***
Алина закатывает рукава и протягивает руки навстречу угасающему солнцу. Кожа приятно нагревается, а она почти чувствует себя прежней. Одно из немногих ее наслаждений — выходить на веранду вечером, подставлять лицо и руки последним лучам. Ведь это единственный способ ощутить тепло в своих ладонях. Но наслаждение длится недолго. Драгоценные минуты проходят, и желанный свет скрывается вместе с солнцем за горизонтом, оставляя ее наедине с подступающей темнотой. Когда она бредет в свою комнату, почему-то останавливается перед зеркалом. Не сразу, но заглядывает в него, всматриваясь в свое отражение уставшими, пустыми глазами, в которых уже навечно отпечаталось разочарование. Теперь она никто. Санкта-Алина умерла там, обратившись в пепел на костре, на глазах у толпы. И никто не сможет с этим поспорить. Хотя нет. Она умерла еще там, на песках в Каньоне, а от нее прежней остались лишь отголоски воспоминаний, похожие на потрепанные картинки в потускневших тонах. Но разве она не этого хотела? Быть обычной, затеряться среди людей и жить заурядной жизнью. С Малом. Только почему-то удовлетворения так и не почувствовала. Алина с горечью усмехается своим мыслям и вновь всматривается в зеркало. А в следующую секунду замирает от неожиданности. Сердце, кажется, перестает стучать в груди, когда она встречается взглядом с кварцевыми глазами. Все длится лишь мгновение, но оно кажется ей вечностью. Дарклинг молча смотрит на нее нечитаемым взглядом, но Алина чувствует, нет — знает, что за ним скрывается всепоглощающая пустота, почему-то до боли знакомая ей. И, разумеется, когда резко оборачивается, за ее спиной никого не оказывается.***
Запах мяты приятно разносится по комнате, когда Алина отрывает по листику от перетянутой нитью засушенной связки. Тонкие пальцы аккуратно перекладывают будущую заварку в медный чайник, а ностальгия воскрешает в памяти воспоминания. Сегодня чай пить она будет в одиночестве. Не то, что бы ей было не с кем. Просто компания ей больше не нужна. В какой момент она полюбила уединение? Ответа Алина не знала, но явственно ощущала, что гулкая тишина уже давно перестала ее пугать, и даже больше — в этом безмолвии она чувствовала что-то необъяснимо родное, словно то был невидимый зверь, льнущий к ее ногам. Теперь одиночество стало ее домом. Алина, морщась, потирает шрам на плече, который резкую боль продолжает посылать по всему телу. Снова приступ. Снова ей хочется содрать с себя кожу вместе со шрамом, чтобы избавиться от боли. И от его метки. «Рана никогда не заживет до конца» Когда Алина тянется к крючку на стене, чтобы подвесить пучок мяты, у нее возникает странное ощущение. Чувство, будто за ней наблюдают. Но она не придает этому значения, отмахивается от этих ощущений, как от назойливой мухи. Заставляет себя думать, что ей просто показалось. Но когда краем глаза замечает тень в углу комнаты, успокаивающий голос внутри стихает, уступая место страху. Почти не дыша, Алина нащупывает на столе нож и поворачивается в сторону тени. Ее единственное оружие с мерзким лязгом приземляется на пол, но Алина даже не пытается поднять его. Оно ей не поможет. Хочется кричать, надрывая голос до хрипоты, бежать, не оглядываясь, лишь бы не встречаться глазами с тем, кто стал ее ночным кошмаром. Алина зажмуривает глаза в бессмысленной попытке прогнать видение, но тщетно. Дарклинг не исчезает, не обращается в пепел, лишь продолжает молча наблюдать за ее беспомощностью. И снова это гадкое чувство, будто он видит ее насквозь. Он делает шаг, а она до боли вжимается в стол позади нее. — Не подходи, — хрипит Алина. Ноги наливаются свинцом, и, кажется, врастают в пол. Расстояние между ними неизбежно сокращается, но Алина не кричит, не убегает. Мысль о том, что скрипа половиц под его шагами не слышно, придает ей сил. Словно в какой-то другой, параллельной реальности она видит, как Дарклинг останавливается в нескольких сантиметрах от нее, как его бледная рука тянется к ее лицу. Весь мир замирает, вместе с ним и Алина. Ждет. Но когда ощущает прохладное прикосновение пальцев на щеке, глаза ее расширяются от ужаса. Надежда на то, что ей все померещилось, бесследно растворяется в воздухе. Она чувствует его. — Как? Ты же… — осекается. Не может произнести эти слова. — Мертв? Алина вздрагивает. В его ровном голосе нет упрека, нет сожаления и страха. Ничего, кроме леденящего кровь спокойствия. Она не хочет вглядываться в его острые черты, заглядывать в мрачные глаза, таящие в себе бездонную тьму, обитель одиночества и боли. Не хочет, но глаз оторвать не может. Не признает, что втайне от самой себя искала его в тенях на стенах, что звала его в своих снах. Что хотела, чтобы он стал ее кошмаром. Чудовищем, принадлежащим только ей. Не признает. Непролитые слезы жгут глаза, желанное слово горит на губах, но так и не срывается с них. — Чего ты хочешь от меня? Несколько мучительно долгих секунд Дарклинг молчит. Он изменился. Теперь в нем было что-то неестественное, промозглое. То, от чего по телу разбегаются липкие мурашки. — Боюсь, мой ответ тебя не устроит, — тихо произносит он, перехватывая ее взгляд. Алина ловит каждое его слово. — Моя тьма продолжает жить внутри тебя, — холодные пальцы спускаются к шее, затем ниже, очерчивая шрамы на ее плече. — Где-то глубоко, но она все еще цепляется за жизнь. А знаешь, что самое интересное? — намек на улыбку скользит по его мертвенно-бледным губам. — Ты сама питаешь ее жизнью. — Ложь. Усмехается. — Мне незачем врать. — Во мне не осталось твоей силы. — Тогда почему я, по-твоему, здесь? Неестественная тишина сдавливает виски, а его острый взгляд, оставляющий порезы на коже, пригвождает к полу со всей своей нерастраченной силой. Алина не верит его словам. Не хочет верить. Хватит с нее боли. Слишком часто обманывалась. Взмахом руки она рассекает иллюзию разрезом. Перед глазами размытое пятно, Алина бежит в свою комнату, отбивает руки и ноги, больно задевая все острые углы, стирает кожу в кровь и оставляет позади себя звон от чего-то разбитого. Кажется, стекло. Она всегда была неуклюжей, но какие-то навыки не забываются, они въедаются в кости, растворяются в венах. Разрез получился превосходным. Она скатывается вниз по холодной стене, закрывая ладонями лицо. Только сейчас Алина замечает, что из порезов на руках выступают алые капли. Но ей все равно, и даже с каким-то мрачным удовольствием она размазывает кровь по щекам. Пустота, живущая где-то в районе груди, которую она до сих пор пыталась игнорировать, теперь растекается тьмой по всему телу. Слезы душат, и она позволяет боли выплеснуться наружу, но страшнее всего становится для нее горькое осознание того, что эту зияющую дыру внутри нее уже не заполнить ничем.***
Лунный свет сочится струйкой из открытого окна, выжигая странные тени на стене. Кажется, что они пляшут, словно адские твари на пылающих углях, извиваются, а после в страхе расползаются по углам, чтобы затем повторить свой мрачный танец вновь. Тени были живыми. Алина знает, что одна из них молчаливо стоит прямо позади нее. Наблюдает со стороны, не собираясь прерывать. С каждой секундой тени на стенах все сильнее замедляют темп, и их тела становятся почти прозрачными. Резкая пульсация отдает в голове, когда Алина в отчаянной попытке шевелит пальцами, пытаясь вернуть им жизнь. Но свет луны неизбежно поглощает тьму. Морщась от боли, Алина потирает виски. Хочется осесть на пол, упасть тряпичной куклой и больше не вставать. Но она сдерживается. — Неплохо, — голос позади вынуждает ее замереть. — Я о разрезе. Страх сменяется облегчением. Алина оборачивается с еле заметной улыбкой на губах. — Не удержалась. Тишина становится вязкой, почти осязаемой. Такой знакомой. Монстр, сокрытый бесконечно прекрасным обличием, неотрывно смотрит на нее, царапая взглядом. Она никогда не понимала выражение его глаз, отзеркаливающих или желание убить, или поцеловать. — Я хочу, чтобы ты ушел. Уголки его губ чуть приподнимаются в подобии улыбки. — Самообман так сладок. Алина не сдвигается с места, когда Дарклинг подходит к ней ближе. Старается не замечать разрастающееся чувство, поселившееся внутри, которое с каждым новым его шагом отдается в теле трепетом. Ненавистным и давно уже забытым. — Хочешь знать правду, Алина? — произносит он почти шепотом у самого ее уха, заставляя вздрогнуть. — Я прихожу к тебе, потому что ты меня зовешь. Не я, а ты не можешь меня отпустить. Она знает. Всегда знала. Искренне хочет изгнать тьму из своей груди, выворачивающую ей душу каждый день, ту, что одна на двоих. Но с сожалением признает, что не может. Как бы Алина не пыталась скрыть правду того, что сквозь километры льда, рожденного ненавистью, она самозабвенно тянется к этому мраку. Он режет ей руки, ломает кости, что затем осколками впиваются в мясо. Как иронично, но она захлебывается в этой скверне с безумной улыбкой на лице. Безмолвие оседает на губах, и глаза становятся голосом. Одним лишь взглядом говорит: «Мне жаль» И Дарклинг внемлет ей. Его губы скользят по ее ключицам, шее, незаживающим шрамам, служившим теперь горьким напоминанием о нем. Он ее проклятье, его объятия — оковы, окольцовывающие ошейником все тело и мысли. Тьма, всегда прятавшаяся где-то слишком глубоко, теперь обретает почву, пускает корни, но Алина не сопротивляется. Больше нет сил. Не отстраняется от этих прикосновений, подставляя шею и губы прохладным поцелуям, таким неправильным, но нужным. Алина ненавидит себя за это, ненавидит до тошноты. Лучше бы ее сердце не билось. Лучше бы она сгорела вместе с ним. Но бессмысленно отрицать то, что сейчас она наконец чувствует себя полноценной, и впервые за долгое время ей становится так… спокойно. Словно недостающий фрагмент пазла занял свое место. Заглядывает в его мрачные глаза, в которых отражается свет угасающей луны, и читает в них свои запретные желания. И перед тем, как окончательно утонуть в них, точно в бреду, шепчет: «Я скучала, Александр»