Дар или проклятие?

Кирилл не помнил ничего – последним в его памяти были лучи солнца, бьющие в глаза из-за двери лодочного сарая. Лучи и голос Вадима. А дальше были воспоминания – приятные воспоминания. И теперь Вадим снова был напротив него, но слепил уже свет торшера у стены. Сарай исчез, вокруг была какая-то незнакомая комната. Сколько же времени прошло? Кирилл взглянул в окно – темнота, перевел глаза на часы – четверть десятого вечера. Куда выпали из жизни целых три часа? Это была наверняка ловушка, хотя Кирилл и не понимал, как угодил в нее. На него не нападали, не оглушали. Может, заставили что-то вдохнуть? Как бы то ни было, руки и ноги оставались свободны, и у Вадима не было оружия. – Отвечай, Вадим! – Кирилл сразу бы бросился к двери, но разум подсказывал, что следовало хотя бы понять, куда его занесло. И зачем. И что, собственно, Прометей хочет от него. – Ты в моей московской квартире, – Вадим был спокоен, будто ничего особенно не произошло и Кирилл был просто его гостем, с которым они засиделись допоздна. – И я не Вадим. Я – Антон. «Московская квартира. Уже хорошо. Значит, он не завез меня невесть куда. Можно выбраться. Антон? Что он говорит?!» Видимо, на лице Кирилла читался вопрос, потому что Вадим… или кто он там был, просто повернул к нему ноутбук, предварительно что-то там набрав. – Смотри и читай. Надеюсь, на часть твоих вопросов это ответит. Кирилл поставил ноутбук к себе на колени, отодвинувшись от собеседника подальше. Нет, ему не усыпить его бдительность второй раз, если вздумает напасть – первым в него полетит этот самый ноутбук. Перед Кириллом была страница, сообщавшая краткие сведения о некоем… Антоне Уварове? Постойте, у Вадима есть брат? Брат-близнец? Уваров Антон Юрьевич. Родился 19 декабря 1984 года в благонадежной семье Уваровых, давшей согласие на эксперимент. Родной брат-близнец: Вадим Юрьевич Уваров. Сверхспособности: высокий интеллект, большая физическая выносливость, умение гипнотизировать голосом, повышенная чувствительность. Достижения: в сфере спорта – черный пояс по дзюдо, мастер по бою на шестах. В сфере науки: кандидат наук по генной инженерии. С 2007 по 2010 года – сотрудник фармацевтической компании «INGRID». Статус доверия: неблагонадежен. Местонахождение: в розыске с 2010 года. Перечисленные работы в области генетики Кирилл не стал читать – всё равно в этом ничего не понимал. Но это означало одно – перед ним молодой ученый. И бывший сотрудник «Ингрид». А еще давало ответ на вопрос, как Антон притащил его сюда – гипноз. – Что значит «неблагонадежен»? – спросил Кирилл, ставя ноутбук на стол. – Проявил «слабость», – грустно улыбнулся Антон, – которая «должна быть наказана», как говорил один из моих учителей. А после, когда я докопался до того, что Владлен Колчин проводит опыты над людьми, вообще ушел. За мной пошли другие… и погибли. Кириллу даже не нужно было спрашивать – как и почему. Он хорошо ознакомился с методами этих «Ингридцев». – Значит, ты один из детей, над которыми ставили опыты? – спросил Кирилл. – Вас с братом растили в доверенной «Ингрид» семье и хотели использовать? – И успешно использовали. Вадима используют до сих пор, хотя он наивно верит, что сам может что-то решать. Мы для них – материал для отработки новых технологий выведения сверхчеловека. А также отличные орудия, сервы. Двойная польза. Но людьми мы для них не стали. И никогда не были… Пока Антон это говорил, Кирилл, улучив момент, всмотрелся в него. Ему до сих пор мнилось, что это подстава, что Вадим Уваров просто хочет задурить ему голову. Но нет – настолько братья были похожи внешне, настолько отличались внутри. Это чувствовалось в голосе, в глазах, в манере вести себя. Наконец, в ощущении, что исходило от сидящего напротив Кирилла молодого человека. Это не был Вадим. Ни разу. Можно найти какие угодно слова и сляпать какую угодно страницу с информацией. Чувства – их не спутаешь ни с чем. Хорошо, пусть перед ним Антон и написанное на странице – правда. Это не решает всего. – Допустим, я тебе верю. Ты Антон, ты пошел против «Ингрид» и стал изгоем, – резюмировал Кирилл. – Но почему ты так поступил со мной? Угрожал пистолетом, промыл мозги гипнозом, притащил сюда… и здесь… – Кирилл силился вспомнить, что делал до того, как пришел в себя, но не мог. От того, что он не помнил и был полностью во власти неизвестного братца Уварова, Кирилл разъярился и сорвался почти на крик: – Что ты здесь со мной делал?! – Я не знал, кто придет на встречу, – спокойно ответил Антон. – Через старый чат меня мог вызывать враг. Я привел тебя сюда, чтобы нам никто не мог помешать. И я задавал тебе вопросы. – Вопросы? – Кирилл стукнул кулаком по столу. – Допрашивал меня? Пользуясь своим даром? Да ты такой же, как те, от которых ты так старательно открещиваешься! Кажется, последними словами он сильно задел Антона, потому что тот вдруг опустил голову, будто провинившийся ребенок. Митя точь-в-точь так же делал. – Извини, Кирилл. Понимаю, это выглядит безнравственно. – Выглядит? Это так и есть! Ты лишил меня свободы воли! Свободы выбора! Ты залез мне в голову, в душу! – Поверь, мне это совсем не нравилось. Но я должен был убедиться, что ты – не