***
Мне нравилось спать. Во сне часто мелькали тысячи красок. Я видел радугу, деревья, леса. Единственное, что я не любил — это снег. Он слишком часто мелькал в моих сновидениях. И этот раздражающий белый цвет мигом возвращал меня в суровую реальность. В палате всегда было довольно прохладно, что тоже напоминало мне о снежной погоде. Я не помнил, откуда приехал. Просто знал, что никогда не жил раньше в Японии. Солнце здесь светило дольше и было, кажется, ярче. Даже через небольшое окно я мог это заметить. Рассветы я очень любил: они окрашивали белые стены в весёлый жёлтый. Не такой, конечно, яркий, как был в моих снах. Но хоть какое-то разнообразие. — Ланга, ты должен выйти из палаты. Этот мужчина меня не сильно раздражал. Он был строг, придирчив, часто давал какие то комментарии о моей чистоплотности. А о какой чистоплотности может идти речь, если я даже с кровати не поднимаюсь? Потому нравился он мне лишь из-за своих волос. Они у него были недостаточно яркие, но цветные. Точнее — персиковые. Это была единственная его отличительная черта. На носу мужчина носил очки в тонкой оправе, через которые сверкали безразличием блеклые глаза. Возможно, если бы они были ярче, то нравился бы он мне намного больше. Но эти глаза — зеркала всего этого ужасающего здания. Отражали серость. Я вопросительно посмотрел на него, все также лёжа на кровати. Зачем вставать, если потом снова придется лечь? Но мужчина как-то разочарованно покачал головой и снова подал голос. Голос у него был низкий, однотонный, без смены эмоций. Даже у «мамы», если позволите мне ее так назвать, тембр голоса менялся от расстроенного до истерически-веселого. — Ты не выходил уже около месяца. А это не поможет тебе выздороветь. Ты ведь хочешь поправиться? Его голос также сквозил безразличием, и я понимал, что на самом деле ему всё равно на мою судьбу. Потому оставил вопрос без ответа. Мужчина тяжело вздохнул. — Знаешь, я бы хотел тебя кое с кем познакомить. Тебе он понравится. Я не верил ему, ведь мне ничего не нравилось. Но какое-то лёгкое любопытство всё-таки взяло надо мной верх, и я неспешно поднялся. Кровать неприятно скрипнула. Я уверен, что мои кости скрипели бы так же, если бы я остался здесь ещё на несколько часов. Но это вряд ли расстроило кого-то, кроме той женщины. Ведь даже мне было все равно. Я невольно сощурил глаза от яркого света, царящего в коридоре. Мне не нравилось гулять, ведь на каждом шагу можно было услышать истошные крики таких же пациентов, как я. Даже помню, как меня пытались связать после тяжёлых кошмаров, после которых я метался в судорогах на кровати. Это было в самом начале моего пребывания здесь. — Знаешь, у этого мальчика ситуация получше, чем у тебя. Вы, кстати, ровесники. О каком мальчике болтал врач, я даже не догадывался. Лица исчезали из памяти так же, как и появлялись. Я не помнил лицо той женщины первое время. Помнил запах, голос, но не лицо. Это даже немного пугало, ведь во сне иногда появлялись какие-то посторонние люди. И лиц у них тоже никогда не было. Я уверен, что если бы эта женщина не приходила с завидной частотой, то и ее лицо я бы забыл. — Его зовут Рэки, хотя уверен, что имя ты забудешь. Попробуйте хотя бы посидеть вместе, всё-таки обычно даже присутствие другого человека помогает психологическому состоянию восстановиться. В слушании его болтовни я не видел смысла. А он все говорил, говорил. Все время, что я помнил, я удивлялся: для чего людям нужно тратить энергию на это бессмысленное, бесконечное количество слов? И снова находил ответ: чтобы придать важность своей собственной персоне. Они думали, что слова остаются в человеческой памяти автоматически, строя правильный образ в мыслях. Они думали, что кажутся умнее, хотя их я считал законченными дураками. Наконец-то врач ввел меня в чужую палату. И снова я