Балаганъ

Штольман ураганом ворвался в управление. Беспокойство, неустанно преследующее его сегодня весь день, начиная со встречи с гадалкой (вероятно, с Анной) на улице, усиленное не желавшими проясняться и, казалось бы, бессмысленными ребусами от циркачей, теперь возросло до мучительной тревоги, угрожая переродиться в страх. Но он не мог позволить себе подобной роскоши. Страх парализует, а ему необходимо действовать, быстро и решительно. Он старался пока не задумываться над этими невозможными в его понимании метаморфозами, факт которых он уже не мог отрицать, но и объяснить по-прежнему не мог. Все, что не в силах помочь ему отыскать похищенную девушку или разоблачить убийцу, может подождать. Особенно стыд за брошенные в лицо гадалки слова, чувство вины за то, что не поверил, не сумел защитить – все это начинало грызть его изнутри, стоило только на мгновение остановиться и задуматься. Поэтому он не допускал лишних размышлений. — Дежурный, — рявкнул он, — задержанного ко мне. В кабинете, словно интуитивно чувствуя настроение начальника, Коробейников вскочил по стойке смирно. — Яков Платоныч, я вот что думаю. Раз теперь цыгане наши основные подозреваемые, может стоит прошерстить все гостиницы, постоялые дворы. Ведь где-то же они остановились. — Я бы не торопился переводить их в разряд основных подозреваемых. Судя по всему, они хотят вернуть что-то украденное, а как известно с трупа взятки гладки. Почерки разные: похищение – их рук дело, а вот убийства… Тут у меня есть другая теория. Коробейников не успел расспросить, какая именно. В дверь постучали, и дежурный завел молодого цыгана в наручниках. Штольман поставил по центру кабинета стул и указал на него задержанному. — Я следователь, Штольман Яков Платонович. Может и ты представишься? Парень сидел, сложив сцепленные руки на коленях, и молчал. — Что ж, в цирке ты назвался Захаром. Пусть так. Захар, ты подкинул эту записку в фургон? Следователь демонстративно поднял руку с листком бумаги. Юноша не шевелился, лишь глаза метнулись в сторону предмета обсуждения и уголок рта дернулся в самодовольной ухмылке, которую он сумел быстро погасить. — Стало быть, ты, — сделал вывод Яков Платонович, опустил записку на стол и прислонился к нему, задумчиво сложив руки на груди. — Отсюда напрашиваются следующие умозаключения: во-первых, ты работаешь на барона. Парень воззрился на мужчину острым пристальным взглядом, его блестящие черные глаза, казалось, могли если не прожечь насквозь, то уж точно проклясть. Коробейников, стоявший в стороне, тяжело сглотнул и рассеянно перелистнул свой блокнот. На лице же Штольмана ни один мускул не дрогнул, напротив, довольный своими догадками, он продолжил рассуждать: — Во-вторых, воров, обчистивших твоего барона, двое – мужчина и женщина. Ограбление произошло аж четыре месяца назад. Что ж вы так долго их искали? — Штольман позволил себе насмешливый тон, но Захар, поджав губы, не поддавался на провокацию. Откинулся на спинку стула и сверлил следователя презрительным взглядом. — Дилетанты! — усмехнулся Яков Платонович размеренно прохаживаясь вдоль стола. — И ведь снова просчитались и взяли не ту. Цыган, с нарочитым безразличием рассматривающий стену перед собой, вдруг поймал взгляд следователя, пытаясь понять, блефует тот или нет. — Девушка, которую вы похитили, не имеет никакого отношения к ограблению. Она ни в чем не виновата. На последних словах выдержка подвела Штольмана, уж больно эмоционально он заговорил об этой даме. Захар тут же уловил эту перемену и расслабился, мол, фараон удумал голову ему морочить, но он тоже не лыком шит. Следователь задумчиво посмотрел на задержанного: самоуверенный, надменный вид – не заговорит, молчать будет, пока сам не передумает. Пугать такого бесполезно, не тот тип, лицо не прячет, всегда в глаза прямо смотрит. Если и пойдет на сделку, то только на равных условиях. Штольману нужно что-то предложить ему