Еноты

Моно рядом с ней не было. Шестая уставилась на скомканные простыни и развороченные подушки, не понимая, что её разбудило, а под кожей бурлило что-то похожее на панику. Сглотнув, она попыталась успокоиться, злясь на себя за то, что сразу же погрузилась в страх, и немного беспокоясь из-за того, что чувствовала себя на грани. …Почему она была так напряжена? Моно иногда просыпался раньше нее. Даже часто. Он, как и она, спал чутко, и особенно в последнее время. Он явно не высыпался, даже если сам клялся-божился, что справляется с этим, работает над этим. Может, он просто пошел в туалет? Или, может, он пить или есть захотел — он давно ничего не ел. Она не должна так… блин, ладно, так волноваться. … …Но. Но что-то было не так. Шестая не успокаивалась, её сердцебиение не замедлялось, руки не переставали дрожать. Обычно ей удавалось взять себя в руки, когда она думала о логических причинах чего-либо, но все варианты, которые она придумывала, почему Моно не в постели — вполне разумные, нормальные объяснения — ничуть не помогали. Шестая сжала губы и тихо встала, не желая будить остальных детей. Нужно просто пойти и поискать его, вот и всё. После того, как она его найдёт, она сможет просто поговорить с Уильямом об этой новой, внезапной склонности к слишком острым реакциям, он её выслушает, и всё будет в порядке. Но сначала просто нужно найти Моно. Его пальто на вешалке не висело. Она молча открыла дверь, не нуждаясь в свете, чтобы видеть, куда идёт. Её глаза привыкли к кромешной тьме, так что этот уютный, мягкий полумрак был пустяком. Первым делом она осмотрела ванную комнату наверху. С каждым шагом страх нарастал, словно тяжесть на груди, словно расплавленное железо, обжигающее лёгкие. В ванной было темно, и когда она тихонько открыла дверь, не желая поднимать шум, если она всё-таки остро отреагировала, внутри было пусто и безлюдно. Шестая сглотнула. «Так, нет, успокойся, идиотка». Выходит, что он тогда на кухне? Моно не любил просить о таких вещах, как еда, даже после стольких дней, уж такой он был дурачина, поэтому было логично, если бы он ушёл искать еду, никому не сказав. Шестая повернулась и направилась к лестнице, немного задержавшись на вершине. Лестница словно стала намного длиннее, и тянулась всё ниже и ниже в темноту первого этажа. Девочка покачала головой: сейчас на это не было времени. Проскочив несколько ступенек и чуть не навернувшись, она добралась до гостиной, где оказалось гораздо холоднее, чем наверху. Шестая почти что отстраненно увидела, как по её коже бегут мурашки. Уже не в первый раз её разум закричал, что что-то не так, а это сводило её чуть ли не с ума. Словно зуд, до которого невозможно дотянуться. А инстинкты Шестой никогда не ошибались. Сглотнув, Шестая рысью побежала на кухню, огибая спящих взрослых и Стефани и оглядываясь по сторонам с нарастающим страхом нарастающей нервозностью. — Моно? — прошептала она в пустую комнату. Ни звука. Шестая принялась открывать и закрывать ящики, ища своего друга в местах, где он мог бы поместиться, и на всякий случай в местах, где не смог бы. Она даже запрыгнула на кухонный стол и заглянула в пространство между верхней частью шкафов и потолком, но там обнаружилась только пыль и несвежая упаковка жевательных мишек. Где же он? За следующие семь минут Шестая с замирающим сердцем дважды обошла весь дом, даже зашла в комнату взрослых со всей скрытностью, на которую была способна, и, несмотря на напряжение, которое делало её неуклюжей, никто из взрослых не шелохнулся, ибо их сон стал тяжелее от вина и полного желудка. Пробираясь между импровизированными кроватями и храпящими телами, Шестая вспоминала время, проведенное на корабле, гостей и их громоздкие формы, и как ей приходилось на долгие секунды задерживать дыхание, чтобы не быть пойманной. Один из родителей повернулся во сне, заставив Шестую сильно вздрогнуть. Её там больше не было. Идиотка. Успокойся. Подвал тоже не дал результатов, лишь очередную волну беспокойства и ужасных воспоминаний, навеянных темнотой, маленьким пространством и запахом слабой плесени. Даже если по стенам и горели маленькие лампочки, они казались слишком крошечными в свете внезапно возникшей серьёзности ситуации. Повторим. Снова наверх. Вниз по лестнице. Первая, вторая, третья комнаты. Под кроватью. За занавеской в душе. Ничего. Шестая уже в пятый раз зашла на кухню, окончательно смирившись с тем, что Моно каким-то образом растворился в воздухе. О чём он думал? Он ушёл? Его кто-то забрал? Монстр? Или плохой человек? Его обувь по-прежнему стояла рядом с её, оленья диадема тоже никуда не делась, как и одеяло и книги. Следов борьбы не было, да и любой громкий звук всё равно разбудил бы её. Девочка снова переместилась в гостиную, беспокоясь, но черпая скудное утешение в присутствии спящих Стефани и Уильяма — никто больше не исчез, она была не одна — и села на пол. Почему-то привычная, старая поза помогала её затуманенному сознанию лучше соображать. А ей это было необходимо. Она не могла сосредоточиться, когда вела себя как идиотка и психовала. Ей нужно было успокоить свой разум. Ей нужно было быть спокойной и собранной, как в старом мире. Она слегка покусала пальцы — плохая привычка Моно, которая иногда передавалась и ей. Её мысли бежали со скоростью мили в минуту, пока она обдумывала их с Моно взаимодействие, его слова, его выражения, всё, что могло бы помочь ей разобраться в этой ужасной ситуации. … … …Он вёл себя немного странно, с досадой поняла Шестая. Немного тихий, немного серьёзный, и не то чтобы это было её другу несвойственно, но обычно он был тихим в смысле спокойным. В смысле расслабленным, когда человек довольствуется тем, что слушает чей-то разговор, а не выглядит так, что предпочёл бы быть в каком-нибудь другом месте. Как будто он думал о… Они стояли в белой комнате, оба напряжённые и дрожащие. Уильям спал на кровати рядом с ними. — Это ведь из-за меня… — его голос сорвался, и ему пришлось начать заново. — Всё это произошло. Потому что… потому что я думал… Так, стоп, только не говорите ей, что он всё ещё переживает из-за пожара? Что он зачем-то винит себя во всём, что пошло не так? Даже после разговора в больнице? Шестая сильно дёрнула прядь на голове, раздосадовавшись. Неужели всё из-за этого? Она должна была догадаться. Он сказал, что с ним всё в порядке, но то же самое он говорил, когда подвернул лодыжку, убегая от доктора, и когда фарфоровые ученики бахнули его головой об пол. Моно мог лишиться руки и ноги и всё равно говорить, что с ним всё в порядке, если думал, что её это успокоит. Таким он был человеком. И, конечно же, она об этом забыла. Но… но всё равно что-то было не так. Что-то не сходилось, не сейчас. Недостающий кусочек головоломки. Шестая помотала головой. Неважно. Это неважно, на данный момент у неё было достаточно информации. Когда она найдёт Моно, то сначала укусит его аж до крови, а потом потребует объяснений. В том, что произошло во время пожара он был не виноват, и точка. Или, по крайней мере, не полностью. Она тоже нехило сглупила. И вообще, все уже закончилось, чего он на этом зациклился? Нет смысла беспокоиться о том, чего не случилось. Уильям был в порядке, они были в порядке, монстр был мёртв. Они даже сказали правду, и их взрослый их принял. Они жили в самом настоящем доме. У них была еда, одежда и кровати, их никто не заберёт. Они собирались тут жить. Всегда. Всё закончилось. Так почему же он думал о…? Почему ей казалось, что…? Порыв ветра обдул и без того холодную кожу Шестой, на мгновение отвлекая её от бурных мыслей. Она уставилась на шрамы на руках, стиснув зубы так сильно, что загудела голова. Температура в гостиной упала ещё ниже. … Стоп. Шестая медленно подняла голову, чувствуя, как подкрадывающийся ужас сжимает её сильнее, чем раньше. Здесь было прохладно. Да что там, холодно. Но это же дом. Дом, не изрешеченный дырами и не с проломленной крышей. Дом, в котором были закрыты все окна, а камин всё ещё согревал комнату своим остаточным теплом, она проверяла. Так почему же здесь был сквозняк? Шестая поднялась на шаткие ноги, беззвучно проклиная внезапную неустойчивость. Что-то ползло по её позвоночнику, словно паучьи лапки или костлявые пальцы. Словно что-то давило на затылок, внутри её обнаженной и уязвимой головы. Нечто до боли знакомое, но что же это было? Она оглянулась, ища, откуда дул ледяной воздух. Окна заперты. Окно на кухне тоже заперто. А вот входная дверь? Открыта. Широкие чёрные глаза уставились на деревянную крашеную дверь. Она была приоткрыта. Холодный ветер с улицы неуклонно проникал внутрь, а с неба быстро опадали снежинки. Она вспомнила, как взрослые говорили, что снегопад прекратится ещё не скоро. За цветной дверью виднелась часть тротуара и украшения двора. Медленно, словно во сне, она подошла к входу, чтобы получше рассмотреть, не желая верить тому, что видит. Не было ни крови, ни кожи, ничего, район был спокойным, комната, где люди держали свои машины, была закрыта, игрушки во дворе Брэдли были нетронуты, но внимание Шестой сразу же привлекло другое. Прямо перед ней, в толстом слое снега, покрывавшем землю, виднелись следы. Не много, не достаточно, чтобы понять, куда они вели — они были только у внешней стороны дома и разворошили снег так, что казалось, что их обладатель упал или встал на колени. Глаза Шестой быстро проглотили все улики, сценарий в её голове приобрёл форму, она даже не заметила, как маленькие кусочки снега прилипли к её тёмным волосам, а щёки онемели от холода. Следы явно принадлежали Моно, это и идиоту понятно, но вопрос состоял в том, где был сам Моно. Её друг был не настолько глуп, чтобы бродить по улице без причины, он был расстроен, но почему — ей не сказал, а следы на снегу остались в одной точке и не вели ни назад, ни вперёд. Как будто он… Шестая резко вдохнула. Как будто он исчез. Как будто он телепортировался. Маленькая девочка откинулась назад, чтобы посмотреть на телевизор Брэдли, но его тёмный экран не отражал ничего, кроме спящих на полу фигур и её собственного встревоженного выражения лица. Гнетущее чувство нарастало, душило её и делало плечи тяжёлыми. Шестая потрясла головой от