Балаганъ

Штольман умылся и привел себя в порядок после бессонной ночи и уже возвращался в кабинет, когда дежурный передал ему только что доставленную мальчишкой-курьером записку. Она была от Зары. Цыганка писала, что «увидела» номер дома в сельской местности, где держат Анну. Сыщик решительно унял свой скептицизм, стараясь не замечать, кто что и как «видит», он готов был принять помощь даже от мира эфемерных материй, если это сулило скорейшее вызволение Анны из рук похитителей. Распорядившись заложить экипаж, он зашел в кабинет, чтобы надеть сюртук и захватить золотые часы, изъятые у господина Терентьева. Самого фокусника Штольман допрашивал еще дважды за ночь, подлец хоть и заметно путался в показаниях, вину по-прежнему отрицал, в грабеже не сознавался. Следователь тем не менее решил от первоначального плана не отступать и, пока не явился Коробейников, которому было приказано утром вновь наведаться в цирк и задержать Нимфадору Рыжкову, отправился на встречу с цыганом в кабак на Амбарной. Яков Платонович надеялся на эту встречу и все же рассчитывать он мог только на себя. Слежка за объектом провалилась, Черных вернулся посреди ночи ни с чем. К огорчению Штольмана еще добавились опасения, что его незадачливый филер мог быть раскрыт. К тому же, про самого Косанского он знал лишь со слов Зары, на отправленную вчера поздно вечером телеграмму в родной город барона ответ еще не пришел. Устроившись в пролетке, господин следователь подумал, что вся эта ситуация напоминает ему недавнее дело с польским шулером Гроховским. Анна Викторовна снова похищена, а ему снова предстоит найти выход на авторитета через его мелких прихвостней. А что потом? В прошлый раз ему помогли математический ум, холодный расчет и лишь толика удачи. В этот раз слишком многое не зависело от него, а полагаться на фортуну было не в его духе. Штольман переживал за барышню Миронову, и все же природная сдержанность, а также профессиональная выдержка и суровый характер, закаленные годами службы государю и отечеству, не позволяли ему впадать в отчаяние. Он привык биться до последнего. Но невольно в его сознание прокралась мысль, что если в прошлый раз ее похищение было напрямую связано с ним, то в этот раз Анна Викторовна вполне справилась самостоятельно. Он усмехнулся, вспомнив, что в умении находить приключения на свою голову барышня Миронова могла дать фору любому. И уж совсем смелая и вольная мысль посетила его: в обоих случаях он возможно сумел бы предотвратить похищения, если бы был рядом. Что если он избрал неверную тактику? Что если лучшим способом защитить дорогую его сердцу девушку является не показное равнодушие, а как раз наоборот, искренняя забота и присутствие в ее жизни? Мужчина тряхнул головой, словно прогоняя нелепое и навязчивое предположение. Размышления в подобном ключе опасны. Он рискует окончательно влюбиться. А в его возрасте разбитое сердце и любовное томление излишни. Ну, зачем он сдался юной барышне, вчерашней гимназистке? Ее первая влюбленность уже завтра перегорит… Из размышлений следователя вырвали резкая остановка и какой-то шум на дороге впереди. Он выглянул из-за спины извозчика и увидел встречный экипаж, запряженный вороным конем. Животное фыркало и спотыкалось, и вдруг одна из его передних ног подогнулась, и конь, испуганно всхрапнув, тяжело рухнул на землю. В этот самый момент с боковой улочки показался всадник на белой лошади. То ли от неожиданности, то ли струхнув, его кобылка, беспокойно заржав, взвилась на дыбы, едва не сбросив с себя зазевавшегося наездника. Вдруг у Штольмана в дурном предчувствии сдавило грудь. Вся эта картина показалась ему смутно знакомой, как обрывок позабытого сна. В следующий миг в его глазах вспыхнуло озарение, и он живо завертел головой по сторонам, сам пока не понимая, что он пытался отыскать. И тут справа взгляд его наткнулся на вывеску над витриной булочной – рядом с названием красовалась мельница с обширными лопастями. А ровно под ней стояла дама с зажатым в руке револьвером, дуло смотрело прямиком на следователя. Шустро пригнувшись, Штольман выскочил из пролетки с противоположной стороны. За спиной прогремел выстрел. Лошадь испуганно дернулась, кучер, встревоженно озираясь по сторонам, постарался ее утихомирить. «Спускайся», — крикнул ему Яков Платонович, прячась за повозкой. Он достал из кармана своего вороненного «бульдога» и осторожно выглянул. Сначала ему на глаза попалось отверстие от пули в обивке сидения, где еще минуту назад находилась его грудь. «Ну, Аня…» — мелькнуло в голове мужчины, и на губах показалась добрая усмешка. И не смотря на ситуацию, он почувствовал, как на сердце потеплело от благодарности и нежности. Высунув голову чуть дальше, он увидел, что прохожие успели разбежаться, и лишь одна дама, которой оказалась никто иная, как Нимфа, королева цирка, в нерешительности маячила около булочной. Видимо, никак не могла определиться: бежать ей или довести начатое до конца. Тут послышался звук свистка, и в конце улицы показалась пара городовых. Нимфа развернулась, намереваясь скрыться в проулке между домов. — Стойте, — крикнул Штольман, — сдавайтесь, госпожа Рыжкова. — Нимфа! — прорычала та и снова выстрелила по пролетке. Однако заметив приближающихся городовых, бросилась наутек. — Дама в голубом платье. Задержать и в управление доставить, — приказал следователь подоспевшим сотрудникам, затем оглянулся на кучера. — Ты как, Ефим, цел? — Цел, Вашескородие, — кивнул тот. Яков Платонович огляделся: пострадавших не было, видимо, вторая пуля тоже досталась повозке. За исключением перепуганных лавочников, выглядывающих из окон и приоткрытых дверей, на улице остались только полицейский экипаж и извозчик с обреченной лошадью. Штольман подошел к ним ближе. Хозяин выстегивал оглобли из упряжи, сетуя на постигшую его неудачу и грядущие растраты. Конь попытался пару раз подняться, но, опираясь на сломанную ногу, сразу же заваливался обратно на бок. «Да, лежи ты уже, не дергайся», — бранился мужик. Вытянув свою огромную морду, животное тяжело дышало, его черные влажные ноздри напористо трепетали, раздувая дорожную пыль, глаза, полные страха и боли, смотрели на Штольмана. Следователь опустился на корточки и положил ладонь на лоб беспокойного животного. — Тише, тише, — проговорил он, поглаживая короткую шерстку. Конь и в самом деле успокоился. В его огромном почти черном глазу, смотрящем на него с абсолютным доверием, Штольман увидел свое отражение. Конь доверял ему, своему убийце. — Что мне теперь с ним делать? — роптал мужик. Яков Платонович взглянул на него мельком из-под нахмуренных бровей и снова опустил глаза к животному. Животному, чья смерть спасла ему жизнь. — Прости, что тебе пришлось принять пулю вместо меня, — сказал следователь и, поднеся револьвер к голове коня, спустил курок.