предатель. Ловушка Александра Авдеева уже дорого обошлась нам всем. А если бы я его проверил, всё могло сложиться иначе. Для тебя, для меня, для Натальи… Кирилл замолчал, снова ощутив, как сердце защемило. Прошло уже больше года, но его не отпускало осознание, что он – убийца лучшего друга. Да, невольный. Да, это была самозащита… но легче не становилось, и с этим приходилось жить день ото дня. – Так ты знаешь, что я… Антон кивнул и прежде, чем Кирилл вновь взвился, продолжил: – Позволь хоть немного загладить мою вину хорошей новостью. Ты не убийца: Александр Авдеев жив. Сердце замерло в груди, а затем взволнованно застучало о грудную клетку. – Откуда ты знаешь?.. – Кирилл боялся надеяться. – Среди работников «Ингрид» есть человек, которому я всецело доверяю. Ради его безопасности, я не буду называть его имя. Но Александр Авдеев жив, не умер от ранения и не утонул. Правда, он потерял память и почти год провел на островке в Греции. Но потом его нашли и доставили в «Ингрид». – Жив… Свинцовый груз наконец-то упал с плеч, и Кирилл впервые за долгое время расправил их. Всё-таки есть на свете высшая справедливость – ведь он не хотел убивать, хотел только спастись сам и узнать, что происходит. Но тут же на место радости пришла тревога: если Авдеев снова в «Ингрид», значит, ему, Кириллу, грозит опасность. Не убили тогда – добьют теперь. – А его потеря памяти… – Длится до сих пор, – кивнул Антон, точно всё поняв. – Твой выстрел, Кирилл, не только спас тебе жизнь тогда. Он спас и мою, потому что Авдеев успел меня разглядеть на той встрече в ресторане, куда пришел вместо Натальи. Я был бы уже мертв, если бы он не вышел из игры на год. И ты, скорее всего, тоже. И сейчас амнезия остается, и пока мы можем дышать спокойно. – Пока… – пробормотал Кирилл. – Значит, только пока… Он невесело усмехнулся. Отличная ситуация. С одной стороны – Яна Токарева, которая засадит его в тюрьму, если он не принесет доказательства деятельности «Ингрид». С другой – Александр Авдеев, к которому в любой момент может вернуться память, и он расскажет, что Кирилл Васильев на самом деле выжил тогда в Греции. Настоящие тиски. Сцилла и Харибда. Но вот он – его шанс всё изменить. Прометей жив и здоров, сидит сейчас перед ним. Сможет ли он помочь ему в доказательстве фашистской деятельности «Ингрид»? Вот только Кирилла всё еще мучил один вопрос. – Ты теперь можешь доверять мне, потому что всё обо мне узнал, – в его голосе помимо воли прозвучала ядовитая желчь – он не мог простить гипноза. – Но откуда я могу доверять тебе? Что если это очередная ловушка? Мне, знаешь ли, – Кирилл снова усмехнулся, – не привыкать. Даже друг – и тот предал. Антон помолчал, а затем, вновь повернул к себе ноутбук и что-то набрал. – Ты ведь тоже часть эксперимента, Кирилл. Вот, посмотри. Кирилл увидел свою собственную страницу. Правда, большую часть информации он уже и сам знал. Арефьев Кирилл Юрьевич. Родился 6 января 1976 года в суррогатной семье Арефьевых. Усыновлен благонадежной семьей Васильевых в феврале 1977 года. Сверхспособности: не проявились (латентное состояние). Достижения: два высших образования, матфак МГУ и экономический факультет, кандидатская диссертация в сфере связей с общественностью. Семейное положение: женат на Снежане Васильевой. Сын Дмитрий (возможно проявление сверхспособностей). Статус доверия: к сотрудничеству не привлекался, неблагонадежен. Местонахождение: предположительно мертв. Погиб при взрыве яхты «Дидона и Эней» в январе 2011 года. Тело не найдено. Дополнение: биологический отец Юрий Арефьев устранен в июне 2000 года при попытке узнать судьбу биологического сына. Кирилл прищурился, точно из-за отсутствия очков неправильно прочитал последнюю фразу. И повторил: «Устранен…» Возникло острое желание схватить ноутбук обеими руками – и разбить об стол. – Кирюша, вот смотри, – тетка Ксения показывала ему фотографию совершенно незнакомых молодых мужчины и женщины с младенцем на руках. – Это твои родители. Настоящие родители! Это вот твоя мама… Боже, ты же так на нее похож! Те же волосы, кудри, улыбка… Только глаза… – она чуть потянула Кирилла за руку, чтобы он взглянул на нее, – да, глаза у тебя Юрочкины. Бедная Ульяна, она не дожила даже до вестей, что ты можешь быть жив! Сгорела вскоре после твоей мнимой смерти. А Юрочка – он искал… Он всю жизнь тебя искал… У Кирилла были смешанные чувства. Он смотрел на молодую пару на снимке, своих отца и мать, но сердце не ёкало, не отзывалось. Могла ли за тридцать пять лет перетереться та ниточка, что связывала их? Отцу достаточно было подержать его на руках, прожить с ним недолгий месяц, что даровала им судьба, – и всю жизнь провести в поисках, храня в сердце любовь. Неужели он, Кирилл, такой черствый, что его душа молчит? Что лишь умом он понимает, что должен бы сжать фотографию, ощутить ком в горле, пустить, как это говорят, «скупую мужскую слезу»? Он растерянно слушал рассказ тётки о докторе Никифорове, о подмене в больнице, куда его доставили после прививки из-за высокой температуры, а взгляд то и дело останавливался на фотографии. Нет, ничего… какая-то пустота… – Вы, главное, не волнуйтесь, – бормотал он на прощание, обнимая