досады, даже сильно дёрнула себя за волосы, но чувство никак не ослабевало. Она чувствовала себя беспокойной, напряжённой, словно пружина, которая вот-вот лопнет, как будто что-то указывало на неё, это чувство было удушающим, как будто что-то… Смотрело… Лёгкие Шестой замерли. Девочка впилась ногтями в кожу головы, наконец-то, вспомнив это ощущение. Она испытывала его и раньше, постоянно в старом мире. Его испытывали все, но научились жить с ним и заталкивать в себя, потому что не было другого выбора, потому что всегда имелись более насущные проблемы, чем кто-то, кто всегда просто… наблюдал. Око. Повернув голову так быстро, что запротестовал затылок, Шестая снова посмотрела на снег. Серьёзность ситуации стала ещё тяжелее после того, как она узнала о причастности этой ужасной твари. Но почему именно сейчас? Если Око наблюдало за ними, тогда…! — Моно, — прошептала Шестая, и перед ней возникло крошечное облачко пара. Что же случилось с её другом?! Око не делало ничего особенного, его даже никто не видел, но все знали, что оно есть, и иногда оно… кое-что показывало. Шестая эти видения видеть не доводилось, но она говорила с теми, кто их испытывал, и… Они после уже не были нормальными. Вдруг Моно что-нибудь увидел? Первый инстинкт побудил Шестую немедленно выбежать на снег, и её босые ноги встретила ледяная влага, но затем она остановилась, не зная, что, собственно, делать. Моно обладал способностью перемещаться через телевизоры и всё, что имело электричество, но она знала, что иногда он мог делать это и без приборов, хотя мальчик признался, что его это сильно истощает. Шестая топнула ногой по снегу, от чего во все стороны разлетелись ледяные комки. Моно мог быть где угодно. А в этом городе, который был так невероятно велик найти его попросту невозможно! …По крайней мере, в одиночку. Страх придал ей решимости. Шестая развернулась и почти бегом бросилась в дом к спящему Уильяму. Объяснения подождут. Крики на Моно подождут, сначала нужно его найти. Их взрослый сказал, что всегда и во всём будет рядом с ними. Пришло время выполнить это обещание. — Уильям! — Шестая не стала тратить время на нежные подталкивания, вместо этого она изо всех сил тряхнула взрослого, стараясь держать голос ровным. Он понизился до хриплого шёпота, как всегда, когда Моно и ей было по-настоящему страшно, но мужчина всё равно вздрогнул и через три секунды вскочил в полусидячее положение, полусонный. — Мнг… шта… — заикаясь, произнёс он. Шестая сильно дёрнула его за рубашку. — Ш-шестая? Эй, что случилось…? — Моно исчез. — Девочка чувствовала, как взгляд Ока впивается ей в спину, в неё закралось нетерпение, но она его подавила. Нет. Попытаться найти его самостоятельно было бы быстрее, но также невероятно глупо. Ей нужна была помощь. К счастью, глаза Уильяма прояснились в рекордные сроки после того, как он услышал эти два слова. Шестая не знала, что её взрослый увидел в выражении её лица, или же это было из-за срочности слов, но этого хватило, чтобы он выпрямился и схватил её за руку, а сон как рукой сняло. — Что значит «исчез»? Ты проверила… — Да, везде! — прошипела Шестая, указывая на дверь. — Его нет в доме, а дверь открыта! А-а снаружи следы, но я… я не могу… — Так, Шестая, дыши… — попытался успокоить её взрослый, но девочка отпрянула в сторону, раздосадованно мотая головой. — Я в порядке! Нам нужно найти Моно, он…! — Шестая, — мягко, но твёрдо сказал Уильям. — Мы найдем Моно, обещаю, но я тебя в таком состоянии не понимаю. Так что давай сначала успокоимся, хорошо? Шестая издала беззвучный звук раздражения, но попыталась успокоить свой разум так быстро, как только могла, и принялась делать вдохи, которые были слишком быстрыми, чтобы помочь. Каждая потраченная секунда могла стоить Моно безопасности! Уильям вздохнул через нос, бросив взгляд на вышеупомянутую открытую дверь. Его напряжённая челюсть выдавала его волнение, несмотря на спокойствие, которое он демонстрировал. Однако, увидев его притворство, Шестой стало немного лучше. Она часто забывала, что Уильям сказал, что взрослым тоже бывает страшно. Он не вёл себя пренебрежительно, ему было далеко не всё равно. И Шестая в своём мире, когда требовалось, всегда была логичной, несмотря на страх. Сейчас она в этом нуждалась. — Расскажи, что случилось, — сказал Уильям, когда увидел, что Шестая по-настоящему успокоилась. Всё ещё охваченная нервозностью, Шестая сжала губы. — Я… я только что проснулась, не знаю почему, но у меня было плохое предчувствие, — попыталась она подытожить как можно лучше, не желая терять время. — Я увидела, что Моно нет рядом и пошла его искать, но его не было в доме, и он вёл себя странно, и… Шестая умолкла. — …И? — подсказал Уильям. Шестая сглотнула и наклонилась чуть ближе. — Я не… думаю, что это нормально. Мне кажется… — «Да скажи уже, дура». — Кажется, Око здесь. Глаза их взрослого сверкнули пониманием. — Ты уже говорила это имя. Когда вы рассказывали мне о… своём мире. Они связаны? — Это… если честно, не знаю, я никогда его не видела, — призналась Шестая, чувствуя себя глупо от того, что боялась чего-то, с чем даже не встречалась, но не зная, как объяснить свои опасения. Просто это было нечто настолько неотъемлемое, что дети их мира никогда не чувствовали необходимости о нём говорить. Это был факт жизни. Небо серое, их кровь красная, а Око всё видит. — Я даже не знаю, монстр это или нет. Я просто знаю, что оно… наблюдает за нами. — Наблюдает? Шестая кивнула, чувствуя бегущие по рукам мурашки. Ей нужно было закончить этот разговор, прямо сейчас. — Оно… сейчас наблюдает за тобой? — спросил Уильям, оглядываясь вокруг, как будто Око пряталось в углу, как будто они вообще могли хоть что-нибудь сделать, чтобы оно не заметило. Девочка снова кивнула. Но оно не должно здесь быть. Оно не должно уметь переходить из мира в мир. Насколько она знала, так умел только Моно. Но было ли это то самое Око, которое она знала? Ощущение было немного… другим. Не таким сильным, как в старом мире, оно было очень, очень слабым, но всё равно было, и от одной этой мысли было трудно дышать. — Но я не думаю, что оно что-нибудь сделает. Как минимум пока у него есть Моно, — подчеркнула она, желая поскорее вернуться в нужное русло. Уильям встал, мрачно кивнув. — Думаешь, оно его забрало? — А иначе чего он ушёл ни с того ни с сего?! — вскинула руки Шестая, возмущаясь. Стефани что-то проворчала, и девочка на секунду замерла, не желая её будить. Но её колотящееся сердце не останавливалось. Оно билось о её маленькую грудную клетку, словно хотело вырваться наружу, толчки крови отдавались по всему телу, заставляя содрогаться от каждого удара. Это уже начинало причинять боль. Шестая вздрогнула и схватилась за грудь. Возьми себя в руки, идиотка. Возьми себя в руки. Но Моно в опасности, в опасности, в опасности… — Эй, эй, Шестая… — Уильям положил руки ей на плечи, решительно глядя на неё. — Шестая, мы его найдём. Я же сказал, что никому не позволю вам навредить, помнишь? Шестая кивнула, прикусив внутреннюю сторону щеки. Да, сказал, сказал, но это был не обычный человек, это было Око, и как бы ей ни хотелось верить, что Уильям может что-нибудь сделать, это, скорее всего, невозможно. Но она этого вслух не сказала. — Так. Хорошо. У тебя есть мысли, где он может быть? — Н-нет. Он же может путешествовать через телевизоры, я не знаю, как далеко он ушёл, — ответила Шестая. Уильям щёлкнул языком. — Ничего страшного. Я вообще-то подумал… ты не можешь его выследить? Шестая моргнула. — …Как? Она могла до некоторой степени выслеживать людей, она так уже делала в старом мире, поскольку люди означали еду, тепло и компанию, поэтому она часто брала подсказки и следовала за ними, чтобы либо поработать с кем-то, либо украсть у него. Тем не менее, она не знала, сможет ли сделать это здесь. Уильям слегка улыбнулся её задумчивому хмурому лицу. — Я не имею в виду буквально отследить его шаги, — начал он, каким-то образом прочитав выражение её лица. — И мы не будем ничего делать, если не захочешь, но я подумал, что раз вы оба родом из одного места и оба можете манипулировать энергией… вдруг ты сможешь как-нибудь его почувствовать? Шестая расширила глаза. Она о таком не думала, но теперь, когда задумалась, это имело смысл. Они с Моно пришли из старого мира. Моно делал всякое с электричеством. Она делала всякое с душами. Если она могла чувствовать Око, то, может, и своего друга почувствует? Шестая выпрямилась и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Руки Уильяма на её плечах немного успокоили её. …Но с чего ей вообще начать? Фыркнув, девочка попыталась вспомнить, что делало Моно, ну, Моно. … …Он был позитивным. Заботливым. Смелым. Сильным и умным. Но этого ведь недостаточно. Если она чему-то и научилась, так это тому, что люди до жути противоречивы. Некоторые основные термины вообще не определяли её лучшего друга. Возможно, именно поэтому она ничего не чувствовала. «Иди глубже». Как Моно ощущался? Статика. Это первое, что пришло на ум. Всякий раз, когда она брала его за руку, по её пальцам пробегало покалывание, а затем исчезало. Словно, куда бы он ни пошел, с ним оставался маленький ток. Что-то холодное, пустое, но не совсем. Как когда они звали друг друга через заброшенное здание, и по нему разлеталось эхо. Как когда Уильям попросил их быть осторожными на детской площадке, и его голос слабо рикошетил. Эхо. Шестая сосредоточилась на этом ощущении и зажмурила глаза, пока не увидела, что вокруг пляшут маленькие пятнышки. «Моно, Моно, ну где же ты? Если ты после всего, через что мы прошли вздумал уйти, клянусь, я тебя убью». Она потянулась, и мир окрасился в серые и чёрные тона, приглашённые звуки слились воедино, пока она не стала следовать слабой линии. В её груди что-то сверкнуло. Босые ноги на снегу, строгие штаны и слишком большое пальто… — Я вижу его, — выдохнула Шестая, наконец открыв глаза и поглядев на своего взрослого в шоке и триумфе. Уильям выдохнул с облегчением и легонько погладил её по голове. — Кажется, вижу. Он немного далеко, но… — Молодец, Шестая. Иди надевай куртку, — приказал Уильям. Шестая сдержала мгновенный ответ, что она ей не нужна, практически взлетела