2 мая, 2002
Сигаретный дым сдавливал лёгкие, горло саднило от никотина, заставляя сглатывать горькую слюну, скопившуюся на языке, чтобы смочить пересохшее горло. Гарри начал курить четыре года назад, когда в первый раз выбирал тёмно-фиолетовые — почти чёрные — фиалки на её могилу. Тогда он долго бродил по Косому переулку и всматривался в витрины восстановленных после войны магазинов. Весь магический мир постепенно возвращался к жизни: в пабах снова стали появляться люди, начали открываться новые заведения, Министерство возвело мемориал павшим в битве за Хогвартс воинам. Гарри словно стоял посреди стремительно закручивающегося смерча, абсолютно обездвиженный. События проносились мимо, а он находился в одной и той же точке. Сразу после войны волшебники с упоением следили за судебными процессами над Пожирателями смерти, а слухи множились и распространялись в обществе, как плесень. Гарри, похоже, был единственным, кого это не волновало. Он заперся на Гриммо и игнорировал письма из Министерства с предложениями о работе и приглашения на открытие мемориала. Он бесцельно бродил по старому дому, перебирал вещи Сириуса — те, что казались ему важными, Гарри складывал в коробку и убирал в шкаф. Он занял одну из гостевых комнат, которая была абсолютно пустой, потому что не хотел жить среди чужих воспоминаний. Ему было с головой достаточно своих. Спустя несколько дней одиночества его навестила Гермиона — сказала, что скоро состоятся похороны. Спрашивала, как он себя чувствует. Гарри видел её замешательство. Она нервно теребила кончик рукава своей мантии и избегала его потухшего взгляда так, словно не знала, как себя с ним вести. Он не хотел чувствовать себя бомбой замедленного действия, поэтому изо всех сил старался вести себя нормально. — Ты уже навестила своих родителей? Он встретил взгляд Гермионы. Гарри никогда не забудет выплескивающуюся за края её глаз жалость и боль, что только сильнее убивали последние крохи его самообладания. — Да… — пробормотала Гермиона. — Навестила. — И? — Всё будет в порядке. В Мунго сказали, что им удастся вернуть память. Он лишь молча кивнул. Знал, что должен был обрадоваться, но одиночество вонзало свои когти в грудь. Ещё слишком рано. Она тоже это почувствовала и перевела разговор в другое русло. Когда темы закончились, а чай давно остыл, Гермиона встала из кресла и, обняв Гарри на прощание, чмокнула его в щёку. Это было привычно — она всегда раньше так делала, но от этого жеста веяло стёртым войной прошлым. Закрыв за Гермионой дверь, Гарри сел на холодный пол и спрятал лицо в ладонях. Он знал, что не должен был так убиваться, ведь она бы этого не хотела. Он почти видел её нахмуренные брови и слышал язвительное «Чего разнылся, Поттер?» Теперь её голос он слышал только в своей голове, да и тот постепенно таял в памяти. Гарри ненавидел это — сколько бы ему ни говорили, что любимые продолжают жить в сердце всегда, даже после того, как покидают, он точно знал, что человеческая память не вечна. Поэтому собирал свои воспоминания в склянки, аккуратно составлял на полке и хранил. Пройдя через полупустой «Дырявый котёл», Гарри очутился в магловском Лондоне. Летнее утро было пасмурным, солнце спряталось за грязными тучами, а моросящий дождь неприятно холодил кожу. Он все шёл и шёл по улице, пока не наткнулся на старый покосившийся магазинчик с цветами в спальном районе Лондона. Войдя внутрь, Гарри пробежался глазами по аккуратно составленным цветочным композициям. В нос ударил запах свежести и тонкий аромат пыльцы от растущих в горшках растений, которые и привлекли его внимание. Гарри сразу выбрал фиалки. Он специально не покупал мёртвые цветы, потому что ему хотелось, чтобы Пэнси спала в окружении живых. Этот выбор был таким простым и очевидным, что тогда Гарри на секунду застыл, принимая горшочек с фиалками из рук продавца в магловском цветочном. Бархатные лепестки вернули его в