну же, не сопротивляйся. Но он же вернулся. Пришел. Он же пришел, сказал, что похоронка была просто недочетом наших доблестных вооруженных сил, он же просто пропал с радара на миссии, не более.       «Эй, Сереж, я же вернулся. Я же тебе обещал.» — С тобой так легко играть, ты не представляешь, сколько веселья нас ждет. Мы очистим этот мир от скверны. Я тоже тебе обещаю.       Звуки сливаются в единую какофонию, раздражая барабанные перепонки. Но это меркнет перед голосом его самого. Смотреть на себя стало уже привычным делом.       — Посмотри куда нас завела твоя слабость. Мы могли бы сейчас возвращать справедливость, а вместо этого гнием — Жуткая, извращенная копия его самого небрежно взмахивает когтистой рукой, будто выпачканной в грязи и перьях, настолько это уродливо выглядит. — в какой-то глуши посреди моря. Но не переживай, я позабочусь о нас. — Снисходительность так и сочится из уст (не?) Сергея, от чего хочется сжаться в комок. «Я же тебя выдумал.» Снова и снова повторяет Разумовский сам себе, но уже даже не пытается верить в это. Верить себе тоже перестало быть доступной роскошью.       Сколько дней они уже здесь? Они? Рад, что ты больше не отрицаешь меня. Кажется, шла третья неделя? Сергей не уверен, но, вроде, он спал около двадцати раз с момента прибытия в это место. Сложно сказать. В него пихают таблетки, и иногда ему даже удается забыться и уснуть настоящим сном. Без цветных картинок и путешествий по несуществующим мирам, а простым человеческим сном. Насколько это возможно, будучи накрепко перетянутым ремнями в смирительной рубашки, словно псих . Но ведь я не псих. Я просто хотел сделать мир лучше, это были необходимые жертвы.       Врачи постоянно задают ему вопросы, но он не хочет отвечать. Что толку. Они все его не понимают. Никто его не понимает, и никогда не понимал. Кроме Олега. Но он мертв, ушел, бросил его. Променял на вшивую работу, на государство. Да кому оно сдалось, это государство, правда? Как оказалось, сдалось, его единственному другу. Брату. А теперь он полностью осиротел. Или нет? Ведь он же вернулся? Я же помню, он пришел. Как же меня раздражает твоя преданность ему, ведь у тебя был всегда только я, это меня ты предал, это я защищал тебя до него, помнишь тех мальчишек? Они так кричали, когда огонь поглощал их. Ничего, они просто были больны, а огонь их вылечил.       Он так просчитался, так глупо попался этому менту, который строит из себя образец идеального полицейского, который ловит и сажает плохих парней, пафосно смотря на пойманных преступников, словно он сам буква закона, но ведь он ничем не лучше. Нужно было спалить его, он тоже нарушитель. Разве нет? Он мешал, как мешал и Гречкин со своей неуемной гордыней, со своими постоянными напоминаниями о том, что это с помощью его связей Разумовский смог осуществить контракт с HOLT.       «Чувствуешь, дышится легче.» — Да, Олег, было легче. А теперь дышать тяжело, грудь сжимают тиски подступающей истерики. Ага, а еще ремни, которые бессильны против нас в итоге. Но даже ее не почувствовать полностью, медикаменты засоряют сознание как эти отбросы на улицах Питера. Да кому они нужны? Никому. Всем станет лучше, чище, спокойнее, не будь на улице тех тварей, что не заслуживают даже взгляда. Маргиналы, просто ненужный мусор, микробы, не более. Их тоже нужно сжечь.       В какой момент безумие становится заметным самому себе? Глупый, я не безумие, я это ты. Прими уже этот факт. Или тебе удобнее было когда я был Олегом? Хочешь еще немного подсластить себе пилюлю самообмана?       «Без вас бы я не справился» — так сказал Гром своим друзьям. Без них у него и правда не было шанса против него, ведь у него было все: деньги, технологии, власть. Он нужен городу, он нужен миру. Без него все пойдет наперекосяк, мир будет покрыт пропащими, продажными паразитами, зовущими себя элитой общества, а так же микробами, зовущими себя его последователями, удобно прикрывающие свою жестокость его именем.       «Зато его друзья были рядом. А ты? Ты был один.» — обжигает сознание слишком четкая мысль, на мгновение зажигая в нем искру понимания своего одиночества.       Одиночества ли? Рано меня со счетов сбрасываешь, тряпка. Настоящий друг бы тебя не оставил. Я же тебя не оставил, доверься мне, мой план тебе понравится, я обещаю.