наверх, на цыпочках обошла остальных детей и достала свою куртку. Спор с их взрослым лишь затянет дело. Но вот на шнурки ей было плевать, поэтому она проигнорировала кроссовки и побежала вниз, но тут же увидела растрёпанную Стефани, схватившую Уильяма за руку. — Я с тобой, — говорила она, решительно нахмурившись. — Если Моно снаружи, то…! — Нет, мне нужно, чтобы ты осталась здесь, вдруг он вернётся, — покачал головой Уильям, быстро надевая ботинки. — Только мотоцикл мне свой одолжи. — Уильям, там начинает штормить, — Стефани указала на дверь. — Ты без подмоги не справишься. Дай я хоть в участок позвоню, мы сможем… — Не надо. Тут… тут всё не так просто. — Мужчина опустил глаза, когда Шестая дёрнула его за рукав, и рефлекторно взял её руку. — Нельзя пока никого привлекать. Стефани уставилась на него как на сумасшедшего, а затем посмотрела на Шестую. Маленькая девочка вызывающе посмотрела в ответ. — Ты… подожди, ты что, Шестую с собой берёшь? — прошипела Стефани. — С ума сошёл?! — Я нужна Моно! — вклинилась Шестая на повышенных тонах, и посмотрела на своего взрослого. — Я должна быть там! Пошли уже! — Что? Нет, ты останешься здесь, и пусть с этим разбираются взрослые! — Стефани гневно уставилась на мужчину. Уильям провел рукой по волосам, напрягшись. — Стеф, я серьёзно. Мне нужно, чтобы Шестая пошла со мной. — Здесь она будет в большей безопасности! Оставь её с остальными родителями, чтобы мы… — Уильям, пошли! — Шестая дёрнула сильнее, рыча. — Око…! Мужчина ущипнул себя за переносицу и вдохнул. — Стефани. Пожалуйста. Шестая нетерпеливо наблюдала, как двое взрослых смотрели друг на друга, похоже, разговаривая одними глазами, как вот иногда они с Моно. — Ты же знаешь, что я не стал бы просить, будь это обычная ситуация. Я и сам хочу, чтобы Шестая осталась. Но это. Не. Нормальная. Ситуация. Стефани сузила глаза. — Ты можешь хотя бы назвать код? Уильям язвительно усмехнулся. — Не думаю, что код здесь применим. Может, 10-30? 10-18? — Так тем более я должна с вами пойти. — Стефани, пожалуйста, просто отпусти нас. Нам будет легче, если мы пойдём вдвоём. К тому же, мы теряем время, — Уильям указал на окна. Стёкла слегка дребезжали от ветра. — Ты сама сказала, будет шторм. — С нами всё будет в порядке! — вмешалась Шестая, поймав взгляд Стефани. — Уильям не слабак, и я тоже! Нас не убьют! Бровь женщины дёрнулась, и она тяжело вздохнула. — Шестая, ты ещё ребёнок. — А знаю я больше, чем ты! — огрызнулась девочка. Стефани внимательно посмотрела на её непоколебимое выражение лица, затем на Уильяма, слегка откинулась назад и выругалась себе под нос. — …Хорошо. Но, — она чуть ли не до боли ткнула пальцем в грудь Уильяма, — когда ты его найдешь, ты объяснишь всё, что творится у тебя в голове. Всё. И если Шестая пострадает, клянусь Богом, Уильям Аллен, пожалеешь, что на свет родился. Взрослый Шестой явно расслабился, несмотря на угрозу, и кивнул. — Принято. Спасибо, Стеф, правда. — Не благодари, сначала верни своего ребёнка в целости и сохранности, — отмахнулась Стефани и быстро собрала волосы в конский хвост. — Как только уйдёшь, я разбужу остальных. Что бы ты ни говорил, они тоже захотят помочь, даже если просто прошерстить окрестности. Уильям одарил её благодарной улыбкой и, наконец-то, наконец-то, вышел к комнате для машин, которую видела Шестая. Она была закрыта, но взрослые за несколько минут с лёгкостью её открыли, и большая дверь поднялась, выпустив клубы снега. Девочка заглянула внутрь. Там стояла серая машина и одна машин поменьше, которые она видела то там, то сям. Мотоцикл, кажется? Он был похож на большую осу, но она видела, что люди ездили на нём как на лошади, сверху. Хотя на самом деле ей было все равно, как он работает — он быстрый, а быстрота сейчас — всё, что нужно. — Шестая, надень это, — Стефани протянула ей то, что Шестая распознала как шлем, и недовольно нахмурилась. — Я серьезно. Раз уж собралась ехать, надень шлем. Это элементарная безопасность. — На Уильяме нет шлема, — заметила Шестая. Стефани хмыкнула. — А у Уильяма голова дубовая, — она бросила на мужчину дразнящий взгляд и швырнула ему ключ. Тот фыркнул. — Просто запасного у меня нет, но он уже взрослый. Пусть будет у тебя. Шестая стиснула зубы, но подчинилась, чувствуя себя по-дурацки и тяжелой в этой безразмерной штуке. Это Моно любил надевать на голову странные вещи, а не она. Ему бы понравилось больше. Стефани сдвинула козырёк вверх, ласково заглянула ей в глаза и улыбнулась. — Будь осторожна, хорошо, Шестая? — Ясен пень. — Я готов, — позвал Уильям, уже сидя на мотоцикле. Стефани в последний раз похлопала девочку по спине, затем просунула руки ей под плечи, подхватила и опустила перед Уильямом, надежно зафиксировав. — Будь на связи, — сказала Стефани. — Я сообщу, если что-нибудь случится. — Понял. Шестая сжала руки на нижних частях ручных сцеплений мотоцикла, вздрогнув, когда почувствовала вибрацию машины под собой. Она напоминала рычание монстра. Обычно Уильям старался их успокоить, прежде чем попробовать что-нибудь новое, но она понимала, что счёт идёт на секунды, поэтому сглотнула и стряхнула нервы. И с последним рёвом мотоцикла они с молниеносной скоростью рванули с места. — Держись крепче, Шестая! — услышала она крик Уильяма сквозь ветер. Кровь ревела в ушах, и девочка чувствовала, как морозный воздух впивается ей в ноги, а огни города расплываются, когда они промчались мимо спокойного района и выехали на оживлённые дороги. Скорость, с которой они ехали, была немного пугающей, и иногда, когда Уильям объезжал машины, они слегка наклонялись в сторону, заносясь на обледенелой дороге, но это было и немного захватывающе тоже. Они ехали быстрее автобуса, быстрее, чем она когда-либо бегала за всю свою жизнь. Вот бы у Шестой было какое-нибудь средство передвижения, которым она могла бы пользоваться в своем мире — машина или даже обычный, разве что не поврежденный велосипед. Это избавило бы её и Моно от многих головных болей. «Моно…» Поджав губы, Шестая помотала головой и снова сосредоточилась. Потом подумает. Сейчас Моно на первом месте. Вздохнув, она снова начала копаться в энергии, пытаясь ухватиться за конец верёвки, за которую ухватилась несколько минут назад, слишком хорошо помня, что Око следит за ними по всему городу. К счастью, она всегда быстро училась, и второй раз, когда она сконцентрировалась на знакомой статике Моно, прошёл гораздо быстрее, чем первый. Шестая закрыла глаза, пытаясь отследить, откуда именно исходит их особая энергия. Там. — Э… э… подожди, налево, налево! — крикнула она, и почувствовала, как Уильям наклонился в нужную сторону. Она не знала, куда приведёт её энергия, но ей было все равно, лишь бы найти её друга живым, поэтому она сосредоточилась на направлении своего взрослого туда, куда, по её мнению, им нужно было ехать, хотя сама безмолвно желала, чтобы они могли просто прокладывать себе дорогу бульдозером через дома и магазины, а не уклоняться от всего. Что поделаешь, люди ведь по ночам дома не сидят. Здесь было так много света, несмотря на то, что светила луна. Это была одна из многих вещей, которые ей были ненавистны, потому что от него болели глаза, но и по душе, потому что это означало, что кромешной темноты и опасностей тут намного меньше. Их игра в догонялки продолжалась довольно долго, руки и ноги Шестой начали сводить судороги, но это было ничто по сравнению с паникой, которую она испытывала. Насколько далеко забрался Моно? Когда она перестала слышать шум ночного города, она слегка приоткрыла глаза и увидела, что они едут по открытой дороге, и что вокруг почти нет машин. Почему её друг оказался здесь? В почти безлюдном месте? Неужели он всё-таки сбежал? Или заблудился? Он хотел, чтобы его было трудно найти? Но тут мощный всплеск энергии выбил из неё дыхание, и в то же время Уильям внезапно отклонился от курса и затормозил мотоцикл. — Что… — услышала она его запыхавшееся бормотание. Шестая наконец открыла глаза и, сорвав с головы шлем, небрежно отбросила его в сторону. Тот приземлился на заснеженную землю с глухим стуком, который отозвался эхом в тишине. Как сказала Стефани, снегопад усилился, но Шестая этого почти не заметила. Несколько машин, мимо которых они проехали, давно скрылись, оставив дорогу голой и пустой. …Разве что белый свет исходил из-за забора перед ними, за горой мусора и отходов. Шестая посмотрела на это мерцание широко раскрытыми глазами, и ей не пришлось заглядывать внутрь себя, чтобы понять, кто это. Статическое гудение под её кожей стало ответом — причём оно было сильнее, чем когда-либо. За исключением того случая в Башне, когда… … «О. О, нет, только не это…» Внезапная тошнота, резкое осознание этого факта впилось когтями ей в лёгкие и лишило её воздуха. Шестая свалилась с мотоцикла и посмотрела вверх, а в горле пересохло, пересохло, пересохло, потому что, чёрт, единственный раз, когда она чувствовала энергию Моно настолько сильно, был… — Нужно его остановить, — выпалила она, не отрывая глаз от жуткого сияния. — Сейчас же. . . . И разве это не последнее, что Уильям хотел услышать. Он поспешно слез с мотоцикла, его волосы были взъерошены, глаза щипало от режущего ветра. Снежинки медленно таяли на его лице и руках, заставляя дрожать. Дорога оказалась совсем не лёгкой, учитывая отсутствие шлема и скорость, с которой они ехали, но для него это было не смертельно, да и он скорей бы умер, чем позволил Шестой ехать без защиты. Да она вообще не должна была ехать, она была слишком маленькая, слишком хрупкая, чтобы даже сесть на мотоцикл, даже с учётом всего, через что прошла — в любой другой день, он бы её обязательно остановил, но у него не было выбора. Не было выбора, кроме как взять её с собой, не было выбора, кроме как подвергнуть её опасности, потому что она была единственной, кто знал, как выследить Моно. И ох, Моно. Уильям всю жизнь будет корить себя за то, что не заметил, как маленький мальчик распадается у него прямо на глазах. Или, скорее, за то, что решил бездействовать, что, пожалуй, ещё хуже. Потому что он видел признаки, да, с момента пожара и с тех пор, как вернулись тёмные круги под глазами мальчика. Его тело было настороженным, а