почувствовал это удушающее чувство зависти, потому что окно здесь было определенно больше. С решетками, как и у меня, но нам пришлось пройти несколько этажей вниз, чтобы оказаться в этом месте. Уверен, что этаж был теперь первым, так как через решетку виднелся небольшой пруд с прекрасными кувшинками на нем. Я думаю, что в прошлой жизни очень любил цветы и природу в целом, раз до сих пор из памяти не выветрились их названия. — Кто такой? Голос оказался незнакомым, немного хриплым. А я помнил даже голоса этих бесконечных медсестер, что следили за тем, как я моюсь. Я оторвался от созерцания окна и повернул голову на звук. И мое сердце охватило доселе неизвестное чувство. Потому что у человека, что сидел передо мной, немного вальяжно раскинувшись на кушетке, были ярко-красные волосы. Они напомнили мне огонь, что видел я в своей прошлой жизни. Здесь он был запрещен, опять-таки, чтобы я не посмел навредить себе. Они напомнили мне солнце, чьи лучи я жадно ловил сквозь решетки. Потому я сразу полюбил этого неизвестного мальчика. — Рэки, знакомьтесь, это Ланга. Он твой ровесник, я бы хотел, чтобы вы нашли с ним общий язык. Красноволосый мальчик фыркнул, внимательно меня рассматривая. Мной тут же овладело смущение, что я не испытывал даже при ежедневном купании. Слишком пристально по мне бегали эти яркие глаза. Карие, словно кора дуба, либо как черный кофе, которым иногда пахла «мама». И тоже безумно яркие. Они смотрели пристально, возможно, с отвращением. И я понимал причину этих эмоций, ведь выглядел очень плохо. Худой, осунувшийся, бледный, блеклый. Я был его полной противоположностью. Наконец мальчишка снова подал голос, обратившись уже ко мне. — Эй, чувак, ты точно мой ровесник? Ты же наполовину седой! Я не нашёл, что ответить, задумчиво потрогав свои волосы. Я их уже видел тысячу раз в небольшом зеркале общего душа. И ни разу не придал значение тому, что на самом деле это была седина. — Не веди себя непристойно, Рэки. Этот мальчик давно не разговаривал. Кстати, у него развита депрессия. Ты же приписываешь себе ее постоянно, верно? Помни, что я за вами слежу. Яркий мальчик насупился, его рыжие брови ближе сдвинулись и на лбу пролегла морщинка. Я жадно ловил любую смену эмоций на его лице, пока не услышал, что входная дверь со скрипом захлопнулась. Мы остались наедине, и все конечности снова сковала какая-то необъяснимая неуверенность. Мальчик всё ещё хмурился, смотря в окно, и я поспешил последовать его примеру, усевшись на стоящую рядом кушетку. Странно, ведь в моей палате нет кого-то другого, нет соседей, и я почти всегда один. — Ну, и сколько ты здесь уже лежишь? Я вопросительно посмотрел на подавшего голос парня и безразлично пожал плечами. — А представиться сам хоть можешь? — уставился мальчик на меня своими безумно яркими глазами. До этого момента я не видел смысла в разговорах. И горло уже отвыкло от каких-либо действий, выдавая лишь какие-то хрипы. А мальчик все ещё неотрывно смотрел на меня. В детстве я читал французскую книжку, где описывался мечтательный прекрасный мальчик, приручивший лиса. Не думал я, что однажды встречу и в своей жизни маленького принца. Он сидел передо мной собственной персоной, смело рассматривая мое блеклое лицо. — Они… г-говорят… Ла … Ланга. Звук, вырвавшийся из моего рта заставил меня удивиться. Прежде чем я понял, что голос принадлежит мне, я сразу подумал, что он мне не нравится. А все потому что он был тихим, из-за чего мальчик, сидящий напротив, навострил уши. — У тебя необычное имя для Японии. Но ты ведь и не японец, верно? Я снова безучастно пожал плечами. Уж чего не знаю, того не знаю. Спроси меня лучше, как называются те цветы, что плавают в пруду. Но через время, не добившись никакой реакции от меня, мальчик снова вздохнул и придвинулся ближе. Тогда я обратил внимание на его