прохладную ночь на Астрономической башне. Её шепот перед поцелуем болью отозвался в висках. Гарри отдал купюру продавцу и направился к выходу. Покинув магазин, он оглянулся по сторонам — его окутал густой дым, выпущенный каким-то маглом на улице. Гарри закашлялся, пытаясь глотнуть свежего воздуха. А потом развернулся и одолжил сигарету у прохожего. Щёлкнув зажигалкой, тот растворился в толпе, и Поттер сделал первую затяжку. Лёгкие наполнились дымом. Он попытался вздохнуть и зашёлся в кашле, проклиная себя за такое глупое решение. Растерев окурок по асфальту ботинком, он покрепче прижал к себе горшок с фиалками и направился домой. А после похорон купил целую пачку сигарет. Каждую годовщину битвы за Хогвартс могилы захороненных бойцов пестрели цветами и какими-то вещами, которые приносили их близкие, — игрушки, шкатулки, кое-где даже попадались книги. На могиле Пэнси каждый год были лишь фиалки — от Гарри, синие ирисы — от Драко и большой букет маленьких тёмно-малиновых роз — от Тео и Блейза*. Он знал каждый цветок, потому что больше никто не посещал её. Отец Пэнси погиб во время битвы за Хогвартс — говорят, что он даже не участвовал в сражении, просто пытался найти свою дочь, но ему не повезло — в него срикошетило серьёзное режущее заклинание, выпущенное его же соратником. Гарри почти не слышал о матери Пэнси после битвы за Хогвартс. Они с Драко несколько раз пытались навестить поместье Паркинсонов, чтобы договориться о похоронах. Ворота, за которыми находилось мрачное безжизненное здание, продолжали оставаться закрытыми. Сквозь прутья высокой калитки, защищённой магией, было видно лишь тропинку, ведущую к дому. Некогда идеально выстриженный газон порос кустами овсяницы, а забор обвивал тугой плющ. Каждый раз с громким хлопком появлялся старый домовик, который скрипучим голосом произносил одну и ту же фразу: — Хозяйка не может вас принять, ей… нездоровится. Поэтому Гарри решил взять всё на себя. Он не мог дальше сидеть на Гриммо и разлагаться изнутри. Нужно было хотя бы попытаться взять себя в руки и сделать то, что было в его силах. Он с боем отвоевал у Министерства право Пэнси покоиться на кладбище вместе с остальными погибшими светлой стороны. Гермиона его в этом поддержала — вместе им, наконец, удалось добиться справедливости. Это была лишь малая часть того, что он мог сделать для Пэнси. И это был последний раз, когда Гарри Поттер воспользовался своей привилегией героя волшебного мира. На её похоронах присутствовало лишь пятеро человек — Малфой, Гермиона, Нотт, Забини и он сам. Всё было как в тумане. Уже после, дома, он вытащил первую сигарету из пачки и прикурил от палочки, утонув в мягком кресле в гостиной. Дым окутал его, словно морок. Он кашлял и курил, смотря в потухший камин сквозь влажную пелену на глазах. Баночки с воспоминаниями манили его, нашептывая в ухо сладкие обещания, но Гарри, сжав зубы, переживал своё горе в полном одиночестве. По прошествии четырех лет визиты на кладбище стали традицией. Он уже не был сломленным горем мальчишкой. Гарри стал аврором и направил всю свою горечь в работу: он с особым остервенением и упорством отлавливал тех, кто посягал на спокойствие и гармонию волшебного мира. Война изменила его. Но он никогда не забывал свет в её глазах, поэтому каждый год приходил к небольшому надгробию на краю кладбища. Выкинув окурок в урну, Гарри подошёл ближе. Он прижимал к груди горшочек с фиалками, всматриваясь в её имя, высеченное в мраморе. Надпись на надгробии гласила:Здесь похоронена Пэнси Амелия Паркинсон Любимая, подруга и дочь 14 ноября 1980 — 2 мая 1998
Он только после смерти узнал, каким было её среднее имя. На самом деле, была целая куча вещей, которые он хотел о ней узнать. Поэтому иногда, в особо тяжелые дни, он отправлял Малфою патронус и ждал. Когда грациозный серебристый олень приземлялся посреди гостиной апартаментов, и голос Поттера произносил: «Выпьем?», Драко лишь тяжело вздыхал. Он накидывал на плечи мантию, выходил в ночную тишь и встречал Гарри в магловском пабе на окраине Лондона. Они садились за дальний столик, который уже по праву считали своим, молча заказывали виски и пили. Сначала Гарри курил сигарету за сигаретой, а потом закидывал Драко вопросами. — Каким был её любимый предмет в Хогвартсе? Малфой махал ладонью перед лицом, пытаясь разогнать клубы едкого сигаретного дыма, и прожигал взглядом лёд, плавающий в стакане виски. — Древние руны… — Драко прочистил горло, отведя взгляд в сторону. — Ей было сложно их изучать, но она старалась, потому что была единственной слизеринкой на нашем курсе, кто взял этот предмет, — он поднес стакан ко рту, задержавшись на мгновение. — Она любила выделяться. Гарри грустно улыбнулся и стряхнул пепел с кончика сигареты. Алые точки тлеющего пепла упали на дубовую поверхность стола, оставляя чёрно-угольные следы. — Поттер, прекращай курить эту дрянь, — Малфой склонился через столик и вырвал у Гарри из рук тлеющую сигарету, потушив её о край пепельницы. — Ты же себя убиваешь… — Расскажи ещё раз, как вы познакомились, — перебил он, сделав глоток из бокала. Виски обожгло горло, разгоняя по телу приятное тепло. Опьянение отгоняло тёмные мысли, расслабляло сознание и успокаивало копошащееся внутри чувство одиночества. Драко закусил губу и смахнул крошки со стола. Он рассказывал эту историю много раз, но умоляющий взгляд Гарри пригвоздил его к жёсткому неудобному креслу. И он сдавался. Каждый раз, не упуская ни единой важной детали, он рассказывал Поттеру одну и ту же историю. Вызывал в памяти беззаботные детские дни, наполненные запахом горячего шоколада и болью от разбитых коленок. Гарри улыбался, искренне. Его глаза блестели от выпитого алкоголя или же от сожаления об упущенном времени. Он с упоением слушал Драко и был благодарен за то, что тот никогда не задавал вопросов. Никогда не пытался завести с ним разговор о том, что пора бы уже двигаться дальше, потому что их объединяла общая боль. Когда рассвет начинал робко пробираться сквозь мутное окно паба, Малфой уходил. Гарри добирался до дома, падая без чувств и эмоций в свою холодную постель. Это помогало убегать от реальности — всего лишь на миг. В обед прилетала сова Гермионы, которая настойчиво скреблась в плотно закрытое шторами окно. Гарри отскребал себя от кровати, впускал сову и отвязывал от её лапки заботливо приготовленные Гермионой зелья. Выпив их, он падал обратно в кровать, моля Мерлина о том, чтобы сегодня увидеть во сне её. Таких дней было мало, но всё же они были, и Гарри предпочитал о них не вспоминать. В остальное время он жил нормально. Или, по крайней мере, отлично научился притворяться перед окружающими. Он присел на корточки перед надгробием и поставил на траву горшочек с цветами, рядом со свежим букетом малиновых роз. Пригладив бархатные тёмные лепестки, он поднял голову и прислонился ладонью к холодному мрамору. Боль не утихла совсем. Нет. Он знал, что такое никогда не проходит бесследно. Просто боль вросла в него, обхватив своими конечностями тело. Раздвинула рёбра и устроилась прямо там, изредка потягивая за ниточки его души, напоминая о своём существовании. Кончиком пальца он обводил шероховатые буквы её имени, путешествуя по воспоминаниям давно минувших дней. Он не хотел признаваться даже себе в том, что что-то было не так. Что он по-прежнему одинок. После того, что случилось, за эти четыре года, Гарри не один раз предпринимал попытки начать отношения. Дело никогда не доходило до чего-то более серьезного, чем интрижка на одну ночь. Всегда было что-то не то. Обычно это были девушки с работы, которые мечтали связать себя узами брака с героем войны. Все видели в нём лишь мальчика с первой полосы «Ежедневного пророка», но Гарри — настоящий Гарри — был другим. Гермиона всегда понимающе кивала, когда он отмахивался от вопросов об