слова — обрывистыми. Он изо всех сил старался притвориться, что с ним всё в порядке, и Уильям ему позволил, потому что, разумеется, если что-то будет не так, Моно к нему придёт, верно? Разумеется, когда Моно будет готов поговорить, он придёт, поэтому он просто стоял и ждал, когда мальчик придет к нему сам, почему-то забыв, что к Моно требуется другой подход. Шестой нравилось быть наедине, прежде чем высказать свои волнения. С Моно лучше получалось, когда Уильям сам его выискивал и мягко подталкивал, пока тот сам не рассказывал. Но было также верно и то, что, когда дело касалось некоторых вещей, оба ребёнка были всё равно что запечатанной коробкой, открыть которую было невозможно, как бы ему этого ни хотелось, потому что они одни вещи они замалчивали и полностью упускали другие. У Моно коробка вообще была тяжелой, с цепями по всему периметру, и не желала открываться. Чего-то не хватало, какой-то информации, которой Моно ещё не поделился, но Уильям сам себя успокоил и позволил всему этому случиться. Однако он должен был быть рациональным, поэтому постарался не выказать панику, даже когда Шестая растолкала его посреди ночи, выпучив от едва скрываемого страха глаза, даже когда сказала ему, что Моно исчез, даже когда он увидел, что входная дверь открыта, и первая глупая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что Моно, скорее, всего, не обулся. Он задвинул эту мысль на второй план, к беспокойству, ко всему тому, от чего ему приходилось избавляться каждый день ради работы, и, разбудив Стефани, увернулся от её, хоть и логичных, вопросов, как только мог, одновременно сопротивляясь желанию просто оттолкнуть её и уйти. Он понимал, почему она растеряна, и если бы это была любая другая ситуация, он бы последовал стандартной процедуре, но опять же, опять же, к лучшему это или к худшему, слово «стандарт» к его детям не относилось. Даже для такого обычного дела, как побег. А Моно ведь убежал, не так ли? Несмотря на возможность того, что его могло забрать Око — что бы это ни было — какое-то чувство подсказывало Уильяму, что это не так. По крайней мере, не полностью. А его предчувствия почти никогда не ошибались. И всё же, помимо этого ужасного осознания, по-прежнему отсутствовал мотив. Почему Моно ушёл? О чём он думал? Он был уверен, что смог бы это выяснить, будь у него больше времени, улик и, возможно, несколько чашек кофе, но у него ничего этого не было, плюс в данный момент он был немного занят. В основном гигантской свалкой, на которой, по всей видимости, находился Моно. Окрестности давно затихли, несколько машин, пронесшихся мимо них, растворились в ночи. Вдалеке лаяла собака, отдаваясь слабым эхом, и его лодыжки пощекотал густой снег, когда Уильям слез с мотоцикла и уставился с чем-то средним между восхищением и трепетом на яркое белое свечением вместе с Шестой. Хотя свечение могло вызывать буквально что угодно, Уильям не думал, что оно будет исходить от чего-то столь безобидного, как прожекторная вышка. Они ехали по следу Моно до самой окраины города, а теперь он был так близко… — Что… — выдохнул он. Но, конечно же, Шестая напряглась ещё больше, пока смотрела на груду мусора, и произнесла несколько слов таким испуганным шёпотом, что у Уильяма замерло в груди. — Нужно его остановить. Сейчас же. — О чём ты? — Уильям, не теряя времени, подхватил Шестую и надёжно прижал её к себе, а её руки инстинктивно обвились вокруг его шеи. Забыв о мотоцикле, мужчина побежал к ограде свалки, жалея, что не взял с собой служебный пистолет, или электрошокер, хоть что-нибудь, кроме голых рук. Но что-то ему подсказывало, что огнестрельное оружие будет бесполезно перед лицом того, что его ждёт. — Статика… У Моно есть статика, и обычно я её чувствую, если напрячься, но сейчас она намного сильнее, — начала объяснять Шестая, пока они поднимались на холм. — Оно было настолько сильным только в тот раз, когда он создал портал в телевизоре! — Значит, он собирается отправиться в другое место? — спросил Уильям. Он не знал, выдержит ли мотоцикл Стефани еще одну длительную поездку. Шестая раздосадованно покачала головой, растрепав тёмные волосы. — Нет, в смысле, когда он создал портал в нашем мире! Он его сделал, чтобы попасть сюда, в этот! Он чуть не разрушил башню! Уильям сжал челюсти. Намёк стал очевиден. Если Моно мог создать портал не для того, чтобы сменить местоположение, а чтобы попасть в другой мир, то что он делал сейчас? — Чёрт, — прошипел Уильям, но больше ничего не сказал и вместо этого проглотил своё беспокойство, пока они добирались до забора. Он собрался было получше пристроить Шестую, чтобы она могла перелезть, но девочка извивалась, пока он не спустил её, и, подскочив к скользкой ограде, зацепилась своими маленькими ручками и ножками — причём тоже без обуви, ох уж эти дети, как же он не заметил? Уильям понаблюдал за ней широко раскрытыми глазами около двух секунд, прежде чем тоже принялся карабкаться, сделав несколько шагов назад для лучшего импульса и просунув ботинок в немаленькую дыру, и вплотную последовал за ней. Стоило бы догадаться, что и лазают они хорошо, они уже это доказали на деревьях и площадках. Тем не менее, он не смог сдержать задыхающийся смешок. Шестая лазала лучше, чем многие из его коллег. Хотя забор был не так уж высок и каким-то чудом не оснащен шипами или колючей проволокой, им всё равно потребовалось немного времени, чтобы добраться до скользкой и холодной вершины. У Уильяма чуть не случился сердечный приступ, когда Шестая решила не спускаться и просто спрыгнула, но по тому, как она приземлилась, он понял, что с ней всё в порядке. По крайней мере, снежное одеяло смягчило её падение. Уильям тоже решил спрыгнуть и, слегка ударившись ногами о землю, снова подхватил Шестую, решив, что так будет быстрее. Уильям бежал между сломанными предметами мебели, под ногами хрустели острые стёкла и пакеты, над ними угрожающе нависали искореженные автомобили. Арматура и кирпичи неуверенно скользили по замерзшей поверхности, а ветер опять усилился, заставляя волосы Шестой развеваться, а одежду трепетать на холодной коже. Уильям прищурился, подумав, что, возможно, этот ветер тоже не природного происхождения, и попытался бежать быстрее — статика, о которой говорила Шестая, наконец-то дала о себе знать. Словно старый телевизор, заставляющий волосы на руках вставать дыбом, постоянное жужжание в ушах, оно усиливалось с каждым шагом к яркому белому свету. И не более чем через десять шагов Уильям обогнул пыльную кушетку и… И… Моно. Шестая резко задышала ему на ухо, но Уильям вполне её понимал, потому что оказался лицом к лицу с чем-то из фильма ужасов. Не из-за холодного света, исходящего от идеально выверенного и обманчиво безобидного большого телевизора в центре кучи мусора; не из-за ветра, щипающего глаза и заставляющего их слезиться; не из-за почти невыносимого давления статики в мозгу, а из-за того, что между всем этим и многим другим стоял его ребёнок. Моно, в своем фирменном пальто, с широко расставленными босыми ногами в настороженной позе. Моно с прижатой к треснувшему экрану телевизора рукой, отчего мимо его лица летели осколки, он стоял спиной к ним, настраивая изображение, чистое, словно поверхность озера… — Моно, остановись! — крикнула Шестая, впиваясь ногтями в плечи Уильяма, громко, громко, пытаясь заставить друга услышать её среди хаоса, охватившего внезапную метель. Плечи Моно напряглись, его рука дернулась в сторону от телевизора, но он по-прежнему не смотрел им в лицо, и… — Уходи! — крикнул он в ответ дрогнувшим голосом. — Шестая, уходи! — Нет! Нет, не уйду! Что ты вообще делаешь?! — прокричала она. Уильям попытался сглотнуть, но комок в горле не ослабевал. — Мо-Моно, всё хорошо, всё в порядке, мы здесь! — повысил он голос, и маленький мальчик попятился, словно голос мужчины стал для него болезненным ударом. — Давай просто… отойдём от телевизора, хорошо? Давай просто успокоимся. Моно помотал головой, его волосы плавно поплыли от этого движения, будто гравитация ослабила на нём хватку. — Я не могу, не могу, — заикаясь, проговорил он и сделал шаг к экрану. Шестая издала придушенный звук. — Я должен это сделать! Уильям начал медленно, очень медленно подбираться ближе. — Почему ты должен это сделать, Моно? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Почему ты должен уйти? Переговорщик он был не лучший и всегда оставлял разрядку ситуации кому-то другому, но он должен был попытаться, обязан. В воздухе повисло давление, и изображение на экране телевизора стало ещё более чётким и ясным. Деревья? Трава? Он не мог разглядеть за темнеющей фигурой Моно. — П-простите, — сказал маленький мальчик. — Простите, я опасен. Я опасен, так… так что… По крайней мере, он был готов говорить. Теперь нужно, чтобы он не умолкал… Уильям сделал ещё один шаг. — Прекрати! — выплюнула Шестая, её черные глаза стали серыми на фоне света. — Моно, мы это уже обсуждали, ничего ты не опасен! — Как ты можешь так говорить?! — выкрикнул Моно, сжимая кулаки. — После всего, что я сделал, как ты можешь…?! — После чего?! Ты ничего не сделал, идиот! — перебила его Шестая. — Если ты это из-за пожара, то… — Пожар? — Тут Моно засмеялся, и Уильяму сразу захотелось обнять его, заверить, что это был несчастный случай, что винить некого, что слабенький кашель и боль в теле всегда будут лучше, чем их травмы, но он лишь продолжал идти, медленно, давя мусор и лёд под ботинками, холодный, такой холодный. — Пожар — это ещё пустяк! Ты что, забыла, что я?! Кто я?! — Моно поднял руку и вытер лицо. — Забыла, что я сделал с тобой? И с городом? Будет лучше, если я уйду, потому что если я останусь здесь, то всё разрушу! — Кто тебе это сказал, Моно? — спросил Уильям, потому что эти слова попросту не имели смысла. Они звучали как слова человека, который просто повторяет то, что ему сказали. — Кто тебе это сказал? Мальчик не ответил. Шестая стиснула зубы и наклонилась в его объятиях вперёд. — Это ведь Око, да? Это тебе всё Око наврало! — Э-это не враньё! — запнулся Моно, но этого ответа хватило. Уильям почувствовал, как в его груди вспыхнула искра гнева. — Моно, ты не опасен! Что бы Око тебе ни наговорило, что бы оно ни сказало, это неправда! — крикнул он. Моно снова покачал головой. — Я могу… я могу причинить вам боль, — сказал он. — С этой силой я могу… — А моя тогда что? — возразила Шестая. — Чем моя сила отличается?! Моно, я буквально высасываю души, ты видел, как я это делаю, но я же не собираюсь от этого сбегать! — Это другое, Шестая! — Моно повернул голову назад, не настолько, чтобы показать лицо, но, тем не менее, это был прогресс. Уильям сделал ещё один шаг. Они были уже близко. — Ну да, есть у тебя эти силы, но они — не ты! Ты же ведь не монстр, верно?! — рявкнул он. — И то ты начала голодать из-за меня! Потому что я оставил тебя в башне и… и… Упоминание о башне что-то зажгло в мозгу Уильяма. Это звучало важно. Башня была важна. Но почему? — Моно, ты не монстр, — твёрдо сказал Уильям. — И мы уже говорили о вашем с Шестой инциденте, помнишь? Никто не виноват, и вы простили друг друга, так? Моно молчал. — И сила не диктует, кто ты есть. Твои прошлые ошибки не диктуют, кто ты есть, Моно, так что давай пойдём домой, хорошо? Выключи телевизор и давай вернёмся. Тут с ними столкнулась невидимая пульсация чего-то, и Уильям вздрогнул. Моно вздрогнул и посмотрел вниз, его волосы скрывали выражение его лица. — …Простите, — сказал он. — Простите, я не могу, если есть шанс, что я… Око говорило со мной! Если оно говорило со мной, значит, это ещё не конец, верно? Это значит, что… что…! Ещё одна искра. Ещё одна подсказка. Око говорило с Моно. Что оно сказало? Почему оно…? — Это не важно! К чёрту Око, только вернись! — крикнула Шестая, впадая в отчаяние. — Мы со всем разберёмся, но ты должен немедленно остановиться! — …Моно, — Уильям сглотнул, глядя на мальчика, на его напряжённые плечи и вспоминая его дрожащие слова. — Ты действительно хочешь это сделать? Шестая повернула голову, чтобы бросить на него скандальный взгляд, но через секунду замолчала, правильно поняв выражение лица взрослого. — …Я должен это сделать, — повторил Моно. Вот оно. Уильям грустно улыбнулся. — Я не спрашиваю, должен ли ты. Я спрашиваю, хочешь ли ты, — сказал он. — Ты действительно хочешь туда вернуться? Туда, где тебе причиняли боль, туда, где ты каждый день был на волосок от смерти, туда, где были голод, боль и бессонные ночи под беззвёздным небом? Моно вздрогнул. — Я… да, — солгал он, и это было так очевидно, что Уильяму тут же захотелось подойти и обнять его. — Хочу. Я хочу этого. Я должен это сделать. Чтобы защитить всех, я… — Дурачина… — прошептала Шестая, но в её голосе прозвучало облегчение. Похоже, она тоже поняла, что её друг притворяется. — Моно, можешь это повторить? Только на этот раз смотреть на меня? — мягко попросил Уильям. Моно не шелохнулся. — Пожалуйста, Моно? — повторил мужчина. — Я бы… я бы хотел видеть твоё лицо. — Нет, — сказал мальчик, и его голос надломился. — Нет, я не могу. Я не хочу… Я должен это сделать, я должен! Но лицом он к ним не повернулся. — Ты это не всерьёз, — уверенно заявила Шестая. — Я всерьёз! Всерьёз! — Голос Моно повысился, а вместе с ним и помехи, заставив Уильяма вздрогнуть. Их окружили маленькие чёрные кусочки, похожие на тёмные искры. Шестая надавила: — Тогда почему не смотришь на нас, а? — Я… я просто…! — Моно, повернись и скажи мне это в лицо! — Я не…! — Значит, ты лжёшь, а иначе чего не поворачиваешься?! Моно взорвался. Описать это можно было только так, но ветер врезался в них двоих со всей силой грузовика, заставив Уильяма нагнуться и упереться пятками в мусор, чтобы его не сдуло. Телевизор застонал от усилий по удержанию энергии, снег стал быстро накапливаться вокруг них, когда буря достигла пика. — Вам так сильно хочется на меня посмотреть?! Пожалуйста! Маленький мальчик обернулся, и Уильям подавил резкий вдох. Глаза Моно были наполнены тенями — не как тёмные радужки Шестой, это была бездонная чёрная яма, поглотившая обычно тёплый карий цвет. Его кожа была бледной, почти что пепельной, белой на фоне оттенка рассыпавшихся мелкой рябью волос. Но больше всего шокировало не это, а то, что было под его кожей. Разглядеть было трудно, но Уильяму показалось, что он уловил под лицом Моно какое-то течение — странного оттенка, приглушённых цветов, которое неуклонно спускалось вниз, словно искажение на экране телевизора. Оно было таким невероятно слабым, что он подумал, не привиделось ли ему, но прежде чем он успел сморгнуть снежинки, Моно покачал головой, и оно исчезло. Шестая замерла, и Уильяма поразила мысль, сильная и громкая. «Да этот ребёнок действительно не…» … …Что? Не человек? Не нормальный? А то он не знал. А то ему не плевать. Он не мог найти точных слов, но, как ни странно, инстинктивный страх перед неизвестным был почти мгновенно подавлен осознанием того, что Моно плачет. — Вот он я! Давайте, смотрите на меня! Смотрите на меня! СМОТРИТЕ НА МЕНЯ! Несмотря на агрессивность слов, выкрикнутых с достаточной громкостью, чтобы по всей свалке разлетелось, глюча и извиваясь, эхо, Уильям подумал, что он звучит скорее испуганно, чем сердито. Моно поспешно вытер слёзы, и мужчина воспользовался паузой, чтобы сделать последние шаги, благодаря которым он оказался на расстоянии вытянутой руки от мальчика. Моно подавил всхлип и уставился на свои маленькие руки. — Посмотрите… на меня… Эти слова были наполнены такой болью… У многих людей бывают такие же мысли. Разочарованные, или опечаленные, или отвращенные, или недовольные, они смотрят на себя и хотят быть кем-то другим. В конце концов, он уже давно бросал себе те же слова, и вдруг Уильяму показалось, что он понимает, почему Моно не любит фотографии, или почему он не смотрел на своё лицо, когда расчесывал по утрам перед зеркалом волосы. Всё оказалось очень просто. Уильям медленно опустился на колени, позволяя Шестой коснуться земли, но та осталась на его стороне. Её рука ненадолго поднялась, будто она хотела утешить своего друга, но не знала как. — Я смотрю на тебя, — мягко сказал Уильям. — И не вижу монстра. Моно повесил голову. — Я вижу ребёнка. Напуганного ребёнка. Запутавшегося ребёнка. Кого-то доброго, умного, способного и талантливого. Я вижу тебя. Потому что именно таким он и был. Он был ребёнком, маленьким мальчиком, и делал то, что, по его мнению, должен был, чтобы защитить дорогих ему людей. Монстрам никто не дорог, он сказал так Шестой, и то же самое относилось к Моно. — …Я не вижу Тощего человека, — пробормотала Шестая, и дыхание Моно сбилось. — Я вижу только тебя. Ну и что, что ты странный? Я тоже. По-моему, все немного странные. Золотые слова, с нежностью подумал Уильям. Но Моно по-прежнему не поднимал головы, и когда Уильям увидел, что он сделал шаг назад, глядя на телевизор, он бросился вперёд и попытался схватить его за запястье. Но Моно оказался быстрее, и Уильям с подкатывающим к горлу ужасом увидел, как он прыгнул сквозь экран и приземлился в том самом мире, из которого они сбежали. . . . Как только босые ноги Моно коснулись травы, ему захотелось кричать. Ощущение желтеющих травинок у груди — слишком больших, слишком больших — знакомый холод их мира, сломанные доски дерева и разбитая мебель, брошенная тут и там… Но… Но он должен был, должен был, это был его последний шанс, последний шанс всё исправить, избавить всех от проблем, он ведь так далеко зашёл. Он выбрался и потратил силы, чтобы уйти подальше, чтобы никто не смог его найти, вообще не шумел, но они всё равно умудрились приехать. И как бы он ни хотел, чтобы они ушли, как бы ни пытался заставить их понять, понять, что он опасен, что они с Шестой не одно и то же, что он не может просто взять и забыть — он с ужасом понял, что колеблется, мнётся, смягчается под словами Уильяма и Шестой — «Ты действительно этого хочешь?» — поэтому он откинул всяческую осторожность и просто прыгнул вслепую через экран, чувствуя холодное удовлетворение Ока всеми фибрами своего существа. Но тут позади него раздался крик, полный страха, и прежде чем он успел повернуться, чтобы посмотреть, его сзади схватили две руки и выдернули с пути грохота. Дезориентированный Моно вывернулся из захвата и посмотрел вверх. Время замедлилось, замедлилось, замедлилось, кровь стучала в ушах, и вдруг Моно не смог вдохнуть, потому что что здесь делал Уильям? Его взрослый откатил их от чего-то, выглядящего сюрреалистично и неправильно на фоне тусклых красок их мира, схватив его до боли крепко. Он был в холодном поту и с широко раскрытыми глазами, но смотрел не на Моно. Он смотрел на монстра позади них. Кажется, это был один из горожан, но он не должен был находиться в лесу, так далеко от города, но уход Моно наверняка всё нарушил, так что он не слишком беспокоился, он беспокоился за Уильяма, Уильям был здесь, почему…?! — Моно! Уильям! — услышал он крик Шестой с другой стороны экрана. Девочка сделала несколько шагов к ним, но их взрослый обернулся и быстро помотал головой. — Шестая, стой там! Не ходи сюда, слышишь?! Не двигайся, мы… мы сейчас выйдем! — крикнул он, но когда он попытался встать, его колени подкосились, увлекая за собой и Моно. Маленький мальчик рефлекторно ухватился за рубашку взрослого, широко раскрыв глаза — чёрные, все еще чёрные, монстр — и тяжело задышал. Они замёрзли от метели, но это было ничто по сравнению с тихим, почти что режущим холодом их мира. — …Какого чёрта, какого… — выговорил Уильям, задыхаясь, но Моно не знал, к какой именно части всей этой ситуации относятся слова. — Какого хуя. …Это, наверное, из-за Ока. Они с Шестой привыкли к его постоянному взгляду, но, видимо, для тех, кто прожил всю жизнь нормально, тяжесть его знающего взгляда была хуже, чем если бы на них упало пять зданий. Он знал, насколько уязвимым ты себя чувствуешь под этим взглядом, насколько слабым и беспомощным, словно все твои худшие страхи постоянно кусают тебя за лодыжки, если ты не бежишь. И сейчас Уильям тоже это испытывал. Из-за него. Сглотнув, Моно наблюдал, как глаз монстра, надутый и покрытый гноем, отвратительно вращается внутри глазницы и нацеливается на них. Уильям снова попытался встать, но успел пройти всего несколько футов, прежде чем снова упал. Но он всё равно, всё равно не отпускал Моно, держась спиной к монстру, словно мог защитить его. Почему…? Почему…?

