Show me who you are

«Самые грубые ошибки совершаются тогда, когда зашкаливают эмоции и отключается разум… И они, эти ошибки, следуя одна за другой, образуют замкнутый круг, выбраться из которого — не просто»

      Первую ошибку Итан совершает, когда углубляется дальше в лес. Рядом нет ни чёртового Редфилда, никого из его людей: он один, лежит припорошенный снегом в какой-то чаще. Кругом темнота, единственный источник света - неестественно огромная луна. Руками шарит по карманам, не находит ничего, что напоминало бы фонарик. — Крис! Крис, я здесь! — Уинтерс орет во всю глотку, предпринимает последнюю попытку дозваться до, наверное, бывшего товарища. До друга, который ворвался в его дом, пристрелил несчастную Мию и, ничего не объяснив, приказал вырубить. И вот чем это закончилось: они неведомым для Уинтерса способом разделились, и непонятно где находятся. Вдалеке раздаются то ли взрывы, то ли выстрелы. Итан не решается проверять и топает по белоснежному, девственному покрову. Здесь только его следы, и он надеется, что дальше так и будет, что ему никто не составит компанию. Инстинкт самосохранения вопил оставаться на месте, притвориться мёртвым и продолжать искать явно находившихся неподалёку боевиков.       Итан чувствует себя потерявшейся на совершенно чужой территории девочкой. Наверное, так и есть. В голову лезут навязчивые мысли о той самой сказке, которую недавно читала супруга. И как бы ни старался, вспомнить ее окончание не мог. Вряд ли оно было счастливым. Черные ветви преграждали путь, грозились оставить на лице пару царапин-отметин. Итан неуверенной, шатающейся походкой бредет сам не зная куда, изредка спотыкаясь и, как насторожившаяся лань, прислушиваясь. Слыша душераздирающий вой, думает лишь о волках. И лишь в последнюю очередь о чём-то страшнее.       Вторая ошибка — остаться в деревне. Ему ведь намекнули, где прячут девчонку, пообещали чуть ли не доставить его к ней. По частям, конечно же. Монстры, населяющие эту землю, к великому сожалению, хотят его убить. Ему не в первой справляться с нечистью, но то были обезумевшие, мутировавшие люди и мухи. А сейчас это оборотни. В том, что они разумны, Итан не сомневается. Это и пугает. Его не снабдили элементарным оружием, поэтому приходиться все делать руками. Отталкивать от себя уродливую, враждебно настроенную тушу тяжко, но возможно. А потом — бежать, бежать пока не начнет задыхаться. И затылком чувствовать с десяток голодных, злых взглядов. И один заинтересованный, предвкушающий.       Местные молятся, просят защиты у некой Матери Миранды. Больше не у кого. Жертвоприношения, убийства, кровавые оргии — все в ее честь. В покосившейся хижине собралось много народу, а Итан умудряется незаметно плюнуть прямо в центр аккуратно начерченной пентаграммы на полу. Слюна смешивается с еще горячей кровью только что зарезанного горного козла. И Уинтерс, борясь с приступами рвоты, вкладывает свою ладонь в чужую, обмотанную бинтом. И участвует во всеобщем сумасшествии.       Третья ошибка — условно непреднамеренно знакомство с владельцем этой «фермы». Просто зашел не в тот сарай. Хайзенберг не выглядит пугающе, лишь три вещи в нём действительно способны заставить здравомыслящего человека, в данном случае, Итана дрожать: огромный молот, который будто ничего не весит и мужчина может подбрасывать его как игрушку; взлетевшие в воздух, будто забыв о существовании ебаной гравитации, окружающие предметы; и, наконец, тембр голоса, от которого сердце пророчит тахикардию.       Уинтерс откровенно не знает, что ему делать: то ли лаяться и оскорблять, то ли лечь ничком и сдаться. От него не отъебутся, это понятно с первой минуты. Ему бросают пистолет, хрипло смеются в ответ на непонимающий взор, открыто, приветственно скалятся, разводя руки в стороны. Увесистое оружие на чужом плече податливо качнулось в сторону, подаваясь движениям, блеснуло сталью.       Мозг работает в ускоренном режиме, поэтому блондин понимает: тот, кто перед ним, не Лукас Бейкер. Этот не будет использовать всякие подрывные устройства, плесневиков и хуярить Итана издалека. Хуярить, конечно, будет, но прямо сейчас, вблизи, непосредственно в спарринге. Поэтому Уинтерс молниеносно хватает «дар», неразборчиво говорит: «Давай в следующий раз», - и бросается прочь, к выходу. В спину ему прилетает шестеренка, или что потяжелее, и насмешливое «Долго бегать всё равно не сможешь». Итан захлопывает дверь, утопает по колено в снегу и скрывается среди деревьев. Благо, бурлящий в крови адреналин согревает не хуже водки, а в карманах уже изодранной куртки можно греть замерзшие и мокрые пальцы. Жаль, что перчатки он потерял.       Драться с неизвестным противником в узком пространстве с одной пушкой является самоубийством. А ему хотя бы немного еще надо пожить. Ради дочери. Пронзительный вой пробирает до костей. Встречаться с перевертышами совсем не хочется. Проверяет «подаренный» глок на наличие патронов и с удивлением обнаруживает полную обойму. Кеннеди и Редфилд учили его всякому военному мастерству, вроде ориентации на местности и стрельбе, но как относиться к тому, что враг сам предоставляет средство обороны, ему не объясняли.       Четвертая ошибка — остаться на цокольном этаже в доме Хайзенберга, чтобы передохнуть. Глупо было надеяться, что лежащие рядом трупы монстров, это единственные преследователи. Итан смог выпутаться из веревок, его хорошо замотали, пришлось попотеть. Итан слишком проблемный пленник. Но играть в долбанные игры предводителя оборотней нет ни сил, ни желания. Он справляется с нападающими ликантропами, правда, его чуть не разрывают на части. Выбирается из заточения, считает, за сколько успеет отдышаться и продолжить выбираться из лабиринта коридоров. Попадаться больше нельзя было, потому что велик шанс того, что вместо кандалов на него наденут ошейник и посадят на цепь. Как склочного, невоспитанного пса, не желающего подчиняться.       Его хорошо потрепали, но немного времени, и большинство ран затянутся, оставят шрамы. Его организм отравлен дрянью, которая разрушила жизнь целой семьи. Столько жизней отнято за просто так. Потому что какая-то организация проводит эксперименты на живых людях. — Блять! — Итан рычит и отбрасывает в сторону пустую баночку. Задыхается, отхаркивает кровавые ошметки, и видит, что дело плохо. Льет на рваные раны лекарство из аптечки, руки нещадно щиплет спирт, от жидкости приятно пахнет травами. Он прислоняется спиной к стене, и когда садится, под весом скрипят половицы. Необходимо отдохнуть. Хотя бы пять минут. Ведь до замка Альсины Димитреску всего ничего, а там, возможно, найдет все ответы на волнующие вопросы. Найдет Роуз. Тяжело воспринимать все происходящее за реальность. Ему всё кажется дурным кошмаром.       У всех злодеев, всех хищников, есть идиотская привычка появляться в самый неподходящий момент, и делать это максимально тихо. Итан чувствует присутствие постороннего только тогда, когда он выдает себя сам, свистом. Будто подзывает. Беглец задремал, и из беспокойной неги его вырывают мирным способом. Мужчина дергается, подбирается и машинальным движением выцеливает источник раздражения. Благо, запас огнестрела у него есть, спасибо заброшенным складам и прогнившим ящикам. — Пришёл добить? Не торопился ты за мной бежать, — вопрос больше риторический, от этого не менее глупый. Итан не спускает с неприятеля глаз и видит, как тот изучает сидящее перед ним тело. Наблюдает, как затягиваются страшные травмы, как напрягаются мышцы. Уинтерс видит на чужом лице смятение и удивление. Оказывается, такие индивиды тоже умеют проявлять чувства, которые, впрочем, через несколько секунд исчезают за самодовольной улыбкой. Алан неторопливым движением снимает очки, кладет в нагрудный карман жилетки и подходит ближе, чуть ли не вплотную. Пистолет его не волнует, зато Итан больше не церемонится и жмет спусковой крючок. Пули не наносят должного вреда. Вот был бы дробовик, то блядский вожак не приближался бы вразвалочку. — Сучонок, — ликан без труда выбивает оружие, опрокидывает противника на спину и усаживается сверху на бедра, фиксируя ноги. Итан извивает ужом, брыкается, пока не чувствует смыкающиеся на горле пальцы. — Скажи мне, Итан, — Хайзенберг будто делает это специально. Злит, выводит из себя. Откровенно вводит в ступор. Он же умеет нормально разговаривать, зачем произносить его имя так, будто Алан хочет свою жертву не пытать и сжирать, а как минимум поиметь, — зачем ты борешься? Ты здесь совершенно один, и я всё в толк не возьму: откуда в таком заморыше сил и желания жить. Ради чего? — Уинтерс говорить может, поэтому ответ из несильно сдавленной глотки вырывается сам с собой. — Ради дочери. Роуз не заслужила такой участи, и я клянусь прямо сейчас, что спасу ее любой ценой. Ценой своей жизни. — Твоя кровь проклята, Уинтерс, — ликан жмет плечами, будто говорит очевидные вещи, — так зачем мучать дите, которое даже имя свое еще не знает? Она послужит Великой Матери, и ты ничего не сделаешь. — Имя она свое прекрасно знает, — потому что именно заботливый папа поздними вечерами сидел со своим ребенком. Качал в колыбели, пел песни, иногда на пару с женой. Миа читала истории, нежно гладила малышку по светлым волосам. Итан резво подается вперед, вспоминая элементарные приемы борьбы, но на него наваливаются всем весом и прикладывают головой об пол, да так, что зубы, клацнув, больно прикусили язык. — Твоя кровь тоже проклята, но что-то ты не очень горюешь по этому поводу, Хайзенберг, — прикушенный орган речи не помешал огрызаться, — я уже сделал довольно много, чтобы хорошенько спутать вам карты. И, Алан, — у Итана активируется второе дыхание. Соглашается играть по совершенно непонятным правилам. Не можешь защититься: переходи в наступление, — я вам все еще нужен. Что-то в исповедной речи лежащего под ним собеседника не нравится главарю местного предприятия, и он сильнее сжимает его горло, с наслаждение смотря, как неуемный щенок, который неплохо проредил целую стаю, пытается втянуть необходимый кислород через нос. В глазах Итана искры храбрости быстро сменяются отчаянием. Даже в этом Алан видит вызов. Это возбуждает. — Нужен, да, но ненадолго. И то достаточно лишь того, чтобы ты находился в сознании. Что мне мешает оторвать тебе ноги, чтобы больше не было побегов, а? «Совесть». Единственное, что хотелось сказать в ответ. Но этого у младшего брата Леди Димитреску не наблюдалось. Без шляпы Хайзенберг действительно выглядел угрожающе, а не как ковбой, сошедший со страниц влажных журналов для женщин за двадцать пять. Что уж говорить об его истинном облике. — Ладно, ты и так еле дышишь, поэтому позволь помочь принять более-менее достойный вид для предстоящей церемонии, — Алан делает собственные выводы, терпеливо ждет ответ. Наслаждается непониманием. — Что ты задумал? — Итан вообще не верит говорившему, обострившимся нюхом чует подвох, хрипит от постоянного давления, и наконец глубоко вдыхает, когда ему наконец перестают перекрывать кислород. — Знаешь же, что слюна оборотней, да и в общем, всех псовых, обладает целебными свойствами? Уинтерс переваривает информацию ровно минуту. За шестьдесят секунд вспоминает все книги, все статьи, которые он читал и где могла бы фигурировать сказанная информация. Только вот лидер местных «псовых» меньше всего похож на собачку, которая будет зализывать враждебно настроенному Итану руку. Скорее она ее отгрызет по самый локоть. — И что? — вариантов, что именно имел в виду мужчина, было много. И самый худший сценарий лишь подтвердился, когда почувствовал, что с него намериваются стащить куртку, а заодно и бронежилет вместе с кофтой, — даже не думай. Я так просто не дамся, твою мать, какого хрена?! — Итан не мог кричать, поэтому лишь вполголоса возмущался, перехватывая чужие руки. — Веди себя тихо, и я, возможно, буду мягок. Договорились, Уинтерс? Тогда сейчас перевернись на живот. — Да пошёл ты, — светловолосый уже рад, что с него наконец встали, но выполнять просьбу не торопится. Поэтому ему помогают принять нужное положение сильным пинком по больным ребрам. — С-с-с-ука, — выдох получается с бранью, Итан еще пожалеет, что не помер где-нибудь на замерзшем озере, провалившись под лёд. Его положение незавидное: лежит на грязном полу, уткнувшись носом в каменную плитку, и совершенно не видит, что происходит сзади. Только чувствует чужие руки, которые расстегивают его ремень и опаляющий шёпот: — Надо потерпеть, дружок. Какой заботливый.       Итан очухивается в уже знакомом подвале. Дергает заведенными за спину руками: сразу ощущает холод металических кандалов, звякнули потревоженные цепи. — Вот же ублюдок, — он понимает, что это ошибка может стать последней. Неужели поебаться с врагом было важнее, чем попытаться сбежать? Острых ощущений, бедняжка, захотелось, удовлетворить какого-нибудь самца, откупиться натурой? «Поздравляю, дурачок, ты не выполнил ни одного из вышеперечисленных пунктов. Кроме второго». В одном сраный Хайзенберг не обманул: самочувствие немного улучшилось. Физическое. А вот моральное настойчиво требовало отыгрыша. Меньше всего Итан похож на текущую сучку с истеричным характером. Затаится, выждет момент. Он ему, блять, устроит. Пусть только ненавистная рожа появится в зоне видимости. Уинтерс знает, что они не обмолвятся о произошедшем ни словом. И пока Хайзенберг, что - то треща на отвлеченную тему, будет тащить за собой Итана по всему каменному коридору, пленник будет обдумывать очередной, более успешный план побега. Снова.