тетку. – Оставьте это дело теперь мне. Я разберусь, кому и зачем это было нужно. И я найду его убийц… я обязательно найду! Я их всех выведу на чистую воду!.. Это ему было проще пообещать, проще было расследовать и искать, чем ощутить запоздавшую на долгие годы любовь. Вот только Кирилл, виня во всем тогда Галину Васильевну, даже не думал, с каким монстром связался. Этот «спрут» был не меньше одноименного, из знаменитой «Ла пьовры»***… И вот сейчас его губы дрожали, а сердце вдруг слепо, неистово ударилось о ребра так, будто хотело их проломить. Один раз, другой, третий. Будто та нить, что Кирилл не смог ощутить год назад, наконец протянулась между ним и ушедшими навсегда родителями. И он задел за нее – и стало больно. Кирилл вдруг осознал, нет – почувствовал, что у него были родные: отец – что носил его на руках, мать, что его родила. Почувствовал, что его отобрали у них, подкинув мертвого ребенка, разлучили, заставив полюбить новых. И, что самое страшное – ничего уже не исправишь, потому что его настоящие родители мертвы. Мать – от горя, отец – от ножа. А ведь отец мог найти его… Галина Васильевна несла ему тот заветный листок в тот день, что стал для него последним. Листок, где говорилось, что его родной Кирюша теперь Васильев… Листок со всеми адресами, с данными… Они могли бы встретиться с отцом… еще тогда могли бы всё успеть… Кирилл потер ладонью усталое лицо, раскрасневшиеся глаза, а затем вновь взглянул на экран. Вся трагедия отца и сына уместилась в одно равнодушно-канцелярское слово – «устранен». Был человек – и нет. Всего лишь пешка на шахматной доске. – Устранен, да? – прошептал он тихо-тихо, хотя внутри его всего колотило. – Так они пишут про убийства невинных людей? Он поднял глаза на Антона, хотя, конечно, вовсе не ему адресовал свой вопрос. Антон молчал, но по его глазам Кирилл понял, что молодой человек испытывает похожие чувства. «Мы для них не люди. И никогда не были», – вспомнилось Воронцову. – Там на столе вода, – просто сказал Антон, точно угадал, что Кирилл сейчас ощущает. Да, вода – это, пожалуй, то, что сейчас нужно. Кирилл взял стакан, налил туда воды и залпом осушил, а остатками – брызнул себе на лицо. Вроде стало легче дышать, по крайней мере, Кирилл почувствовал себя способным перечитать страницу. Он вновь поставил ноутбук на колени и пробежал глазами экран, пытаясь понять, чем же могут быть ценны для него эти данные. Во всей этой информации радовало одно – пока его считают мертвым. Но если Сашка всё вспомнит, то этим гадам даже напрягаться не надо будет. Кирилл у них под боком, в школе, которая, по словам Тамары, под их полным контролем. И он заперт в ней, не может никуда уехать, потому что тогда его схватит полиция, бросит за решетку, а Митька… Митька останется один. Даже если Снежана заберет его, до Митьки могут добраться люди «Ингрид». Ведь у него есть сверхспособности, мальчик для них – еще один подопытный кролик. «Боже, что я наделал? – в отчаянии подумал Кирилл. – Своими же руками привез собственного сына в это место, к этим тварям…» Одна надежда – что Прометей, Антон Уваров, всё же поможет. Тогда можно вручить Яне доказательство – и бежать, бежать как можно дальше от этой школы. И тогда Митька будет в безопасности… Кирилл замер. Вера, а как же она? Ведь у нее тоже сверхспособности. А что если и она – подопытная? Воронцов лихорадочно принялся искать. Он не увидел, как грустно улыбнулся Антон, обо всем догадавшись: – Ищи по способностям, Кирилл, – подсказал он. – Ясновиденье, видения о прошлом. Воронцов подозрительно поднял глаза: – Ты и это уже вытащил из меня? Антон подал ему мобильник: – Просто хотел знать, кто же та таинственная «Вера», которая так беспокоится о тебе. Уже шесть пропущенных звонков. Вновь сердце взволнованно застучало, однако в этот раз от него по всему телу разлилась теплота. Кирилл сжал в руках телефон. Позвонить ей? Узнать, как она, как Митя? Протянуть к ней ниточку через пространство, через ночь? Услышать взволнованный, но вместе с тем очень мягкий голос девушки – таким она всегда обращалась к нему, когда между ними возникало нечто большее, чем просто общение коллег. Он не слышал эти интонации более трех долгих, одиноких месяцев и услышал наконец сегодня: – Я обидел тебя, сказал, что ты мне безразлична… Я специально сказал это, боялся, что ты узнаешь обо мне много плохого. Но хочу, чтобы ты знала – я не убийца! – Я знаю, Кирилл… Ее любящий, понимающий взгляд, ее дрогнувший, едва слышный голос – как много в этом было! Она всегда верила ему, всегда была на его стороне. А вот он – не поверил, отступился, не защитил их любовь. Вздохнув, Кирилл отложил мобильник. Нет, не теперь, не может он доверить такой разговор телефону, а сказать хотелось так много. Он вернется завтра, теперь знает, что вернется. И тогда у них наконец будет время на всё… Погасший экран ноутбука вернул его к действительности. Время – какое время, когда в «Логосе» оставаться опасно? Ему, Мите, самой Вере! Пробить по способностям, сказал Антон. Что ж… Кирилл обнаружил информацию о шести подопытных, у которых проявился дар ясновидения, связанного с прикосновением. Статистика его ужаснула. Трое умерли в возрасте шести и семи лет, еще двое сошли с ума – им было около одиннадцати. Кирилл стал читать о шестом участнике. Вера Дмитриевна Еременко. Родилась 16 сентября 1980 года в благонадежной семье Еременко, родители дали согласие на эксперимент. Сверхспособности: дар ясновидения, способность через прикосновения видеть самые эмоциональные моменты прошлого людей. Январь 1990 года: дар тестировался в милиции в течение восьми месяцев для раскрытия преступлений. Результат: 100% (ниже шел полный перечень успешно раскрытых с помощью девочки случаев). Декабрь 1990 года: эксперимент приостановлен в связи с расстройством психики у подопытной. Январь 1991 года: поступил запрос от приемной семьи на полную остановку экспериментов. Отказано. Февраль 1991 года: устранение биологической матери, пытавшейся увезти подопытную. Март 1991 года: девочка передана в новую приемную семью. Апрель 1991 года: подопытная похищена биологическим отцом Дмитрием Павловичем Еременко. Статус: предположительно мертва. По сведения очевидцев, машина с мужчиной и ребенком, подпадающими под описание искомых объектов, во время преследования упала с обрыва в реку. Тела и машина не были найдены, есть вероятность, что инцидент был сфабрикован. Кирилл вгляделся в фотографию на странице. На всех других страницах имелись снимки из детства и взрослого возраста, здесь же на него смотрела белокурая девочка десяти лет. Глаза недетские, преждевременно взрослые, на лице боль и ощущение загнанности. Это ж каким нужно быть фашистом, чтобы ставить эксперименты над девочкой ее возраста? Какие это могли быть опыты в милиции? Кирилл догадывался – ее заставляли прикасаться к преступникам: убийцам, маньякам и их жертвам. Видеть смерть и насилие. В десять лет! Неудивительно, что у девочки начались проблемы с психикой. Неудивительно, что другие участники экспериментов сошли с ума! Ведь это страшно – прикасаться к человеку и видеть, как он или убивает других, или сам терпит насилие. Могла ли эта девочка быть его Верой, выжившей потому, что «благонадежный» отец, в котором проснулась совесть, спас ее от этого кошмара, укрыл – и сменил фамилию? Сложно сказать, ведь прошло целых двадцать лет… Кирилл прикрыл глаза, вспоминая канун Нового года, день отъезда из школы учеников и большей части учителей. Он с сыном оставался в школе – ехать им было некуда, да и нельзя. Однако Митька давно упрашивал сходить на какой-то там мультфильм в кино, и Кирилл не устоял. Надо чем-то побаловать мальчугана перед Новым годом, тем более закончил он четверть почти на все пятерки. Выезжать через час, и Кирилл, пользуясь свободным временем, решил наконец зайти к Вере и прояснить их отношения. Мужчина не понимал, что творится между ними. То она убегает после его поцелуя, и на лице ее мелькает неподдельный ужас и разочарование. То заявляет, что не хочет ничего о нем знать, что случившееся было ошибкой… при этом следит за ним с Митей, лезет в их личную жизнь, а когда он решает положить этому конец, уверяет, что, видите ли, он ей нравится. Что за черт! Будь это кто другой, Кирилл бы давно всё оборвал, но к Вере его тянуло… как бы он ни сердился за нее: за болезненный удар по самолюбию, за ее какие-то закулисные интриги, за то – что даже Митька, выходит, с ней больше общается, чем он сам, – не мог выкинуть из головы эту загадочную женщину! Рад бы не смотреть на нее за завтраками, обедами и ужинами – но взгляд, против воли, крадучись, пробегал по ее лицу. Кирилл ждал случайных встреч в коридорах, в библиотеке – чтобы, вежливо поприветствовав, тихонько обернуться – и смотреть ей вслед, а потом, обманывая самого себя, пожимать плечами и говорить: ну, это потому, что она очень красивая женщина, а я всё-таки мужчина. Бессовестное вранье. Совсем не потому. Красивых женщин в «Логосе» было много, но ни одна не очаровывала вот так. Ну так что же, может, у них с Верой есть теперь шанс? Может, он просто поторопился высказать ей свои чувства? Вот она и испугалась, и оттолкнула в ответ. Кирилл постучал в дверь комнаты Веры и нервно засунул руки в карманы – всегда делал так, когда была неловкая ситуация, а он не мог на нее повлиять. Ждать долго не пришлось – девушка открыла ему дверь: – Привет… – ее голос звучал слегка растерянно. Они замерли и смотрели друг на друга. Кажется, оба не знали, чего ожидать от этой встречи. Кирилл не был уверен, что Вера его вообще впустит на порог, ведь секунда шла за секундой, а она не предлагала войти. Ее поведение было для него совершенно непредсказуемым. Но, видимо, он тоже был для нее своего рода загадкой. – Можно войти? – попросил наконец Кирилл. – Да-да, конечно, – Вера точно спохватилась, что поступает не совсем гостеприимно. Кирилл зашел внутрь, собираясь с мыслями. Руки в карманах теребили ключи, телефон, какую-то записку. Снова секунда бежала за секундой, а он медлил, не решаясь обернуться. Обернулся… и вновь невольно скользнул взглядом по роскошным золотистым волосам девушки, сейчас собранным на затылке в хвост, по маленьким, скромным сережкам, которые, тем не менее, так удивительно ей шли, по ее лицу – прежде всего, огромным серо-голубым глазам, в которых он потерялся в ту ночь на крыльце и сделал совсем не то, что хотел. Ведь вначале Кирилл собирался просто сказать, что она ему нравится, и предложить сходить куда-нибудь вместе, но затем, когда Вера оказалась так непозволительно близко, чуть испуганно и вместе с тем взволнованно глядя на него, когда ее голос завороженно заговорил о видении Мити, о неизбежности их встречи, а ее глаза будто просили это подтвердить, то голова у Кирилла пошла кругом и он мог думать только об одном – прикоснуться к губам девушки, обнять, ощутить ее тепло, биение ее сердца рядом со своим… И, возможно, своей поспешностью он всё тогда испортил. Вот и сейчас в глазах Веры было нечто похожее – тревожное ожидание и вместе с тем – надежда. Взгляд Кирилла остановился на ее губах. Сможет ли он сегодня снова поцеловать их? Раз и навсегда поставить в судьбе, чье веление показал им всем сон Мити, эту печать: ты моя, а я – твой? Будто почувствовав это, Вера скрестила руки на груди. Знак защиты. Опять не доверяет? Однако из них двоих именно она начала эту игру в недомолвки. Это воспоминание снова болезненно царапнуло, заставив вытащить руки из карманов и, уперев их в бока, пойти в наступление. – Прежде чем ты отправишься на каникулы, я хотел кое о чем у тебя спросить… Ну, так сказать, прояснить кое-что для себя, – он говорил слегка небрежно, мысленно ругая себя за то, что ведет себя как обиженный школьник. – Конечно, спрашивай, – голос Веры звучал, наоборот, ровно, словно она и не нервничала. Это Кирилла еще сильнее разозлило. – Когда я тебя поцеловал… если ты, конечно, – он неловко усмехнулся, – помнишь? Он с удовлетворением заметил, как ее длинные ресницы чуть вздрогнули, а взгляд на мгновенье ушел куда-то в сторону. Обиделась? А ему было не обидно?! – Ты ясно дала понять, что между нами ничего не может быть, – продолжил Кирилл. – Что я тебе не нравлюсь. А сейчас ты утверждаешь обратное – что я тебе не безразличен. Я что-то не понимаю, – Кирилл, подняв руку, нервно пригладил и так безупречно лежащие волосы, – это что – игра, что ли, какая-то? Да? – Нет, это не игра, – голос Веры стал теплее и как-то нежнее, на ее губах заиграла улыбка. Кирилл сразу же ощутил желание убрать все выставленные им иголки – ее улыбка попросту обезоруживала. – Ты мне в самом деле нравишься. Ее взгляд так ласково скользнул по его лицу, что в этот момент Кирилл простил ей все недомолвки и недопонимания. – Просто… – голос Веры вдруг стал неуверенным, глаза опять уперлись в пол. – Как раз таки всё непросто… – ее улыбка померкла, стала грустной. Кирилл уже не хотел ничего слушать. Хватит танцевать этот странный танец – шаг вперед, два назад. Ему до чертиков надоели эти замысловатые па, которые они с Верой выписывали на паркете жизни. Нужно брать судьбу в свои руки и делать то, что «им должно». Обоим должно. И уже очень давно… – То есть, в принципе, никаких проблем нет?.. – слова, конечно, вышли неловкими и слегка детскими, но Кирилл с лихвой всё восполнил радостью в голосе, шагая навстречу Вере. Она не сделала останавливающего жеста, но что-то, мелькнувшее в ее влюбленных – да, Кирилл мог поклясться – влюбленных глазах, заставило его замереть. – Ты должен кое-что знать обо мне. – Хорошо, говори. Я готов узнать о тебе всё! – он почти повторил свои слова, сказанные еще месяц назад, только тогда предлагал ей узнать всё о себе. – Я… – слова давались Вере с трудом, каждое было как судорожный вдох высоко в горах, где не хватает воздуха. – Не совсем обычный человек… Опять какие-то странные ребусы? Кирилл не понимал, к чему это и зачем? – Ну, это я сразу понял, – он чуть рассмеялся, желая разрядить обстановку. Ему не терпелось наконец приблизиться к девушке, взять ее лицо в свои руки и новым поцелуем прогнать все тревоги, беспокойство, волнения. Вдохнуть в легкие тот воздух, которого ей будто недоставало. Но Вера не оценила его попытку развеселить ее. – Нет, я серьезно… Я… обладаю необычными способностями… Когда я дотрагиваюсь до кожи любого человека… я как бы вижу… все темные пятна в его прошлом… – Темные пятна бывают и на солнце, – вновь попробовал пошутить он, но почувствовал, что ее серьезность передалась и ему. Его собственный голос теперь звучал глуше, тише. – Я говорю о по-настоящему страшных событиях, – продолжила Вера. – О несчастных случаях… Преступлениях… – ее глаза не отрывались от его, будто попытка отвести взгляд могла что-нибудь сломать в их непростом диалоге. – Понимаешь?.. Нет, Кирилл ничего не понимал. Это всё-таки какая-то игра. Какие, к черту, прикосновения и видения? Что за разговоры о паранормальном? Вера казалась слишком вдумчивым человеком для подобных суеверий о цыганках, по руке читающих судьбу. – Подожди… Как это ты «видишь»? Что «видишь»? – он хотел рассмеяться, но опять ее серьезный, невероятно серьезный взгляд, в котором мелькнуло нечто, похожее на боль, остановил его от шутки про экстрасенсов-шарлатанов. – Ну… – Вера чуть помедлила. – Это похоже на видение… как будто бы я наблюдаю со стороны… Воронцов такого разговора совсем не ожидал. Куда она ведет? Безусловно, Кирилл любил в женщинах загадочность, но всё это уже казалось ему театром абсурда. Вот только взгляд… опять этот взгляд Веры. В нем не было и намека на шутку или розыгрыш. И слова