Балаганъ

Полчаса спустя Штольман вошел в кабак на Амбарной. Небольшое тусклое помещение с парой окон, о грязные стекла которых нелепо бились черные жирные мухи, после залитой солнцем улицы показалось и вовсе мрачным. Затхлый прокуренный воздух – смесь мужицкого пота, пролитой выпивки и кислой капусты – присущий питейным заведениям подобного типа, вкупе с гамом голосов на момент ошеломили следователя. Окинув цепким взглядом сомнительную публику, которая при его появлении немного притихла и стушевалась, будто подспудно чуя за неприветливым и жестким фасадом посетителя угрозу в виде блюстителя порядка, он направился к кабатчику. Тот, уныло натирая грязный прилавок не менее грязной тряпкой, на вопрос о Гришке молча мотнул головой в сторону. Штольман обернулся – в дальнем углу белобрысый малец собирал в медный таз грязную посуду со стола. Наказав ему привести Захара, Яков Платонович устроился за отдаленным столом и, надвинув котелок на глаза, чтобы не видеть весь этот пропитой сброд, добровольно сносящий последние копейки жуликоватому целовальнику, стал ждать. Захар появился на пороге полчаса спустя, сияя нахальной ухмылкой, как начищенный самовар. Штольман насторожился. — Утречко доброе, господин следователь, — парень уселся за стол напротив него. – Есть новости? — Есть. А ты опись украденного принес? Цыган достал из нагрудного кармана жилета в несколько раз сложенный лист бумаги и протянул следователю. Яков Платонович пробежал глазами по содержимому. К и без того строгому выражению лица добавились нахмуренные брови. Слишком много было в этом списке мелких украшений, вроде перстней, заколок и брошей. Сыщик понимал – велика вероятность, что воры успели за эти четыре месяца сбыть такого рода товар в попутных городах. Штольман убрал список в карман и вынул золотые часы на цепочке, продемонстрировав их Захару на раскрытой ладони. — Часы барона? — Они… — Он как-то встрепенулся весь, рот раскрыл, глаза вытаращил. — Нашли-таки, — изрек он удивленно и потянулся к часам. Штольман захлопнул ладонь и придвинул руку к себе. — Устрой мне личную встречу с Косанским. — Ишь, ты, — засмеялся цыган и шутливо погрозил пальцем. — Пронырливый фараон. Филер-то ваш замазался, решили с другой стороны зайти. — Какой еще филер? — сощурив глаза, следователь постарался придать себе озадаченный вид, будто он понятия не имел, о чем говорит его собеседник. — Шавка, которую вы ко мне пристроили. Я его еще у базара срисовал. А через пару улочек с хвоста скинул. Яков Платонович усмехнулся: — Если б я на тебя филера повесил, ты б до сих пор о нем не знал. Обознался ты, Захар. — Да, будет вам. Я ж его еще в цирке видел. — Так поди циркач он. Вот если бы ты его у нас в управлении видел… Парень хмыкнул уже менее уверенно и почти совсем безрадостно: — Ладно, повезло вам, — он встал из-за стола, — Косанский сам за вами послал. Идемте. Извозчик ждет. На улице в пролетке помимо кучера ждал еще один цыган. Он хитро улыбнулся сыщику и протянул черную повязку. — Глаза завяжите, Вашбродь. — Это что шутка? — Яков Платонович обернулся на Захара. Тот лишь пожал плечами: — Либо так, либо никак. — Ты ж сказал, Косанский сам хочет меня видеть. — Ну, мы можем и силу применить… Штольман поудобнее перехватил трость, стараясь удерживать в поле зрения обоих молодчиков. Быстро распознав его настрой, Захар примирительно поднял руки. — Пожалуйста, господин следователь, наденьте повязку и поедем уже. — Вот уж, действительно, цирк, — сдался Яков Платонович и, сев в пролетку, позволил завязать ему глаза. Ситуация все больше повторяла дело Гроховского. Он отдавался на волю малоприятных и подозрительных личностей, окунался в чужую неизведанную среду, без какой-либо поддержки и помощи за спиной. Наполняясь тревогой, в ожидании потенциальных опасностей и возможного позора, в случае если цыгане его проведут, он тем не менее с готовностью шел на риск. Цель оправдывала всё. Они тряслись в пролетке уже больше получаса, и у Штольмана даже закралась мысль, что его в итоге подвезут к гостинице и снова посмеются над тем, как пытались его запугать, катая кругами. Он бы уже, наверное, не удивился. Однако вскоре голоса людей и звуки улицы умолкли. На смену им пришли задорное щебетание птиц и благоухающие запахи лиственного леса. Еще четверть часа спустя повозка остановилась. Следователю позволили снять повязку, и его взгляд тут же наткнулся на деревянный забор, с выведенной на нем белой краской цифрой «10». Захар отворил калитку, пропуская