взамен. Что-то посущественнее голословных заверений в том, что воры будут найдены, а драгоценности возвращены. Устало потерев ладонями лицо, следователь крикнул дежурному и велел вернуть задержанного в камеру. Обошел стол и сел, тяжело вздохнув. — Яков Платоныч, это просто догадки, — начал Коробейников, ссылаясь на несостоявшийся допрос, — или нет? — Это, Антон Андреич, умозаключения, сделанные на основе уже имеющихся у нас фактов, и подтвержденные реакцией задержанного. Из содержания записки становится ясно: цыгане уверены, что грабителей было двое – мужчина и женщина. Женщину, по их мнению, они вычислили и схватили. А как нам известно от Прохора Кузьмича, Зара присоединилась к труппе четыре месяца назад. — То есть похитила драгоценности и решила скрыться в цирке, — Антон Андреевич радовался тому, что хоть какие-то детали преступления начинают проясняться. — По крайней мере, люди барона думают именно так. — Выходит, Настасья и Марго могли что-то узнать о прошлом Зары, о грабеже, за что она с ними и расправилась. — Нет. Ботинки Марго подменили перед самым выступлением, так что у нее не было времени искать другие. А Зара к тому времени уже… ее там не было. — Да, верно, вы говорили, она была с господином Мироновым, — Антошка сосредоточенно листал свои записи, пытаясь выстроить логические связи под стать начальнику. — А ведь еще должен быть сообщник. Кто он? — спросил Штольман. Коробейников моргнул и задумался. — Не знаю. Трудно с ходу сказать. Зара была в труппе новенькая, держалась особняком. А может он пришлый? Не из циркачей? Штольману не нравилось такое количество различных «может», допущений и домыслов. Профессия их не позволяла поддаваться заблуждениям, от которых зависели жизни людей. В его характере было сильно требование ясности и однозначности фактов, а все эти раздражающие неопределенности были лишь очередным доказательством того, что он недостаточно поработал, мало собрал информации или по какой-то причине не видел очевидных связей. Коротко постучав, на пороге кабинета возник Ульяшин со стопкой телеграмм. По его словам, еще не все полицейские управления ответили, но уже полученные сведения он разложил в хронологическом порядке по пути следования циркачей. Поблагодарив подчиненного, Яков Платонович принялся с жадностью прочитывать карточки одну за другой, и чем больше он читал, тем сильнее растягивались его губы в довольной улыбке. Ну, вот, наконец-то что-то проясняется. — Как своевременны эти телеграммы. Во-первых, Антон Андреич, Зара скорее всего не причастна к ограблению цыган, потому что подобные инциденты случались до того, как она вступила в труппу. — Хм… А во-вторых? — А, во-вторых, подумайте, какая пара может быть нашими грабителями и по совместительству убийцами. Мужчина и женщина. Не имеют алиби на время убийства Настасьи, — Штольман приподнял кулак и стал отгибать по одному пальцу за раз. — Однако имеют лишние почти новые кожаные башмачки, приблизительно того же размера, что и обувь Марго. — Сдается мне, вы намекаете на фокусника Терентьева и гимнастку Нимфу. — Именно так. А ведь мне еще не давала покоя странная оговорка Никиты-наездника. На одном из допросов он назвал Нимфу эквилибристкой. — И что? — А то, что, судя по показаниям пострадавших, преступники проникали в их дома через крышу. Готов поспорить, она перестала ходить по веревке и решила переделаться в гимнастки как раз в то время, как они начали промышлять на стороне. Сменила сценический образ для отвода глаз. — А что же с клоком волос от накладной бороды? – резонно вспомнил Коробейников. — А вот борода у меня пока никуда не клеится. У Терентьева своя есть. — Штольман пожал плечами и добавил: — Так что, Антон Андреич, берите городовых и поезжайте в цирк. Привезите мне этих двоих для допроса, а заодно тщательнейшим образом обыщите их фургон. *** Оставшись один в кабинете, Штольман еще раз внимательно изучил все имеющиеся улики, перечитал