одежду — та была тоже яркой, похожей на его волосы. Я пришел в немое восхищение, и видимо, это отразилось в моих прежде безразличных глазах. — О, тебе нравится мой вид? — удивился мальчик. — Мне нравится… Все яркое, — нашел в себе силы ответить я. Горло нещадно болело из-за того, что я не разговаривал в течение долгого времени. Мальчик понимающе кивнул и взглянул на себя, натянув ладонями низ кофты. А после снова удивил меня, стянув с запястья ярко-оранжевый красивый браслет и протянул его мне. — Это подарок, только спрячь его от этих нудных врачей. Я неуверенно протянул руку, дотрагиваясь пальцами до предложенной вещи. И тут же поразился теплу, исходящему от загорелой ладони мальчика. И правда солнце. Я нетерпеливо сжал приятный на ощупь браслет в руке. — Знаешь, что мы сделаем? Давай натянем на твою лодыжку, а потом положи под подушку. Мне говорили, что вам запрещено видеть яркие вещи, чтобы не усугубить состояние. Я снова кивнул, наблюдая, как мальчик забирает из моих рук вещь, наклоняется и поднимает мою ногу. Все мое внимание обратилось на склонившуюся передо мной яркую макушку и рука непроизвольно потянулась к волосам. Мальчик сразу отпрянул, почувствовав на голове мои холодные пальцы. Я и не смел осуждать его, ведь кому понравятся руки, похожие на те, что изображают у Смерти? Но он снова подошёл ближе, отдергивая мою штанину вниз, закрывая любой обзор на яркую вещицу. Его лицо было пугающе близко. Ближе, чем кто-либо находился передо мной в последнее время. На носу мальчишки я успел разглядеть много мелких веснушек. Тоже удивительно ярких. Я сразу вспомнил звёздное небо, которое рассматривал изо дня в день в стенах больницы. Днём я успевал выспаться, потому ночь была в моем распоряжении. В это время все в больнице будто умирало под покрывалом мрака. И я тоже хотел умереть. В детстве казалось, что как только свет выключается, и я не могу разглядеть какую-то вещь, то это значит, что ее утянуло в какую-то глубокую бездну. Но при свете она снова возвращалась на место. Только вот в темноте я не пропадал, я снова и снова ощупывал свои руки и ноги, убеждаясь, что реален. И разочаровывался. — Ну, теперь ее не видно, — отвёл глаза в сторону мальчик. — Кстати, а что случилось с тобой? Как ты оказался в больнице? Я попытался вспомнить, чтобы ответить на вопрос доброго ко мне мальчишки. И перед глазами пронеслись те страшные картины из первых снов, проведенных в больнице. В голове прозвучал истошный крик, и я посмотрел по сторонам, пытаясь найти его источник. Я не сразу понял, что крик принадлежал мне. Ворвались крупные санитары, связав меня по рукам и ногам, заткнув рот. А я всё ещё смотрел на поразившегося парня. Он, казалось, сильно испугался, когда к моей вене поднесли иглу. И я снова провалился в эту пугающую темноту. Это был не первый раз, когда мне ничего не снилось. Я очень не любил такие моменты, но этого и следовало ожидать от вколотого в вену лекарства. Я снова уставился в белый потолок и представил теперь перед глазами Рэки. И тут же удивился. Это был первый раз, как я запомнил чье-то имя.***
Больше этот мальчик не появлялся. Каждый вечер в мои вены вливали все больше и больше лекарств. Хотя я уверен, что на самом деле то был яд. Руки уже покрылись болезненными синяками и на них не осталось живого места. Тот розоволосый доктор больше не приходил, хотя он был почти единственным постоянным, что могло быть в этих сужающихся стенах. И единственное напоминание мне о том, что я не сошел с ума — были сны, в которых то и дело появлялся тот красноволосый мальчик. А ещё стягивающий лодыжку яркий браслет. Вечером я прятал его под подушку, когда отлучался в душ. А после снова прятал под штанину — они были достаточно длинные, чтобы я смог его скрыть. Врач, конечно, узнал, что я всё-таки смог заговорить с тем мальчиком. Поэтому, когда приступы прекратились, он начал чаще заходить ко мне в палату. Эта женщина тоже чаще стала приходить. Она думала, что я ей начну отвечать, снова плакала. Но я оставался равнодушным и мечтал снова остаться одному, чтобы провалиться в сон. — Послушай, Ланга, если ты не будешь разговаривать, то останешься здесь ещё на долгое время, понимаешь? Я безусловно понимал его, но и не видел смысла в выходе из этого заведения. Как можно вернуться к обычной жизни, когда не помнишь кем был в ней? Возможно, «мама» должна была каким-то образом помочь мне, но я и ее не подпускал слишком близко. На стене появился сороковой рубец, когда розоволосый доктор снова появился. Его длинные волосы были собраны в небрежный хвост, но в остальном вид, как и обычно, кричал о строгости. Мутные глаза уставились на меня с каким-то обвинением, из-за чего я снова вопросительно на него посмотрел. Разве не я здесь должен спрашивать, где его носило так долго? Ведь именно он был моей зацепкой к Рэки. Имя мальчика я ногтями, которыми каждый раз отмечал дни, выцарапал на стене. Лишь бы не забыть. Но заходящее яркое солнце — напоминало мне его красные волосы, и звёзды на ночном небе — напоминали миллионы веснушек на его носу. Я перестал любить дождь, даже начал его ненавидеть. Потому что днём за тучами не было видно солнца, а ночью — звёзд. И тучами я считал стены этой больницы. Если бы я снова был тем маленьким ребенком, который считал, что в темноте все бесследно исчезает, то думал бы так и о тучах — словно о покрывале, скрывающем сокровище от ваших жадных глаз. Знаете этот прием с закрыванием глаз перед младенцами? Когда вы прячете свое лицо за ладонями, пока ребенок не начнет боязливо оглядываться по сторонам, а потом резко их раскрываете, вызывая его громкий смех. Так вот, я чувствовал себя слепым ребенком, перед которым забыли открыть ладони. Либо тучи все ещё не хотели рассеиваться. Врач устало вздохнул и уже хотел выйти из палаты, оставив меня одного. Я заставил выдавить из горла те слабые хрипы. — Если… Если я заговорю, то… Вы скажете, кто….такой Рэки? Я не мог видеть его улыбки, но почувствовал ее всем своим нутром, как будто воздух содрогнулся, когда уголки губ мужчины поднялись вверх. И я не знал тогда причины таких эмоций. Но он похвалил меня и вышел из комнаты. И я снова провалился в нескончаемый сон. На этот раз мне снилось прекрасное солнце. Я прикрыл глаза ладонью, пытаясь скрыться от его обжигающих лучей. И почувствовал, что меня куда-то уносит. — Эй, куда это ты собрался? Я подпрыгнул, когда услышал знакомый голос. Рэки стоял и улыбался мне, протягивая руку. Тогда я понял, что лежу на доске на колесах. На скейтборде. На моей родине не было такой вещи, было что-то другое. И я не мог вспомнить что именно. — Ты будешь лежать здесь весь день? Мы не успеем тогда на турнир! — воскликнул Рэки. Я не знал его фамилии, не знал его прошлого, не знал ничего, кроме имени, но все равно жадно цеплялся за протянутую руку. Будто бы в ней — мое спасение. Что-то в душе подсказывало, что так оно на самом деле и было. Я не удивился, когда солнечный день сменился ночью. Такое часто происходило в моей реальности, и я ясно осознавал, что это — сон. И на самом деле мою руку сейчас не сжимает так доверчиво ладонь яркого мальчишки. И на самом деле мы не бежим в сумраке, как два беспечных подростка. И никакой беспечности в моей жизни быть не может. Послышались крики, веселые голоса, различные звуки. Рэки заливисто смеялся, а я все не мог оторвать от него глаз. Он, запрокинув голову, смотрел на звёздное небо. Такое же, какое было за решеткой моего окна. Порой мою грудь раздирала боль от знания того факта, что мы можем смотреть на одно и то же небо. Я из своего решетчатого окна, а он с балкона своей уютной квартиры. Кто-то тоже любил так делать, но кто именно? Я вспомнить не мог. Я снова посмотрел в глаза Рэки и удивился, увидев в них прежде неизвестные мне эмоции. Зрачки парня были расширены, и он снова со смехом, с фразой «Бегом» ломанулся прочь от скопления людей. И я был не против. Мне не хотелось, чтобы его обществом наслаждался кто-то другой. Не хотелось, чтобы кто-то ещё смотрел на мое звёздное небо. Раньше я никогда не считал себя ревнивцем. — Ты готов? — поинтересовался Рэки, как только мы оказались дальше от людей. Я не успел спросить к чему, как он уже прижал меня к близстоящей стене. Я вздрогнул, когда он расстегнул ремень моих брюк. И я обратил внимание на свою одежду: непривычную рубашку, надетую на темную водолазку и черные джинсы, гармошкой сейчас скомканные у моих ног. Рэки не терял времени, он облизал свои пальцы и завел их ко мне за спину. Я видел такое в фильмах: когда мужчина ублажал пальцами женщину. Мне казалось, что это нормально для подростка. Тогда, в моей прошлой жизни — это было нормально. Рэки не спешил растягивать меня, а я и не сопротивлялся. Вслушивался в звуки поцелуев, что смело и щедро дарил мне Рэки. Он весело взглянул мне в глаза. — Твои скрытые желания раскрываются во сне, Ланга, — и развернул меня к себе спиной. Я не мог оторваться от кирпичной стены, стоящей передо мной. Она была такой яркой! Оранжевой, с отколотым камнем, с грязью, даже с мелкими пауками, быстро бегающими по ней. И она была безумно красивой. Завораживающей. Мое внимание отвлёк болезненный толчок, разрывающий анус небольшой болью. Рэки ритмично двигался, кусая мои лопатки. А я не мог насладиться тем, что он меня трогает. Он касается меня, обнимает, целует. Это наслаждение не сравнится ни с какой болью, ни с каким унижением. Спустя несколько минут я почувствовал, как во мне разлилось что-то теплое. С хлюпом Рэки вышел, натягивая на меня брюки, безошибочно пачкая их. И снова поцеловал меня в щеку. Немного мутило после бурного соития, но все равно мне было слишком хорошо от действий мальчишки. Раньше, когда-то давно, я смотрел видео, где люди занимались сексом. Я не помнил почему меня больше интересовали мужчины, а не традиционные — мужчина и женщина. И я уверен, что никто бы не смог понять меня, если бы я рассказал. А может я уже и рассказывал. — Ну как тебе, Ланга? — прошептал мне на ухо Рэки. Я вздрогнул: один его вдох уже мог свести меня с ума. — Тебе понравилось? Я знаю, что понравилось. Он снова не требовал от меня ответа, взял за руку и потащил в толпу, указывая пальцем на какую-то скалу для трюков. А я только сейчас заметил, что все лица у людей невозможно разглядеть. Они смазанные, с еле узнаваемыми улыбками. И лишь лицо Рэки — четкое, с острыми линиями челюсти, носа, скул. С большими глазами цвета кофе. После нашей встречи я начал мечтать о нашей совместной посиделке в кофейне. Чтобы его глаза мне везде мерещились, будто неспокойный призрак. — Почему они безлики? — спросил я наконец, немного склонив голову, как делал обычно, задавая вопрос. Рэки рассмеялся и посмотрел на меня так, как я смотрел на всех в больнице — как на умалишенного, либо дурака. — Потому что это сон, Ланга. Это всего лишь сон. Я не заметил, как лицо Рэки передо мной рассеялось и перед глазами предстал снова. Снова потолок. Потолок. Потолок. Потолок. Бесконечные белые стены. Я резко поднялся на кровати, со стоном замечая выпуклость на своих штанах. Сон. Всего лишь сон. Я не был уверен, что не сходил с ума в этой больнице. Я не был уверен в том, что Рэки — плод моего воображения. И помогала избавиться от этих мыслей лишь резинка, натянутая на мою ногу.***
— Каору, я все хотел спросить. А что случилось с тем парнем на самом деле? Мужчина устало посмотрел на своего нерадивого племянника. Он терпеть не мог, когда сестра справляла на его хрупкие плечи эту тяжёлую ношу. Рэки был обычным подростком — наглым и совершенно невоспитанным. И воспитывать его приходилось всегда именно его дяде. Потому, когда парень бездумно начал резать вены — да ещё и неправильно. Чтобы привлечь внимание своих родителей, а потом свалил все на «депрессию», то спихнули мальчика снова в руки его любимого дяди. «Ну ты же психотерапевт,» — говорила его мама. — С Лангой? — уточнил Каору. Подросток неуверенно кивнул. — В диагнозе написано: Диссоциативная амнезия — амнезия, при которой забываются факты из личной жизни, но сохраняется память на универсальные знания. Обычно появляется в результате психологической травмы, либо стресса. Но там все намного глубже, мальчик в так называемой депрессии. Загорелые скулы Рэки покрылись лёгким румянцем при упоминании заболевания. Резаться он перестал после встречи с ровесником, а значит дядя действовал правильно. Он был хорошим психотерапевтом, но его талант гнил в этой обшарпанной больнице. — А что за стресс он пережил? Неужели настолько тяжело? Каору терпеливо вздохнул. Рэки все чаще напоминал ему сестру. Особенно в молодости — такую же энергичную и любопытную. — Около трёх месяцев назад он попал в аварию, — Каору остановился, убеждаясь, что подросток внимательно его слушает. — Он ехал с отцом, они не так давно переехали всей семьёй на Окинаву. Случился несчастный случай, машина попала в аварию. Мужчина погиб на месте, успев защитить парня своей грудью. Но, если не ошибаюсь, то у последнего остался ужасающий шрам от ремня безопасности. Тогда он ему не помог, видимо. — И почему же амнезия? — Каору редко видел в племяннике такую заинтересованность к чужой жизни. Рэки был избалованным, был наглым. И позволял себе слишком много. — Он отказывается вспоминать аварию, которую пережил. Вообще не помнит своего отца. И всех людей тоже, потому что они напоминают ему о несчастном случае. Рэки неуверенно посмотрел на стоящую в коридоре женщину. На вид ей было не больше тридцати пяти, но темные волосы уже тронула седина. Под голубыми глазами пролегли темные тени. Она комкала в руках платочек, хотя он ей уже не был нужен. Все слезы высохли три месяца назад. — Здравствуйте, Хасегава-сан, — поздоровался Каору с женщиной. Она не сразу обратила на него внимание, лишь через пару секунд кивнула, вскинув уставший взгляд. Все тело Рэки пробила дрожь, потому что глаза женщины, все ее лицо — напоминало Лангу. Подросток безошибочно заключил, что она и есть его неунывающая мать. Не такая уж и неунывающая, видимо. Лишь через время, когда мужчина с подростком миновали ту дистанцию, где их кто-то мог услышать, Каору снова заговорил. — Она всеми способами пыталась добиться хоть какой-то реакции от него. Безрезультатно. Парень ничего не помнит, приступы участились. Наверное, он здесь ещё надолго. — Но ты ведь можешь его вылечить! Ты сказал, что он заговорил! — Такая болезнь редко вылечивается, ведь она — не физическая, Рэки. Это очень опасно. Он не хочет вспоминать своего отца, чтобы легче справиться с болью. Хорошо, что ещё не попытался убить себя. Ни одной попытки за все нахождение здесь. — Значит, у него тогда тоже был приступ? — поинтересовался Рэки. Его голос казался необычно скромным, что не соответствовало его обычному поведению. — Да, кстати поэтому меня отстранили от этого пациента. Я не должен был выводить его к посторонним. Хорошо, что меня ещё не уволили. Рэки остановился, задумываясь. Он бы, наверное, не смог бы просидеть здесь так много времени. Хорошо, что Ланга ещё держится. Если бы сложились другие обстоятельства, то он бы попытался с ним подружиться. Дверь призывно хлопнула, заставляя подростка вздрогнуть. Но в коридоре больше никого не было. Быть может, у него тоже появляется что-то по типу шизофрении здесь? Нет, Рэки встряхнул красными волосами. Больше он не будет навязывать себе всякие болезни.