очередном свидании чем-то вроде «Не сошлись характерами», но Рон видел его насквозь. Они встречались каждую пятницу, рассказывая друг другу последние новости. В конце концов разговор всегда сводился к одному и тому же. — Гарри, ты не можешь жить одной работой, — возмущенно бормотал Рон, получив очередной уклончивый ответ на вопрос о личной жизни. — Слушай, я понимаю, что ты её потерял, но, дружище, пора двигаться дальше. — Давай не будем об этом, — отвечал Гарри, вытягивая зубами сигарету из пачки, — лучше расскажи, как там Джинни, — сделав первую затяжку, он откидывался на спинку барного стула и невозмутимо смотрел на друга. — Всё путешествует? Скулы Рона напрягались, а голубые глаза прожигали Гарри. Поттер молча выдерживал его взгляд, выпуская дым изо рта. В конечном счёте Уизли сдавался: рассказывал о процветающей в квиддиче карьере Джинни, об их делах с Джорджем в магазине Всевозможных волшебных вредилок, о том, как справляются Молли и Артур. Гарри каждый раз обещал заглянуть в Нору, но в последнее время всё не находил времени. Рон всё же смог простить их с Гермионой за то, что скрывали от него правду. Не сразу, но постепенно смог. Всё не стало таким, как прежде, потому что это было уже невозможно. Они всё ещё были Золотым Трио, но теперь их пересекала трещина — такая же, как на снитче, который Пэнси унесла с собой в могилу. Шорох травы за спиной заставил его обернуться. Гарри увидел Малфоя и Гермиону, которые направлялись прямо к нему. Драко держал в руках свой неизменный букет, а Гермиона, обхватив плечи руками, обеспокоенным взглядом скользила по лицу Гарри. Поттер поднялся на ноги, расправив свою аврорскую мантию, и раскрыл руки навстречу Грейнджер. — Гермиона, — он обнял её плечи, утопая в пушистых волосах, — рад тебя видеть. Малфой, — Гарри коротко кивнул, смерив взглядом Драко. — Поттер, — он кивнул в ответ, направившись к надгробию. Глядя на то, как Малфой бережно кладёт цветы к остальным, Гермиона склонилась к Гарри и прошептала: — Ты как? — Отлично, — Гарри пнул носком ботинка лежавшую под ногами шишку. — Как и всегда. Грейнджер вцепилась в него взглядом, подмечая каждую деталь. Он щекой чувствовал, как глаза Гермионы изучают его лицо, словно он был под микроскопом. Спустя мгновение она тихо вздохнула и отвернулась. — Знаешь, нам не обязательно сегодня… — Нет, Гермиона, — перебил Гарри, возвращая ей цепкий взгляд. — Не надо ничего переносить из-за меня. Я… в порядке. Правда. Она нахмурилась и опустила глаза. Поттер закусил щеку изнутри, чувствуя себя неуютно. Порой ему казалось, что Гермиона была бы не прочь вскрыть его черепную коробку увидеть собственными глазами всё, что там происходило. Иногда её забота доходила до крайности, и Гарри чувствовал раздражение — он не хотел, чтобы с ним обращались как-то по-особенному. Малфой вернулся и привычным движением обхватил ладонь Гермионы. Ветви деревьев мягко покачивались от ветра над их головами, а листья словно шептали сожаления. Все трое задержались в этом моменте, оставляя скорбь позади. Бросив последний взгляд на надгробие, Гарри взял Гермиону за руку и кивнул. Скрутивший вихрь аппарации сжал лёгкие за мгновение до того, как они очутились в Хогсмиде. Деревня встретила их ласковым солнечным светом. Гарри обернулся, чтобы разглядеть шпили башен Хогвартса. Они всё так же возвышались вдалеке, пронзая острыми флюгерами клубы облаков. В груди защемило от внезапно нахлынувшей нежности к этому месту. Даже по прошествии стольких лет он мог назвать своим домом лишь Хогвартс. — Гарри! — он обернулся, увидев, что Малфой и Гермиона уже направляются в «Три метлы». — Ты идёшь? — Иду. Он снял мантию и, перекинув её через предплечье, направился в паб. Посещение этого места на годовщину битвы за Хогвартс тоже стало для них традицией. Рон никогда не горел желанием присоединиться — он всё ещё болезненно воспринимал любые разговоры о погибших. Призрак