Взгляд Ока вспыхнул раздражением.

— Не трожь их! — закричала Шестая, и монстр забился в конвульсиях. Маленький мальчик поражённо смотрел, как его подруга подняла руки, и из монстра вырвалась тёмная энергия, пересекла экран телевизора, и гигантская масса гражданина с болезненным рёвом рухнула на землю. Шестая только что снова использовала свою силу, силу, которую ненавидела использовать, и она сделала это ради… Ради… — Скорее! Назад! — крикнула она, и Уильям крякнул, но непонятно каким образом поднялся на ноги, пошатываясь. Моно чувствовал, как бешено колотится его сердце, пока его голова была прижата к груди взрослого.

КϒДΛ ЄƬӨ ƬЫ ᄃӨБРΛλᄃR?

Моно сильно вздрогнул, слова Ока сверлили его голову. Он сделал то, о чём оно просило, он отправился сюда и собирался добровольно вернуться в то ужасное место, всё ради них, ради Уильяма, Шестой, Брэдли, Джоанны, Бетти, и всех, кто счастливо жил там, но… Но эти двое просто не хотели его отпускать. Даже когда увидели его лицо, даже когда он прыгнул через весь мир, даже если он мог так легко причинить им боль, они не его не оставили. Он был не один. Как в башне, когда он… «Нет, не думай об этом, не думай об этом, не думай, не думай…» Заметив, что его начинает трясти, Уильям положил руку ему на затылок и притянул его ещё ближе, пока сам, спотыкаясь, мучительно медленно возвращался к телевизору. Моно услышал ещё более искаженное рычание вдалеке, но слишком близко для их безопасности. Шестая сузила глаза и, шагнув вперед, схватилась за сломанную раму телевизора, готовая снова напасть, если их что-то настигнет. Его взрослый выругался себе под нос и ускорил шаг. Они уходили. Они уходили.

ВᄃΣ ϴNI ПϴГIБNϒƬ I3-3Λ ƬΣБR

Моно вздрогнул. Око говорило громко, так громко, невозможно громко, оно сердилось, начиная реветь в его голове, казалось, словно бесчисленные иглы разрывали её на части, как тогда, в… «Нет, не надо, не думай, не думай…»

ƬЫ В3ΛПРΛВДϒ ЄƬОГО χОЧΣωЬ?

«Ты действительно этого хочешь?»

Чего ты хочешь, Моно?

Шум в его голове достиг невыносимого, мучительного пика, и мальчик не мог не захныкать, стиснув зубы, когда Уильям подошёл к телевизору, но до них доносились шаги монстра и…

Чего ты хочешь, Моно?

Они оба врезались в экран и…

Чего ты хочешь, Моно?

Цвета и вихри…

Широкоглазое лицо Шестой…

Трепещущее сердце Уильяма и…

Чего ты хочешь?

. . .

Его пребывание в Башне могло длиться столетиями или всего несколько минут.

Его время, потраченное на воспоминания обо всём, могло длиться годами или всего несколько секунд.

Сначала он просто кричал. Больше ему было нечего было делать.

Он кричал имя Шестой, просил о помощи, о том, чтобы она простила его за то, что он бросил её, чтобы она пришла и спасла его.

Ему никто не ответил.

Потом он ходил по кругу, отчаянно пытаясь найти выход, всё ещё не веря, что его подруга дала ему упасть.

Но там была только масса отвратительной плоти и один-единственный стул.

Осознание этого причиняло столько же боли, сколько и предательство Шестой.

Но, не имея иного выбора, он сидел, глядел на свои ноги и желал исчезнуть.

Время расплывалось, и вскоре у него закончились слёзы, поэтому он снова попытался найти выход.

Он царапал пол, но результата это не дало. Он забирался на стул, но и это не дало результата тоже. Стены были одновременно близко и слишком далеко. Он не мог до них добраться.

И даже если бы он нашёл дверь, он не знал, сможет ли её открыть.

Тем не менее, он снова и снова проделывал одну и ту же процедуру: не ел и не пил и спал по минимуму, чтобы хоть как-то оставаться бодрым.

…Он пытался забыть осознание того, что даже без воды и еды он совсем не увядает.

Спал, просыпался, царапал пол, забирался на стул, думал, спал, и всё сначала.

И все же, когда Башня впервые нарушила его привычный распорядок и что-то ему показала, он не заметил, что это подделка.

К нему пришла Шестая и извинились за то, что бросила его. Моно не усомнился в её подлинности, даже когда она отпрянула от его прикосновения, потому что радость от того, что он снова её видит, затмила все остальное.

Но после улыбок, слёз и пустых обещаний Шестая повела его по кругу. Башня растягивала пространство по своему усмотрению, создавая иллюзию движения, хотя на самом деле он никуда не уходил.

А потом Шестая одарила его злобной ухмылкой и испарилась в воздухе, исчезла, оставив его одного, и через час Моно пришлось прекратить кричать, потому что у него горело горло.

Потом снова началась рутина.

Шестая пришла снова.

Моно не знал, что хуже — получать какое-то ужасное подобие надежды и потом её терять, или же гнить на стуле, где компанию ему составляли только мрачные мысли.

Началась рутина.

Шестая пришла снова. Через некоторое время Моно перестал вставать.

Рутина продолжалась, а Моно оставался неизменным. Он гадал, сколько пройдёт времени, прежде чем его тело начнут пронизывать боли роста. Сколько лет пройдёт. Когда он получит ту проклятую шляпу, тот дурацкий костюм.

Когда он сможет уйти и дать этой девчонке почувствовать всё на собственной шкуре…

Иногда Око с ним разговаривало. Шёпот и снисходительные слова, бесчувственные и безразличные, причём на настолько ужасные темы, что он не мог вспомнить их даже сейчас.

Пришла Шестая. Моно не поднял глаз.

Рутина продолжалась.

Спал, просыпался, царапал пол, забирался на стул, думал, спал, и всё сначала.

Спал, просыпался, царапал руки, пока на пол не начинала литься кровь, искал хоть какую-то разрядку, отключался, просыпался.

Крови больше не было. Раны исчезли.

Ему не будет покоя.

Спал, просыпался, сидел на стуле, думал, спал, и всё сначала.

У него ничего не было. Потому что Моно был один.

Спал, просыпался, сидел на стуле, думал, спал, и всё сначала.

Он был один.

Спал, просыпался, сидел на стуле, думал, спал, и всё сначала.

Один, один, один.

Спал, просыпался, сидел на стуле, думал, спал, и всё сначала.

Один.

Чего ты хочешь, Моно?

И с белой вспышкой он вернулся в настоящее, с губ сорвался вздох, отчаянно требующий кислорода. — …закрыть его! — …е уходи, портал ещё…! — …но не знаю, смогу ли я их…! Моно моргнул, и их кто-то перетасовал — Уильям, Уильям усаживал их и с гримасой ужаса смотрел на телевизор. Точно. Они ведь прыгнули обратно? Шестая отпрянула от экрана как раз в тот момент, когда раздался прерывистый рёв и вслед за ними высунулась гигантская рука, ощупала окружающее пространство и ненадолго отпрянула, когда почувствовала холодный снег. Уильям схватил Шестую за руку и притащил к себе, и они, потрясённые, испуганные, посмотрели своим кошмарам прямо в лицо. — Закрывай! — кричала Шестая, и Моно понадобилось мгновение, чтобы среди ослепляющей головной боли и гнева Ока заметить, что она стоит очень близко к его лицу, почти нос к носу. «А, она со мной говорит», — подумал он медленно и неуверенно. — Моно, сейчас же закрой телевизор!

ВΣРNIᄃЬ

Моно вздрогнул. Он никогда не слышал, чтобы Око вело себя столь… холерично.

NΣМΣДλΣNNӨ ВΣРNIᄃЬ

— Моно! — прокричала Шестая ему в ухо. Уильям крепко обхватил его предплечья руками. — Что, опять Око? Оно говорит с тобой? — спросил он. Моно закрыл глаза и кивнул, пристыженный и растерянный. Он должен бежать. Он должен вернуться. Они все из-за него погибнут. Но… Они зашли так далеко ради него, почему…?! Они хотели спасти его, они хотели, чтобы он остался, но что…

Чего он хотел?

Больше всего на свете, с самого начала, Моно хотел выжить.

Как и любой другой ребёнок.

Но более того, втайне он всегда, всегда…

— Оно сердится, — сумел проскрипеть Моно, его голос дрожал. — Оно злится, оно… может, мне нужно вернуться, оно очень…

ӨNI ВᄃΣ ϒМРϒƬ

— Не слушай его! — сказала ему Шестая, но её слова поглотил яростный визг. Телевизор опасно застонал под тяжестью захватившей его руки, пока монстр пытался прижаться к нему вплотную. Шестая издала звук отвращения, когда к ним попыталась пролезть пасть, полная гнилых зубов. — Подожди-ка, я понял, — внезапно прошептал Уильям, и в его тоне прозвучало что-то другое, похожее на осознание. — Моно, ты можешь закрыть портал. Прямо сейчас. — Но я… но Око сказало… — Оно не может ничего сделать. Ты нужен Оку. Оно тебе не нужно, ты и сам тут распрекрасно живёшь, а вот Око в тебе нуждается! Моно уставился на Уильяма широко раскрытыми глазами, и хотя он знал, что наверняка выглядит ужасно, взрослый не отвёл взгляд. — Что бы это ни было, когда ты ушел, баланс нарушился, так? Ты должен вернуться, чтобы его восстановить. Но раз оно такое могущественное, оно бы тебя попросту забрало. А иначе зачем это всё? Маленький мальчик моргнул. — Н-но оно… оно показало мне… в-вы все были мертвы, и оно… Он не хотел, чтобы они погибли, он хотел, чтобы они… Рука монстра хлопнула по снегу, разбив старый шкаф всего в нескольких футах от них. Уильям подпрыгнул, но продолжил говорить. — Вот именно, Моно. Оно тебе показало. Оно не может прийти и забрать тебя, или управлять тобой, так что ему пришлось тобой манипулировать, чтобы ты ушёл. А иначе почему оно не пришло раньше? У Моно закружилась голова. Это было логично. То, что сказал Уильям, было очень логично, и…

ᄃ NIχ ПϴᄃРЫВΛΣƬ ПλϴƬЬ

— …Да, точно, — добавила Шестая, и выражение её лица медленно озарилось триумфом. — Оно ведь не пришло за мной. Оно пришло за тобой, потому что ты нужен, чтобы питать сигнал, чтобы оно могло достигать людей. Ты ушёл, и Башня сломалась, помнишь? Граждане больше не загипнотизированы! Там просто хаос!

Iχ ᄃΣРДЦΛ В3ϴРВϒƬᄃR

— Око слабо, — подчеркнул Уильям, с вызовом глядя на телевизор, словно Око могло видеть его непокорные глаза. — Ты — его последний выбор. Последний шанс. Оно тебе лжёт, Моно. Оно просто хочет, чтобы ты вернулся, чтобы спасти себя. Но оно ничего не может сделать. Оно не может тебя тронуть. Потому что Око умирает. Разум Моно содрогнулся, всё его существо охватило потрясение, и на поверхность неуверенно всплыло нечто маленькое…

Надежда.

— …Оно… умирает… — пробормотал он, затем посмотрел на телевизор. — Это действительно… Но могу ли я…? …Неужели он действительно может сбежать? Больше всего на свете он хотел…

МIР I3МΣNIƬᄃR ДӨ NΣϒ3NΛВΛΣМӨᄃƬI

Моно смотрел на покрытую снегом землю, ничего не видя. …Око, которое он знал всю свою жизнь, было не таким. Око, которое он знал, было страшной, невидимой сущностью, контролирующей все и вся. Ни один лист не мог упасть без его ведома, ни один ребёнок не мог выжить, если на то не было воли Ока. Но это было только потому, что оно держало их в ловушке. Оно держало их в ловушке того мира, заставляя думать, что больше ничего нет, что их судьба — однажды умереть, что они не доживут до второго десятка. Но Око было могущественно только на своей территории, как монстры — на своей. Его угрозы были всего лишь угрозами, его слова были сильны лишь настолько, насколько они сами себя выдавали. Что если… что если Око было слабее, чем он думал?

ВΣРNIᄃЬ

«И всё равно я ему поддался», — устало подумал Моно, в его глазах стояли измученные слёзы. Это было слишком. Знать было слишком много. То, что произошло в Башне, было ещё слишком свежо, разворошено слишком рано, обида была ещё слишком ясна, страх был ещё слишком тяжел.

ВΣРNIᄃЬ

Но…

ВΣРNIᄃЬ

Но… — …Почему? Он просто должен был это знать. Только это, прежде чем делать что-то ещё. — Почему вы это делаете? Ты могла оставить меня здесь. Тебе было бы лучше без меня, — сказал он Шестой, а Уильяму сказал: — Даже если я уйду, у тебя будет Шестая. Я просто… я не понимаю. И Уильям ответил к лёгкостью дыхания: — …Потому что я люблю тебя. У Шестой перехватило дыхание. Моно вздрогнул, и одна слезинка упала на землю. Уильям хихикнул. — …Извини. Возможно, сейчас не лучший момент, но это правда. Я люблю вас, ребят. И кажется, уже давно. Простите, что не говорил вам. … … …Любовь? Но любовь… это же фантазия. Что-то из сказок. Моно понимал, что это логически, но он никогда не понимал, что это значит. В их мире не было любви. — Я тебя люблю, Шестая тебя любит, Стефани тебя любит, и твои друзья тоже, — прошептал Уильям, сжимая его руку и поглаживая голову Шестой. Та позволила ему, слишком ошеломленная, чтобы говорить. Моно не заметил, но свет в экране телевизора начал уменьшаться, а материал опасно прогнулся. — И я уверен, что по мере того, как ты будешь расти, в твоей жизни будет появляться всё больше людей, и они тоже будут тебя любить. Поэтому я хочу, чтобы вы жили здесь. Оба. Вы не заменимы, понимаете? Я не хочу, чтобы вы голодали, мёрзли или страдали. Я хочу, чтобы вы остались. И Око ничего не сможет с этим сделать. Больше всего на свете Моно хотел… Он вздохнул, дрожа. — Так что скажешь, Моно? — Уильям усмехнулся, усталый, потный и дрожащий, но всё ещё тёплый. Такой тёплый. Моно хотел, чтобы его любили.

ВΣРNIᄃЬ

Что-то сломалось.

Нет.