Кирилла снова замерли у него на губах. – А иногда… иногда я даже ощущаю чувства человека, которые он испытал в тот момент… его мысли… его боль… – тихо продолжила Вера, наконец разрывая зрительный контакт. Снова Кириллу почудилось, что ей не хватает воздуха, чтобы сказать наконец то, ради чего она и затеяла этот разговор. Мужчина понял, что окончательно сбит с толку. – Так вот… когда ты… меня поцеловал… – ее глаза снова нашли его. – Я увидела, что… После паузы длиной, казалось, в целую жизнь, она наконец сказала: – …Ты убиваешь человека… Крылова… Если бы на Кирилла рухнул потолок или пол провалился, увлекая его в недра земли, то мужчина был бы меньше поражен. Он ощутил, что теперь уже ему в этой комнате недостает воздуха… он попросту не мог вдохнуть… Господи, КАК? Как Вера могла ЭТО узнать? – А потом закапываешь его тело… на старом кладбище… – слова Веры вонзались в Кирилла настоящими гвоздями, точно распинали за совершенный проступок, выводя на свет то, что он так долго скрывал. Девушка, которую он полюбил, нанесла ему удар в самое сердце… В голове заметались отчаянные мысли: кому она еще сказала? Полиция уже едет сюда? Ждет за дверью? Митя… Как же Митя?! Кириллу хотелось кинуться прочь, но он не мог… ноги точно приросли к полу. – Но потом я узнала… – Вера шагнула к нему, их теперь разделяли сущие миллиметры. Еще полминуты назад он сам этого страстно желал… теперь был в ужасе, но не мог ничего поделать. Кирилл точно в каком-то дурном сне наблюдал, как ладонь девушки медленно приближалась к нему… пока не легла на грудь. Сердце взволнованно вздрогнуло в ответ на прикосновение любимой, а разум завопил: «Отодвинься!» Все те чувства, что он к ней испытывал, елочным шариком упали и разлетелись вдребезги от ее слов. Остались лишь осколки… – …Что ты пытался спасти Галину Васильевну и Митю… Ты ничего не сделал плохого… Кирилл… Я хочу, чтобы ты это знал… Ее рука ласково провела ему по рубашке, медленно двинувшись выше, к воротнику. Как ни поражен был Кирилл, он понимал – это что угодно, но не любовная ласка. Нечто большее, намного большее. Но осколки чувств не могли собраться воедино и прогнать страх. Страх, что вот сейчас Вера коснется его щеки и в самом деле увидит… всё! Всё остальное. Как он выстрелил в Сашку… Как увозил Митю от жены, а их преследовала полиция… Как нашел застрелившимся приемного отца… Как Вера сказала? Самые эмоциональные моменты? – Я боялась вновь пережить это… Дотронуться до тебя – и пережить, – глаза Веры поблескивали от чуть видных слезинок, голос стал шепотом. Шепотом, который Кирилл уже ощущал на своем подбородке. – Но мне больше не страшно… Замерев, она смотрела на него, ожидая его решения. С надеждой, любовью, трепетом. Смотрела долгое, невыносимо длительное мгновение, пока он, зачарованный ее взглядом, всё еще не мог сдвинуться с места. Вера легонько моргнула, смахивая крошечную слезинку, но это разрушило то состояние завороженности, которое не покидало Кирилла. Он сорвался с места и бросился к двери. Весь скепсис, всё недоверие исчезло вмиг. Он знал, что Вера не обманывала его. Знал так же хорошо, как и то, что сны Мити сбываются – против всех научных доводов. Сын видел, что отец убивал человека, – так и случилось. В этой заколдованной школе было возможно всё. И Кирилл не мог, попросту не мог оставаться в этой комнате, раскрывая душу нараспашку перед чужим человеком. Даже Верой. Вбежав в свою комнату, он закрыл дверь на замок, словно от кого-то спасался. Хотя и понимал, что Вера не собирается его преследовать. Первым порывом было схватить Митьку в охапку и уехать отсюда… Но Кирилл постарался заставить себя думать и здраво глядеть на вещи. Умывшись ледяной водой в ванной, Кирилл, достав из шкафчика коньяк, хлебнул прямо из горла. Кажется, чуточку полегчало. Нет, в канун Нового года ехать куда-то нельзя: легко попасть в руки полиции. Нужно залечь на дно. Вера наверняка куда-нибудь уедет – вот и пусть уезжает. Лучше – навсегда! Где-то в глубине души Кирилл понимал, что ведет себя глупо. Если бы Вера хотела ему вреда, то всё бы рассказала полиции. Из мыслей не выходил ее дрожащий, точно паутинка на осеннем ветру, голос. Ее доверчивый взгляд. – Нет, – Кирилл хлебнул еще коньяка, затем почти силой заставил себя убрать бутылку назад в шкафчик. Противоречивые чувства раздирали его на части, и Воронцов в раздражении ударил кулаком по дверце. – Пусть уезжает. Мне только ясновидящих не хватало сейчас в жизни… Снова возник страх – а как там Митька? Кирилл выбежал из комнаты и лихорадочно принялся искать сына. Но быстро убедился, что ничего не подозревающий Митя занят с Надей и Алисой, своими закадычными подружками. Всё было спокойно – автобус ждал уезжающих на каникулы учеников, в школе царила радостная возня, предвкушение праздника. Полиции, разумеется, Кирилл нигде не нашел. Как и Веры. Видимо, она уехала сразу же после их разговора. В кино, впрочем, они с сыном так и не выбрались: Митька додумался засунуть Алису в чемодан, и ее чуть не увез автобус. Отругав сына больше, чем следовало, Кирилл запер его до вечера в комнате. И, как усмешку судьбы, услышал его обиженные слова: – Конечно, ты с Верой Дмитриевной хочешь в кино сходить, да? Ты теперь любишь ее, а не маму. И меня ты тоже больше не любишь! Еще день назад он бы рассмеялся такому заявлению. А может, даже рассердился бы. Но сегодня опустился рядом с сыном на колени и крепко обнял, прижав к себе: – Нет, Мить… никакой Веры Дмитриевны больше в нашей жизни не будет! Разве я могу кого-нибудь полюбить больше, чем тебя? Да даже так же, как тебя? Вот только почему-то, глядя на заплаканное лицо мальчика, Кирилл снова увидел ее глаза… Такие искренние, умоляющие. Глаза в тот момент не взрослой женщины – ребенка. Ребенка, открывшего перед ним душу… Снова перед Кириллом был экран ноутбука и фотография маленькой девочки. Девочки, которая – он теперь знал это точно – не умерла, а выросла в красивую, удивительную женщину. Эти глаза он не смог бы никогда забыть. И ни с какими другими спутать. – Это она… – прошептал Кирилл. – Вера Еременко стала Верой Назаровой. Единственной выжившей с этим даром. Только теперь Кирилл до конца понял, какую боль он ей причинил. Не просто отверг ее любовь – если бы только это. У него ведь были две недели, чтобы успокоиться и всё обдумать. Успокоился… обдумал… и решил вести себя, как ни в чем не бывало. Он с волнением ждал начала новой четверти. Кирилл и боялся возвращения Веры, и тосковал по ней – как бы ни хотелось ему выполнить то, что он в запальчивости пообещал Мите. Кирилл обрадовался, увидев девушку, но тут же пресек в себе все чувства. Сослаться на занятость – ведь он стал с Нового года завучем – было так кстати… Но Вера ждала другого. Ждала продолжения их оборванного диалога. Ждала понимания, отзывчивости. Ведь доверила ему сокровенную тайну. Доверила в школе, где за такие тайны не просто могли убить – сдать на опыты. – А что случилось? Не поздоровался? – Кирилл картинно пожал плечами, встретившись с Верой в вечернем коридоре, и наигранно рассмеялся: – Так мы ж сегодня виделись! – Мне кажется, ты меня избегаешь. Тебе есть… что скрывать от меня? – вновь этот взволнованный тон, внимательный взгляд. – Ты серьезно думаешь, что я поверил в твои мифические способности? – заявляя это, он старался не смотреть ей в глаза. Понимал, что если она еще раз взглянет на него так, как тогда, в день их прощания перед Новым годом, все его актерские способности полетят в тартарары. – Тогда что же между нами произошло? – Вера, казалось, смирилась и сама решила не настаивать на признании своего дара. Наивная, надеялась, что это всё спасет? В том-то и дело, что Кирилл слишком хорошо знал, что она ему не солгала. Знал – и опасался. – Может, как раз «не произошло»? Может, искорка там не проскочила, дыхание не перехватило? – продолжал он. – Я не понимаю тебя… Видит Бог, не хотелось ему быть таким жестоким. А что делать – пришлось резать по живому. По своим чувствам, которые вновь упорно пытались собраться в ёлочный шарик и взмыть на новогоднее деревце. По ее чувствам, которые не разбивались – которые он сейчас разобьет. – Мысли читать умеешь, а слов – не понимаешь, – грубо ответил Кирилл. – Ладно, скажу прямо: ты меня не интересуешь. И перестань бегать за мной. Это глупо – мы не школьники. Он повернулся – и поскорее ушел. Только чтобы не видеть, как ее глаза, только что озаренные лучиками любви, которую она испытывала и ждала от него, тускнеют. Но вот проклятье – влюбленному довольно и секунды. Всё он заметил. Но списал это на слабый свет от горящих в коридоре ночников. В нем всё казалось блеклым и безжизненным. Даже глаза… А теперь глаза этого ребенка с фотографии, в которых фашисты год за годом убивали теплоту, заставляя налиться болью, смотрели на Кирилла будто бы с укором. Не в силах больше этого выносить, Воронцов закрыл лицо руками и уронил голову на колени. Вера, может, всю жизнь ждала его – мужчину, который выслушает ее и поймет. Не оттолкнет, поддержит. Тянула к нему эту ладонь – через многолетние страхи и пережитую боль чужих преступлений и потрясений. Ладонь, которую ото всех других убирала за спину. И вот, дождалась, встретила, открылась… А он – как пощечину дал ей по душе. Фашисты – звери. А он – чем он оказался лучше? Кирилл всегда был скор в вынесении приговора, осуждении других. Обвинял Галину Васильевну, толком ничего еще не поняв. А кто он такой, что имел на это, как ему казалось, право? – Подонок… – прошептал Кирилл, ненавидя в этот момент самого себя. – Какой же подонок… Он не знал, сколько просидел вот так, бессильно сжимая руками голову, пока не почувствовал, как его плеча легонько коснулись. Но он не отреагировал, хотя и догадывался, что это Антон. – Кирилл, – молодой человек осторожно взял его за руку, вынуждая повернуться и посмотреть на себя. – Кирилл, поверь. Жить человеку с подобными способностями непросто. Но также непросто другим принять его. Непросто быть с ним. – Да я даже не попытался! – сквозь зубы сказал Кирилл. – Удрал, как шавка, поджав хвост. И ладно бы тогда! У меня было время, но я… – он махнул свободной рукой. – Вспоминать тошно. – Ты понимаешь, Кирилл, что это делается специально? Да, специально! Любые сверхспособности объявляются шарлатанством, изучение их – лженаукой. Не буду спорить, есть люди, которые ничем подобным не обладают и спекулируют на легковерных. Но