Фреда, казалось, навечно застыл у него в глазах, и он предпочитал проходить через это в одиночестве. Так и сложилось, что каждый год они втроём стали собираться в этом месте. Гарри плюхнулся на стул напротив Драко и Гермионы и огляделся по сторонам. Паб был почти пуст — в зале была всего лишь пара задержавшихся с ночи волшебников. Уронив головы на руки, они развалились прямо на барной стойке перед мадам Розмертой и тихо посапывали. — Вот уж у кого была весёлая ночка, — пробормотал Гарри себе под нос. Гермиона мягко улыбнулась и переплела свои пальцы с Драко, склонившись к нему плечом. — Я заказала нам сливочное пиво. Его принесут с минуты на минуту. Поттер кивнул и замолчал, скосив взгляд в бок. Он был рад за Гермиону и Драко, но их счастье почему-то причиняло боль ему. Это было неправильно, он не должен был так себя чувствовать по отношению к этим двоим, ведь никто не виноват в том, что именно ему не повезло потерять свою любовь. Он бы ни за что не пожелал им пройти через то, что испытал сам. Но всё же это чувство было, скреблось где-то на краю сознания, и Гарри ничего не мог с собой поделать. Три кружки с клубящимися завитками пара опустились в центр стола. Гарри пригубил сливочного пива и, взглянув на Гермиону, не смог сдержать смех. — Гермиона, — улыбнулся он, вытерев пену над губой тыльной стороной руки, — у тебя усы, — Гарри указал пальцем на свою верхнюю губу, — вот тут. Грейнджер округлила глаза и полезла за зеркалом в свою сумочку. — Поттер, — цокнул Малфой, покачав головой. — Напомни мне никогда в жизни не планировать с тобой розыгрыши. Гарри рассмеялся, а Гермиона, вытерев губы салфеткой, ткнула Драко локтем в бок, отчего тот захохотал ещё сильнее. Поттер ощутил прилив тепла в груди. Забыв обо всем, они обсуждали работу в Министерстве, последние новости, бывших одноклассников и даже успели посплетничать, на что Малфой лишь закатил глаза, но продолжил заинтересованно прислушиваться. Гермиона с воодушевлением рассказывала о своём новом проекте в Отделе регулирования магических популяций, Драко обсудил с Гарри стратегию последнего матча своей команды «Сканторпские стрелы», в результате чего Поттер выразил сомнение в компетентности их капитана. Сам он рассказал про последнее расследование в аврорате, о котором, перевернув все факты, поведала Скитер читателям «Ежедневного пророка». Смех, улыбки и радость до краёв наполняли тех, кто сидел за этим столом. Каждый год, собираясь вместе, они напоминали себе о том, что есть куда более ценные вещи, чем вечная скорбь и горе — это дружба, любовь и жизнь. Возможность вдохнуть полной грудью свежий воздух, встать на рассвете и промочить обувь в утренней росе, сидеть с друзьями в пабе и, потягивая сливочное пиво, разговаривать о ерунде. Но обязательно помнить. Когда оживленный разговор стих, Гермиона подняла вновь наполненный до краёв бокал и, выдохнув, произнесла: — За тех, кого с нами больше нет. Два других бокала взмыли в воздух, со звонким стуком ударившись стеклянными поверхностями. Гарри отпил немного горячего напитка и вернул стакан на стол, погружаясь в свои мысли. Они молча смотрели сквозь карамельные пузырьки сливочного пива, и каждый думал о своём. О смерти, о любимых, об отнятых жизнях и о времени, которое теперь расстилалось перед ушедшими в той войне. Боль от потери никогда не исчезает — она просто становится частью нас самих, и мы несем её в себе, как бремя. Со временем она становится почти незаметной, но всё ещё влияет на каждый выбор, который предоставляет судьба. Остановившись перед указателем на дороге, мы оглядываемся назад в попытке разглядеть знаки, слышим слабые голоса тех, чьё присутствие в нашей жизни было кратковременным, но ощутимым. И тогда, ведомые следом, оставленным на полотне нашего прошлого, мы выбираем тропу на развилке. Это и есть ценнейший дар, оставленный в виде рубцов на память от тех, кого предала вечности судьба.