— Не окажешь честь? — спросил Уильям. Моно сжал губы, он всё ещё чувствовал неимоверно гнетущую ненависть Ока, силу, пронизывающую его, он всё ещё был монстром, но… Но если Шестая его любит, если Уильям его любит, то… — …Хорошо, — просто ответил он и потянулся к энергии этого мира, мира, который принял его и Шестую, который дал им дом, место, к которому они принадлежали. Семью. Он коснулся её, позволил разбухнуть и…

О Т П У С Т И Л

(После всего этого в новостях рассказали, что странный инцидент, произошедший в рождественскую ночь и охвативший всю страну и её соседей, был самым большим отключением электричества, зафиксированным до сих пор. Целый час темноты). Моно слегка задыхался, глаза горели после ослепительного света, вырвавшегося из телевизора. Он использовал всю свою энергию сразу, поэтому чувствовал себя так, словно кто-то выкачал из него всю кровь. Не самое приятное ощущение. Или мысленный образ. Уф. …Но. Он сделал это. Он остался. И его голова была благословенно пуста. — …Ты сделал это? — неуверенно спросила Шестая, протирая глаза. Ее голос был хриплым от крика, и она так крепко вцепилась в Уильяма, что на его рубашке наверняка останутся дыры, но в остальном она казалась невредимой. Уильям несколько раз моргнул, тоже ошеломленный. Телевизор лежал на земле, наконец-то полностью разбитый, наружу торчали провода, изнутри ровными клубами шёл дым. Снег вокруг него растаял, обнажив голую землю. …А перед ним лежала огромная окровавленная рука. Моно был рад, что она не дёргалась. … Всё закончилось. Всё было кончено. — …Молодец, — пробормотал Уильям, слишком устав, чтобы повысить голос. — Хорошая работа. — Око больше нет? — спросила Шестая, глядя на руку монстра. Моно сглотнул. — …Да, — и просто потому, что он просто обязан был спросить: — А моё лицо…? Шестая зарычала. — Да нормальное оно. Какая разница? Мне вообще всё равно, какое у тебя лицо. Моно застенчиво кивнул, опустив взгляд на рукава пальто. … … … — …Я кое-что вспомнил, — осмелился сказать он почти рассеянно, через несколько минут. Остальные ничего не сказали, но он знал, что они слушают. — Я вспомнил, как был в Башне. Всё. Думаю… думаю, я забыл, или, м-может, хотел забыть, и потому забыл. Но всё вернулось. Я просто… не хотел злиться, наверное. Не хотел чувствовать отчаяние. Как тогда. Потому что сейчас всё по-другому. Должно было быть по-другому. Он робко посмотрел на Шестую. Её глаза были полны серьёзности — он совсем не мог её прочитать. — Но почему-то я чувствовал себя только хуже. Какое-то время я не обращал внимания, но после пожара… мне казалось, будто я и не сбегал вовсе. — Его губы дрожали. — И я смотрел на Шестую, она будто была… такой нормальной. Ей было весело, она больше разговаривала, и… думаю… я ей позавидовал. Шестая сузила глаза. — Я позавидовал, и решил, что со мной что-то не так, раз я не могу жить дальше, как она, и я начал думать, что, возможно… я вообще не должен здесь быть. Он хотел продолжить, но комок в горле помешал говорить, поэтому он остановился, с тревогой сжимая руки. На несколько секунд воцарилась тишина. Моно прикусил губу. Что он делал? Пытался оправдаться? Плохо объяснял ход своих мыслей? Что он должен сказать? Стоит ли вообще продолжать? …Они… злились на него? Через некоторое время Шестая фыркнула. — …То есть ты не хотел думать о плохом, хотел жить дальше, но понял, что не можешь, и поэтому ступил немножечко и впустил Око? Ты это хочешь сказать? Моно покраснел. — Я… Да. Наверное. — …Моно, я тебе уже говорила, что ты идиот? — Шестая устало нахмурилась. — С чего ты взял, что я «стала жить дальше»?» Мальчик моргнул. — …Что? — Конечно же, я не перестала об этом думать. Я не могу об этом не думать. Я, наверное, всю жизнь буду об этом думать. — Но ты… — Моно чувствовал себя как загнанное животное, когда Шестая сердито посмотрела на него. Но её разочарование, по крайней мере, было знакомо. — Но я поняла, что цепляться за весь этот хлам — глупо, — внезапно прервала она их маленький матч гляделок, угрюмо спрятав лицо за челкой. — Я ведь уже… однажды так с тобой поступила. «…А». — Шестая… — Я не пыталась тебя понять. Я просто ненавидела тебя. И из-за этого долго за тобой не возвращалась, — призналась она. — Потому что я не могла отпустить. Я не… я не хотела быть такой здесь. Уильям вздохнул, это был первый звук, который он издал за последнее время. Он посмотрел на них, немного измученный. — И важно знать, что каждый человек движется с разной скоростью, — добавил он. — Шестая обрабатывает ситуацию быстрее, но это не значит, что с тобой что-то не так. Тебе просто нужно время и помощь, как и ей. — И мы бы знали, если бы ты с нами поговорил, — резко вклинилась Шестая. — Моно, я мысли не читаю. Я могу определить твое настроение по языку тела, но только и всего. — Ничего страшного, если ты пока ещё не готов говорить, — мягко погладил его по голове взрослый. Его рука всё ещё слабо дрожала. — Но… было бы хорошо, если бы ты говорил нам, что чувствуешь на самом деле, даже если ответ будет «грустно» или «неправильно». У всех бывают плохие дни. Шестая, обняв колени, тупо таращится в стену, Уильям горбится над бумагами с мешками под глазами, Моно пытается не плакать по ночам… — И ты не монстр. — Шестая ткнула его в лоб, заставив вздрогнуть. — Вбей это уже в свою тупую башку. — Мы все… немного странные, — прошептал Моно, вспоминая её слова. Та гордо кивнула. — Ну да, ты насовершал ошибок, но, давай по-честному, а кто их не совершает? — хохотнул Уильям. — Даже если ты буквально из другого мира, ни одна из твоих ошибок не определяет, кто ты есть. В это трудно поверить, но… это правда. Если бы это было не так, я бы не обратил на вас ни малейшего внимания той ночью, когда вы совершили набег на мой мусор. — Его тон был пронизан нежностью. Любовью. Удивленно моргнув, Моно вспомнил первую ночь их знакомства. Это было так давно. — А я бы вообще за тобой не вернулась, — улыбнулась Шестая крошечной, но искренней улыбкой. — И ты бы не закрыл портал. Моно снова моргнул, но на этот раз его глаза были полны слёз. — …Спасибо. — Забудь. Я просто рада, что всё закончилось, — отмахнулась т него Шестая. — Но тебе не кажется, что сейчас нужно сказать кое-что другое? Губы маленького мальчика задрожали. — Я… — он подавил всхлип. — Простите… Он больше не мог сдерживаться и начал плакать всерьёз, двоясь под тяжестью всего происходящего, события последнего дня наконец догнали его сквозь туман шока. — Простите, п-простите, — с каждым извинением его голос неудержимо повышался, пока он не стал выть, после всей этой грозы. Но он не мог заставить себя почувствовать стыд. — Простите! «За то, что напугал вас». — Простите! «За то, что сбежал». — П-простите! «За то, что не поговорил с вами». — Простите меня! «За всё». Чем больше он восклицал, тем больше его слова неуклюже смешивались, пока он не стал просто лепетать, плача навзрыд, распуская с красным лицом сопли, как дети в парке. Без запретов, без сдерживания. Хватит с него. Шестая сморщила лицо, но её глаза тоже слезились. — Моно, идиот! Я же из-за тебя… — её голос сорвался. — Я же из-за тебя тоже заплачу…! И тут она тоже заплакала, открыто зарыдав, и не прошло и секунды, как Моно почувствовал знакомые объятия Уильяма, и с готовностью их принял, уткнувшись лицом в его бок, от чего на ткани расплылось мокрое пятнышко. Это было ошеломляюще, но теперь в более позитивном смысле. — Слава Богу, — прошептал Уильям подозрительно дрожащим голосом, и Моно чуть было не заглючил, когда почувствовал, как что-то прижалось к его голове. Но осознание того, что их взрослый только что поцеловал его, заставило его плакать сильнее. Он ещё не совсем верил, что всё это реально, ещё не совсем всё в порядке, но это уже ничего. У них было полно времени, чтобы исцелиться. В конце концов, здесь они и останутся. . . . — …Может, вернёмся уже? А то холодно. — Пару минут, Шестая, у меня ноги до сих пор не работают. — Эм… Уильям, у тебя телефон всё время гудит… — О, чёрт, Стеф! — Как думаете, мотик всё ещё там?

***

Заметки автора: -Мотик Стефани всё ещё там, но повреждён холодом. Она потом Уиллу за него устроит, но сейчас просто рада, что Моно вернулся. -Шестая в какой-то момент говорит: «Слышьте, а чё делать с рукой монстра», а Уилл говорит: «БаЛИН» и зовет Стеф помочь поджечь её или типа того. Она, ясное дело, в ужасе. -Думаю, Уильям в конце концов всё расскажет Стеф, включая про суперсилы (с разрешения 16), потому что Стеф руку забывать ему откажется, но это будет долгий процесс, и им придётся не дать Шестой сожрать два куска мыла, чтобы доказать свою точку зрения. -Страна ломает голову над тем, что могло вызвать отключение электричества, но ничего не находит, и все вспоминают это как несчастный случай. -Моно на самом деле не хотел уходить, ему просто нужно было, чтобы кто-то сказал ему, что он не должен этого делать. -Детективные способности Уильяма снова поражают! Око могущественно только потому, что оно проникает вам в голову и атакует ваши самые большие страхи. Но что, если сильно ему воспротивиться? -Слушайте, я мат не люблю, но Уильям просто обязан был сказать слово на букву «х» хотя бы раз, прежде чем фик закончился. Заслужил после всего, что увидел, лол. -Хотя Шестая немного окрепла психически, она не забыла, откуда она родом. Как сказал Уильям, мы все заживаем с разной скоростью. То, что Моно требуется чуть больше времени, — нормально, и то, что Шестой требуется чуть меньше, — тоже. -Моно ещё не полностьювосстановился, как и Шестая, как и Уильям, но, по крайней мере, они вместе, и знают, что любят друг друга. Отсюда начинается еще одна череда взлетов и падений, но на этот раз всё идёт вгору. -Я также думаю, что в конце концов Моно расскажет о башне, и будет флафф, одеялка и обнимашки. -У Уилла, должно быть, Nokia, не представляю, как этот телефон не сломался. -Шестая умоляет Уильяма пустить её на мотоцикл, но он категорически отказывается. Вместо этого он покупает ей обычный велик. Далее следует обучение и приключения 16. -Дарк веб-сайт, который Стеф и Уилл расследовали, возможно, и не был источником 16, но их усилия не были напрасными, и они посадили в тюрьму много людей. -Мне нравится думать, что 16 со временем начинают относиться к своим силам спокойнее и используют их для обыденных вещей, например, Моно переключает канал телевизора, не пользуясь пультом, или Шестая бесконечно выигрывает соревнования по поеданию пищи. -Семья Енотов получит возможность испечь свой ЧЕРТОВ торт и НАКОНЕЦ-ТО спокойно его съесть.

***

Конец