показания. У них появились нити, ведущие к определенным подозреваемым, но этих нитей были еще слишком мало, недостаточно, чтобы связать их крепко накрепко и с ограблениями, и с убийствами. Они не должны сорваться. Мужчина по опыту знал, что идеальных преступлений не бывает – все допускают ошибки. Его задача как раз заключается в том, чтобы эти ошибки отыскать. От работы его отвлек стук в дверь. Затем послышались возня, толкотня, возмущенное «Что вы себе позволяете?» до боли знакомым голосом, и перед взором следователя предстали Евграшин и крепко удерживаемая им за локоть госпожа Миронова. Штольман тут же поднялся и вышел из-за стола. Он приблизился к визитерам. Перепуганный и растерянный вид барышни приводил его в смятение, и он перевел взгляд на городового, без слов требуя пояснений. Тот отрапортовал, что снял госпожу Миронову с пролетки с чемоданом, хотела уехать. Вот и задержал, как было велено. Следователь кивнул подчиненному в знак благодарности и отпустил. Затем указал даме на стул подле своего стола. — Присаживайтесь, госпожа Керимова. Пора поговорить начистоту. — Ну, надо же! Все в ней моментально переменилось, будто она разом сбросила с себя маску: совершенно нескромно рассмеявшись, она вольготно устроилась на стуле, опершись локтем на спинку и закинув ногу на ногу. Весь вид ее изобразил собой вызывающую раскрепощенность, глаза горели непокорным блеском. — Главный скептик Затонска, и посмотрите-ка на него, — она вздохнула и покачала головой. — Что только с мужчинами делает любовь. Штольман отвел взгляд. Было непривычно и неприятно смотреть на знакомые близкие ему черты лица и видеть за ними абсолютно чужое, даже чуждое наполнение. Прав был Петр Иванович, лучше смотреть не глазами. — Чертова Мария Тимофеевна, — продолжала Зара, по-прежнему забавляясь. — Я только когда до дома дошла, поняла, что погорела. Разумовский как раз прощался с моими новоиспеченными родственничками, и тут я услышала – Тимофеевна, а не Тихоновна. А вы хитрый жук, Яков Платоныч. — Это был не единственный ваш промах. — Да, уж догадываюсь. Припомнила наш с вами разговор и поняла – вы же меня проверяли. Видимо, экзамен я не выдержала. Мне даже любопытно, что же такого невероятного Анечка вытворяла с братцем этой, как ее, Жени Гриневой? — Григорьевой, — машинально поправил Яков Платонович. — И дело здесь вовсе не в спиритизме. Просто Анна Викторовна очень трепетно относится к тем, кто обращается к ней за помощью. Она бы ни за что не перепутала фамилию. И уж точно не забыла бы, что убийцей был не брат, а отец Григорьевой. — Как вы ее хорошо знаете, да как бойко защищаете. Преданный рыцарь. А знаете, что я успела понять за то недолгое время, что была ею? Штольман посмотрел на нее с подозрением, но ничего не ответил. Тогда она продолжила: — Когда я поцеловала вас, вы удивились. Анечка не балует вас. Но вам ведь хотелось. Очень хотелось. Я в этом толк знаю. Мужчина отвернулся. Теперь, вспоминая сегодняшнее утро, он больше не испытывал радости и будоражащего кровь восторга, он чувствовал стыд за себя, вину перед Анной и недовольство этой женщиной, сидящей сейчас перед ним. Она выставила его дураком, сыграла на его чувствах к Анне, но корил он больше себя, чем ее. Он вернулся к своему стулу за столом и сел. Затем достал из внутреннего кармана сюртука фотокарточку, положил ее на стол и придвинул к Заре. — Это ваша мать? — Да, — взгляд девушки потеплел. Она осторожно взяла фотографию в руки и с нежностью провела пальцами по лицу запечатленной женщины. — Теперь понимаю, откуда интерес к моему кулону. Перед Штольманом вдруг возник новый, уже третий, образ Зары, будто она сбросила очередной защитный слой. Следователь почувствовал, что наконец-то видит настоящую госпожу Керимову. Девушка перестала играть, не пыталась манипулировать, а, с грустью глядя на карточку матери, заговорила спокойно и, как показалось ему, искренне. Раньше она жила с матерью в таборе у того самого барона Косанского, что нынче прибыл в Затонск. Он ей никогда не нравился, не нравились его устои и порядки, но она смиренно терпела ради матери. Однако после ее смерти Заре стало совсем невмоготу оставаться там, она хотела уйти, но Косанский потребовал отступные. Денег у девушки было немного, и он забрал кулон ее матери. Тогда она решилась выкрасть его и сбежать. В то время в городе как раз останавливался цирк, к ним она и подалась. Но больше ничего она не крала. — Я взяла только кулон. Чужого мне не надо. Я не врала, когда сказала, что это семейная реликвия. Он уже много поколений передается в нашей семье от матери к дочери. — Стало быть, всему виной нелепая случайность: вам не посчастливилось сбежать из табора именно в ту ночь, когда грабители решили обчистить вашего барона. Разумеется, Косанский подумал на вас. Но с чего он решил, что у вас был сообщник? — Понятия не имею. Я сама узнала об этом ограблении только здесь в Затонске. Я думала, они охотятся за мной из-за кулона. — Вы же говорили, кулон не имеет особой ценности. — Для него нет. Я полагала, что он делает это из принципа, дело чести. — И вы решили скрыться от него таким вот образом, — Штольман указал рукой на ее тело. — Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — пожала она плечами. — Вот что, госпожа Керимова, с этого момента с играми покончено. Необходимо будет вернуть все на свои места. Девушка поджала губы и посмотрела на следователя как на врага. — С бароном я договорюсь, — поспешил он успокоить ее. — Ему нужны его драгоценности гораздо больше, чем вы и ваш кулон. Осталось только найти их. Помогите мне. Вы жили среди циркачей четыре месяца, неужели ничего не заметили? Зара задумалась. Она действительно желала помочь фараону, ведь он обещал ей избавление от ее главной проблемы. С тех пор, как умерла мать, никто не заботился о ней, не предлагал свою защиту. А Штольману она отчего-то верила. — Я мало с ними общалась. Вообще старалась не привлекать к себе внимание. Не знаю, — она пожала плечами, — я бы могла подумать только на Нимфу. — Почему? — Якову Платоновичу нравилось, что ее предположение подтверждает его догадку. — Слишком много у нее нарядов, украшений, туфелек, — она презрительно вздернула нос, перечисляя богатства гимнастки, и Штольман уловил нотки типичной женской зависти и недоброжелательства к даме, одевающейся модно и со вкусом. — Всегда такая лощеная, ухоженная. Откуда только деньги берет? — Это всё? Разочарование в его голосе ударило по ее женской гордости. — Увы! — бросила она высокомерно. — А если вам надо больше, попросите вашу Анну с ее уникальным даром помочь вам. — Косанский похитил ее. Он требует вернуть драгоценности. — Похитил? — Зара изумленно распахнула глаза, совсем как Анна, и выпрямилась на стуле, едва не вскочив с него. — А чему вы удивляетесь? — невесело усмехнулся Штольман. — Не прикидывайтесь, будто не знали, чем обернется для нее весь этот ваш… обмен телами. Девушка все же поднялась на ноги, сделала пару шагов и вновь обернулась к следователю. — За нее боретесь вы. За меня бы никто пальцем о палец не ударил. Верните ему драгоценности, и я верну вам Анну. Ну, то есть верну ей ее тело. Штольман тоже встал и вышел из-за стола. — Пока что возвращайтесь к Мироновым. Я приставлю к вам городового. — Чтобы не сбежала? — Ради вашей безопасности. — Хм, — она улыбнулась и окинула мужчину оценивающим взглядом с головы до ног. — Повезло Аннушке с вами. — Она уже хотела развернуться и выйти из кабинета, как вдруг остановилась. — Кстати, может еще один поцелуй? Или может… что-то большее? Не волнуйтесь, все останется между нами. Штольман на мгновение опешил, а следом вырвалась непроизвольная усмешка. Он не мог понять: Зара так шутит или в ней говорит самая обыкновенная непосредственность. — Да, будет вам. Вы же влюблены в это тело. Мужчина покачал головой. — Вовсе не в тело, госпожа Керимова.