вместе с ними становятся «несуществующими» такие, как ты и я. Как твоя Вера. И многие другие. Нас не существует для общества, Кирилл. А мы есть, мы живые, чувствующие! Но не знающие, как быть с нашим даром, сходящие от него с ума… Одинокие, потому что другие люди, даже если нас любят, просто не понимают, как с нами общаться! Этому не учат ни в семье, ни в школе, ни в институте. И это на руку им. – Кому – им? – Кирилл ощутил, что Антон сильнее сжал ему руку, но, как ни странно, не хотел освободиться. Его рукопожатие будто внушало уверенность, как и голос. Опять гипноз? Но сейчас Кирилл даже был не против, потому что жаждал хоть как-нибудь выбраться из той эмоциональной ямы, в которую только что рухнул. Ведь что от него проку – если чувствует себя бессильным и на эмоциях может что угодно натворить? – Строителям нового рейха и их помощникам. Ведь они лучше всех знают, что ясновидящие существуют. Всегда существовали. Именно пособники будущих фашистов когда-то устраивали охоту на ведьм. Но теперь им выгодно самим взращивать подобные способности в людях, разубеждая в их существовании большинство. Чтобы всё было только для их нужд. Чтобы человек с даром прибежал в итоге к ним, непонятый и отвергнутый остальными. Потому что деваться ему больше некуда – родителей нет или они отказались от него, а друзья и любимые люди считают сумасшедшим! А вот они, эти фашисты, якобы спасители, его утешат, внушат, что он – сверхчеловек, что он лучше других. И – из гордости или страху – он пойдет за ними. И поведет других, и начнет уничтожать прочих, не владеющих даром, как сорняки. Я, – Антон тяжело вздохнул, – слишком поздно понял, как им удалось сломать моего брата. Сначала купить – а потом сломать. Кирилл никогда не думал об этом. Даже год назад, когда ему пришлось поверить, что Митя обладает даром видеть вещие сны. А ведь Вера не случайно сразу потянулась к его сыну! Увидела родственную душу. Такого же, как она… Только один он, Кирилл, был удивительно слеп. - А потому, Кирилл, – Антон снова сжал ему руку, а затем медленно отпустил, – самобичевание бесполезно. Оно им на руку. Ненавидишь себя – и ты беспомощен. Сделанного не воротишь, но ты всё еще можешь исправить. Пока мы живы – мы всё можем исправить. Кирилл глубоко вздохнул и закрыл крышку ноутбука. Антон прав – Воронцов даже почувствовал прилив уважения и благодарности к нему. А еще сделалось как-то легче на душе. Он действительно еще может всё изменить. Теперь-то он не даст Веру в обиду – прежде всего, в обиду от самого себя. Будет обращаться с ней бережно, подарит ту любовь, что она, возможно, ждала все эти двадцать лет. Потому что это больше, чем любовь. Как говорилось в «Маугли», они с Верой одной крови. Подопытные, которым уготовили жалкую судьбу слуг для своих же собственных мучителей. И пусть у него нет способностей – он понимает ее. Сейчас как никто понимает. Стоп. Кирилл вспомнил пометку в своем досье. «Латентное состояние»? – У меня же нет сверхспособностей? – проговорил он так, будто желал подтверждения. – Мне уже тридцать шесть лет, они ни разу не проявились. Но там написали – латентны. Что это значит? Антон покачал головой: – То и значит, Кирилл. Способности у тебя есть. Но не у всех они проявляются сразу. Иногда нужен толчок. Сильное эмоциональное потрясение, скажем. Кирилл не выдержал и нервно рассмеялся: – У меня этих сильных эмоциональных потрясений за последний год было не счесть! Даже страшно представить, какое еще нужно для толчка! – Оно не обязательно должно быть негативное. Как раз наоборот, – спокойно возразил Антон. – Позитивное. Очень сильно позитивное. Он чуть помедлил и добавил: – Случается, что это работает как адреналин. От твоих способностей будет зависеть чья-то жизнь. Возможности нашего мозга поистине огромны и еще не изучены. Они спят, как богатырь в былине. Опыты «Ингрид» их пробуждают, но иногда даже направленное воздействие не может заставить богатыря встать и расправить плечи. Но это значит, что он просто ждет своего часа, когда будет по-настоящему нужен. Кирилл пожал плечами. – Даже не знаю, что сказать. Надеюсь, не окажусь в ситуации, когда будет идти речь о чьих-то жизнях. Хотя, – он невесело усмехнулся, – кого я обманываю? Я давно уже нахожусь в такой ситуации и так просто из нее не выберусь. Антон снова сел напротив него: – Повторяю – мы всё еще можем изменить. Представить всему миру доказательства преступной деятельности «Ингрид». Доказать, что фашизм, к сожалению, еще существует, и это отнюдь не скинхеды. Кирилл внимательно на него смотрел. Он доверял ему. Теперь доверял. И дело уже точно было не в гипнозе и даже не в трех прочитанных страницах-досье. Чутье – оно подсказывало верное решение. А возможно, это и были те самые сверхспособности, о которых они только что говорили. – Ты же поможешь мне? – спросил Воронцов и неловко развел руками. – Потому что я с трудом понимаю, с чего начать. Он в самом деле чувствовал некоторую растерянность. Слишком много произошло такого, чего он не ожидал. А вот Антон наконец улыбнулся – впервые за весь вечер его лицо озарила искренняя, светлая улыбка. – Ну, для этого я и назвался Прометеем. Для этого ты меня и позвал.