гостя вперед. Штольман шагнул и осмотрелся. Во дворе было еще трое рослых цыган. Один возился с чем-то у сарая, двое других курили, сидя на скамейке в тени раскидистой яблони. Захар повел сыщика в дом. Внутри Яков Платонович живо огляделся, подмечая любые мелочи, вроде расположения комнат, окон и дверей, подсчитывая общее количество представителей этой шайки, при этом головой старался не вертеть, шагал размеренно, вид сохранял спокойный, уверенный, а сдвинутые брови казались признаком раздражения, нежели внутреннего беспокойства. Анны Викторовны нигде не было видно. — Добро пожаловать, господин полицейский. Аль следователь? — приветствовал его невысокий, но коренастый мужчина с густыми, едва тронутыми сединой, черными усами и живыми, будто с шальным блеском, карими глазами. Его чрезмерная самоуверенность, барственный тон и золотые перстни почти на каждом пальце выдавали в нем барона. — Штольман Яков Платонович, начальник сыскного отделения Затонского управления полиции, — представился гость. — О, какая важная персона к нам пожаловала, — усмехнулся Косанский и покосился на своих людей, проверяя поддержали ли они его шутку. — Захар сказал, у вас есть предложение ко мне? — Да. Суть проста: вы отдаете мне девушку, а я через сутки возвращаю вам ваши украденные побрякушки. Либо, если они успели их сбыть, назову вам имена грабителей. — Вот это бравада, — расхохотался барон, усаживаясь на стул, гостю присесть он не предложил. — Нравится мне твоя дерзость, фараон. У тебя в роду случаем цыган не было? — Если и были, мне об этом не известно. — Хлипкое у тебя предложение, но смелое, в этом тебе не откажешь. — Господин Косанский, не забывайте, с кем вы говорите. Для меня понятия чести и долга не пустой звук. На мое слово можно положиться. — Можно – не можно, какая разница, если через сутки ты все равно назовешь мне имя Зарки. Так пусть уж тут сидит. Сердце Штольмана радостно встрепенулось – так она здесь, в доме. — Я вам с полной уверенностью могу заявить, что Зара никоим образом не причастна к ограблению. Мне известны имена обоих подозреваемых, и в данный момент мои помощники проводят действия по задержанию мошенников. Косанский хмыкнул, выражая тем самым сомнение. Медленно, чтобы никого не спровоцировать, Яков Платонович залез рукой в карман и вытащил на свет золотые часы. — Ваши, полагаю. Барон лишь взглянул на Захара, и тот живо перехватил находку и поднес владельцу. Косанский внимательно осмотрел их, с радостью и трепетом ребенка. Открыл крышку, провел пальцами по гравировке. — Они еще моему деду принадлежали. У нас с ним инициалы одинаковые. Штольман продолжил, переходя в наступление для убедительности. — А посему дальнейшее удержание Зары против воли может быть расценено мною как похищение, что тут же переведет вас из разряда потерпевших в разряд преступников. — Ха, — громко усмехнувшись, Артур Степанович хлопнул в ладоши и покачал головой. – Креме-ень, — протянул он, с проскальзывающим в голосе уважением. — Тертый калач у нас тут околачивается. Но знаешь, Яш, безрассудство – прямой путь к погибели. «Чем не Гроховский со своими картами?» — подумал Штольман. Всё по-прежнему: держи лицо, блефуй в глаза страху и играй, пока жив. — Верно. Не могу не согласиться. Нельзя недооценивать противника, — бесстрашно улыбнулся следователь, видя, что двусмысленность фразы не укрылась от Косанского. Барон смотрел на него молча, что-то обдумывая, взвешивая, что-то решая для себя. И Штольман знал, что от этих решений могут зависеть как его жизнь, так и жизнь Анны. — Нравишься ты мне, — глаза барона посерьезнели, хотя под смоляными усами еще хранилась тень улыбки. — Но не доверяю я тебе. Как и ты нам. Захар сказал, ты шавку к нему приставлял. Штольман чувствовал, что вот он – переломный момент. Тот самый миг, в который решится дальнейшая судьба всего дела. Он не знал карт противника, но он умел просчитывать, знал, когда можно рисковать и идти ва-банк. Сейчас разыгрывалась решающая партия, и, если он выиграет, он уедет отсюда с Анной Викторовной. — О моем вероятно излишнем к вам доверии говорит уже сам факт того, что я пришел в кабак на встречу и согласился на весь этот фарс с завязыванием глаз, вместо того чтобы нагрянуть сюда с отрядом городовых и запереть вас всех в арестантской по обвинению в похищении. Косанский удивленно вздернул бровь. — Рыбацкая слобода, улица Центральная дом десять, — произнес Штольман, собирая воедино все подброшенные ему подсказки и стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Судя по подозрительному взгляду, брошенному бароном на Захара и его стиснутым челюстям, сыщик попал в точку. — Раз вопрос с доверием решен, предлагаю вернуться к изначальному предложению: я забираю Зару и через сутки возвращаюсь с результатами. Косанский поднялся со стула, пристально посмотрел на следователя и вдруг усмехнулся. — Так это все из-за нее? А я не верил, когда Захар говорил, что начальник полицейский до безумия влюбился в нашу кралю. — Он еще раз хохотнул куда-то в усы и покачал головой. — Послушай моего совета, уж я-то ее знаю. Не пленись ее красотой. Девка она хитрая, расчетливая, вокруг пальца обведет и без штанов оставит. — Буду иметь в виду. Барон подошел к Штольману и протянул руку. — Что ж, договорились. По рукам. — Простите, но часы я вынужден пока забрать. — Чего? – Косанский от недоумения вскинул брови. — Это все еще улика, необходимая для предъявления обвинений злоумышленникам. Завтра я их вам верну. Глаза цыгана вдруг недобро блеснули, и, понизив голос, он добавил: — Но, если через сутки не явишься, я сам приду. Подложу Зару вон под Тимура, а тебя смотреть заставлю. Усек? Штольман с силой сжал набалдашник трости и стиснул зубы, но взгляд Косанского выдержал. Тот опять засмеялся, делая шаг назад. — Во как желваки заходили. Не теряй голову, фараон. Из-за бабы-то. — Так, где она? — натянутым голосом сквозь зубы Яков Платонович прервал его напускную рисовку. — Здесь. Тимур, — кивнул он молодому мужчине, и тот, выйдя в узкий коридорчик, открыл дверь кладовки. Штольман видел, как оттуда вышла черноволосая цыганка, и невольно нахмурился. Он пытался убедить себя, что это Анна, но глаза отказывались верить. — Яков Платоныч, — она бросилась к нему, как к спасителю, и ухватила за рукав. Он положил ладонь поверх ее руки, сжимая, поглаживая, предлагая единственное доступное в данный момент утешение. — Завтра в полдень, — барон подвел итог их встречи. Штольман кивнул и, перехватив Анну за руку, развернулся к двери. Они молча прошли через двор, вышли за калитку и направились к все еще ожидавшему экипажу. Мужчина по-прежнему не выпускал хрупкую девичью кисть, помог подняться в пролетку и, лишь строго скомандовав «В город. Поживей», посмотрел на свою спутницу. Посмотрел открыто и как-то по-особенному. — Анна… Викторовна, это в самом деле вы? Она вдруг вся преобразилась. В глазах будто расцвела весна, наполняя их светом и теплом. Губы дернулись в робкой улыбке, и несмелая радость озарила ее лицо. — Вы верите… — прошептала она и кинулась ему на шею, стискивая в крепких объятиях. Штольман нерешительно положил ладонь ей на спину и, наконец, с облегчением выдохнул. На мгновение прикрыв глаза, он медленно провел рукой вверх и вниз по спине девушки, в очередной раз уверяясь в словах Петра Ивановича – смотреть лучше не глазами. — Простите, что не поверил сразу, — извинялся Яков Платонович. Анна отпустила его и отстранилась. Глаза ее были влажными, но она улыбалась. — Ну, что вы… — покачала она головой, готовая простить ему все на свете. Штольман смутился. — Как… такое возможно? — Не знаю, — она весело и как-то беспечно пожала плечами. — Полагаю, Зара научилась выходить из тела. Мужчина снова озадаченно нахмурился. Анна поспешила пояснить. — Ну, то есть не она, а ее душа. Она, кстати, приходила ко мне этой ночью. Сказала, что спит. Знаете, я читала у Кардека о нечто подобном. Он пишет, что если вызвать дух спящего человека, то он не проснется, пока душа не вернется на место. Что если Зара сама обучилась этим переходам? — Как бы то ни было, скоро мы все вернем на место. А пока вам надо отдохнуть. Я отвезу вас домой. — Это вы так про мой фургончик в цирке? — улыбнулась девушка. — Я… — Яков Платонович поморщился, — совсем из головы вылетело, что вы не можете вернуться к родителям. — Он тяжело вздохнул. — Но и в цирк я вас не пущу. Через час пролетка остановилась около гостиницы. Портье растерянно выглядывал из-за конторки, выдавая господину Штольману ключи от его номера, и послушно кивнул на просьбу принести горячей воды. — Хоть какая-то польза от чужой внешности, — проговорила Анна, с волнением переступая порог комнаты. — Простите за неудобства… — начал мужчина, но она его тут же перебила. — Нет-нет, никаких неудобств. Вовсе нет. — Вы отдохните. Я сейчас попрошу принести вам обед в номер. А там, бог даст, ночевать будете уже в своей комнате… в своем облике. — Спасибо. Он кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь.